Детство не возвращается

Обратно они сели на трамвай на площади Культуры. Виктор под впечатлением чуть было не пошел по привычке на остановку в ту же сторону, «на десятку», ехать на Бежицу через поле.

– Вы куда? Там дальше только до завода и в депо.

Они перешли через трамвайные рельсы и стали на остановке в обратную сторону.

– Знаете, Зина, меня так потрясло это дворцовое великолепие… Да, а тут, наверное, и парки есть?

– Есть, вот, например, на Советской, возле «Динамо». Только там последнюю пару лет деревья сохнуть стали. Болеют, как люди, и умирают.

– А если из засохших деревьев скульптуры резать?

– А кто же будет резать?.. Слушайте, а если с модельщиками на Профинтерне я поговорю? На кафедре говорили, там некоторые увлекаются, досочки режут, отходы разные ищут… Что‑нибудь сказочное, чтобы дети приходили и смотрели. Точно! И дирекция парка – она же не под отчет эти засохшие стволы сдает? Вообще такая простая идея – как это до сих пор никто не догадался? Люди ищут негодную деревяшку, чтобы в творчестве себя выразить, а тут целые стволы пропадают! – Зина от волнения даже немного раскраснелась. – Вы не представляете, у нас в стране богатство иногда просто под ногами лежит, надо только голову к этому приложить… Идет! Вы не видите, какой номер?

– Третий. Наш.

Вдоль Сталинского проспекта трамвай постепенно заполнялся пассажирами, возвращающимися в Бежицу. Виктор заметил, что, несмотря на наступление ночи, проезжая часть и тротуары были ярко освещены; на столбах висели целые гроздья осветительных плафонов, а над витринами горели длинные линии люминесцентных ламп, освещая тротуары. «Настоящий Бродвей», – подумал он. Проезжая мимо лесотехнического института, он заметил, что здание было перестроено под ампир и выкрашено в песочный цвет с белыми колоннами по фасаду, а по краю крыши курсивом лиловых газосветных трубок выведено «Бога нет».

– Интересно, а в церкви тут, наверное, никто не ходит?

– Ну почему! Ходят, и комсомольцы иногда бывают ради интереса, за это же никто ругать не будет. Главное – понимать, что это все игра, обряд, живое историческое ископаемое вроде мамонта. Вы бы не отказались посмотреть живого мамонта?

– Нет, конечно. А что, в Брянске есть?

Зина опять заливисто рассмеялась:

– Знаете, как‑то давно не попадались. Ну вот, увидели бы вы мамонта, вы бы не стали ему поклоняться? Так же и церковь. Человечество выросло из детства.

Проспект кончился, и уличное освещение стало гораздо экономичнее. Зина протерла варежкой проталину на стекле.

– Звезды. Опять ночью подморозит.

– Знаете, Зина, у меня такое ощущение, что вам было уготовано судьбой штурмовать какие‑то горные вершины или стать женщиной‑космонавтом.

– Почему?

– Не знаю. В вас чувствуется какое‑то ощущение взлета.

– В детстве я действительно мечтала стать летчицей. Полететь на Северный полюс или вокруг Земли. Тогда об этом многие мечтали. Не получилось… Но я не жалею, и вообще – кто знает, может, в космос можно будет пассажиром летать. Или на искусственном спутнике Земли ставить какие‑то биологические опыты. Как вы считаете, справлюсь?

– Несомненно. Там же невесомость, излучения… Это условия, которые просто невозможно создать на земле. У космической биологии большие перспективы.

– Тоже интересовались этим направлением?

– Так, в популярных журналах встречал.

– А как вы полагаете, жизнь во Вселенной может быть в разных формах или она, раз зародившись в одной, переносится с планеты на планету?

«Интересный разговор пошел. Хотя, насколько помню, в эти годы везде было – космос, жизнь на других планетах, братьев по разуму во Вселенной искали…»

– Ну во всяком случае, на ближайших планетах жизни нет.

– Это с чего вы так решили?

– А я не решил. Просто мне так кажется.

– Все шутите. А может быть, среди нас ходят представители иных миров.

«Это к чему она вдруг, интересно?»

– А… а почему вы так думаете?

– А я не думаю – мне так кажется, – весело ответила Зина и улыбнулась.

Пока они так болтали, трамвай уже достиг Куйбышева.

– Вам сейчас выходить на Почте, – напомнила Зина.

– А вам?

– А мне почти у Стальзавода. Детская больница.

– Ну так тут рядом. Довезу сумки.

– Да я и сама донести могу.

– Зина, а что сейчас делать в общежитии? Телевизор смотреть? А вечер прекрасный.

Виктор не мог признаться, что хотел заодно увидеть места, где прошло его раннее детство.

…Остановка трамвая была прямо возле детской больницы. Больница была такой же. И дома напротив – почти такие же. Только вместо послевоенного дома с гастрономом друг против друга симметрично стояли два довоенных Дома специалиста – один из них не был полностью разрушен в войну. А вот дом, где прошли его первые детские годы, – чуть поодаль, за той же металлической оградой во дворике с небольшими деревьями. Из парадного на снег выпал лучик света, кто‑то вышел. А там, за углом, будет общежитие, куда его привезли из роддома.

Но когда они с Зиной немного прошли по Ленина и он заглянул за этот угол, он увидел, что общежития нет и на этом месте стоят низенькие одноэтажные домики. Обратно в детство нельзя было вернуться даже здесь.

Зина жила в пятиэтажной бессемейке напротив четырнадцатой школы. В бытность Виктора здесь стояли построенные еще до войны деревянные двухквартирные дома, которые начали сносить только к концу первого десятилетия нового века.

– Слушайте, я вас замучила своими сумками и заморозила. Идемте сейчас ко мне, я напою вас чаем.

– Да нет, спасибо, не надо, я совсем не замерз.

– Не возражайте, идемте пить чай. Все равно в вашем общежитии сейчас нечего делать.

Возле подъезда стояли и о чем‑то спорили бабушки; Зина с ними поздоровалась, и Виктор тоже.

– Обсуждать не будут? – спросил он, когда они вошли в подъезд и поднимались по широкой лестнице с вившимися змеей деревянными перилами.

– Кого? – удивилась Зина. – Вы же одинокий. Надеюсь, вы не хотите сказать, что я способна приводить к себе женатого человека? Вы же представляете себе, насколько это аморально!

– Ну конечно нет! – воскликнул Виктор, соображая, что здесь если одинокая женщина приводит к себе одинокого мужчину, то это считается хорошо, а если женатого – то это жутко осуждается. – Но они‑то об этом не знают.

– А кто это, интересно, открыто, при людях, приведет к себе занятого? Представляете, что будет?

Виктор не представлял, но понял, что это весьма и весьма чревато во всех отношениях.

– Действительно, – сказал он. – Вы правы, пора пить чай, а то я перестану соображать.

– А я что говорила.