Москва. Начало февраля 1967 года

Кабинет министра иностранных дел СССР. В кабинете двое: министр и 54‑летний ректор Института международных отношений, доктор наук, профессор, посол СССР в двух латиноамериканских странах, член Коллегии МИД СССР, беседуют за столом для совещаний, пьют чай с лимоном и хрустящим печеньем «Юбилейное». Рядом небольшая карта Ближнего Востока. Предложение министра несколько удивило ректора: в сентябре отправиться послом Советского Союза в Хошемитское Королевство Иордания. Вуз передать преемнику, а все остальное за ним, включая членство в Коллегии МИД СССР. Регион сложный, события грядут непредсказуемые. У Иордании позиции незыблемые, страна королевской демократии как никогда стабильна. Многое в ближневосточной политике идет через Амман. Король Хусейн – признанный лидер Ближнего Востока. В ЦК кандидатура будущего посла одобрена.

– Да и у меня, – добавил министр, – лучшего кандидата на примете нет. Хотя есть одно «но».

– Какое? – встрепенулся ректор.

– Любовница, – сказал как‑то строго министр.

– Чья?! – удивленно спросил ректор.

– Ваша. У меня любовницы нет. Ее в институте называют «мадам Помпадур», фаворитка ректора. Так есть или нет?

– Есть, – подавленно сказал ректор. – Но никакая она не фаворитка.

– И это известно, – серьезно сказал министр. – Сказать кто или сами назовете?

Ректор явно не ожидал всех этих вопросов и разоблачений и как‑то подавлено произнес:

– Кузнецова Ольга Васильевна, замсекретаря комитета комсомола, студентка МЭО.

– Дочка Кузнецова Василия Васильевича. Хороший человечек, – сказал министр. – В Англии достойно работает. А вы с дочерью такое учинили.

Ректор облизнул пересохшие губы.

– Да толком‑то ничего и не было.

– Ну не было и не было, – как‑то без желания сказал министр. – Но больше быть не должно. Мальчик‑то у нее есть? Ну, сокурсник или кто‑то еще?

– Нет, – обреченно выдохнул ректор. – Хотя одному, Сереже Кострову, она симпатизирует.

– Сыну Александра Васильевича?

– Да, кажется, – сказал ректор. – Он еще в этом ансамбле институтском играет.

– «Виражи», – подсказал министр.

– И это знаете? – упавшим голосом спросил ректор.

– И это. Да тут целая подсказка про ваши грехи… – И достал из лежащей рядом папки две странички машинописного текста. – Потворствуешь, говорят, тлетворному влиянию Запада.

– Я‑то тут при чем? – опомнился ректор. – Ими горком комсомола занимается, конкурс в марте будут проводить.

– Ну, горком комсомола так горком комсомола. То партийные дела.

– А что там еще про меня написано? – спросил ректор.

– Да ничего хорошего, – ответил министр. – Читать все равно не дам, а то наложите на себя руки. Запомните только одно: любовницы нет и никогда не было. Есть такая Кузнецова. Ну, замуж она собралась, мальчик у нее. Ладно, я к этому больше не хочу возвращаться. Поговорим о ближневосточных делах.

* * *

Вечером ректор в подавленном состоянии приехал к Ольге. Странно, но после разговора все вздохнули с облегчением. Ольгу всегда тяготила связь с женатым мужчиной. Свое она уже все получила, в партию вступила, в аспирантуре останется, на практику за рубеж съездит и будет открыто встречаться с Костровым – хорош мальчик в постели. Да и у нее теперь будет нормальная студенческая жизнь.

Через день, взяв бутылку французского коньяка и копию приказа о зарубежной практике, она отправилась к Кострову. Через полтора часа она вместе с Костровым, Фонарчуком и Емельяновым входила в ресторан гостиницы «Центральная». Внутрь их не пустила надпись «Мест нет». Достучались до швейцара, передали записку руководителю оркестра Игорю Кранову. Тот появился очень быстро. Он ждал Фонарчука и Емельянова. Появление же Кострова с девушкой было неожиданным. Но Кострову он был рад. Чем черт не шутит, кто‑то из этих ребят, может, и поможет ему? Потом, Костров записывал ему последние западные пластинки и хиты. Правда, слушать было некогда и лень, но вот его ударник Леня Вайнштейн слушал всё, ходил в бит‑клуб, хотя лет ему было уже тридцать восемь. Худощавый, стройный, лучшего ударника у Кранова не было. Из его «лабухов» он один знал о переменах в поп‑музыке. Девушка была симпатичной, грудь не меньше пятого номера. Молодец, Костров. Всю компанию он разместил недалеко от сцены. Зал действительно был полон. Какое‑то предприятие праздновало какую‑то годовщину. В кабинете – банкет‑зале солидные люди отмечали 60‑летие своего начальника. Яблоку негде упасть. Стол им накрыли быстро. У Кранова в ресторане был непререкаемый авторитет – как‑никак руководитель оркестра.

Костров еще никогда не был с девушкой в ресторане, да еще с той, с которой спал. Фонарчук и Емельянов в ресторанах бывали часто и с девушками и без девушек, их‑то ничего не смущало. А Кранову они сегодня обещали зайти, в ресторане «Огонек», недалеко от метро «Автозаводская», играла очень приличная бит‑группа «Друзья». Ребята все взрослые, все после армии, служили в ГДР, оттуда усилители и гитары. У Кранова беда – запили бас‑гитарист, клавишник и гитарист. Кранов сам играл на аккордеоне и пел. Приход Фонарчука и Емельянова Кранов воспринял с воодушевлением: может, помогут? Фонарчук пошел звонить в «Огонек», сказать, что не приедут. Сироткин Валера, соло‑гитарист, подошел к телефону:

– Игорь, не приезжайте, у нас прорвало канализацию, ресторан закрыт минимум до среды. Я специально ждал твоего звонка.

Фонарчук сразу сообразил, что надо делать.

– Слушай, Валера, забирай гитару, усилитель и езжай в «Центральную». Здесь завал с оркестром, запили ребята.

– Слушай, Игорь, у нас нет ударника, а так не все разошлись. И Аркадий, клавишник, здесь.

– А что, идет! Вечер не терять, деньги заплатят, – предположил Сироткин.

– Не вопрос. Берите такси и приезжайте, – сказал Фонарчук.

Фонарчук подошел к Кранову:

– Сейчас ребята из «Огонька» приедут. У них канализацию прорвало. С тебя для них деньги за заказы.

– Ясное дело! – Кранов развел руками.

А что оставалось Кранову? В наличии был он, аккордеонист и ударник Леня Вайнштейн. К нему подошли с банкета солидные люди.

– Ребята, сыграйте рок‑н‑ролл.

Уже подвыпившие люди стали объяснять Кранову:

– Десять лет назад мы работали в Штатах. Музыка молодости, так сказать.

А что мог сыграть аккордеонист Кранов? До мозга костей ресторанный «лабух», сейчас у них с ударником и «Ландыши» вряд ли бы получились. Фонарчук и Емельянов, закусив котлетой по‑киевски, с горячим маслом внутри, поднялись на сцену.

– Кранов, с тебя причитается! – Взяли гитары, настроились. – А что, хорош инструмент!

– Еще бы, – сказал Кранов. – Лимит Минкульта.

Проверили голосовую аппаратуру. Венгерская, из того же лимита.

– Ну, поехали!

«Rock around the clock», «Long tall Sally», «Hallo Mary Lou» – классика рок‑н‑ролла 50‑х, четко, слаженно, без перерыва. Какой‑то парень предложил 25 рублей, сказав:

– Сыграйте еще рок‑н‑ролл.

Сыграли. Кранов был доволен. Подъехали ребята из группы «Друзья», сделали паузу настроить аппаратуру. Кранов издалека слушал, что творилось на сцене. А там уже была группа, о которой он мечтал, опытные кабацкие «лабухи», отлично играющие бит‑музыку.

Они уже овладели аудиторией, поздравили кого надо, от кого надо передали привет. Музыка была хороша, гитарная, инструментальная, «цыганщина», шлягеры типа «Черного кота», «Пушистый беленький котенок», вальсы, твисты, все вежливо, с юмором. Сделав паузу, Валерий Сироткин, лидер группы, сказал:

– Нас просят сыграть один очень известный твист «Let’s twist again as we did last summer». Обязательно сыграем прямо сейчас. Но в нашем репертуаре он называется «Твист Гена с лавсаном». Запомните!

Стоявший рядом с Крановым директор ресторана засмеялся:

– Во дают! Игорь, кто это?

– Да вот хочу взять вместо своих алкашей.

– А что, бери, – одобрил директор. – Народ на них пойдет.

Кранову верилось и не верилось, и кого благодарить? Судьбу, прорвавшуюся канализацию, Фонарчука с Емельяновым или подружку Кострова с 5‑м номером груди, которая и привела сюда компанию?