Всем, кто предоставит приют, еду или окажет любую другую помощь вышеуказанным евреям!

Через два дня Ирена, взволнованная перспективой знакомства с известной писательницей, отправилась с Вандой в дом 24 по Журавьей, что рядом с улицей Новы Свят. Ванда постучала в дверь условным стуком и прошептала пароль. Дверь открыла невысокая седоволосая женщина с глазами, добрее которых Ирена не видела за всю свою жизнь.

– Дорогая пани Сендлер, меня зовут Галина, – сказала она таким же добрым голосом. – Позвольте, я возьму ваше пальто. Мы с мужем Юлианом столько о вас слышали. Пожалуйста, проходите.

Ирена сразу узнала Зофью Коссак – она сидела за журнальным столиком. Еще в университете она однажды побывала на чтениях Зофьи и помнила ее лицо.

Стоящий за спиной Зофьи Коссак иссушенный голодом и болезнью мужчина протер стекла очков носовым платком, на котором виднелись пятна крови. Ирена угадала в нем туберкулезника.

Он улыбнулся и подал Ирене маленькую, костлявую руку.

– Я муж Галины – Юлиан Гробельный, Троян.

Его глаза, как и глаза его жены, лучились добротой и юмором.

– А это – Вероника, – сказал он, показав на Зофью Коссак. – Ее знают все, меня не знает никто. Но в нашем деле это только плюс.

– В миру мы пользуемся псевдонимами, но здесь можем быть сами собой.

Он познакомил Ирену с другой находящейся в комнате женщиной:

– Журналист Янина Раабе, или Ева.

Он жестом пригласил Ирену сесть.

– Я только сегодня узнал, что вы – дочь доктора Станислава Кржижановского. Великий человек! Я знал его по ППС. Поэтому я совершенно не удивлен видеть здесь его дочь. Сколько вам удалось вывести из гетто?

В Ирене зашевелилась привычная подозрительность:

– Больше 650.

– Откуда вы знаете?

– Я веду записи.

– Зачем?

– Чтобы они смогли когда‑нибудь узнать свои настоящие имена. – Ирене не очень нравилось находиться в центре внимания. – И чтобы знать, куда посылать деньги на содержание детей.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал Гробельный. – Вы же знаете Зофью Коссак?

– Конечно, – Ирена отвесила в ее сторону почтительный полупоклон. – Зофью Коссак знают все. Вы славитесь свой смелостью.

От улыбки округлое лицо Зофьи стало еще круглее.

– Моя дорогая пани Сендлер, я родилась без страха, а когда у человека нет страха, его нельзя назвать смелым.

Моя мама, Царство ей Небесное, говорила, что я отличаюсь полным отсутствием здравого смысла.

– Вы очень рискуете, – сказала Ирена.

– То же самое делаете вы… и другие. Беда нашего времени в том, что человек не может оставаться человеком, не рискуя собственной жизнью.

Ирене оставалось только гадать, сколько они знают.

Юлиан отвернулся, зашелся в судорожном кашле. Когда приступ закончился, он вытер губы окровавленным носовым платком и сказал:

– Пани Сендлер, я бы посоветовал вам не вступать с Зофьей в споры на темы смелости. Впрочем, и на другие темы тоже. Все равно проиграете.

– Юлиан – безнадежный романтик! – засмеялась Зофья. – Я даже не знаю, почему мы именно его выбрали нашим председателем.

– Потому что все остальные отказались, – он повернулся к Ирене. – Мы пригласили вас, пани Сендлер, потому что нам нужна ваша помощь, а вам, как мы думаем, нужна наша. Вы помните Яна Карского… в августе вы показывали ему гетто. Судя по всему, к его просьбам никто из союзников не прислушался. Поэтому наше правительство решило действовать самостоятельно, объединив силы подпольных организаций и гражданских лиц типа вас. В прошлом месяце мы создали тайный Совет Помощи Евреям, или Жеготу. Насколько мне известно, ничего подобного Жеготе нигде больше не существует. Это партнерский союз арийцев и евреев, благотворительных организаций, центристских, правых и левых политических партий – коммунисты, правда, в него не вошли, – сионистов, молодежных групп, профессиональных, политических и так далее… то есть все группы, до войны даже враждующие, теперь объединились вокруг единой цели.

– А что значит Жегота? – спросила Ирена.

Зофья снова улыбнулась, и яркий свет голой лампочки заиграл на ее лице.

– Жегота? Ничего… и все сразу.

– Просто выдуманное слово, – сказал Юлиан. – Наша организация названа в честь вымышленного персонажа – Конрада Жеготы.

Зофья подалась вперед, чтобы посмотреть в глаза Юлиану:

– Юлиан, это не совсем так.

– Видите, что я имел в виду, пани Сендлер? Ее хлебом не корми, только дай с чем‑то не согласиться.

– Помолчи, Юлиан. Буквально вчера один из моих университетских коллег, большой ценитель интересных слов, сказал мне, что древнее слово zegot означает «гореть». Я полагаю, мы стали этакими хранителями огня.

– Как обычно, – сказала Галина и пояснила Ирене: – Зофья и на цементном поле непременно найдет хоть один цветок.

– Я так понимаю, это был комплимент.

– Как бы то ни было, – продолжал Юлиан, – и Жегота, и ваша подпольная сеть, пани Сендлер, занимаются одним и тем же – пытаются спасти евреев. Я знаю, для вас, равно как и для нас, эта задача практически неподъемная. Спасти мы можем единицы, но это драгоценные единицы…

У него снова случился приступ кашля, и Галина принесла ему стакан воды. За Юлиана продолжила Зофья:

– Жегота – общенациональная организация, она работает в Кракове, Львове, Радоме, Кельце и Пиотркове. Мы сотрудничаем с Армией Крайовой, нас поддерживает Делегатура и правительство в изгнании из Лондона, они посылают нам деньги… много денег.

– Перед нами стоят две важнейшие задачи, – сказал Юлиан, – и они ничем не отличаются от ваших: вывести как можно больше детей из гетто и прокормить тех, кого уже укрывают на арийской стороне. Успехи здесь у нас очень умеренные… Нам, пани Сендлер, сегодня нужны вы.

– И ваша подпольная сеть, – добавила Зофья. – Ведь вы достигли просто поразительных успехов.

Зофья наклонилась к Ирене и положила ей на плечо руку:

– Мы бы хотели, чтобы вы стали координатором деятельности Детского отдела Жеготы.

Ирена подумала, что ослышалась. Как они могут доверить такое дело человеку, которого знают только по слухам? Та часть души Ирены, которая все время боялась провала, сопротивлялась. От Жеготы можно ждать неприятностей: чем больше народу, тем больше вероятных предателей.

– У вас есть готовая подпольная сеть, – сказала Зофья, – у нас есть деньги… на свои нужды вы сможете получать из Лондона больше 100 000 злотых в месяц. Слишком мало у нас времени. У меня есть связи в католической церкви и среди состоятельных землевладельцев. Мы поможем размещать детей на территориях, принадлежащих этим людям, и в монастырях. А у вас есть организация, медработники, проводники, сантехники, гробовщики… уж бог знает, кто еще… и вы знаете все входы и выходы из гетто.

Ирена почувствовала, что эти люди говорят ей правду. И ей были очень нужны деньги.

– Обдумайте наше предложение, – сказал Юлиан, – но не слишком долго.

Ирена решительно расправила плечи.

– Мне не нужно это обдумывать. Но я настаиваю на полной автономии. Делаться все должно по‑моему. Я просто точно знаю, как надо действовать.

Она посмотрела сначала на Юлиана, а потом на Зофью. Не слишком ли резко? Не примут ли они ее за строптивицу, с которой лучше не иметь дела? Юлиан улыбнулся и снова промокнул губы платком.

– Прекрасно.

Он протянул Ирене свою костлявую руку, чтобы скрепить договоренность. Сидящие за столом заулыбались, и Ирена вдруг подумала, как редко в эти дни доводится чувствовать радость от успехов.

– Вам тоже потребуется псевдоним, – сказала Зофья. – Сами придумаете или мы?

– У меня он уже есть, – сказала Ирена. – Иоланта.

* * *

Несколько месяцев подряд боевая организация ЖОБ, в которой состоял Адам, совершала дерзкие убийства шантажистов, коллаборационистов и офицеров еврейской полиции. В морозное утро 18 января немцы нанесли ответный удар и провели облаву на «дикарей». В гетто вошли войска СС, и к середине дня вверх по улице Заменгофа в сторону умшлагплатц потянулась колонна подгоняемых кнутами и дубинками евреев. Но этот марш смерти закончился не так, как другие. Боевики ЖОБ проникли в колонну обреченных, и когда она приблизилась к перекрестку Милой и Заменгофа, они выскочили из колонны, стреляя из пистолетов и бросая ручные гранаты. Началась паника, солдаты открыли беспорядочную стрельбу по разбегающейся толпе… Следующие четыре дня ЖОБ вела самую настоящую партизанскую войну, стремясь уничтожить как можно больше немцев. Впервые за все время оккупации немцы не бросились в погоню за евреями на чердаки и в подвалы, многие из которых превратились в хорошо укрепленные бункеры…

После четырех дней боев ворота гетто открылись, и Ирена смогла пройти на его территорию. Было очень холодно и совершенно безлюдно. Звуки шагов Ирены эхом разносились по пустым переулкам…

Дети поступали к Ирене через ЖОБ, ставшую по сути «временным правительством» гетто. Тысячи людей теперь просили вывести своих детей за стену, и подпольная сеть работала на пределе возможностей. Временные убежища были заполнены под завязку, и две Ирены сбились с ног, подыскивая новые. В деятельность по спасению детей включилась мать‑настоятельница Матильда Геттер из францисканского ордена Сестер семьи Марии.

Проверки и обыски на блокпостах у ворот проводились столь тщательно, что тайно провезти через них детей было невозможно. Помощникам Ирены оставалось рассчитывать только на проломы в стене и канализацию. По всей Варшаве на стенах домов стали появляться символы сопротивления и Армии Крайовой, похожие на якорь значки из буквы «Р», стоящей на средней части буквы «W», – первых букв слов «Polska Walczy» – Польша борется.

После январского восстания слова «перемещение населения» продолжали служить поводом для ожесточенных споров внутри гетто. Немецкие плакаты и арийские владельцы фабрик и предприятий на территории гетто, особенно Теббенс и Шульц, убеждали рабочих согласиться на перемещение под Люблин, в трудовые лагеря в Понятове и Травниках, но листовки ЖОБ опровергали лживые обещания немцев: