Глава 2. Давид так вцепился в подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев

Лосиный Ручей, 1992

Давид так вцепился в подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев. Крошечный самолетик, казалось, падал на землю вертикально вниз, потом запрыгал по бетону, как галька по поверхности пруда. Наконец он круто развернулся, прежде чем затормозить и остановиться возле края взлетной полосы. Давид только тогда выдохнул, возблагодарил Всевышнего и потряс руками, восстанавливая кровообращение.

Он забрал свои вещи и улыбнулся крепкой стюардессе, которая решительно проводила его и трех других пассажиров к трапу. Нужно было торопиться, так как самолет летел дальше, на остров Резолют – последний форпост на пути к Северному полюсу. Давид вышел из самолета, жара стояла неподвижной стеной. Воздух был густой, ни дуновения ветерка. Уже через мгновение он почувствовал, как кожа становится влажной и липкой. Непрерывный тихий гул пронизывал тишину, вероятно, жужжали насекомые, хотя их не было видно.

Возле здания терминала стояли две машины такси. Попутчики Давида быстро уселись в более чистую машину. Оставался раздолбанный «Крайслер‑Валиант» – эта модель ему очень нравилась в детстве – с большой вмятиной на переднем бампере. Давид вопрошающе поднял брови, и женщина за рулем кивнула. Он подхватил свои чемоданы и потащил их к машине.

– Черт меня подери! – протянула женщина, помогая ему загрузить чемоданы в багажник. У нее был сильный непонятный акцент. – Похоже, вы к нам надолго.

– Да, месяцев на десять, – улыбнулся Давид в ответ на ее веселую ухмылку и забрался на пассажирское сиденье, покрытое собачьей шерстью.

– Осторожнее… Работаете в лесничестве? – Женщина запрыгнула в машину и беззастенчиво уставилась на него.

– Нет, – твердо ответил он, чувствуя, что сейчас расплавится. – Вы не могли бы отвезти меня в гостиницу «Клондайк»?

– Запросто. – Она завела мотор и выехала с покрытой гравием стоянки, оставляя позади клубы пыли в неподвижном воздухе. – Чем занимаетесь, мистер? – продолжала расспрашивать женщина, внимательно оглядывая его безупречный темно‑синий костюм. – Этот шикарный прикид уже через денек‑другой будет иметь жалкий вид! – усмехнулась она.

– А что я, по‑вашему, должен надеть? – спросил Давид, разглядывая свои брючины, к которым прилипла собачья шерсть.

– Зависит от того, кем вы работаете, – гнула свое женщина. – Вы ведь не лесоруб! – Она от души рассмеялась от своего предположения, а потом полностью перестала следить за дорогой и повернулась к нему в ожидании ответа.

– Я врач, – признался он.

– Классно! – восторженно завизжала она. – Так я и подумала! – Она слегка повернула руль, объезжая выбоину. – Я больше, чем кто‑либо, рада, что встретила вас, это уж точно! – Женщина сняла руку с руля и крепко пожала ладонь Давида. – Я Марта Кусугак. У меня на ноге нарыв, и он жутко болит. Особенно больно, когда ведешь машину. Смотрите, – нагнувшись, она стащила туфлю и показала наполненный гноем нарост на подъеме ступни.

– Да, это серьезный нарыв, – согласился Давид и уставился на ухабистую извилистую дорогу в надежде, что и водитель сделает то же самое.

– Завтра будете в клинике? – спросила она, выжидающе глядя на него.

– Надеюсь. – Вот и его первый пациент… Быстро!

– Хорошо, тогда считайте, договорились, – она снова натянула туфлю. – Доктора у нас здесь – дерьмо, я вам так скажу. Спросите у меня про любого – все выложу как на духу! – Она, очевидно, ожидала, что пассажир засыплет ее вопросами, но он хранил молчание. Она снова глянула на него из‑под челки и спросила подозрительно: – А что привело такого симпатягу, как вы, в эту дыру среди леса?

Давид уговаривал себя, что совсем незачем раздражаться. Никто ничего не знает о его прошлом, кроме того, что он указал в резюме. Директор больницы, доктор Хогг, даже не проверял его рекомендации. В любом случае, даже если бы узнали, почему он здесь, это наверняка не имело бы никакого значения. Молодые хирурги не приезжают в Лосиный Ручей ради развлечения.

Марта разглядывала его с нескрываемым интересом, ожидая ответа.

– А почему вас это интересует? – поддразнил ее Давид, чтобы скрыть неловкость. – Вы хотите сказать, что это неподходящее место для такого славного парня, как я?

– Парня? – Марта захихикала и нажала на тормоз, чуть не сбив какого‑то пушистого зверька, перебегавшего через дорогу. – Ну, уж для таких, как я, место вполне подходящее. Мы называем его задниц… задом мира. – Она снова повернулась к нему. – Они же приезжают сюда потому, что больше им ехать некуда. Я имею в виду работу.

– Кто это они?

– Ну, вы понимаете… врачи.

У Давида непроизвольно сжались челюсти:

– Нам еще долго ехать?

– Знаете, а у нас тут своя медицина. Я научилась нескольким приемчикам от бабки. – Она снова взглянула на него искоса и хмыкнула. – Спорим, и я могла бы научить вас некоторым штукам.

Сдавшись, Давид рассмеялся. Она тоже. Он вдруг почувствовал, что его признают человеческим существом, хоть все врачи и дерьмо (если бы она только знала какое!).

– Мне пора начинать беспокоиться? – спросил он. – Что‑то вы меня слишком долго везете.

– Да уж, такому симпатичному малому нужно быть осторожным. Тут полно женщин, которые были бы не прочь наложить на вас свои липкие лапищи, это уж я точно говорю. Сколько вам? Где‑то тридцать?

– Около того, но я никому не говорю, – улыбнулся Давид.

Он незаметно глянул на собеседницу. Без сомнения, она из местных индейцев. Голова на широкой, крупной шее крепко сидела на мягких плечах. Жесткие черные волосы заплетены в косу. Грудь маленькая по сравнению с круглым животом, худощавые мускулистые ноги в чем‑то типа лосин. Но кожа гладкая, свежая, а в глазах озорной блеск.

Вдалеке показался город. Приземистый, ни одного здания выше двух этажей, он выглядел угрюмым. Вокруг – редкий хвойный лес, а вдали виднелись горы. Жаркий воздух маревом дрожал над домами. Они проехали мотель с какой‑то постройкой из хилой дранки. Вдоль дороги стояли низенькие домики, дальше – кафе Коллина, еще одно полуразрушенное здание. Машина со свистом пронеслась по широкой главной улице. Давид глядел по сторонам с тревожным интересом. Так вот ты какой, Лосиный Ручей! Доктор Хогг в письмо с описанием работы вложил снимок с воздуха и выцветшую открытку. Она выглядела довольно экзотично – настоящий субарктический аванпост, укрытый слоем льда. Туристический рекламный проспект описывал это место таким образом: «Посреди прекрасного ландшафта с высокими горами, реками и сверкающими озерами бескрайний северный лес, редеющий по мере приближения к арктической тундре». В реальности Лосиный Ручей оказался кучкой уродливых пыльных развалюх, окруженных тысячами квадратных миль пустынных лесов. Давиду пришлось напомнить себе, что сейчас конец лета. А тот жутковато‑загадочный ландшафт имел непосредственное отношение к середине зимы, когда температура опускается до пятидесяти градусов ниже нуля. Очень скоро он ощутит это на себе.

Завизжали тормоза. Марта резко остановила машину перед странноватым помпезным строением с фальшивым фасадом, как в вестернах. Затейливые рамы и элегантные балкончики были сделаны из дешевого пластикового молдинга, который уже местами выцвел и потрескался. На вывеске, покачивавшейся на позолоченных цепях, значилось, что это – отель «Клондайк».

– Ну, вот мы и приехали, – объявила Марта с какой‑то собственнической гордостью. – Здесь на много миль вокруг ничего лучшего не найти.

Она повернулась и поглядела ему в глаза:

– Теперь слушайте, док. Когда вам понадобится такси, звоните в любое время дня и ночи, ладно?

– Спасибо, Марта, но я предпочитаю ходить пешком. Это же крошечный городишко, – ответил он, кивком указывая на дорогу. – Ну для чего мне может понадобиться такси?

– А вот подождите, – насмешливо бросила Марта. – Скоро станете таким, как все. Тут никто не ходит пешком. Либо слишком жарко и пыльно, либо слишком холодно и скользко, либо вы будете слишком пьяным. Последнее – вероятнее всего. – Ее голос смягчился, когда она получила двадцать долларов без сдачи. – Берегите себя, молодой человек. Я серьезно! Этот городишко шутить не любит.

Несколько человек околачивалось возле пластиковых портиков гостиницы, в основном это были местные индейцы. При ярком солнечном свете они выглядели иссушенными и сморщенными – невысокие жалкие бедняки. Некоторые из них казались пьяными, хотя было всего три часа дня.

Когда Давид поднял чемоданы и двинулся к двери, один из них быстро шагнул к нему и попытался выхватить один из чемоданов. Давид сопротивлялся, потрясенный внезапным нападением. Во время короткой схватки они оба вцепились в ручку чемодана, пытаясь вырвать ее из рук противника. Остальные, облокотившись о стену, следили за происходящим и тихо посмеивались. Никто не двинулся, чтобы вмешаться.

– Я не пытаюсь вас ограбить, мистер! – воскликнул нападавший, внезапно отпустив ручку чемодана. Давид потерял опору, отшатнулся назад и упал, споткнувшись о второй чемодан, который он бросил на землю.

– Я только хотел вам помочь, – продолжал мужчина, глядя сверху вниз, как Давид барахтается в пыли. – Вам здесь оказывают настоящее северное гостеприимство. – Он пожал плечами, и наглая ухмылка появилась на его темном лице. – А там как хотите.

Давид вскочил и отряхнул одежду.

– Могли бы хоть что‑то сказать. – Он был уверен, что мужчина намеренно подстроил так, чтобы он упал.

– Ладно, – сказал мужчина, – мелочи не найдется?

Давид холодно смотрел на него какое‑то время. Эта стычка лишила его присутствия духа. Интересно, приняли ли эти люди его за какого‑то заезжего бизнесмена и решили подшутить или такая скрытая враждебность здесь привычная неприятность?

– Вы это серьезно? – сердито ответил Давид, считая, что последнее слово должно остаться за ним.

Мужчины рассмеялись. Давиду показалось, что по каким‑то необъяснимым причинам они были на его стороне, и атмосфера сразу утратила агрессивность. Оглянувшись, он увидел, что Марта Кусугак стоит у машины, скрестив руки. Она едва заметно кивнула, сдержанно подбадривая его. Собрав все свое самообладание, он понес чемоданы в холл гостиницы.

* * *

Кормили в ресторане гостиницы на удивление вкусно. Давид подкрепился пирогом с лосиным мясом – их фирменным блюдом – и рисом с брусничным соусом. Домашнее вино было чересчур сладким, но он все же выпил – нужно было снять стресс. В зале кроме него была лишь пожилая пара в углу. Они распивали бутылку какого‑то янтарного напитка и молча курили, каждый свои сигареты.

В пивном зале, напротив, было шумно. В арке, через которую в зал ресторана доносился шум и запах сигаретного дыма, Давиду была хорошо видна стойка бара. Мужчины в грубой одежде толкались вокруг маленьких столиков, а официантки в мини‑юбках носились туда‑сюда, одной рукой удерживая огромные подносы, уставленные полными бокалами пива, а другой рукой, вытянутой вперед, отодвигали в стороны головы посетителей.

В арке появилась какая‑то пара, они увидели Давида и направились к нему.

– Давид Вудрафф? – спросил мужчина.

– Да, это я.

В тусклом свете подошедший выглядел привлекательным и подтянутым, ну, может, чуть худощавым. Светлые волнистые волосы лежали на плечах. На нем были удобные свободные джинсы, а ремень из обработанной кожи украшала затейливая серебряная пряжка. На его спутнице, рыжей эффектной женщине, была короткая узкая кожаная юбка. Белая облегающая блуза подчеркивала грудь. Но, несмотря на весьма провоцирующий наряд, выглядела она строго. Оба были одного с Давидом возраста – слегка за тридцать или около того.

Давид, слегка озадаченный, жестом пригласил их присесть. Длинные волосы и нестрогое одеяние подошедшего мужчины не позволяли угадать его профессию.

– Иен Брэннаган, – представился он наконец.

– Ах да, конечно! – воскликнул Давид, пытаясь скрыть удивление. Во внешнем виде его будущего коллеги было что‑то отчетливо немедицинское. – Не ожидал увидеть… Не думал, что познакомлюсь с кем‑нибудь до завтрашнего утра.

– Завтра придется знакомиться со многими. – Иен Брэннаган легонько похлопал его по плечу и сел, выдвигая стул рядом с собой для спутницы. Лицо ее оставалось непроницаемым. Иен Брэннаган выглядел открытым и дружелюбным, несмотря на острые черты лица, квадратный подбородок и длинный нос. Губы у него были тонкие и бледные, но открытая широкая улыбка обнажала отличные крепкие зубы. При ближайшем рассмотрении лицо казалось озабоченным и усталым.

Давид повернулся к женщине, ожидая, что его представят.

– Я Шейла Хейли, – сказала она, протянула руку, крепко пожала его ладонь, но ничего больше не добавила.

– Ты нам послан Богом, друг мой, – сказал Иен Брэннаган. – Мы пребываем в отчаянии с тех пор, как твой предшественник, мсье Одент, покинул нас две недели назад. В больнице чертов бардак!

– Правда? – Давид откинулся на спинку стула, стараясь выглядеть вальяжным. «Чертов бардак! И я – то, что им нужно?»

Иен Брэннаган зажег сигарету и посмотрел на остатки пирога на тарелке.

– Не возражаешь, если я закурю? – он откинулся назад и рассматривал Давида отстраненно, но дружелюбно. Женщина тоже смотрела на него, но менее приветливо. Она слегка отодвинула от них свой стул и привычно скрестила ноги.

– Как давно ты здесь, Иен? – спросил Давид.

– Больше года, – Иен слегка нахмурился. – Две зимы, если точнее. Боже, как летит время!

– Но тебе здесь нравится?

– Так себе, – уклончиво ответил Брэннаган и глубоко затянулся. На кончике сигареты вырос длинный столбик пепла. Иен заметил, что Давид смотрит на сигарету. Пепельницы не было, и он струсил пепел в тарелку, на остатки пирога с сочным мясом. Давид непроизвольно вздрогнул. «Урок номер один, – подумал он вдруг, – никаких любезностей или приличных манер».

Симпатичная темноволосая официантка появилась из бара и подошла к их столику. С заметной фамильярностью она обратилась к Иену:

– Принести тебе и твоему другу выпить?

– Да, пожалуйста. – Иен несколько мгновений смотрел ей в глаза. – Принеси пару бутылок «Экстра Олд Сток». И чай со льдом для дамы.

– Я знаю, что пьет «дама», – нахально заявила девушка, потом, поколебавшись, обратилась к Давиду: – Ты новый врач? – Она уперлась рукой в бок и окинула его цепким оценивающим взглядом.

– Это Бренда, – вмешался Брэннаган, положив руку на ее талию, – будь с ней осторожен. Она никому не позволяет лишнего, правда, солнышко?

Шейла Хейли пренебрежительно хмыкнула, когда мужчины смотрели вслед уходящей официантке. Узкая красная мини‑юбка обнажала прелестные ножки в нарядных двухцветных ковбойских сапожках. Прямые черные волосы развевались при каждом резком движении. Брэннаган пробормотал что‑то одобрительное, потом повернулся к Давиду:

– Ах да, надеюсь, ты пьешь пиво? Извини, что не спросил.

Давид рассмеялся, понимая, что ему не нужно производить благоприятное впечатление. Во всяком случае, на Брэннагана. Кажется, он довольно любопытный тип для врача.

– У тебя кто‑то есть? – вдруг спросила Шейла Хейли.

– Прости?

– Ты женат?

– А, нет.

Стуча каблуками по деревянному полу, Бренда вернулась к их столику и одной рукой аккуратно открыла крышки бутылок. Кокетливо развернулась на пятке и пошла назад в бар, гордо виляя ягодицами под тонкой красной тканью юбки.

– Дай человеку время обвыкнуться, – бросил Брэннаган и по‑дружески толкнул Шейлу локтем в бок.

– О Господи, да мне совсем неинтересно, – ответила она, впервые улыбнувшись. – Просто пытаюсь вычислить, надолго ли он к нам приехал.

Давид почувствовал, как шея запылала от унижения, но он не хотел показаться человеком, лишенным чувства юмора.

– А почему тебя это интересует? – спросил он легкомысленным тоном.

Хотя женщина и выглядела сногсшибательно – нежный овал лица, большие выразительные глаза и копна рыжих кудрявых волос, в ней все же было что‑то неприятное.

– Расслабься, – бросила она, глядя ему прямо в глаза с легкой снисходительной улыбкой. – Ты для многих здесь будешь весьма желанным. Если, конечно, на что‑то годен.

Шейла и Иен рассмеялись, а Давид покрылся пятнами от смущения.

– Да брось, – сказал Иен, хлопнув его по руке. – Она имеет в виду как хирург, а не как мужчина.

Пытаясь скрыть раздражение, Давид обратился к Шейле:

– Так ты тоже имеешь отношение к больнице или… подруга Иена?

Шейла и Иен обменялись быстрыми взглядами. Давид не заметил в этом движении ни тепла, ни привязанности, ни страсти, но было что‑то другое. Их что‑то связывало.

– Я старшая медсестра, – произнесла Шейла таким тоном, который ясно давал понять, что она – его начальник. Иен почтительно смотрел на нее; казалось, он открыто принимает ее главенство.

Курильщики в углу вышли из оцепенения и затеяли ссору. Они несколько минут слушали их пьяные пререкания. Ссора, кажется, возникла по поводу прав каждого из спорящих на какой‑то грузовик. Шейла подняла бокал и выпила последний глоток чая со льдом. Давид обратил внимание на ее шею, нежную и фарфорово‑белую, слегка тронутую бледными веснушками, едва заметными в приглушенном свете.

Она встала:

– Мы начинаем работу ровно в 7.45. Не опаздывай. – Будто пытаясь подчеркнуть или, наоборот, смягчить приказ, она, проходя мимо, положила тонкую руку на его плечо. Ее прикосновение остудило кожу под рубашкой, и он слегка вздрогнул. – Пожалуйста, – добавила она после паузы и, не сказав Иену ни слова, вышла.

Иен покорно улыбнулся и пожал плечами:

– Это похоже на нее.

Через арку стремительно прошли несколько крупных женщин, одетых в джинсы, клетчатые рубашки и остроконечные кепки, этакие женские версии типичных лесорубов. Они шумно расселись за соседним столиком. Иен засмеялся, откинув голову, когда увидел встревоженное выражение на лице Давида.

– Отличные девчонки, – прошептал он убеждающим тоном. – Здесь не приходится быть слишком разборчивым.

– Так расскажи мне, какая тут у вас светская жизнь? – пробормотал Давид.

– В смысле женщин или вообще?

– Вообще.

– Если тебя кто‑то заинтересует, сразу спрашивай о ней меня, – подмигнул Брэннаган. – Я скажу, стоит ею интересоваться или нет.

Давид почувствовал, как его снова охватывает раздражение. Хорошо, допустим, он молод, но не тупой же! В то же время он понимал, что должен принять это к сведению. Ему может понадобиться союзник. Брэннаган был не местный, как и он сам, но определенно у него уже был некоторый опыт.

– Расскажи мне о Лосином Ручье.

– Да ты и сам все узнаешь, это не займет много времени. Чуть больше четырех тысяч человек, около половины – индейцы дины и индейцы‑метисы, несколько эскимосов и все бледнолицые неудачники и бездельники мира. Гремучая смесь. Те еще гуляки и распутники! Если ты не любишь людей, тут полно медведей – черных гризли…

– Сколько народу работает на газодобыче?

– Около пятисот, наверное.

– А остальные? Чем они занимаются?

– Тут довольно много лесозаготовок. Древесину начинают перевозить только зимой, когда открыта ледовая дорога. Самое свежее занятие – туристический бизнес. Люди хотят поохотиться, пройти пороги на каноэ. – Он на мгновение заколебался. – Здесь можно купить почти все. И нелегальные товары, и все, что захочешь. – Он замолчал и стал грызть ноготь. Потом добавил: – Браконьерство… Собачьи бои… Благотворительность, конечно.

– Что‑то не похоже, чтобы городишко процветал.

– А мог бы, – Брэннаган внезапно оживился и подался вперед. – Где‑то года три‑четыре назад они планировали построить газопровод. Это серьезное дело. Тут достаточно нефти и газа, чтобы оставить весь Средний Запад без работы. Ну и что, где он?

– Я читал об этом. Это, должно быть, стало серьезным ударом!

– Шутишь? Пройдохи со всей страны стаями стали слетаться на север. Началась настоящая золотая лихорадка! Некоторые из них все еще здесь. Все надеялись срубить деньжат, ничего не делая. Почему, по‑твоему, они построили это смехотворное здание? – Брэннаган жестом указал на зал вокруг них, пародию на стиль рококо, и презрительно усмехнулся. Потом поднял руку в сторону бара, показал два пальца и кивнул. Шум в баре стоял оглушительный. Над всей какофонией доминировали взрывы мужского хохота, изредка – крики и пронзительный женский визг. Вскоре другая официантка принесла еще две бутылки пива.

– Это Тилли, – подмигнул Брэннаган.

Было трудно определить возраст Тилли. Где‑то между двадцатью и сорока годами. Она была очень низенькая, но широкая и при этом на удивление привлекательная. Блестящие голубые глаза, крошечный носик и пухлые губы живым островком выделялись в колышущейся безликой толпе. У нее была копна кудрявых пшеничных волос. Весь ее вид вызывал в памяти чувственный образ Ширли Темпль.

– Приветствую, доктор, – произнесла она приятным голосом. – Добро пожаловать в Лосиный Ручей. Надеюсь, вам тут понравится.

– Подходящая была бы грудь, чтобы приклонить усталую голову, – вздохнул Брэннаган, когда Тилли отошла, – но ее такие вещи не интересуют.

Фривольное поведение и отсутствие манер постепенно передавалось Давиду. Вероятно, он начинал пьянеть. Исчезало чувство никчемности. Ведь здесь его никто не знает, и он может делать все, что захочет.

Брэннаган улыбался так, будто прочитал его мысли.

– Ты что‑то скрываешь? Там, дома, тебя никто не ждет?

– Нет, – коротко бросил Давид. – Это не совсем так, – добавил он после паузы. – Мне пришлось поместить мать в дом престарелых, прежде чем уехать сюда. Болезнь Паркинсона, но она еще в хорошей форме. Это было непростое решение. Моя единственная сестра замужем за австралийцем. Мы уже четыре года не виделись. Я пытался найти работу где‑нибудь поближе к ней, но потом подвернулось это предложение.

Иен посмотрел на него, прищурив глаза и склонив голову набок:

– Вот это я и имел в виду. Почему?

Ну вот, опять! Если бы только он мог оставить все свои тайны при себе! Если бы было возможно, он никогда больше не возвращался бы к этой теме. Ему нужно забыть то, что произошло, если он хочет нормально жить и работать.

– Мне было скучно, хотелось перемен, – ответил Давид притворно‑беззаботным тоном. – Я только окончил учебу и не хотел начинать хирургическую практику, которая привяжет меня к одному месту лет на тридцать.

– Вот как? Странный выбор места работы, – продолжал гнуть свое Брэннаган, всматриваясь в собеседника сквозь сигаретный дым. – Я читал твое резюме. Очень впечатляет. Ты мог бы многого добиться.

Давид устало кивнул. Его оправдания звучали неубедительно.

– О Боже! – вздохнул Брэннаган, стараясь казаться еще пьянее, чем он был на самом деле. – Сколько там времени? – Он взглянул на отсутствующие на руке часы. – Я так полагаю, ты завтра въезжаешь в свой трейлер. Подозреваю, там не убиралось с тех пор, как уехал Одент, а у него были довольно странные привычки; как‑нибудь потом я тебе расскажу о них. Тебе лучше самому вычистить его, так надежнее. – Он слегка отклонился назад на стуле и залпом допил остатки пива. – Я тебе вот что скажу. Ты не обязан вселяться туда только потому, что Хогг называет его «трейлером временных врачей». Просто он прикарманивает себе средства за проживание в нем, потому что эта чертова штуковина – его собственность. – Иен ехидно засмеялся, потом хлопнул Давида по плечу. – Если трейлер тебе не понравится, так ему и скажи. Хорошо?

– Все понял. – Давид быстро поднялся. С него довольно.

– Нет, старина, позволь мне. – Иен закрыл бумажник Давида и похлопал себя по карманам в поисках своего. – Ты здесь новичок. Это за счет клиники.

У Давида болели все кости, все мускулы. Голова кружилась, грудь сдавливало. Комбинация из последствий перелета, изменений в атмосфере, общей перегрузки плюс слишком большое количество сладкого вина и пива. Ему вдруг нестерпимо захотелось лечь.

– Чтобы завтра был вовремя и бодрым как огурчик, мой друг. – Брэннаган с шумом отодвинул стул и встал. – Хогг безнадежен как менеджер, но он помешан на пунктуальности. Да и наша «начальница», как ты уже заметил, тоже.

Распрощавшись с Иеном, Давид отправился на поиски лестницы, ведущей в безопасное укрытие комнаты. Там он нашел халат, пересек холл и отправился в ванную. Через несколько минут погрузился в воду по шею и задремал. Проснулся Давид, когда вода совсем остыла и он основательно продрог. Внизу было тихо: вероятно, бар закрылся. Он понятия не имел, сколько было времени. Давид выбрался из ванны, вытерся выцветшим желтым полотенцем, накинул халат и пошел в комнату. В узком коридоре он столкнулся с темноволосой официанткой.

– Привет, Давид, – произнесла она, разглядывая его неплотно запахнутый халат.

– Добрый вечер, – ответил он.

– Не хочешь… выпить перед сном? Могу принести прямо в комнату.

Давид глядел на нее, потеряв дар речи. Было ли это то, что он подумал? «Многие женщины будут не прочь…» Не об этом ли говорила его проницательная знакомая таксистка? А они не теряют времени даром…

– Спасибо, э… Бренда. Ничего не нужно, но все равно спасибо. – Он побоялся, что выглядит слишком наивным. Она была очень сексуальная, но вот так… прямо сегодня?

– Ты уверен? – улыбнулась Бренда.

– Ага… Да, – ответил он.

– Хорошо, – она легкомысленно пожала плечами, давая понять, что не обижена отказом. – Хорошо, тогда спокойной ночи. – Она резко развернулась и, повиливая задом, пошла прочь от него по коридору. Он зачарованно смотрел ей вслед.

* * *

За стеной раздавались ритмичные толчки и скрип кровати. Он чувствовал, как вибрация проходила по всей спине, до самого черепа. В то же время кто‑то злыми резкими ударами колотил по голове небольшим молотком. Он проснулся и резко сел на кровати, оглядываясь по сторонам в темноте. Кажется, никого. Но толчки и удары продолжались с еще большей скоростью и силой. Вдруг все прекратилось и послышался тихий стон. Давид прислушивался, пытаясь определить источник звука. До него донесся разговор и смех.

Черт. Стена, отделявшая его от совокуплявшейся пары, была толщиной с перегородку шкафа, и кровать стояла впритык к их кровати. Спустя несколько минут тихий разговор стих и его соседи, похоже, заснули. Он слышал звук их дыхания и даже, казалось, чувствовал легкое дуновение. Выбравшись из кровати, он поглядел на стену. Даже слегка постучал по ней в нескольких местах – стена прогибалась. Действительно, фанера. Один из любовников ударил в стену кулаком. Стена угрожающе задрожала.

– Ради Бога, – послышался хриплый мужской голос, – люди тут пытаются поспать!

– Вот именно, – тихо ответил Давид.

Он постарался снова поудобнее улечься на бугристом матрасе. Под его голым задом явно были камешки. Он попытался их нащупать. Это были какие‑то комочки, возможно, даже грязь – наверное, кто‑то не удосужился снять ботинки, прежде чем улечься. Грязный трейлер доктора Хогга точно не мог быть хуже, что бы его предшественник, «мсье доктор Одент», там ни сотворил. Один из соседей пукнул. Давид фыркнул и повернулся к ним спиной, подтянув колени, лег в позу эмбриона, чтобы больше его ничего не беспокоило. Он крепко спал какое‑то время, потом снова проснулся.

Это произошло ровно семь месяцев назад, день в день. Даже теперь он помнил бесчисленное количество текилы, которое он влил в себя, смешав с тройной порцией «Джека Дэниелса» и несколькими пинтами пива. Джерри и Филипп, его преуспевающие коллеги в Бристоле, организовали попойку в его честь. Вечеринка посвящалась празднованию его тридцатидвухлетия, но главным образом тому, что он окончил обучение и был готов занять место врача‑консультанта. Он лег спать в пять утра, радуясь, что заранее взял выходной в счет будущего отпуска.

Телефон зазвонил в семь.

– Вудрафф, – это был старший консультант Бриггс. – Я не нахожу вас ни в одном списке.

– А?.. Да, у меня выходной.

– Неважно. Я хочу попросить вас об одолжении.

Как только он положил трубку, появилось какое‑то дурное предчувствие, как будто то огромное количество спиртного, которое он поглотил, нарушило что‑то в мозгу и открыло его шестое чувство. Если бы тогда он перезвонил тому ублюдку и отказался выполнять поручение, объяснив, что все еще пьян, или придумав что‑нибудь еще! Вместо этого он, шатаясь, пошел в душ, принял парацетамол, почистил зубы, выпил растворимого кофе, натянул наименее грязную рубашку, какую смог найти, какие‑то спортивные штаны и поехал на машине – да, еще и сел за руль! – в больницу. «Какого черта, – успокаивал он себя, – многие так делают: накачиваются спиртным, а на следующий день идут на работу!» Врачи‑интерны были известны своими попойками, которые являлись чем‑то вроде компенсации за безжалостный график работы, выматывающую ответственность и нескончаемые часы подготовки к экзаменам.

Он прошел прямо в палату, чтобы увидеть маленького мальчика, Дерека Роуза, и его маму, которая заметила и его красные глаза, и несвежее дыхание. Но ему не нужно было производить на нее впечатление. Шэрон Роуз, небогатая мать‑одиночка, немного старше двадцати, в потертых джинсах и дешевой куртке, судя по нервным желтоватым пальцам, страшно хотела курить. Она была из тех несчастных женщин, которые уверены, что доктора, эти мужчины и женщины в белых халатах, всемогущи, что с их мнением нельзя спорить, поскольку они не могут ошибаться. Он сильно жалел, что тогда не поговорил с ней начистоту, не сказал, что он не в лучшей форме, чтобы оперировать ее сына. Но Бриггс наводил на него страх и отметал все его сомнения; предполагалось, что Давид – уже полностью состоялся как хирург‑педиатр и мог начинать работать врачом‑консультантом, и рекомендации Бриггса были для него чрезвычайно важны.

Пока он мыл руки перед операцией, ощущение беспокойства нарастало. Это была не просто тошнота и расплывающееся изображение, скорее – чувство нависшей беды. Но он был реалистом, не склонным к суевериям. И хотя подсознание говорило, что надо отступить, он натянул хирургические перчатки.

Все, казалось, шло по плану. Удаление было легким; он уже подумал, что ему не о чем беспокоиться. Он секунду подержал почку мальчика в руке. Потом посмотрел на нее внимательно и удивился. Не считая небольшого воспаления, она не выглядела больной, хотя рентген показывал раковое образование. Безусловно, опухоль была внутренней, но все же… Когда он протянул руку, чтобы опустить почку в лоток, который подставила медсестра, врач‑ассистент вдруг что‑то прошептала ему на ухо. В ее голосе была напряженная требовательность, и она слишком сильно схватила его за руку, указывая на рентгеновский снимок. Его рука замерла на полпути, и он вгляделся в снимок. Сердце больно дернулось, и он почувствовал, как кровь отлила от лица.

Такое могло случиться и случалось – не часто, но случалось. Со всей неотвратимостью несчастье навалилось на него. Он невнимательно посмотрел на листок, прикрепленный к снимку, и только теперь увидел, что маленькая белая наклейка прикреплена на обратной стороне снимка. Изображение внутренних органов мальчика перевернуто обратной стороной. Это было сумасшествие… Дело было в снимке, а теперь будущая жизнь мальчика находилась в серьезной опасности. Давид так сосредоточился на самой операции, на теле ребенка, что не перепроверил все с матерью, не прочитал как следует историю болезни.

Осознав свою чудовищную ошибку, он почувствовал, что теряет сознание; ему пришлось уступить свое место врачу‑ассистенту. Желчь подступила к горлу, и он кинулся в туалет, оставив шокированную, запаниковавшую команду расхлебывать случившееся – разыскивать хирурга по трансплантациям, который мог бы снова приживить отрезанный орган.

Серьезным испытанием для него стала необходимость встретиться с Шэрон Роуз, рассказать ей, что он натворил. Она не могла поверить, и это мучило его еще больше – чувство стыда и раскаяния захлестывало его. За этим последовала страшная депрессия, которая полностью раздавила его. Теперь он понимал, почему некоторые врачи сводят счеты с жизнью.

Его немедленно освободили от обязанностей, назначив расследование. Бриггс позвонил ему домой и посоветовал воспользоваться вынужденным отпуском и хорошо отдохнуть. Он обещал подтвердить компетентность Давида. В конце концов, ситуация была «очень необычной».

– Да. Чертова партия игры в гольф! – вслух сказал Давид в незнакомой темной комнате, вспоминая эту «очень необычную» причину, по которой Бриггс попросил оказать ему эту катастрофическую услугу.

Казалось, карьера его была загублена. Он не был уверен, что в будущем сможет работать врачом, независимо от результата служебного расследования. Спустя два месяца его оправдали. Бриггса признали ответственным за грубую ошибку, так как он был старшим консультантом и Дерек Роуз был его пациентом. Дело замяли как «отказ системы». Для Давида это не стало победой. К этому моменту маленькому мальчику уже удалили пораженную раком почку, но его некогда здоровая почка была теперь ослаблена и уязвима. И это все по его вине. Он бы с радостью отдал Дереку собственную почку, если бы это было возможно.

Снова где‑то громко затарахтело. Горячая вода зашумела в трубах. Давид заставил себя сползти с кровати и подошел к окну. Отодвинул плотную штору – и поразился, увидев яркий дневной свет. Было только 3.45. Он дернул окно. Оно открылось совсем чуть‑чуть, но он с наслаждением вдохнул прохладный воздух. Противомоскитная сетка свободно болталась на крючках. Глянув вниз на улицу, Давид увидел, что все покрыто слоем пыли. Казалось, что кто‑то притрусил все серой пудрой. Неудивительно, что Марта Кусугак посмеивалась над его шикарным костюмом.

Одинокий пес медленно трусил посреди дороги. Он был тощий, паршивый, но выглядел достаточно нахальным. Пес остановился, глянул вверх на Давида глазами‑бусинками и потрусил дальше. Давид прищурился от яркого света и следил за псом, пока его тощий зад не скрылся вдали, на дороге, ведущей на север. Где‑то там, на берегу Северного Ледовитого океана, лежал Инувик и Туктояктук. В шестистах милях к юго‑востоку от него расположился Йеллоунайф. Между ними – всего пара крошечных поселков. Охваченный внезапным приступом отчаяния, он задернул пыльную штору, защищаясь от ночного солнца, и юркнул в кровать под атласное стеганое одеяло.