Map. Ив. Долина

Сегодня юбилейный спектакль М. И. Долиной. Те, которые соберутся услышать ее голос, сказать ей слово уважения и благодарной памяти, слово восхищения ее талантом и искусством, не должны забыть прибавить и одно слово: все мы кладем поклон в ее лице прекрасной и самостоятельной русской женщине, которая в обстоятельствах и условиях, чрезвычайно ломающих первоначальную душу, сумела охранить эту душу такою, как ее дал ей Господь Бог при рождении; и показала всем, кто умеет видеть, кому случится увидеть, что под первоклассною европейскою артисткою скрыт образ, говоря привычным языком, обывательницы, – богатый, яркий и сильный, которая молится молитвами со всею Русью, как и поет песни всей Руси. Я передам в этот день такое «подглядыванье», которое сделало на меня неизгладимое впечатление. Среди визита, шедшего ни скучно, ни весело, вошла женщина, ни молодая, ни старая, ни красивая, ни некрасивая, которая, сев, среди житейской и визитной суеты упомянула, что «в эти смятенные дни, когда все отступили от Руси и в воздухе повис стон и вой ругающихся над прошлым России голосов, – где же найти и утешение и успокоение, как не зайти в церковь»... «И я зашла, вся грустная... прослушала ектенью, услышала привычное пенье, – и успокоилась». Она передавала времяпрепровождение одного из будничных дней. Шел 1905 или 1906 год. Время было кончать визит; но, прощаясь, я не утерпел и спросил: «Как ваша фамилия?» – «Горленко». Это был любимый мною прекрасный писатель, года три назад умерший. – «Родственница его?..» – «Нет... Горленко-Долина... певица!» – Певица, концертантка!.. Все знают тот порыв суеты, похвал, восторгов, тот хор и немножечко стадо «поклонников и поклонниц», который уносит артиста в какой-то счастливый и фантастический полет, где дальше и дальше скрывается от них семья, родной город, родные места, все родные чувства детства и юности, родные мысли детства и юности... В ухе – вечные звуки, космополитические звуки, всех голосов, всех наций, всех говоров; перед глазами – блестящая и тоже в сущности космополитическая толпа «любителей вокального искусства», – космополитическая уже по смене городов и стран. Где тут вспомнить родную и старую церковь, – с ее первобытными певчими, с длинноволосым дьяконом, с простым стареньким священником? Но Марья Ивановна вспомнила; точнее, – никогда не позабывала. Для этого, кроме хорошо сложившегося счастливого детства, нужно было иметь и богатую самостоятельную натуру, сильный ум, несклончивый к колебаниям характер. Вот это прямое дерево, хорошо выросшее на русской земле, мы сегодня и приветствуем. Таланты – от Бога; но это сердце – уже от человека. Бедное человеческое сердце, – как оно мятется, как его разрывают вихри, как особенно разрывают вихри то сердце, которое случаем, удачею или талантом поднимается в высшие слои атмосферы! Тихие надземные ветерки ведь там превращаются в воющую бурю. Но наш чистый и праведный Пушкин дал закон благородной памяти, каким-то инстинктом выразив его в русской женщине, – памятливой русской женщине:

... Что в них? Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад,

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище,

За те места, где в первый раз,

Онегин, видела я вас,

Да за смиренное кладбище,

Где нынче крест и тень ветвей

Над бедной нянею моей...

Строки эти – какой-то вечный канон... Как всякий идеал – он недосягаем, неосуществим; никто из живых, с костяным и плотяным составом, людей не может помыслить стать в точку идеала: смертным – только смотреть издали на него и грустить неопределенной язвящей грустью о себе, о нем, о недосягаемости его, о недостаточности своей. Так. Но одни – дальше от идеала, другие – все-таки ближе. Вот это «все-таки ближе» к вечному прообразу мне мелькнуло в некрасивой и немолодой женщине года четыре назад; и когда большинство естественно будет чествовать певицу, – некоторые поклонятся ее благородной русской душе. Да, есть что-то не беспричинное, чему залоги были положены, вероятно, еще в детстве, в детских впечатлениях, что она выступила с «Русскою песнею», не как с частью и подробностью своих артистических исполнений, а как с объединяющею главною программою. Это впервые случилось... Никто до Долиной этого не делал. «Тут моя душа поет, тут поет все мое прошлое». Вот этому-то и хотелось бы, чтобы поклонились некоторые в сегодняшний вечер.

1912 г.