Глава десятая. Волна гнева захлестнула Милдред, когда она сидела на кровати, жуя булочку и думая об ужасном предательстве Этель хэллоу

Волна гнева захлестнула Милдред, когда она сидела на кровати, жуя булочку и думая об ужасном предательстве Этель Хэллоу.
- Это так несправедливо! Мое слово против ее. Она говорит так убедительно, никто и никогда не поверит мне. Если бы кто-нибудь знал. Беда в том, что никто не знает. Там в лесу никого, кроме меня и ее, не было. Никого, кто бы мог говорить.
- Я могу, - услышала она скрипучий голос из ниоткуда.
Милдред подпрыгнула.
- Это ты, Табби? - выдохнула она.
Полосатый кот замурлыкал громче, но ничего не сказал.
- Кто здесь? - спросила Милли, озираясь по сторонам. - Ты где?
- Под кроватью, - прохрипел кто-то в ответ.
Милдред встала на колени и заглянула под кровать. Она увидела коробку, чемодан и Спиди, жующего свою морковь.
- Это был ты? Ты говорил? - спросила она.
- Да я, - отозвался Спиди, поворачиваясь головой к Милдред.
- Но... как? - ахнула Милли. - Заклинание ведь не сработало!
- Оно сработало, - ответил Спиди. - Ты пробовала три раза, и в третий раз, когда мне надоели твое пение и размахивание руками в воздухе вокруг меня, я залез в панцирь и таким образом вписался в двадцать пять сантиметров. Когда я высовываю наружу лапы и голову, то моя длина тридцать один сантиметр, и твое заклинание совершенно бесполезно. Но мы, черепахи, мало чего знаем, мы ведь невероятно скучные с одной клеткой мозга.
Милдред сидела на корточках и с удивление смотрела на черепаху, глядящую на нее с веселой ухмылкой.
- И еще одно, - продолжил он сварливым голосом. - Я полагаю, ты думаешь, что действительно остроумно назвать черепаху "Спиди", когда мы не так быстры, как, скажем, гепарды. Люди придумывают подобные имена только ради собственного развлечения. Я не скажу больше ни слова, пока ты не придумаешь для меня имя получше. Я не понимаю, почему должен откликаться на имя, которое считаю оскорблением.
Сказав это, он быстро втащил в панцирь голову и передние ноги, а затем его задние ноги и хвост, и в комнате наступила тишина.
- О, нет! - воскликнула Милдред. - Пожалуйста, не спи!
Она вытащила черепаху из-под кровати и положила на постельное белье.
- Будь добра, оставь меня в покое, - холодно сказала черепаха.
- Извини, я сожалею о твоем имени, - ответила Милдред. - А по поводу грубых замечаний... Ты можешь обижаться. Мне очень, очень жаль. Какое имя ты хочешь? Я имею в виду, я всегда хотела, чтобы меня звали Миранда, так что я понимаю тебя.
- В вашем мире есть известные умные люди? - спросила черепаха.
- Раньше были, Эйнштейн, например. - сказала Милли. - Все знают об Эйнштейне.
- Хм... - черепаха наполовину высунулась из панциря. - Эйнштейн. Мне это нравится. Можешь звать меня Эйнштейн.
- Замечательно! - сказала Милли. - Эйнштейн. Это гораздо лучше, чем прошлое имя.
- Теперь, если ты не возражаешь, я собираюсь поспать и действительно не хочу, чтобы меня беспокоили на этот раз. Ты не могла бы вернуть меня в корзинку для кота? Там хорошо и темно.
- Ты еще поговоришь со мной? - спросила Милдред. - Я бы хотела тебя о кое-чем спросить.
- Возможно, да, - сказал Эйнштейн. - Возможно, нет. Теперь, если ты не возражаешь, я действительно устал. И, пожалуйста, оставь крышку корзинки открытой, чтобы я смог прогуляться. Кроме того, черепахи, как правило, боятся тесных замкнутых пространств. Странно, не правда ли? Ведь мы живем в панцире.
- Конечно, конечно! - согласилась Милдред. Она оставила щель, опуская крышку корзинки. - Спи спокойно, увидимся позже.
Эйнштейн не ответил. Милдред забралась обратно в свою постель, пытаясь сохранить спокойствие. Она напрягла память, чтобы вспомнить, сколько дней назад наложила чары на черепаху. Она вдруг вспомнила, что это был обед в день рождения ее тети, то есть ровно тринадцать дней назад. Это означало, что остается только один день, когда Эйнштейн может говорить, только один день до того, как свидетель ее разговора с Этель замолчит навсегда.