Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Лунатики
Встает луна, и мстит она за муки надменной отдаленности своей. Лунатики протягивают руки и обреченно следуют за ней.
На крыльях одичалого сознанья, весомостью дневной утомлены, летят они, прозрачные созданья, прислушиваясь к отсветам луны.
Мерцая так же холодно и скупо, взамен не обещая ничего, влечет меня далекое искусство и требует согласья моего.
Смогу ли побороть его мученья и обаянье всех его примет и вылепить из лунного свеченья тяжелый осязаемый предмет?..
* * *
Человек в чисто поле выходит, травку клевер зубами берет. У него ничего не выходит. Все выходит наоборот.
И в работе опять не выходит. и в любви, как всегда, не везет. Что же он в чисто поле выходит, травку клевер зубами берет?
Для чего он лицо поднимает, улыбается, в небо глядит?
Что он видит там, что понимает и какая в нем дерзость гудит?
Человече, тесно ль тебе в поле? Погоди, не спеши умереть. Но опять он до звона, до боли хочет в белое небо смотреть.
Есть на это разгадка простая. Нас единой заботой свело. Человечеству сроду пристало делать дерзкое дело свое.
В нем согласье беды и таланта и готовность опять и опять эти древние муки Тантала на большие плеча принимать.
В металлическом блеске конструкций, в устремленном движенье винта жажда вечная — неба коснуться, эта тяжкая жажда видна.
Посреди именин, новоселий нет удачи желанней, чем та не уставшая от невезений, воссиявшая правота.
* * *
Влечет меня старинный слог. Есть обаянье в древней речи. Она бывает наших слов и современнее и резче.
Вскричать: «Полцарства за коня!» — какая вспыльчивость и щедрость) Но снизойдет и на меня последнего задора тщетность.
Когда-нибудь очнусь во мгле, навеки проиграв сраженье, и вот придет на память мне безумца древнего решенье.
О, что полцарства для меня! Дитя, наученное веком, возьму коня, отдам коня за полмгновенья с человеком,
любимым мною. Бог с тобой, о конь мой, конь мой, конь ретивый. Я безвозмездно повод твой ослаблю — и табун родимый
нагонишь ты, нагонишь там, в степи пустой и порыжелой. А мне наскучил тарарам этих побед и поражений.
Мне жаль коня! Мне жаль любви! И на манер средневековый ложится под ноги мои лишь след, оставленный подковой.
Бог
За то, что девочка Настасья добро чужое стерегла, босая бегала в ненастье за водкою для старика, —
ей полагался бог красивый в чертоге, солнцем залитом, щеголеватый, справедливый, в старинном платье золотом.
Но посреди хмельной икоты, среди убожества всего две почерневшие иконы не походили на него.
За это — вдруг расцвел цикорий, порозовели жемчуга, и раздалось, как хор церковный, простое имя жениха.
Он разом вырос у забора, поднес ей желтый медальон и так вполне сошел за бога в своем величье молодом.
И в сердце было свято-свято от той гармошки гулевой, от вин, от сладкогласья свата и от рубашки голубой.
А он уже глядел обманно, платочек газовый снимал и у соседнего амбара ей плечи слабые сминал…
А Настя волос причесала, взяла платок за два конца, а Настя пела, причитала, держала руки у лица.
«Ах, что со мной ты понаделал, какой беды понатворил! Зачем ты в прошлый понедельник мне белый розан подарил?
Ах, верба, верба, моя верба, не вянь ты, верба, погоди. Куда девалась моя вера — остался крестик на груди».
А дождик солнышком сменялся, и не случалось ничего, и бог над девочкой смеялся, и вовсе не было его.
* * *
Вот звук дождя как будто звук домбры, — так тренькает, так ударяет в зданья. Прохожему на площади Восстанья я говорю: — О, будьте так добры.
Я объясняю мальчику: — Шали. — К его курчавой головенке никну и говорю: — Пусти скорее нитку, освободи зеленые шары.
На улице, где публика галдит, мне белая встречается собака, и взглядом понимающим собрата собака долго на меня глядит.
И в магазине, в первом этаже, по бледности я отличаю скрягу. Облюбовав одеколона склянку, томится он под вывеской «Тэжэ».
Я говорю: — О, отвлекись скорей от жадности своей и от подагры, приобрети богатые подарки и отнеси возлюбленной своей.
Да, что-то не везет мне, не везет. Меж мальчиков и девочек пригожих и взрослых, чем-то на меня похожих, мороженого катится возок.
Так прохожу я на исходе дня. Теней я замечаю удлиненье, а также замечаю удивленье прохожих, озирающих меня.
|