Марта. 20.00-23.00

Георгий Александрович спросил студентов: какая сцена, на их взгляд, глубже? Эта? Или Малая сцена БДТ? Все видели «Кошки-мышки». Там есть сцена в кафе. Задняя стенка кафе — предел глубины Малой сцены.

— Тогда, видимо, глубина такая же.

ТОВСТОНОГОВ. А мне кажется, эта сцена глубже. Что меня беспокоит? Поместятся ли в театре три карты?

Студенты спросили, почему идет речь о БДТ.

Кацман ответил, что и так еле уговорили декана факультета Сергея Васильевича Гиппиуса продлить срок владения Малой сценой театрального института до первого апреля.

ТОВСТОНОГОВ. Ну, а с первого апреля будем играть на Малой сцене БДТ.

На репетиции нет исполнителя роли Гаврюшки и осветителя. Товстоногов расстроен: «Некоторое время подождем, а там посмотрим».

— Можно вопрос? Насчет последней сцены, диалога Ихарева и Глова-сына? ТОВСТОНОГОВ. Что вас там смущает?

— Смущает само решение: зачем Глов разыгрывает Ихарева? ТОВСТОНОГОВ. Зачем нам две обманутых судьбы?

— Теоретически согласен, но эмоционально сцена не потрясает. Когда-то вы сказали: беда одного подчеркивает трагедию другого. Это, действительно, сильнее. А теперь...

ТОВСТОНОГОВ. Повторяю: Ихарев обманут великой командой артистов. Обман длится до самой последней секунды. Разве вам не кажется это решение сильнее?

— Ну, предположим, Глов разыгрывает Ихарева. Раньше он снимал маску в самом конце. Теперь в середине сцены. Если я хочу вас обмануть, то обманываю до самого конца. И только

видя, что вы обмануты, снимаю маску. А если с Гловым перемена происходит в середине сцены, и мы ее замечаем, то должен заметить и Ихарев?!

ТОВСТОНОГОВ. В том-то и дело, что Ихарев к этому времени в невменяемом состоянии, он не замечает перемены Глова. Ихарев был своего рода зрителем игры Глова, а какой смысл ему что-либо дальше изображать, когда зрителя нет? Единственно, что ему нужно, чтобы Ихарев не пошел в полицию! Надо его окончательно задавить!

— Георгий Александрович, а чего Глову бояться? Ихарев сам жулик! Ну, пойдет в полицию, а по дороге вспомнит, каким образом «заработал» восемьдесят тысяч?!

ТОВСТОНОГОВ. А если не вспомнит?

— Тогда влипнет. Сам влипнет. Концов к этим жуликам он никогда не найдет!

ТОВСТОНОГОВ. И все-таки им надо убедиться, что Ихарев безопасен!

— Да, но чем? Истинная трагедия Глова и есть фон, на котором Ихарев откажется от сверхзадачи, которую вы сформулировали: обмануть человечество. Видя раздавленного Глова, он понимает, как раздавлен сам!

ТОВСТОНОГОВ. Так мы и строим! Ихарев абсолютно поверил, что Глов раздавлен! Но там два куска. Второй начинается тогда, когда Глов увидел, что Ихарев обезумел! Тогда Глову нет смысла кого-то изображать, понимаете?

Мне кажется, вы сейчас ищете более эффектный финал, но ваши рассуждения лишены логики! Зачем кого-то изображать из себя перед человеком, который находится в невменяемом состоянии?

— Мне-то как раз кажется, что кусок один, что Ихарев повержен лишь в самом конце. Перед монологом.

ТОВСТОНОГОВ. Окончательно — в конце. Но с момента, когда он узнал об обмане, уже начинается сдвиг? Начинается или нет? Значит, и новый кусок начинается, а с ним меняются действия и Ихарева, и Глова! Глов раскрывается, видя, что Ихарев невменяем!

— Может, у меня потому возник вопрос, что я не прочел это исполнительски.

ТОВСТОНОГОВ. Ну, исполнительски возможно, но это уже совсем другая проблема!

На репетиции появились опоздавшие. У одного — проблема электрички. У второго — изготовление старинных денег.

Прогон. Товстоногов что-то шептал Кацману, тот предложил остановить репетицию. Товстоногов захлопал в ладоши.

ТОВСТОНОГОВ. Когда подъезжает коляска, надо озвучивать ее человеческими голосами. КАЦМАН. Мы же это делали вчера. ТОВСТОНОГОВ. А кто это делал?

— Я, — сказал один из студентов. ТОВСТОНОГОВ — А почему сегодня нет: «Тпруу»?

— Я не сделал. ТОВСТОНОГОВ. Почему?

— Я гримировался.

ТОВСТОНОГОВ. А почему вы гримировались в то время, когда надо было озвучивать коляску?

Ну, что стоило студенту честно сказать: забыл?!

— Я думал, что этого не надо делать.

ТОВСТОНОГОВ. Как не надо? Это же установлено!

— Я думал: раз вчера сымпровизировали и ничего не сказали, то это повторять не обязательно?!

ТОВСТОНОГОВ. Раз не отменили, значит, восприняли как должное! Запомните: никогда! ничего! по своей воле — не отменяйте!!!

— Я просто не понял вчера: хорошо это или плохо?

ТОВСТОНОГОВ. Это хорошо и обязательно надо делать!

— Понятно!

Георгий Александрович попросил одного из режиссеров организовать за кулисами атмосферу приезда Ихарева: «Скажите, чтобы в этом принимали участие все».

Студент попросил Георгия Александровича самому объявить об участии всех занятых в спектакле в атмосфере приездов и отъездов колясок: «Каждый занят только своим делом, только о себе заботится. Я уже никому ничего говорить не могу».

ТОВСТОНОГОВ. Весь курс сюда! Независимо от того, кто в каком виде!

Мне не нравится ваша атмосфера на выпуске спектакля. Она нерабочая. К моменту начала прогона надо заканчивать гримироваться, быть одетым и включаться в общий процесс! Режиссерский курс, а нет никакой организации. Нельзя, чтобы к моменту выпуска все кому-либо не подчинялись!

Начинаем все сначала!

Начали сначала. Дошли до момента, когда Ихарев открыл шкатулку. Музыки нет.

Самодеятельность клуба пуговичной фабрики! И будем каждый раз, после каждой накладки, все начинать заново! Вот скажите мне, почему не было музыки?

Оказалось, радист и исполнитель роли Гаврюшки — одно лице, вн не успел добежать со сцены к магнитофону. Надо поставить квго-либв на замену.

А скажите, как вы видите, что Ихарев открывает шкатулку? Магнитофон, как я понимаю, в той отдаленной комнате, все задники прибиты. Как же вы ловите момент?

НИКОЛАЙ. Я вижу, передаю сигнал Славе, а он уже дальше.

ТОВСТОНОГОВ {сменил гнев на милость). М-да, как арбузы в Ялте. Здесь сделаем так. Гав-рюшка уйдет со сцены и сразу бежит включать магнитофон, а Ихарев сам пристроится. Давайте попробуем!

— Сначала? — Спросил помощник режиссера.

ТОВСТОНОГОВ. Сначала.

ПОМРЕЖ. Готовы?

ТОВСТОНОГОВ. Мы-то давно готовы, а вот вы?

На этот раз прогон прошел без остановок.

У меня предложение: устроить чертовщину не у Ихарева, а в глубине, у карт. Поворачиваются рубашки трех карт — высвечиваются три персонажа, еще поворот — еще три и третий раз то же самое.

Теперь пойдем по исполнителям.

Половой, оставшись вдвоем с Гаврюшкой, должен быстренько перебежать к нему, а там уже текст. А то очень долго: пока скажете, пока перейдете.

ВЯЧЕСЛАВ. Я так и делал, а потом вы установили другой вариант.

ТОВСТОНОГОВ. Я же не в упрек вам говорю! В прогоне видны запинки, спады ритма, и надо их устранять! Понимаете? Сейчас получается вальяжный провальчик, а надо перебежать, и сразу же текст!

ВЯЧЕСЛАВ. А дальше?

ТОВСТОНОГОВ. А дальше, все, как было, ничего не надо менять.

КАЦМАН (по листочку, где записаны замечания). Оценка Ихарева: слуга хочет есть.

ТОВСТОНОГОВ. Да, когда Гаврюшка делает свой «ик», и, кстати говоря, прекрасно делает, у Ихарева должно быть более пренебрежительное, брезгливое отношение к этому животному, которое не может прожить и получаса без еды. А это раздражает.

КАЦМАН. Насчет бумажников.

ТОВСТОНОГОВ. С бумажниками покончено. Деньги сыпятся из всех карманов. Это лучше.

КАЦМАН. «В каком смысле я должен разуметь...» Напомните, что это за фраза?

АЛЕКСЕЙ. Это текст Ихарева, когда он предлагает союз: «В каком смысле я должен разуметь справедливость слов ваших?»

ТОВСТОНОГОВ. Надо говорить не «слев», а «слоф». Иначе украинский язык получается. Ну-ка?

АЛЕКСЕЙ. Слов

ТОВСТОНОГОВ. Получается «слоув», а надо — «слоф»!

АЛЕКСЕЙ. Слоф!

ТОВСТОНОГОВ. Вот!

КАЦМАН. Насчет атмосферы в рассказах Утешительного.

ТОВСТОНОГОВ. Оба рассказа, кстати говоря, хорошо сыгранные, — перекрываются общим шумом, когда вы начинаете чрезмерно их озвучивать. Поймите меня правильно: атмосфера, ритм должны остаться прежними! Ни в коем случае не поймите меня превратно! Искусственно не смолкать! Но за счет уменьшения силы звука надо найти ту меру, при которой бы доходил смысл слов Утешительного.

КАЦМАН. О платках.

ТОВСТОНОГОВ. Да, никаких цветных платков. Белые. Любят кутежи, разврат, но признак господ — белоснежные платки!

КАЦМАН. О брюках старика Глова.

ТОВСТОНОГОВ. Будьте добры, поднимите руки вверх! А это что? Толстовочка? Надо взять широкую черную ленту в костюмерной и сделать пояс. Надо замаскировать границу между советскими брюками и старинным жилетом.

КАЦМАН. О револьвере.

ТОВСТОНОГОВ. Братцы! Я могу принести старинный револьвер, мне его для спектакля не жаль, но я боюсь, что вы завязнете с ним. Во-первых, он большой, а вы сейчас маленький револьвер еле-еле из кармана достаете. А во-вторых, смотрите, что мы сейчас попробуем сделать. Женя, выйдите на сцену...

Повернитесь спиной. Спиной к нам вытаскивайте револьвер! Теперь поворот к нам, а револьвер уже за спиной! Ну, что? Выразительно пластически? По-моему — да! А револьвера, в таком случае, вообще не нужно! Это даже лучше. Мы понимаем, он что-то спрятал, а через несколько секунд — выстрел!

КАЦМАН. Последняя сцена: Глов — Ихарев.

ТОВСТОНОГОВ. По линии Глова еще не совсем получается конец сцены. Вам надо пробиться к сознанию Ихарева. И не криком, как вы сейчас делаете, а точным посылом мысли. Вообще в этой сцене должны быть три стадии: розыгрыш собственной драмы, раскрытие себя и открытое издевательство над Ихаревым.

ЕВГЕНИЙ. Чем все-таки мне конкретно заниматься: своей бедой или Ихаревым?

ТОВСТОНОГОВ. В итоге — Ихаревым! Первая стадия: свое огромное личное несчастье! Потом снял маску, спокойно сел и вложил в Ихарева главное. В конечном итоге — раздавить Ихарева. И, может быть, будет правильней, если коляска уедет после исчезновения Глова! Все вместе уехали! Дождались и забрали его с собой!

Последний монолог Ихарева, в общем, верный. Не хочу делать замечаний, но считаю, что не все возможности еще раскрыты. Во время прогонов надо самому, ощущая перспективу, добраться до вершины.

Теперь давайте поговорим о наших планах. Премьера седьмого марта. Завтра вечером я хочу пригласить своих друзей.

—А нам кого-нибудь можно позвать?

—Кого?

—Мам, пап, жен.

—Вот завтра для них и покажем спектакль. Каждый может пригласить по одному человеку.