Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 5. Тяжелые серые тучи нависли над Кардиффом





 

Кардифф, 2006

 

Тяжелые серые тучи нависли над Кардиффом. Давид посмотрел на небо, опустил голову, спасаясь от моросящего дождя, и пошел на стоянку для персонала, где его старый мотоцикл «Велоссет Венон» был небрежно брошен посреди ряда сверкающих «ягуаров» и БМВ. Обычно ему было приятно парковать своего старого зверя среди этих глянцевых заменителей эрекции, но почему‑то нынче мотоцикл показался ему каким‑то жалким, мальчишеским и постыдным. Давид провел большую часть своей жизни, намокая под дождем на мотоциклах, но сегодня это его не прельщало.

Он надел свой круглый, как блюдо для пудинга, шлем, застегнул змейку кожаной куртки, натянул непромокаемые штаны, закрепил портфель на сиденье и начал заводить мотоцикл. У ножного стартера была дурная привычка с силой отскакивать назад, подвергая его колено риску заработать ранний артрит.

– Ну, давай же, – прорычал Давид, поднял голову и увидел Эда Маршалла, который, снисходительно улыбаясь ему, открыл дверцу своего новехонького «сааба» и скользнул в его мягкий кожаный салон. Слава Богу, «Велосетт» ожил, и Давид с ревом выехал со стоянки, оставляя позади клубы сизого дыма.

Был конец сентября, и дни становились короче. Вместо того чтобы возвращаться в пустой дом, он бесцельно ехал в сторону моря. Дождь почти закончился, когда он припарковал мотоцикл на набережной в Пенарте. Эспланада была пустынна – никого, кроме женщины, пытающейся впихнуть промокшего грязного ретривера в задний багажник машины. Собака не слушалась, и их борьба продолжалась, пока женщина не сдалась и не позволила псу сесть на пассажирское сиденье. Позвякивание игрального автомата в соседнем баре смешивалось с нежным шелестом моря, перекатывающего гальку по берегу.

Он сидел верхом на мотоцикле и наблюдал, как опускаются сумерки. Две машины, набитые подростками, медленно проехали мимо него. Из открытых окон вырывался громкий рэп вперемежку с резкими выкриками и девичьим смехом. Давид оглянулся и подивился их резвости и буйности. Когда он был подростком, он никогда не пил пиво, не курил травку и не тискал девчонок в машинах. У него не было машины, пока он не поступил в медицинский. Он был гордостью овдовевшей матушки – послушным и образованным. Он и девственность‑то потерял не раньше чем в двадцать один. Правда, после этого постарался наверстать упущенное.

Девушка в одной из машин перехватила его взгляд и нахально уставилась на него. Она высунула язык и провокационно облизнула губы. На мгновение он был ошеломлен ее наглостью. Но взгляд у нее был очень тяжелый. Она улыбнулась, опустила окно и прокричала:

– Эй, мужик, а ты прикольный, хоть и старый!

Ее друзья расхохотались. Давид не мог понять подростков, они были другой породы и поэтому пугали его. Он снова стал смотреть на море.

Он вспомнил Джима Вайзмена. Его жена сбежала с каким‑то голландским летчиком, оставив ему трех детей‑подростков. Однажды Давид зашел к нему из сочувствия. Одежда была разбросана по всему дому, телевизор орал на всю громкость, везде тарелки с объедками, телефон вечно занят. Бедняге Джиму предстояло в одиночку воспитывать их. Но он жил только ради детей, любил этих прыщавых нескладных существ. С одной стороны, Давиду хотелось понять и прочувствовать это на себе, а с другой – это казалось непостижимым и пугающим. В любом случае этого не случилось, а теперь уже слишком поздно.

Он слез с мотоцикла, порылся в портфеле, достал початую бутылку виски «Гленфиддич», подаренного благодарным пациентом. Не было смысла возвращаться домой. Изабель уехала работать в Глазго. Ее новый знакомый, некто Пол Деверо, весьма неординарный подрядчик, настаивал, чтобы она поступила к нему на постоянную работу в качестве дизайнера интерьеров. Несколько недель назад он соблазнил ее большим новым отелем в Глазго, который должен был стать частью целой сети отелей, и Давид сам убеждал ее поехать. Таким образом, она сможет узнать этого человека получше и решить, хочет ли она поступиться своей, с таким трудом добытой, независимостью. Боже, им действительно нужно пожить порознь, по крайней мере до тех пор, пока не придет подтверждение теста на ДНК. Ее холодность по отношению к нему в течение нескольких недель сильно отдалила их друг от друга. Поверила она или нет в то, что у него ничего не было с Шейлой Хейли, не важно, но она очень расстроилась, когда на его прикроватной тумбочке появилась коробка презервативов. Она поняла, что его решение зрело много месяцев и что он действительно думает то, что так жестоко высказал ей в ночь, когда была буря. Но технические подробности его решения – это было уже слишком!

«Они тебе не понадобятся».

Он ничего не ответил, надеясь, что на самом деле она вовсе так не считает. Он тоже был сильно обижен. Мало того что ему пришлось расстаться с несколькими сотнями фунтов, чтобы снять с себя обвинения, которые какая‑то сумасшедшая из далекого прошлого выдвигала против него, так еще и собственная жена относится к нему как к грязной и скользкой твари, выползшей из сточной канавы. Изабель не давала ему шанса рассказать о том, что он чувствует, и не показывала своих чувств. Как он ни извинялся за свою бессердечность, она замкнулась в холодном молчании и говорила с ним только по необходимости.

Давид сделал еще глоток «Гленфиддича». Классная штука. Еще глоток. Потом запихнул бутылку в куртку. Он посмотрел вдаль, на канал, но стоял густой туман, и берег Девона был еле виден. Пирс Пенарта уходил далеко в море – изящная, очевидно, старая конструкция. Давид не был здесь лет восемь, с тех пор как они сюда переехали. Довольно давно! Он согласился на эту работу отчасти потому, что она довольно престижна, а отчасти потому, что хотел вернуться к своим корням. Его мать, Делит, родилась и выросла в Уэльсе, но вышла замуж за отца, закоренелого северянина, и переехала в Ньюкасл. Потом муж умер, и когда в 1992‑м Давид решил поехать работать в Лосиный Ручей, Делит настояла, что хочет вернуться на родину и переехать в дом для престарелых в Свонси. Там она и умерла, вскоре после возвращения Давида из Канады. Когда он женился на Изабель, ее собственные валлийские корни стали еще одной причиной, почему они решили остаться в Кардиффе. Ее родители, выходцы из Италии, все еще управляли собственной сетью баров мороженого на юге Уэльса. Этот бизнес превратил их, нищих эмигрантов, вынужденных переселиться в Уэльс во время войны, в довольно богатых людей.

Давид миновал старый турникет и зашагал по деревянному настилу пирса. Несколько рыбаков в бесформенной водонепроницаемой одежде неподвижно сидели возле перил, уставившись на свои удочки, никак не реагируя друг на друга. От каких бы проблем в жизни они ни стремились убежать, это место было не хуже других, поскольку, кажется, ни один из них не поймал ни единой рыбешки. Проходя мимо, Давид заглянул в ведерко каждому, но никто из них не глянул на него и не выказал желания заговорить.

По обе стороны пирса располагались крытые лавочки – маленькие кабинки, нависавшие над водой. Здесь влюбленные парочки могли укрыться от ветра. Сегодня парочек не было; вечер был не очень романтичным. Однако сиденья были сухими, и он уселся на одно из них, периодически отхлебывая из бутылки и наблюдая, как на спокойной глади залива слегка покачиваются танкеры. Вода постепенно отступала в море, обнажая грязно‑коричневую тину под пирсом.

Давид поплотнее запахнул куртку. Он думал о своей работе. Вся эта ситуация с опровержением предполагаемого отцовства оказала ему одну услугу: ушла общая инертность, медлительность, которая постепенно вкрадывалась в его жизнь. Казалось, он смиренно будет делать то, что и остальные доктора: добросовестно выполнять свои обязанности, копить деньги, выплачивать залог за дом и ждать пенсии. А потом жизнь пойдет всерьез, как длинная игра в чертов гольф. Именно тогда у большинства случаются инфаркты и они умирают. Он все это знал – ведь так и произошло с его отцом. Его собственный маленький бунт против этого привычного курса, например отказ от машины и частной практики, не давал почувствовать себя героем. Может, когда будут готовы результаты анализа ДНК, все изменится. Жизнь начнется сначала, да и брак тоже.

Было уже темно, но это его не беспокоило. Тучи немного разошлись, и огоньки «Уэстон‑Супер‑Маре» слабо мерцали. Когда‑то он обещал себе, что проедется на этом старом колесном пароходике, но так и не случилось. Давид опрокинул бутылку и выпил остатки виски. Алкоголь впитался в кровь и оставил горячее ощущение опасности. Он встал, сунул бутылку в мусорник и пошел назад. Рыбаки по‑прежнему сидели не шелохнувшись.

Пивная на эспланаде была открыта. Ему хотелось отлить, а еще пропустить пинту пива с пакетиком орешков. В доме ничего съестного не было: холодильник пустой, не считая разных бутылочек с витаминами и китайскими снадобьями, которые, по идее, должны были способствовать зачатию.

Через два часа он вернулся к своему мотоциклу, чувствуя себя прекрасно. Здорово, когда есть время побыть одному и подумать. Когда все это смехотворное дело закончится, он будет жить по‑другому: смахнет пыль со своей гитары, может, даже займется чертовой рыбалкой, чтобы медитировать в одиночестве. Снова начнет бегать, и зад станет твердым, как камень. Вышвырнет телик и прочитает наконец все те книги, которые покупает, но не находит на них времени…

Он слегка покачнулся, когда заводил мотоцикл, и в голове мелькнула мысль: разумно ли садиться за руль в таком состоянии? Но, черт побери, сейчас, должно быть, уже десятый час или даже десять. Движение стало поменьше. А он – такой супер‑пупер, у него даже нет ни одной отметки в правах!

Ура! Мотоцикл завелся с первого раза. Давид нежно похлопал его по топливному баку. Молодец, старичок! Выехав со стоянки, он двинулся вверх по холму, мимо скал, вздымающихся у берега, по дороге с односторонним движением, ведущей в город. Он не заметил знака у Вестбурнского шоссе, предписывающего уступить дорогу транспорту. Он ехал аккуратно, но был абсолютно пьян. Зеленая «вольво» врезалась в него по касательной на скорости тридцать миль в час.

 

* * *

 

Давиду показалось, что где‑то далеко он увидел свет. Распадаясь на фрагменты, он рассыпался на сетчатке глаз, как крошечные капельки ртути. Эти капельки прыгали и дрожали так, что глазам было невыносимо больно. Давид решил закрыть глаза, но оказалось, что они и так закрыты. Чтобы избавиться от мучительного света, он повернул голову, неожиданно большую и тяжелую, как свинцовый шар, а когда пошевелил ею, его накрыла волна пульсирующей боли.

Он прислушался к ощущениям в остальных частях тела. Тяжелые, окоченевшие привески – это руки и ноги. Давид слегка приоткрыл глаза. В нескольких сантиметрах от лица он увидел металлические трубки на зеленом фоне. Где‑то он их уже видел, и это его приободрило. Он позволил себе вернуться в темные объятия глубокого сна.

Боль пронзила запястье, и он посмотрел вниз. Его укусила лисица. Она все еще была там, сосредоточенно смотрела на него зелеными глазами. Беспокойно ерзая туда‑сюда, она вдруг взвизгнула. Странный звук, будто предупреждение о чем‑то. Она повернулась и бросилась бежать по голой заснеженной земле. Он хотел побежать следом, даже крикнул, чтобы она его подождала. Попытался двинуться вперед, но ноги были тяжелыми и негнущимися, как бревна. Его затошнило от усилий, и это заставило открыть глаза. Он находился в какой‑то комнате. Попытался сесть, но тело не слушалось. В голове безжалостно стучало, и он медленно опустил ее назад на подушку. Где‑то вдалеке раздавался пронзительный звук, похожий на сирену. Давид поднес руку вверх и обнаружил, что рот чем‑то закрыт. Он ощупал голову. Лоб какой‑то вздутый, чужой, будто на нем шляпа. Давид постепенно приходил в сознание и наконец полностью очнулся. Он находился в больничной палате, а голова была забинтована. Теперь он нащупал края повязки. Сел – резкое движение вызвало сильную тошноту, и он огляделся по сторонам в отчаянных поисках какой‑нибудь посудины… На столике возле кровати стоял какой‑то алюминиевый горшок. Когда его вырвало, голова, казалось, треснула, как спелый арбуз при ударе о цементный пол. Подошла медсестра, легонько опустила его голову на подушку.

– Мистер Вудрафф, вы в отделении неотложной помощи. Не беспокойтесь, с вами все в порядке. Вы попали в аварию на своем мотоцикле.

– Когда?

– Несколько часов назад. Небольшое сотрясение и несколько ссадин.

– Что случилось? Кто‑нибудь еще пострадал?

– С водителем машины все в порядке, а вот вы – просто счастливчик. Ничего серьезного, всего несколько царапин и синяков. А ваш мотоцикл… он разбился вдребезги.

– О черт, нет! – зарычал Давид, и в голове снова застучало.

– Мы сканировали голову. Все в порядке, небольшое сотрясение.

– Я ничего не помню!

– Ничего страшного. Вам ввели… снотворное. Вы были в полном сознании, когда вас привезла «скорая». – Она усмехнулась, протирая его лицо влажной салфеткой. – Вы тут устроили небольшой скандал. – Она сделала паузу. – Но в конце концов все же дали согласие сдать кровь на анализ.

– Что значит – дал согласие?

– Полиции.

– Полиции? Что я?..

– Доктор Абдулла скоро подойдет к вам, – быстро произнесла сестра. – Не беспокойтесь об этом сейчас. Просто считайте, что вам повезло, мистер Вудрафф.

Давид отбросил все мысли и снова провалился в глубокий сон. Он чувствовал, как кто‑то проверял его пульс. Слышал, что кто‑то говорил о нем, называл его имя, но он слишком устал, чтобы слушать. Несомненно, ему что‑то вкололи. Беспощадная боль в голове исчезла. Ему казалось, он скользит куда‑то назад, в прошлое. Он поставил подпись в какой‑то книге, потом поцеловал Изабель. Странная женщина, одетая в халат в мелких цветочках, с оборками, распоряжалась на их свадьбе. Когда она вышла через тяжелую дубовую дверь, подул сильный сквозняк. Изабель повернулась к нему: «Ты уверен, что хочешь этого?» Конечно, он хотел – он ведь любит ее. Она – сама стабильность, на нее можно положиться при любых невзгодах.

Он оглядел свою одежду. Это было какое‑то рванье, вроде выброшенного кем‑то пальто; вывернув карманы наизнанку, он чертыхнулся. Он что‑то оставил в Канаде. Он по кому‑то скучал. Какая‑то частица его души осталась там, с ней. Она была мягкая и красивая, и так далеко! Он никогда не сможет вернуться к ней. Он посмотрел на женщину рядом с собой. Ее звали Изабель, а у той было другое, странное имя. Давид крепко стиснул зубы, чтобы не заплакать, и повернулся на бок, натягивая тонкую простыню на лицо. Раздался стук в дверь. Стучали снова и снова. Вошла Шейла и спросила, не сделает ли он ей аборт… прямо сейчас.

Он медленно покачал головой, так, чтобы не было больно. Аборт? Здесь?

– Я неважно себя чувствую, – сказал он, пытаясь быть убедительным. – Почему бы тебе не слетать в Йеллоунайф? Ты вернешься через денек‑другой. Никто не узнает.

– Ой, да ладно, столько мороки из‑за такой мелочи? Кроме того, мой бойфренд не знает о беременности. Он заподозрит неладное, если я вдруг уеду. – Она подошла к нему и села на кровать. Она была не в больничной форме, а в очень короткой зеленой замшевой юбке, и хотя он старался не смотреть, все‑таки заметил между ног завитки рыжих волос на лобке.

– Что ты имеешь в виду, говоря «он заподозрит неладное»? – спросил он, зная, что все это как‑то касается его.

Она помолчала.

– Слушай, ребенок… – она наклонилась и накрыла его руку своей, – ребенок не от него.

– В самом деле? – Давид убрал руку и спрятал ее под одеяло.

Она выпрямилась и печально посмотрела на него.

– Ты ведь не знаком с ним, да? Скажем так, если он узнает… он сделает отбивную из каждого, кто со мной знаком. Включая тебя. Именно тебя. И ты сам знаешь почему, правда? Помнишь, что ты со мной сделал?

Давид попытался представить. Он не понимал, о чем она говорит, но точно не хотел, чтобы какой‑то работяга с топором и волосатой задницей пришел с ним разбираться.

– Попроси доктора Одента, – простонал он, мечтая, чтобы она ушла. – Он делает аборты в своем трейлере и, как я слышал, любит короткие юбки. Или Хогга. Ты же знаешь, как он тебя обожает… Он сделает.

– Нет. Лосиный Ручей – маленький городок, – засмеялась она. – Я не хочу, чтобы поползли слухи. И потом, нас с тобой связывает постыдная тайна.

Лосиный Ручей? Но он же в Кардиффе! Давид зажмурился в надежде, что она испарится в воздухе. Это нечестно! Он же болен!

– Да ладно, Давид, не будь ханжой. – Она похлопала его по плечу. – Здесь, в глухих местах, такое случается сплошь и рядом. Если твою чувствительную душу так легко оскорбить, не стоило сюда соваться. Ты же работаешь не в какой‑нибудь известной британской больнице!

– Именно! – слабо запротестовал он. – Это и есть известная британская больница.

Шейла засмеялась, обнажив острые, как у кошки, зубы. Ее насмешливое хихиканье разозлило Давида.

– Ты прекрасно знаешь, насколько это опасно. Ты же можешь истечь кровью! Это незаконно, неэтично…

– Да пошел ты… – прошипела она. – Ты и твоя долбаная этика…

Кто‑то похлопал его по плечу, и образ Шейлы стал расплывчатым. В ушах зашумело, и Давид почувствовал, как его покрытое синяками тело поворачивается на кровати. Его сильно затошнило. Казалось, если удастся все вырвать, то полегчает.

– Вам больно, мистер Вудрафф? – доктор Абдулла легонько тряс его за плечо. – Вы так кричали и стонали во сне. Мы стали беспокоиться о вас.

 

Date: 2015-09-24; view: 317; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию