О, повелитель, как ты мне надоел!

…Видно, так, генерал: чужой промахнется,

а уж свой в своего всегда попадет.

Из стихотворения Булата Окуджавы

«Хам! Рвач! Сноб!» – В дороге Алина с яростью костерила профессора.

Дома она первым делом подбежала к компьютеру и перевела приговоренный файл на дискету. Потом на еще одну.

Настенные часы тысяча восемьсот восемьдесят пятого года рождения прошуршали три. У этого красивого антикварного изделия была пронзительная способность улавливать настроение хозяйки. Иногда часы громко били, иногда хрипели, порой шептали. Сегодня им хотелось спрятаться от людей вообще и от Алины в частности. Часы чувствовали недомогание памяти.

У хороших старинных часов память непереполняемая. В отличие от компьютерной.

Они все хранят, и подчас им очень тяжело. Сегодня часы уловили протест, внутреннюю борьбу и смятение. Алина поняла, что часы все знали о ее разговоре с профессором еще до того, как она вошла в квартиру. И привычная к их проницательности, она помахала рукой стрелкам: «Привет, бродяги!»

Алина сняла зеленый костюм – единственное, что понравилось профессору сегодня, – и запрятала его в недра гардероба.

Побродила по притихшей, затаившейся квартире и вернулась к письменному столу. Пусто. В голове так пусто, в душе так страшно. Ничего не получается. Крокодил не ловится, не растет кокос…

И когда зазвонил телефон, Алина, уверенная, что это опять лезет со своим ясновидением профессор Неведров, устало и тускло ответила:

– Ну что еще?..

– Привет‑привет, – весело промурлыкал голос Степана Фомича. – Мур‑мяу.

– Привет, – подправила голос Алина. – Как дела?

– Отлично. А у тебя? Чем занимаешься?

– Сижу за компьютером и пишу роман века.

– Как обычно, – удовлетворенно заметил бывший повелитель. – О чем на сей раз?

– Как обычно, – подтвердила Алина.

– Значит, про меня, – сказал Степан Фомич. – Кстати, ты хорошо выглядишь, как я успел заметить в кафе.

– Как обычно, – согласилась Алина. – Ты тоже.

– Ну что ж, я рад. Желаю творческих успехов.

– Спасибо. Счастливо.

– Пока, – чирикнул Степан Фомич.

Трубки повесили одновременно.

«По завершении великой стройки все ударники получили ордена, медали, протезы и другие награды…» – сказала Алина компьютеру и начала ворошить все файлы подряд – в туманной надежде, что она хоть что‑нибудь где‑нибудь забыла и что есть хотя бы одна строчка, ни сном ни звуком не соединенная со светлым образом негодяя Фомича.

Теперь она не боялась мысленно бранить его негодяем, мерзавцем, скотиной и так далее, поскольку поняла, что лично ему от этого ни холодно ни жарко. Хотя – кто его знает! – ведь позвонил. Ведь встрепенулся же! А сколько лет прошло…

Значит, тоже помнит – и не только тунисских кошек, а и московские зимы, особенно те мглистые февральские ночи, когда впереди не стало света.