Глава 15. Отряд графа Антуана прибыл на место как раз вовремя: разъяренная толпа готовилась к штурму нанятого ими дома

Отряд графа Антуана прибыл на место как раз вовремя: разъяренная толпа готовилась к штурму нанятого ими дома, принадлежащего, как знали в Париже все, богатому гугеноту. Граф и его спутники с трудом пробились сквозь двор, кишащий людьми, вооруженными пиками и другим самодельным оружием. Толпа вопила:

— Смерть еретикам!

— Остановитесь! — кричал Антуан де Савиль, но не мог перекричать толпу.

Адам заметил поблизости одного из людей герцога де Гиза, предводительствовавшего толпой, и направился к нему.

— Месье, этот дом действительно принадлежит гугеноту, но его нет в Париже. Дом нанят благородным католиком, графом де Шер. Внутри — не гугеноты, а его семья и слуги.

— Дом должен быть сожжен, — ответил человек герцога, — таков приказ Гиза.

— Я понимаю. — Адам видел, что герцог, чей дом был рядом, решил не упустить случая и завладеть соседним участком. — Но позвольте моему отчиму вывести людей и забрать свое имущество. Граф де Шер пользуется покровительством короля и королевы Екатерины. Вожак кивнул:

— Мы придержим толпу, но поторопитесь. Эти канальи, почуяв запах крови, становятся неуправляемыми!

Адам развернул лошадь и, подъехав к Антуану, сказал:

— Мы приехали вовремя. Они собираются поджечь дом.

— Александр! Ив! — крикнул граф. — Отправляйтесь в конюшни и соберите все экипажи, даже не наши! Луи, Анри, Робер! Защищайте лошадьми главный вход! Адам, мы идем внутрь!

Им не потребовалось много времени, чтобы вывести детей и слуг и вынести имущество. Слуги уже упаковали вещи, готовясь к завтрашнему отъезду, так что оставалось только погрузить их на повозки на заднем дворе, пока вопящую толпу сдерживали у главного входа. Через несколько минут дом был пуст. Адам и граф выбрались через главный вход, оседлали лошадей и, поблагодарив вожака, отбыли за повозками. И тут же уже никем не сдерживаемая толпа парижан ворвалась в дом, круша все внутри, прежде чем поджечь его.

У дворца их ожидали мечтающие поскорее выбраться из охваченного бунтом Парижа женщины. После некоторой суматохи Скай оказалась наедине с Адамом в маленькой карете. Она привалилась щекой к его твердому плечу и задремала. Все происшедшее этой ночью было ужасно, и, как всегда после кризиса, она была без сил. Когда она проснулась, они уже отъехали от Парижа на несколько миль, но повсюду в пригородных поселках они видели те же следы разрушения, как и в оставленном позади городе. Тут и там на дороге стояли виселицы, на которых болтались тела мужчин, женщин и даже детей.

Скай разрыдалась.

— Я не верю, что Господь способен терпеть такую жестокость! — печально сказала она.

— Гугеноты ничем не лучше, — ответил Адам, — все религиозные фанатики ослеплены своими догмами.

Для нас же нет никакой разницы, как человек приходит к Богу, если он все-таки приходит к нему. Не смотри, дорогая! Ты уже ничем не поможешь этим несчастным.

Они останавливались только для того, чтобы наскоро перекусить и поменять лошадей. Днтуан де Савиль торопился добраться до замка — во время грядущей гражданской войны лучше всего отсидеться за его стенами. В Париж они ехали пять дней, а назад — всего три. Они прибыли в Аршамбо в сумерки, усталые и вымотанные дорогой и всем, что случилось за последние две недели. Живших вокруг Аршамбо гугенотов практически не тронули, хотя их пастор с наиболее ярыми фанатиками бежал в Ла-Рошель. Большинство же выжидало, надеясь на защиту графа — ведь они служили у него бондарями, виноградарями, виноделами. К счастью, добрый старый сельский кюре оказался не столь фанатичным и не стал убеждать паству поступить с еретиками так же, как их единоверцы в Париже и других городах, взявших с него пример.

Так что здесь, далеко от Парижа, люди не ощутили ужаса Варфоломеевской ночи. Когда прибыл граф и его семья, жизнь вернулась в обычное русло. Начались приготовления к свадьбе Адама де Мариско и Скай О'Малли. Первоначально ожидалось, что это будет чисто семейное торжество, но теперь, когда на него обещала прибыть сама королева, все изменилось. Намечалось большое празднество.

Август перешел в сентябрь, и Скай уже считала оставшиеся дни до свадьбы и приезда ее детей. Свадьба была назначена на день святого Михаила — 29 сентября, а дети прибыли двадцатого. Они радостно высыпали из дилижанса. Здесь был даже старший, Эван, оставивший свое ирландское имение, чтобы присутствовать на свадьбе матери.

— Не волнуйся, мама, — улыбаясь, сказал он. — Дяди Симус и Конн присмотрят за Баллихинесси.

— А твоя жена? — спросила она.

— Мы с Гвинет решили подождать до твоей свадьбы, чтобы жениться после тебя. Она ведь еще слишком молода, мама. Ты торопишься стать бабушкой? — иронизировал он.

— А ты уже готов стать отцом, Эван? — парировала она. Он хихикнул и тут же вспыхнул, когда Мурроу заметил:

— У него уже есть два побочных сына, мама!

— Эван! — Скай была потрясена, но Адам и де Савили только весело рассмеялись, явно довольные успехами Эвана.

— Молодец, — сказал граф, вытирая слезящиеся от смеха глаза, — вот каковы мои новые внуки! — Близоруко щурясь, он одобрительно оглядел Эвана. — Так ты неравнодушен к дамам, а, парень? Ну, я уже немножко стар для этих игр, но думаю, что мои парни подскажут тебе, где живут самые отзывчивые красотки в округе.

— Граф, — упрекнула его Скай, — к чему вы его поощряете?!

— А почему бы и нет, дорогая? Он все-таки взрослый мужчина! Вам следует гордиться им!

Скай беспомощно оглянулась на Габи, которая только сочувственно подняла брови, но ничего не сказала. Савили приняли детей Скай так, как будто они уже были родней, а дети, никогда не видевшие дедушек и бабушек, были в восторге от новых французских родственников. Граф и графиня любили детей, именно поэтому двое сыновей и дочь жили в Аршамбо вместе со всеми чадами и домочадцами, а Изабо и Клариса — всего в нескольких милях от замка, который всегда был полон детей. Дети Скай, лишенные семейной жизни, с радостью восприняли такую перемену. Эван и Мурроу быстро подружились с Анри и Жаном, практически их ровесниками, и все четверо проводили целые дни на охоте, в том числе, как поняла Скай по перемигиваниям своих сыновей, и за девушками. Катрин-Анриетта была всего на год моложе Виллоу, но Виллоу восхищалась ею — еще бы, она в одиннадцать лет побывала на придворном балу в Лувре. Виллоу так и не было позволено присоединиться ко двору Елизаветы. Робби подружился с Шарлем Сансерром, а маленькая Дейдра, которой в январе должно было исполниться пять лет, оказалась в детской замка вместе со своей ровесницей Анриеттой. И даже у такого малыша, как Патрик, нашелся сверстник для игр — Мишель Сансерр.

Скай не уставала восхищаться детьми. Конечно, старшие всегда были рады видеть мать, но Дейдра и Патрик не помнили ее и немного дичились. Впрочем, Дейдра помнила Адама, который провел с ней немало времени, пока Скай была в гареме. Она определенно считала его своим папой, и тянувшийся за старшей сестрой Патрик также называл его “папа”.

— Пусть, — спокойно сказал Адам, когда она попыталась поправить их.:

— Со временем они узнают о Найле, а пока пусть у них будет отец.

Но, к удивлению Скай, и четверо старших тоже стали называть Адама папой. Робби раньше называл так только Джеффри, а ее дети от О'Флахерти, совершенно не помнившие Дома, никогда из-за своей ирландской гордости не называли папой ни Джеффри, ни Найла. Виллоу привыкла звать папой Найла, но чары Адама сказались и на ней.

— Ты просто околдовал моих детей, — поддразнивала Адама Скай.

— Никакого колдовства тут нет, просто мы нужны друг другу.

— Ах, Адам, — с чувством сказала она, — я так рада этому! — И она благодарно поцеловала его.

За три дня до свадьбы помогавшая Скай в окончательной отделке подвенечного платья портниха процедила сквозь сжимавшие булавки зубы, стоя на коленях перед ней:

— Мадам, вы опять поправились! Наверное, вы очень счастливы. Обычно невесты перед свадьбой нервничают и худеют. Мне снова придется отпускать талию!

Скай даже не пошевельнулась, но Габи заметила, как она побледнела при словах портнихи. Когда женщина вместе с платьем удалилась. Миньона помогла Скай накинуть свободное домашнее платье и тоже отправилась по делам. Габи пристально взглянула на Скай и спросила:

— Что случилось? Почему вы так взволнованы? Скай посмотрела на свою будущую свекровь и обреченно выдавила:

— Габи, я беременна. Ошибки быть не может — я беременна. Господи, что мне делать?!

На мгновение графиня окаменела, как пораженная молнией, затем инстинктивно поднесла руку к губам, чтобы сдержать крик. Но, видя, что Скай сама близка к обмороку, Габи собралась с силами и спокойно сказала:

— Это, разумеется, ребенок короля Наварры. Будь он проклят! Неужели он не мог оставить вас в покое?!

— Ведь только раз, Габи, — голос Скай дрожал, — он овладел мной только однажды, как же это могло случиться?!

— Одного раза, — заметила графиня, — вполне достаточно.

— Но как я теперь могу выйти за Адама? Как я могу выйти замуж за человека, которого люблю, если я ношу в себе ублюдка другого мужчины? О Небо, разве мало Адам страдал в жизни? Я не могу выдать чужого ребенка за его собственного! О, Габи, что же мне делать?!

— Но у вас нет выбора. Нужно сказать Адаму.

— Нет!

— Да! Послушайте, Скай! Я хорошо знаю своего сына и, думаю, хорошо знаю вас, хоть мы знакомы совсем недолго. Вы прошли столь тернистый путь, прежде чем соединиться с ним, и вы сделали моего сына счастливым. Я таким его никогда не видела. Он был как тень, неполноценным мужчиной. Вы придали ему цельность, и если вы покинете его, просто не знаю, что с ним станет.

Мы скажем ему правду. Он не сможет бросить вас и, даже осудить. Насколько я его знаю, первая его мысль будет о вас и о том, что вам пришлось претерпеть в руках герцога. Потом он подумает о мести, и вот тут мы все вместе должны будем удержать его. Я знаю одну лесную ведьму, которая изготовит снадобье для изгнания плода, а если это не удастся, мы сможем отдать ребенка в крестьянскую семью на воспитание.

— Габи, я не стану вытравлять плод. Это не для меня. Я знаю, Адам простит меня, но просить его об этом — нечестно. Если он решит отвергнуть меня, я согласна, — сказала Скай, и по ее щеке скатилась слеза.

— Разыщи Адама, — приказала Габи вошедшей в эту минуту в комнату Миньоне.

Камеристка поспешила выполнять приказание, а две женщины в молчании сидели, дожидаясь прихода Адама. Габи видела, что Скай находится почти в невменяемом состоянии, она бессознательно терзала в руках кружевной платочек.

— Все будет в порядке, — наконец вымолвила Габи, — обещаю вам, все будет в порядке.

Эти последние слова матери услышал вошедший в комнату Адам. Увидев лицо Скай, он бросился к ней и встал рядом на колени, глядя ей в глаза.

— Что случилось, девочка? — спрашивал он. — Что случилось?

Скай не могла вымолвить ни слова и только молча смотрела на него сквозь пелену слез, застилавших ее глаза. И прежде чем ее сын впал в истерику из-за состояния своей невесты, Габи пришлось объяснить ему, в чем заключается трудность положения.

— Дьявол! — воскликнул повелитель Ланди, обращаясь к матери. — И ты оставила ее одну, и это после всего, что она перенесла в Марокко?! Я был о тебе лучшего мнения, мама!

— Адам де Мариско, ты не должен говорить с матерью в таком тоне! — всхлипнула Скай. — Она была так добра ко мне!

— Я его убью! — проревел Адам.

— Поэтому-то я и не сказала тебе ничего, болван! — процедила Габи. — Ты бы доставил нам всем, включая Скай, массу удовольствий, убив наследника французского престола! Где бы ты после этого нашел убежище?

— Если ты откажешься жениться на мне, Адам, я согласна, — прошептала Скай.

— Женщина, — завопил он, — что за чушь ты несешь?! Разумеется, я женюсь на тебе! Я уже шесть лет хочу жениться на тебе! Сколько бессонных ночей я провел в мечтах о тебе и проклинал себя за то, что ты ускользала от меня из-за моей глупости! Я могу убить Генриха Наваррского из-за того, что он изнасиловал тебя, но ведь этот ребенок в тебе — наполовину твой, и я воспитаю его, как своего собственного! И речи быть не может, чтобы погубить его, отдав какой-нибудь крестьянке! И прекрати хныкать, девочка, лучше обними и поцелуй меня! — Он встал и притянул ее к себе, целуя.

— Ах, Адам, — сказала она, прижимаясь к его губам, — я так люблю тебя, но ведь все твои родственники знают, что этот ребенок не может быть твоим. Я не могу навлечь на тебя такой позор!

— Нет, нет! — воскликнула Габи. — Когда Атенаис отказала Адаму и ославила его на всю округу, мои дети от Антуана были еще слишком малы, они просто не помнят этого. Правду знают только сестры Адама и Антуан. Я расскажу им о вашей беде, они не выдадут вас. Они любят вас так же, как и я, потому что вы сделали счастливым их брата.

— Видишь, — прошептал он ей, — даже так тебе не удастся удрать от меня, моя девочка, тебе на роду написано быть моей женой.

Она внезапно почувствовала себя такой счастливой, что ничего не смогла вымолвить, ее лицо просияло.

— Тогда с завтрашнего дня мне лучше соблюдать диету, чтобы снова не перекраивать платье, — проговорила она наконец.

Однако в день свадьбы платье оказалось самим совершенством: ярко-зеленый шелк, блузка с низким вырезом, расшитая золотом и жемчугом, гармонирующая с более темной бархатной нижней юбкой. Лиф книзу сужался клином, подчеркивая узкую талию платья. Юбка была сшита в форме колокола, разрезы позволяли видеть нижнюю юбку. Из-под юбки виднелись изящные шелковые туфли, расшитые жемчугом, и узкие лодыжки, обтянутые бледно-зелеными чулками с вышивкой в виде виноградной лозы. Невеста казалась воплощением любви.

Миньона украсила ее прическу золотистыми шелковыми розами, к которым были присоединены золотые цепочки с небольшими алмазами. На шее у Скай было белое жемчужное ожерелье. Виллоу захватила из Англии драгоценности Скай, так что та могла отложить подарки Никола, вид которых в день свадьбы не сделал бы Адама счастливее. Сам жених был великолепен в бархатном костюме бронзового цвета, расшитом золотом и отделанном кружевами.

Благодаря присутствию Екатерины Медичи свадьба из скромного семейного торжества превратилась в праздник для всей округи. Приглашенные не уместились бы в замковой капелле, и по этому случаю пришлось привести в порядок деревенскую церковь. Ее вымыли, выскоблили, украсили розами и осенними цветами.

Королева прибыла накануне и расположилась в апартаментах, которые, как считала Габи, недостаточно роскошны для такой персоны, но Екатерина уверила графиню в обратном.

Свадебная процессия двинулась с замкового холма над рекой Шер вниз, к церкви Аршамбо. Все дома по случаю этого праздника были украшены, а жители вырядились в лучшие одежды. Ничего не зная об Адаме, они одобрительно кивали, глядя на шестерых детей невесты, говоря, что этим числом внуков граф и графиня явно не ограничатся.

Стоя на коленях рядом с Адамом во время свадебной мессы, Скай чувствовала присутствие своих бывших мужей, она словно бы видела их одобрительные улыбки. Конечно, здесь не было Дома, но были Халид эль Бей, Джеффри Саутвуд, Найл Бурк и — да! — даже несчастный Фаброн де Бомон, чьей женой она была так недолго. Адам надел ей на палец тяжелое золотое кольцо, и тут же призраки исчезли, и если вначале Скай немного опечалилась, то теперь ее сердце наполнилось радостью.

Когда они вышли из церкви, их оглушили приветственные крики собравшихся гостей и крестьян, и Адам, к восторгу собравшихся, крепко обнял жену и поцеловал. Затем во главе процессии они направились в замок на свадебный пир. Скай никогда не видела столь прекрасной свадьбы, и день при этом выдался теплый и солнечный — все это, решила она, предвестие их счастливого будущего.

— Счастливы ли вы, как я, леди де Мариско? — спросил Адам, и она только улыбнулась вместо ответа.

Вокруг замка были расставлены пиршественные столы, а стол новобрачных стоял на специальном помосте, чтобы их, а также Екатерину Медичи и неожиданно прибывшую утром из Шенонсо Марго могли видеть все гости. Сперва, увидев ее, Скай онемела от ужаса — что, если ее сопровождает Генрих Наваррский?! Но принцесса, чтобы успокоить ее, нарочито громко сообщила матери:

— Монсеньор Наваррский занят делами и не смог приехать. — И она присоединилась к герцогу де Гизу, который загадочным образом оказался в свите королевы без своей супруги.

Гости, дворяне из окрестных замков, быстро заняли места за столами. Самые крайние были предназначены для крестьян из Аршамбо и соседней деревни Савиль, откуда и появился род де Савилей. Из кладовых замка были извлечены дубовые бочки с трехлетним красным вином, припасенным как раз для особого случая. Им были наполнены серебряные кубки знати, а крестьяне на дальних столах наполнили свои глиняные чаши аршамбоским вином. Граф Антуан встал и поднял кубок за новобрачных:

— Хотя Адам де Мариско не мой ребенок и не наследует мои земли, он — сын моей любимой жены и поэтому дорог мне так же, как и оба моих сына. Я рад за него, рад, что он нашел себе жену — и не просто жену, а женщину, которая похитила его сердце. Долгой жизни вам обоим, тебе и твоей прекрасной жене, сын мой!

— Vive! Vive! — закричали гости, с энтузиазмом поднимая кубки.

За этим тостом последовало множество других, и Скай пришлось мило улыбаться, так как в большинстве их звучали пожелания множества детей. Наконец Адаму пришлось взять ее за руку, и, повернувшись к нему, она увидела такой любящий взгляд, что почувствовала себя более счастливой, чем когда-либо раньше.

Пиршество было не менее пышным, чем тосты. На первую перемену подали несколько видов паштета из свежей шерской рыбы, а также привезенные с побережья устрицы. Затем последовали гуси, мелкая дичь, утки и каплуны, говядина и ягнятина. На кострах, на вертелах, поджаривались благодаря удачливым местным охотникам, трудившимся несколько дней в поте лица, вепрь, пара красных оленей и две косули. Затем последовали сыры, крутые яйца, свежий хлеб, блюда со свежим салатом, которые нужно было залить добрым аршамбоским вином. Наконец подали десерт — свежие яблоки, персики и виноград последнего урожая. Был тут и грандиозный многослойный торт, увенчанный марципановыми фигурками жениха и невесты, по бокам которого расположились марципановые щиты с гербами де Мариско и О'Малли, — это была вершина пира.

Все наелись до отвала, после чего крестьяне устроили танцы для развлечения знати. К восторгу поселян, к ним присоединились Адам и Скай, побуждая к тому же остальных дворян. Наступили сумерки, и были зажжены факелы, освещающие сцену торжества, к которым добавилась, украшая небо, полная луна. Никому не хотелось покидать этот великолепный праздник. Наконец стало ясно, что гостей можно заставить разойтись, только отправив молодых в постель. Скай церемонно провожали ее свекровь, сестры мужа и прибывшая с детьми леди Сесили.

Скай больше всего не хватало Дейзи, но та осталась в Англии, ожидая второго ребенка. Скай даже застеснялась раздеваться в присутствии стольких женщин, но Габи и ее дочери сделали вид, что не замечают ее смущения, а леди Сесили ободряюще похлопала ее по плечу:

— Я уверена, моя милая Скай, что этот брак точно заключен на небесах. Мне так не понравилось, когда королева Елизавета отослала тебя так далеко от нас в прошлый раз!

— Но королева еще ничего не знает о моем браке, дорогая Сесили, — отвечала Скай, — только на следующей неделе Робби отправится в Англию и известит ее о нашей свадьбе.

— Неплохо было бы послать с моим братом богатые дары для нее, хотя вряд ли это успокоит королеву. — И леди Сесили продолжала, понизив голос, хотя вряд ли кто из де Савилей, кроме Габи, понимал английский:

— Она так нервничает из-за этих постоянных переговоров о ее собственном браке, что просто не выносит, когда другие счастливы.

Прежде чем Скай смогла что-либо ответить, раздались крики восторга де Савилей — это Миньон внесла и представила на всеобщее обозрение ночную рубашку Скай. Она была сделана из бледно-розового шелка, низко вырезанная блузка переходила в простую юбку, доходящую до щиколоток, с длинными и подчеркнуто скромными рукавами. Со Скай быстро сняли нижние юбки и блузку и надели на нее ночную рубашку, с легким шорохом скользнувшую по коже.

Леди Сесили и Габи раскрыли рты при открывшемся соблазнительном зрелище, и Клариса выразила общее мнение такими словами:

— Боже, дорогая Скай! Стоило ли трудиться одевать вас? Эта рубашка облегает вас, как кожа! Но, насколько я знаю своего брата, вам недолго носить ее — постарайтесь только не дать ему слишком сильно повредить рубашку!

— Мужчины идут! — возвестила Мюзетта с порога.

— Быстро, — распорядилась Габи, к которой сразу вернулось хладнокровие, — в постель. Не думаю, что Адаму понравится, что кто-то делит с ним это зрелище.

Скай взобралась на высокую кровать, быстро вынула из волос все заколки и шпильки и передала их леди Сесили. Миньона тут же расчесала ей волосы. Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился Адам в сопровождении своих единоутробных братьев, за которыми толпилось еще много гостей. На нем была шелковая ночная рубашка.

— О, мадам де Мариско, да он уже готов к встрече с вами! — рассмеялась Александра.

— Если бы меня ждало что-нибудь столь же прекрасное, — ухмыльнулся Ив, — я бы не стал столько ждать у постели!

— Убирайтесь, все вы! — проревел лорд Ланди. — Вон! Габи задержалась, чтобы поцеловать сына, прошептав ему:

— Вы оба такие счастливые!

Гости постепенно переходили в салон, и наконец спальня опустела. Убедившись, что ушел последний, Адам закрыл дверь в спальню и уселся на кровати.

Некоторое время он сидел так молча, и наконец Скай сказала:

— Господи, неужели это правда?! Адам, наконец-то мы женаты!

Он как-то по-мальчишески улыбнулся ей, и ее сердце болезненно сжалось.

— Я люблю тебя, Скай де Мариско, — тихо ответил он, — я очень сильно люблю тебя.

— Если не хочешь, — внезапно проговорила она, — можешь не спать со мной, я понимаю.

— С кем же мне теперь спать, Скай?!

— Ты знаешь, что я имею в виду, Адам.

— Это повредит ребенку, Скай?

— Нет.

— А сколько еще ждать, Скай? Тебе придется говорить мне, ведь я никогда не был отцом.

“И теперь ты не отец! — вдруг захотелось разрыдаться ей. — Я никогда не смогу родить тебе, моему любимому, ребенка. Тот, что во мне, — это ублюдок, мы оба это знаем!” Но вместо этого она сказала:

— Это зависит от ребенка, Адам. Когда я растолстею, то это будет опасно, но сейчас все в порядке.

— Отлично! — воскликнул он, вставая и снимая с себя рубашку, в которую его нарядили. — Видишь ли, я все-таки хотел бы реализовать полностью свои законные супружеские нрава.

Скай выпростала ноги из-под покрывала и встала рядом с ним.

— А как тебе нравится мое платье, мой муж?

Он скользнул взглядом по всей длине ее рубашки и ответил:

— Если вам желательно сохранить это одеяние в целости и сохранности, мадам, то лучше его снять как можно быстрее, пока я не разодрал его!

Скай медленно спустила рубашку с плеч до талии. Тут она остановилась, давая ему возможность насладиться зрелищем ее прекрасной груди, и только затем стянула рубашку с бедер, позволив ей соскользнуть дальше на пол. Он с наслаждением наблюдал за этим небольшим спектаклем, пока она не выступила из маленькой шелковой лужицы. И тут она не менее дерзко, чем он, смерила взглядом его длину.

— Надеюсь, мадам, вам нравится то, что вы видите? — весело поинтересовался он.

— Всегда нравилось, мой муж, — ответила она. — А вам то, что вы видите?

— И мне тоже всегда нравилось, — хихикнул он. — Тогда, черт побери, пошли в постель! Мне так хочется ощутить твою нежность!

Едва они оказались в постели, как он обнял ее и притянул к себе. Скай тоже обняла его за шею и, радостно вздохнув, прошептала:

— О мой Адам, я так люблю тебя! Ты такой хороший!

— И, найдя его губы, она впилась в него поцелуем, а он застонал. Он так жаждал прикосновения ее губ, что, казалось, между ними проскакивали электрические искры. И этот поцелуй не кончался до тех пор, пока они не почувствовали, что вот-вот задохнутся.

Осторожно положив ее голову на подушки, он зарылся рукой в ее смоляные волосы и целовал ее, пока у нее не заныли губы. Ее соски набухли и поднялись, так что он ощутил их прикосновение даже сквозь толстый слой волос на груди. Опустив одну руку, он стал ласкать мягкое полукружье, поглаживая большим пальцем сосок. Скай содрогнулась от наслаждения.

Адам рассмеялся низким грудным смехом, выдающим его страсть:

— Ты самая чувственная женщина из всех, что я знал, та femme, и я рад, что наши законные отношения не сделали тебя маленькой ханжой. — И, наклонив голову, он стал целовать сосок. Он медленно проводил языком по крошечному холмику плоти, а ее руки, сцепившиеся у него на шее, все плотнее прижимали его к груди. Он начал играть с обеими ее грудями, целуя и лаская их с нарастающей страстью. Скай ощутила на своем бедре его длинную горячую твердость и снова содрогнулась при мысли о предстоящем наслаждении.

Этой ночью он любил ее с таким пылом, как никогда раньше. Он медленно исследовал каждый сантиметр ее шелковистой кожи, как будто прежде совершенно не знал ее.

— Моя жена, — бормотал он, — моя прекрасная невеста, Скай, милая Скай! — Ее тело горело от его поцелуев и жаждало новых. Его рука скользнула вниз, и пальцы, нащупав чувствительное местечко, начали поглаживать его, пока ее бедра не раскрылись полностью, беззащитные перед этой атакой. Проводя пальцами по складкам ее нижних губ, он дразняще прикасался одним из них к самому чувствительному месту, сердцевине ее женственности, пока она не начала громко стонать.

— Ox, дорогой, — прошептала она, — я тоже хочу дотронуться до тебя!

— Нет, еще не время, моя сладкая, подожди немного, — попросил он и перевернул ее на живот. Он медленно гладил ее длинные ноги, переходя к ягодицам и спине. Ей же оставалось только бессильно стенать от переполнявшего ее желания. Наконец она почувствовала, как его тяжелое тело оказалось сверху, придавив ее к перине, и его пульсирующая от биения сердца грудь прикоснулась к нежным половинкам ягодиц. Она почти задыхалась, но не замечала этого — главное, чтобы он обладал ею.

— Адам! Адам! Пожалуйста, — умоляла она, — я так хочу тебя сегодня, мой муж!

Он скатился с нее и снова перевернул на спину, затем перевернулся сам, так что его лохматая голова оказалась у ее бедер. Нежно лаская ее, он прошептал:

— Ну вот, девочка, теперь и ты можешь погладить меня. Нежная рука Скай скользила по орудию мужа, возвращая ему его ласку, и это еще больше возбуждало ее. Она вдруг поняла, что он был прав, долгие годы втолковывая ей, что торопиться некуда, — торопиться в самом деле некуда, постепенно возникающая страсть была гораздо сильнее всего того, что она когда-либо испытывала. И когда ее наслаждение, казалось, достигло пика, Адам осторожно навалился на нее и скользнул в ее тепло. Это движение было так приятно, что она простонала и плотнее прижала его к себе.

— Это как теплое пряное вино, — выдохнул он. — Такое ощущение у тебя внутри. — Некоторое время он наслаждался этим чувством, не в состоянии шевельнуться, а потом начал медленно и ритмично двигаться.

Но она уже не слышала его слов, так как его ласки унесли ее в нездешний мир сладостных экстазов, накатывающихся на нее, как волны. Когда наконец она вынырнула из этих волн, насыщенная их негой, она прошептала:

— Адам, ну почему, почему у нас так все хорошо получается?

Он тихо рассмеялся:

— Ну как же у нас может получаться иначе, если мы любим друг друга?

Любовь. Вот что неразрывно связало их. Эта связь закалилась в огне переживаний и испытаний, в страсти и боли. В Аршамбо их окружала только любовь, де Савили были дружной семьей, заботящейся друг о друге, и как жена Адама она стала одной из них. Граф настоял на том, чтобы они остались в замке до рождения ребенка. Он был тих и незаметен, но мудр, и понимал, что чем теснее связь между их семьей и Скай, тем легче она перенесет свалившуюся на нее тяжесть. Он чувствовал, что, несмотря на любовь и заботу Адама, она находится в угнетенном состоянии. Кроме того, как человек, любящий детей, он хотел, чтобы не только мать, но и ребенок оказались под защитой.

Мурроу и, как ни странно, Эван отбыли наконец в Парижский университет. Эван решил, что раз уж он оказался во Франции, нужно воспользоваться случаем, чтобы получить французское образование, как и его отец. У него не было особых способностей к учебе, как у Мурроу, но с учебой он справится, да и, учитывая положение в Ирландии, неплохо было завести знакомства во Франции.

Виллоу же нервничала из-за того, что ее любимая леди Сесили возвращается в Рен Корт без нее. Однако та была непреклонна:

— Мисс, ты не видела свою мать почти два года, и ты ей нужна. Кроме того, эта глупышка Дейзи к Новому году ждет нового ребенка, так что я буду занята по горло. Ее собственная мать слишком больна, чтобы помочь ей, ты же знаешь, Виллоу.

На самом деле Виллоу была довольна этим, но ей было стыдно показать свою радость — она так любила леди Сесили, но еще больше любила мать, и ей действительно сильно не хватало Скай все эти годы. К тому же ей очень пришлась по нраву эта милая, любящая и добрая французская семейка. Так что она с легким сердцем проводила свою вторую маму до Нанта, где она села на корабль О'Малли, идущий в Бидфорд. Простившись с Сесили, она перенесла свою привязанность на бабушку Габи, у которой училась сложному искусству — быть хозяйкой замка. Чему не могла научить ее Габи, она перенимала у своих новых кузин — Матильды Рошуар, Мари-Габриэлы, Катрин-Анриетты. Впервые у нее были близкие по возрасту подруги ее круга.

Семилетний Антуан де Савиль и его кузен Шарль Сансерр стали близкими друзьями лорда Робина, девятилетнего графа Линмутского. Эта троица, сопровождаемая сворой лохматых псов, постоянно совершала опустошительные рейды по Аршамбо, устраивала скачки, гонялась за птицами и заводила разные игры. Три негодника весьма преуспели в уклонении от советов своих наставников, так что Адаму даже пришлось пригрозить своему пасынку приличной поркой, если тот не исправится. Вскоре вся троица, пошептавшись, выяснила, что то же самое грозило каждому из них от их родственников, так что пришлось на время утихомириться.

В большой замковой детской маленькая Дейдра училась вышиванию вместе со своей лучшей подругой Антуанеттой де Савиль, а маленький лорд Патрик играл на полу в деревянных солдатиков со своими новыми кузенами Жан-Пьером, Клодом и Мишелем. За этой четверкой наблюдали несколько нянь — толстозадых, полногрудых и розовощеких крестьянок, которые просто портили детей, потакая им во всем.

Для Скай, у которой не так-то легко протекала последняя беременность, эта ситуация была идеальной. К ее удивлению, Адам наслаждался ее беременностью: стоял по утрам с тазиком у ее изголовья, когда ее тошнило, доставал все немыслимые деликатесы, чтобы потрафить ее вкусовым причудам, растирал ей суставы, которые часто доставляли ей неприятности в самые неподходящие минуты. Отчасти его восторги даже тревожили ее, она чувствовала себя виноватой перед ним — все-таки она носила не его ребенка, а ублюдка от королевского насильника. Ради него она старалась держаться и не устраивать нервических припадков, но иногда на ее лицо все-таки набегала тень. И тогда рядом были люди, которые понимали причину этого: сестры Адама всегда стремились утешить ее, как могли.

— Не надо заранее ненавидеть ребенка, Скай, — говорила Изабо. — Бедный ребенок ни в чем не виноват, он такая же жертва, как и ты.

— Я молюсь о том, чтобы он не был похож на отца, — отвечала Скай. — Иначе я не смогу скрыть отвращения.

— Подумай об Адаме, — вступала в разговор Клариса. — Ох, Скай, ты просто не представляешь, что было, когда Атенаис разорвала их помолвку! Он тогда был так молод и думал, что влюблен в нее по-настоящему. Ему было так необходимо ее понимание или хотя бы порядочность с ее стороны, а она взамен ославила его на всю округу, да еще намекала на недостаток у него мужской силы! Конечно, когда она мгновенно выскочила за старого герцога де Беврона, ей уже никто не верил — вышла бы она тогда за какого-нибудь молодца, это еще могло бы ее извинить. Но Адаму все равно было непереносимо стыдно. Ему ведь так хотелось иметь ребенка! Прошу тебя, пусть этот ребенок будет его!

Скай припомнила, что несколько девиц на Ланди претендовали на то, что у них родились дети от Адама, и тот не спешил их опровергать, практически признал отцовство, позаботившись о том, чтобы ни они, ни дети не знали нужды ни в чем. Он всегда трепетно относился к ее детям, легко принимая роль отца. Писал, например, письма мальчикам О'Флахерти в Париж, сообщая последние замковые новости, а они отвечали ему уважительно, как отчиму. Когда они вернулись из Парижа на рождественские каникулы, Скай поняла, что они по-настоящему привязаны к нему.

Даже Виллоу оттачивает на Адаме маленькие женские хитрости, постоянно советуясь с ним обо всем. Когда на Новый год он подарил ей нитку золотистого жемчуга, прекрасно гармонирующего с оттенком ее кожи, более темной, чем кожа Скай, она бросилась ему на шею, крича:

— Ах, папа! Я тебя так люблю, я так счастлива, что у меня такой папа!

Скай почувствовала, как у нее на глаза навертываются слезы, она отвернулась, чувствуя, как счастье переполняет ее.

А Робби откровенно боготворил Адама де Мариско. Он почти не знал своего отца Джеффри, умершего вместе с его братиком Джоном, а когда исчез Найл, ему не было и шести. Так что самое большое мужское влияние на него оказывал именно Адам, и ему казалось, что он всегда был рядом. Робби считал, что их свадьба вполне естественна. И Адам отвечал ему тем же, он обожал маленького златокудрого лорда, сына своего кузена, как своего сына.

Каждое утро они выезжали вместе на лошадях, а по вечерам Адам не вылезал из детской, играя с Дейдрой и Патриком, и толстушки няни одобрительно кивали, глядя, как этот здоровяк подбрасывает на руках визжащих от восторга малышей. А когда дети укладывались спать и слуги собирались у себя, они перешептывались о том, как добр сеньор де Мариско к детям своей жены, и улыбались, представляя, как будет здорово, когда он и сам станет отцом. Они, конечно, понимали, что ребенок родится рановато, но кого волновало, когда граф и его прекрасная супруга устроили себе брачную ночь, до свадьбы или после? Ребенку просто повезло родиться от таких любовников!

На Новый год де Савили устроили праздник, на который пригласили окрестное дворянство, включая и герцогиню де Беврон. Разумеется, никто не рассчитывал на ее прибытие, так как она предпочитала Париж провинции. Однако, ко всеобщему удивлению, Атенаис де Монтуар прибыла, причем в сопровождении своего сына Рено, нагловатого парня с испещренным оспяными рытвинами лицом, который ходил по пятам за матерью, как преданный пес.

— Рено еще ни с кем не помолвлен, — лицемерно улыбаясь, говорила Атенаис Анри Сен-Жюстину, — а ваша Мари-Габриэла всего на год младше его. Не поговорить ли нам об этом? Мне кажется, для вас было бы не так плохо выдать дочь за герцога.

Анри внутренне содрогнулся при мысли о том, что его дочь станет женой Рено де Монтуара, — он-то знал истинную причину рытвин на лице Рено — сифилис. Когда Атенаис уехала в Париж, оставив его одного в поместье, он совершенно потерял голову и, унаследовав сексуальный аппетит мамочки, был неразборчив в выборе партнерш.

— Увы, мадам герцогиня, — вежливо ответил он, — обе мои дочери сговорены. — И, поклонившись, удалился.

Именно в эту минуту в зале появились Скай и Адам, и теперь все, еще не посвященные в происходящее, смогли убедиться, что мадам де Мариско беременна. Было также очевидно, что супруги любят друг друга. Зеленые глаза Атенаис зловеще сузились — только что барон Сен-Жюстин унизил ее, и ей необходимо было отомстить. Теперь возможность представилась, и отличная возможность! Улыбаясь, она приблизилась к счастливой паре, и, когда их глаза расширились от удивления при виде ее, она издала слабый вопль изумления.

— Мадам де Мариско! Вы беременны! — воскликнула она достаточно громко, чтобы услышали все окружающие. — Сначала я решила, что вы растолстели, но теперь-то ясно, у вас ребеночек. Боже! Как это случилось?

Люди вокруг, не видевшие в этом ничего удивительного, пожимали плечами, каждый подумал об одном: если очаровательная мадам де Мариско вышла замуж, то естественно, что она оказалась в положении. Однако Адам понимал, какое оскорбление скрыто в этом невинном на первый взгляд вопросе, но прежде чем он успел что-либо ответить, Скай ласково сказала:

— Герцогиня, неужели вам так давно не удавалось заманить кого-либо в свою постель, что вы забыли, как это случается? Мне кажется, такие вещи не обсуждаются вслух публично, но уж если вам так хочется узнать это, могу вас просветить частным образом.

Вокруг стоял хохот — Скай не знала, что попала в самую точку, так как Атенаис, которой исполнилось сорок, все труднее находила новых любовников, и при дворе поговаривали о том, что она приплачивает молодым людям за то, чтобы они удовлетворяли ее желания.

Герцогиня в ярости сжала зубы.

— Вы, мадам, — злобно прошипела она, — видимо, не посвящены, но знайте же, что моя помолвка с вашим мужем была разорвана двадцать лет назад по причине его неспособности сделать женщине ребенка.

По рядам гостей пробежал шепоток удивления, и наступила полная тишина — все вслушивались в разговор.

— Не понимаю, герцогиня, — ответила Скай, проводя рукой по округлости своего живота, прикрытого красным бархатом, — откуда вы это взяли. В английских владениях моего мужа есть несколько женщин, которые оказались в том же положении, что и я, благодаря ему. Конечно, трудно винить крестьянок в некоторой забывчивости, но меня-то в ней обвинить невозможно.

Повисло зловещее молчание, голубые глаза Скай вперились в зеленые Атенаис. Герцогиня упрямо продолжала:

— Я знаю только то, что мне в свое время сказал сам Адам, мадам.

— Ба! — вдруг вмешалась в разговор графиня де Шер, приходя на помощь сыну. — Слава Богу, что вы отвергли моего сына в погоне за герцогом де Бевроном, Атенаис! Вся округа знает, как ваш папаша обменял вашу невинность на герцогский титул, так что зря вы плетете тут насчет моего сына. Просто вам неприятно, что он снова отказал вам недавно, когда вы пытались вернуть его расположение, потому что любит мою невестку Скай! Весь двор помнит, как вы упрашивали вмешаться королеву Екатерину, и Адам говорил с вами только по ее высочайшей просьбе!

Атенаис задохнулась от ненависти и побагровела от ярости.

— Как вы смеете? — завопила она. — Как вы смеете так оскорблять меня? Я пожалуюсь королеве, графиня! И больше ноги моей не будет в этом жалком провинциальном обществе! Напрасно мы с сыном пытались добавить блеска этому скучному собранию! Идем, Рено! — И, шелестя своим расшитым золотом бархатным платьем, она понеслась к выходу.

— Счастливого пути! — бросила ей вслед Габи и сделала знак музыкантам на галерее. Они тут же заиграли веселую мелодию, и гости, не в силах устоять перед ней, пустились в пляс.

— Я убью эту ведьму! — прошипела Скай.

— Тогда вам придется встать в очередь, дорогая, так как у этого дьявольского отродья много врагов. Не беспокойтесь, она больше не причинит вам вреда.

Своим едким и находчивым ответом герцогине Скай завоевала уважение и признательность всех дворян округа — они слишком долго страдали от неоспоримого превосходства Атенаис. Так что в конце концов вечер был признан успешным.

Наступила зима, и Скай все толстела, несмотря на сорок дней Великого поста. Впрочем, учитывая ее беременность и то, что ей все-таки было тридцать два года, местный кюре сделал ей поблажки, разрешив есть мясо по воскресеньям, вторникам и четвергам, соблюдая пост в остальные дни. Скай, конечно, чувствовала себя слегка неудобно из-за того, что повар готовил для нее мясо отдельно, в то время как всем остальным приходилось есть рыбу. Впрочем, де Савилям и так повезло, поскольку у них всегда была свежая рыба из Шера, тогда как остальным приходилось сидеть на соленой.

К тайной радости Скай, преданность Адама нисколько не ослабла после случившегося, наоборот, она стала ближе ему. Никто из ее других мужей не был так заворожен ее плодовитостью, как Адам. Казалось, ничто не доставляет ему большего наслаждения, чем лежать рядом с ней в постели, так что ее выпяченный обнаженный живот прикасался к его груди, и гладить ее набухшие груди.

— Господи, — пробормотал он однажды утром, — как мне хочется увидеть, как твою прекрасную грудь будет сосать ребенок!

— Но я думаю отдать ребенка кормилице, — небрежно ответила она.

— Попозже, — твердо сказал он. — Я хочу, чтобы сначала его кормила ты. — Он нежно поднял одну из ее грудей. — Судя по ней, дорогая, у тебя будет много молока для малыша. Зачем тебе отдавать ребенка крестьянке, которой нужно кормить и своего младенца? Я думаю, нам придется задержаться во Франции еще на некоторое время. Мы ведь тут счастливы, у нас столько детей. — Однако по его лицу было видно, что он сам не верит в свои слова. Уже несколько дней он скрывал от нее одну новость, надеясь улучить более благоприятный момент для сообщения. Но этот момент все никак не наступал.

— У тебя есть что-то от Робби? — мгновенно насторожилась Скай.

Он кивнул, хорошо понимая, что долго скрывать от нее ничего нельзя.

— Да, Робби написал мне. Королева — черт бы побрал эту кислую высохшую старую деву! — не признала наш брак. Она заявила, что мы обманули ее доверие. В чем тут обман, черт ее побери? Просто эта ведьма завидует нашему счастью! Она никогда не позволяла себе полностью отдаться чувству и ненавидит тех, кто рискует сделать то, о чем она втайне мечтает.

— — Ну и к дьяволу королеву, — пробормотала расстроенно Скай.

Адам рассмеялся, но тут же снова посерьезнел.

— Но есть и еще одна проблема, — добавил он. Скай угрюмо усмехнулась:

— Не сомневаюсь, что Елизавета Тюдор не ограничилась словесным порицанием. Ну, говори мне все, Адам, не тяни.

— Она отбирает земли Бурков, Скай.

— Вот сука! Она же клялась мне, что права Патрика будут обеспечены, если я выйду замуж за герцога Бомон де Жаспра. Я свою часть сделки выполнила, Адам! Черт побери этих Тюдоров, этих вероломных псов! Сука! Сука! Сука! — И тут Скай пришла в голову другая мысль. Она спросила:

— А дядя Симус? Что с дядей?

Тут Адам хихикнул:

— Его не так-то просто было взять. Сначала он попробовал дипломатию, напомнив королеве о ее обещании и о том, что ты выполнила ее условия. Когда это не сработало, этот хитрый старый клирик набил замок Бурков порохом и взорвал его к чертям как раз накануне прибытия нового английского владельца. А так как тот заранее прислал извещения о разрыве арендного договора всем арендаторам, то вместе с замком взлетели на воздух и все постройки и коттеджи в поместье. От него осталась только земля и груды камней, самая большая — от замка.

— А люди, — заволновалась Скай, — что стало с людьми?

— Они покинули поместье, некоторые отправились к О'Малли, другие в Баллихинесси, подальше от длинных рук королевы.

— Баллихинесси слишком мал, там и для своих-то крестьян земли едва хватает, не говоря уж о буркских беженцах. И что стало дальше с дядей?

— Он, разумеется, отправился к О'Малли, так как за его голову, как преступника, повинного в уничтожении имущества короны, было объявлено большое вознаграждение.

— Братья защитят его, Адам, но все это тяжело для такого старика. Ему ведь семьдесят один год!

— Ты хочешь, чтобы я перевез его во Францию?

— Он не поедет, Адам, на нем лежит долг епископа перед коннотскими прихожанами, особенно теперь.

Он видел по ее глазам, как огорчили новости его жену, и ему не хотелось волновать ее дальше, но делать было нечего.

— И еще королева забрала себе Ланди, Скай.

— Адам! — в ужасе воскликнула Скай. — Ох, как жаль! Все это из-за меня, дорогой!

— Скай, не буду тебе врать — я люблю Ланди, даже эту полуразвалившуюся башню, оставшуюся от замка. Мне будет не хватать моих апартаментов наверху, комнаты, где мы впервые встретились, впервые любили друг друга. Но если бы у меня была еще тысяча таких имений, я и их бы отдал за то, чтобы ты стала моей женой. Кроме того, королева получила только голый остров — все свое состояние я перевел в парижские банки. Так что если не удастся переубедить Елизавету, то я просто куплю здесь поместье и мы в нем поселимся.

Линмут она не тронула, как и владения Смолла, которые когда-нибудь перейдут Виллоу. Так что затронуты оказались только дети Бурка, а учитывая ситуацию в Ирландии, я думаю, все равно бы они лишились этой земли рано или поздно. Жаль, конечно, но сделать ничего нельзя.

— А О'Малли, Адам? Иннисфана, мои братья, Анна, две дочери Джеффри?

— Они все в безопасности. Надеюсь, ты не будешь на меня в обиде, но я распорядился, чтобы Робби отделил твои шесть судов от флота О'Малли, так как твои братья объединились со смертельным врагом королевы, твоей родственницей Грэйс О'Малли. Я стремился застраховать твое имущество.

Она кивнула:

— Мои братья — просто безрассудные ослы, они в конце концов пустят по ветру все имущество О'Малли и оставят наших людей в нищете. Но тут уж ничем не поможешь — они взрослые мужчины и ко мне прислушиваться не станут. Для них главное — ореол славы защитников Ирландии против англичан, они не понимают, какие бедствия навлекают на всех нас. — Она горестно вздохнула и попросила:

— Пошли за дочерьми Джеффри, Гвинет и Джоан, и пусть к ним присоединится моя мачеха Анна.

— Не думаю, что Анна О'Малли расстанется с сыновьями, Скай.

— Скорее всего, но все равно предложи ей. Это все, что я могу сделать ради памяти отца.

— Со временем, Скай, королева изменит свое решение. Я в этом не сомневаюсь.

— Нет, — сказала Скай, — не уверена, Адам. Ты помнишь ту историю с тайным браком леди Катрин Грей с Эдвардом Сеймуром, графом Хартфордским? Они тоже поженились по католическому обряду, как и мы, но, когда потребовалось доказательство этого, никаких следов не нашли. Обоих их сыновей признали незаконнорожденными!

— Но Катрин Грей могла претендовать на престол Тюдоров, Скай, королева просто защищалась.

— Нет, Адам, Елизавета Тюдор хочет полностью контролировать свой двор, и она не способна к любви. Как-то она мне сказала — конечно, она откажется от своих слов, вздумай я повторить это публично, — что никогда не выйдет замуж, потому что не будет тогда ни королевой, ни самостоятельной женщиной, а станет просто собственностью мужчины. Она этого боится, хотя тайно мечтает об этом. Поэтому она окружила себя такими же блестящими и интеллигентными женщинами, как сама, и если кто-нибудь из них влюбляется, то она мстит безжалостно. Она признает, что они просто отдают должное своей природе, но Елизавета Тюдор никогда не позволит чувствам возобладать в ней. Она останется девственницей и умрет, как королева-девственница.

— А что же тогда станет с Англией? — поинтересовался он.

— У Марии Стюарт есть сын, — ответила Скай, — малыш Джеймс, вот он-то когда-нибудь и будет править Англией.

Хотя Адам не стал возражать жене, все-таки внутренне он надеялся, что однажды королева простит их и они смогут вернуться в Англию. Ему нравилась Франция, но все же он был англичанином. И кроме того, он не стал говорить Скай, что надеется кое-что сделать, чтобы переубедить Елизавету.

Близняшки Гвинет и Джоан прибыли из Ирландии в середине апреля, так как задержались по дороге в Корнуолле на свадьбе своей старшей сестры Сузанны с лордом Тревеньяком. Пятнадцатилетняя Сузанна отправила мачехе составленное по всем юридическим правилам письмо, в котором сообщала, что теперь, будучи замужней женщиной, она может сама позаботиться о своих сестрах. Однако близняшкам удалось удрать из поместья своей сестры-протестантки, когда они узнали, что их хотят выдать замуж за братьев ее мужа.

— Видели бы вы их, — хихикала Джоан, — такие прыщавые молодчики с потными руками, которые они всегда норовили запустить нам под юбки, когда никто не видел. Но уж при взрослых — они такие набожные!

Гвинет добавила, смеясь:

— Разумеется, Сузанна была шокирована, когда мы ей сказали, что хотим заключить помолвки с вашими сыновьями, мы ведь любим Эвана и Мурроу. Когда мы сможем обвенчаться с ними?

— Вам всего четырнадцать, — ответила Скай, — поговорим об этом, когда вам исполнится шестнадцать. Этим летом вы останетесь с нами в Аршамбо, а осенью, надеюсь, мне удастся достать вам места фрейлин при дворе молодой французской королевы. Как вам нравится эта мысль: провести несколько месяцев при дворе?

Ответ был написан на сияющих мордашках девочек.

— Жаль, что Анна не приехала с вами, — заметила Скай.

— Она не оставит своих мальчиков, — сказала Джоан, — хоть бы они и разрушили дом О'Малли, — Вот поэтому-то я и послала за вами, — объяснила Скай. — Мне бы не хотелось, чтобы вас схватили при этом.

Джоан и Гвинет быстро вписались в семейный распорядок де Савилей, объединившись с их сводной сестрой Виллоу и ее подружками в играх и занятиях.

29 апреля у Скай начались роды.

— Что-то рановато, — заметила Габи. — Но видно, что ребенок уже большой и готов родиться. Иногда природа ошибается.

— Вовсе нет, — заметила Эйбхлин О'Малли, приехавшая со своими племянницами из Ирландии, чтобы помочь очередным родам своей сестры.

Салон в апартаментах Скай и Адама превратили в родильную, и все дамы замка стремились помочь Скай, что, по мнению Эйбхлин, вовсе не было необходимым. Хотя у Скай это был восьмой ребенок, легких родов не ожидалось. Схватки следовали одна за другой. В перерывах Скай нервно ходила по комнате, чувствуя, как по спине под рубашкой течет пот.

— Может, это ложные схватки? — говорила она Эйбхлин. — Все это не похоже на прежние роды.

— Чем же, сестра? — спрашивала Эйбхлин, стараясь не выдать собственного волнения.

— Мне что-то плохо с самого начала, и ребенок не такой подвижный, как обычно.

Эйбхлин облегченно вздохнула:

— Это ведь каждый раз по-разному, Скай. Меня беспокоит, что он что-то медленно выходит. Обычно у тебя получалось быстрее.

Утром Скай проснулась от тяжелых схваток. Прежде чем она успела спустить ноги с постели, у нее отошли воды, затопив всю кровать. Скай была просто в ярости:

— Ну вот, этот королевский ублюдок уже причиняет мне убытки! Господи, если бы его не было!

— Стыдись, сестра! — упрекнула ее Эйбхлин. — Ребенок не может отвечать за отца! Радуйся тому, что муж так тебя любит, что готов вырастить ребенка как своего.

Скай взглянула на сестру, ее голубые глаза расширились от боли.

— Я вовсе к этому не стремилась, Эйбхлин, — прошептала она, — этого нежеланного ребенка я просто ненавижу! Король Наварры использовал меня как подстилку, и я этого никогда не забуду, хотя мне придется разыгрывать любящую мать! Это нечестно, Эйбхлин, так несправедливо, что Адам, лучший человек на свете, не может зачать ребенка из-за какой-то детской лихорадки! А я хочу родить ребенка от него! А не от этого ублюдка — будущего короля Франции!

Эйбхлин, обычно всегда соглашавшаяся со своей младшей сестрой, на этот раз просто положила ей на плечо руку и печально сказала:

— То, что случилось, не изменишь. Нужно смотреть правде в глаза: скоро ты родишь ребенка Генриха Наваррского, а твой муж, который безумно любит тебя, хочет, чтобы этот ребенок стал его ребенком. У тебя нет выбора — ради Адама ты должна полюбить этого ребенка как своего. Это единственное, чего он ждет от тебя, Скай, а ведь он стольким пожертвовал ради тебя! Ради твоей любви он потерял Ланди, ради любви он потерял родину. Из всех твоих мужей он дал тебе больше всех, он отдал тебе все свое сердце. А взамен просит только этого ребенка, который, кстати, должен положить конец распространяемым герцогиней де Беврон слухам. Ребенок вернет ему ощущение мужественности, и ты обязана дать ему это, сестра.

Скай разрыдалась и, всхлипывая, уронила голову на грудь монахини.

— Да, я понимаю, это все правда, Эйбхлин, но мое сердце отказывается принять это. Я знаю, я слишком эгоистична, но я просто не могу, не могу!

— Сможешь, — уверенно сказала Эйбхлин. — Я верю в твое сердце, Скай, оно у тебя доброе и щедрое. — И она ласково погладила сестру по голове.

Скай еще несколько минут рыдала на груди сестры, не в состоянии успокоиться. Ей хотелось быть такой женщиной, как описывала Эйбхлин, ей хотелось сделать Адама счастливым, но каждый раз, когда она вспоминала, каким было зачатие, — кровь закипала от гнева. Перед ней были горящие похотью желтые глаза Генриха Наваррского, шарящие по ее беззащитному, беспомощному телу, она ощущала прикосновения его губ и языка, а больше всего ее мучило то, что он прекрасно понимал, что, отвергая его рассудком, она принимала его телом. Она помнила, как нагло он сообщил ей это, смеясь над ее попытками отвергнуть его. И вся любовь Адама не могла смыть этот страшный стыд, и она не могла превозмочь отвращение, которое будет преследовать ее теперь всю жизнь при виде этого ребенка.

И вдруг из объятий сестры она перешла в медвежьи объятия мужа.

— Ну, не плачь, моя девочка, не плачь! — упрашивал ее Адам, и его обычно уверенный голос сейчас звучал слегка искусственно.

Слезы заливали ее лицо, но, глядя на своего любимого, она произнесла, как ей показалось, обычным голосом:

— Черт побери, Адам, при родах всегда больно, и женщины всегда плачут! Что же ты хочешь, чтобы при родах нашего ребенка я вела себя по-другому, чем при родах других?

Он просиял, и она поняла, что, попроси она, и он откажется от своей мечты, и она даже подумала, не сделать ли так. Но потом выдавила слабую улыбку и погладила его по щеке.

— Правда, все в порядке, милая? — озабоченно спросил он.

— Да, да, дурачок, — устало пошутила она, — неудивительно, что Господь доверил роды женщинам — мужчины от малейшей трудности сразу раскисают.

— Да, — кивнул согласно Адам, — я бы предпочел с кем-нибудь лишний раз сразиться, чем испытать то, что тебе сейчас предстоит, девочка. Но я все время буду рядом, если понадоблюсь.

— Это хорошо, — сказала Скай, — только обещай, что, если будет очень уж трудно смотреть на все это, ты уйдешь, я не против.

Эйбхлин облегченно вздохнула. Трудности с родами частично объяснялись нежеланием Скай рожать этого ребенка. А теперь, похоже, Скай достигла душевного равновесия, и, значит, роды пойдут, хотя и медленнее, чем хотелось бы. Она решила, что пора заняться Скай более внимательно. Они с Габи помогли ей перебраться на стол, где был уже постелен матрас и чистые простыни. Эйбхлин тщательно вымыла руки и начала обследовать пациентку. Матка Скай еще не полностью раскрылась, когда рука монахини скользнула внутрь. Чуть дыша, Эйбхлин пробиралась все дальше, пока не почувствовала то, что и ожидала. У нее вырвалось какое-то проклятие по-ирландски.

— Что такое? — тут же насторожилась Скай. Эйбхлин снова вымыла руки.

— Ребенок не правильно повернулся, — сказала она, — там разрыв.

— А он сам в порядке?

— Наверное. Пока еще не ясно. Надо подождать. Они помогли Скай слезть со стола, и та, собрав все силы, снова начала мерить шагами комнату. Адам сопровождал ее. Зная, что ждет их впереди, Габи и Эйбхлин воспользовались передышкой и присели отдохнуть.

Боли наступали теперь чаще и интенсивнее, и наконец Эйбхлин решила снова осмотреть сестру. На этот раз матка была полностью раскрыта, но ребенок еще не развернулся так, как нужно. Наступила полночь, первое мая.

— Мне нужно попробовать самой развернуть ребенка, — сказала Эйбхлин.

— А ты сможешь? — спросила Скай.

— Мне это часто удавалось, — ответила сестра, — так что не беспокойся. Все будет в порядке.

Скай старалась отвлечься от мысли о том, что сейчас делает Эйбхлин, а Адам сел у нее в изголовье и пробовал успокоить ее какой-то болтовней. Нет, она не хотела этого ребенка, но сейчас, когда он оказался в опасности, она вдруг почувствовала, как ее охватывает материнский инстинкт, и стала молиться о том, чтобы роды прошли удачно.

— Ага! — торжествующе воскликнула Эйбхлин. — Ну, сестренка, давай тужься, чтобы мы быстро вытащили дитя в мир!

— Ребенок перевернулся? — обеспокоенно спросила Габи.

— Да, графиня, теперь ребенок расположен должным образом. Смотрите! Вот уже показалась головка!

Страшная боль пронизала Скай, заставляя ее закричать. Природа взяла свое, и теперь она тужилась, выталкивая ребенка наружу. Адам непрерывно отирал испарину с ее лба прохладным полотенцем, и она видела, как побелели его губы. Он внезапно снова напомнил ей своего кузена Джеффри Саутвуда, помогавшего ей рожать на барже, шедшей в Лондон. Если бы только Адам мог помочь ей так, как Джеффри, подумала она. Скай знала, что Адам очень чувствителен и сохранит воспоминание об этих родах на всю жизнь.

Тут ее снова пронзила боль, но она успела услышать крик Габи:

— Ой, ребенок выходит!

— Вышли головка и плечи, сестра, — сказала Эйбхлин, — давай еще немного, дорогая!

Скай тоже ощутила близость победы, прочитав это на ее лице.

Адам сказал:

— Мне хочется посмотреть, как будет выходить ребенок, милая.

— Да, да! — выдавила она сквозь сжатые зубы, и он подошел к Эйбхлин. Скай с каким-то языческим восторгом наблюдала за ним — такой интерес и удивление были написаны на его лице. Он поймал ее взгляд, и любовь и восхищение, светящиеся в его глазах, придали ей новые силы. Когда наступили очередные схватки, она натужилась изо всех сил и сразу почувствовала, как ребенок выскользнул из ее тела. Послышалось легкое икание, а за ним отчаянный плач — ребенок родился и сделал первый вдох.

— Это девочка, — улыбнулась Эйбхлин. — Такая красивая!

— Дайте мне ее, — попросила Габи, протягивая руки, — Я ее вытру, чтобы представить маме и папе. — Она взяла ребенка, и Скай засмеялась от радости, заметив восторг на лице Адама при виде ребенка. Пожалуй, она сможет любить это дитя независимо от того, как оно зачато. Главное, что Адам любил его. Тут ее пронзила очередная боль, и она принялась освобождаться от последа.

Эйбхлин быстро помогла ей справиться с этим, а потом пришла Миньона и унесла таз с последом. Монахиня вытерла все следы родов.

— У тебя небольшой разрыв, — сказала она, — ребенок очень крупный. Большая девочка. Пожуй-ка эти листья, сестра, а я тебя заштопаю. — Она дала Скай что-то зеленое, и та послушно положила это в рот и, скорчив гримасу от горечи, принялась жевать.

Она видела, как Габи под наблюдением Адама купала ребенка. И вдруг у нее вырвался крик удивления:

— Боже! Этого не может быть, но это так! — Она повернулась к сыну и распорядилась:

— Адам, быстро приведи Изабо и Кларису! Быстро! Быстро!

— Мама, уже за полночь, — возразил он, — и как я ни горд этим ребенком, можно же подождать до утра!

— Делай, что я сказала! — приказала Габи. — Ну, Адам, прошу тебя, не спорь, быстро!

Покачав головой, Адам потащился будить сестер, приехавших в замок при известии о близких родах Скай. Найдя их комнату, он стал колотить в дверь. Дверь отворила заспанная камеристка, с ненавистью посмотревшая на Адама, когда он приказал ей разбудить сестер.

— Что такое, Адам? — Накидывая бархатный халат, к двери вышла Изабо.

— Ребенок родился, и мама настаивает, чтобы вы с Кларисой немедленно пришли.

— Со Скай все в порядке? — спросила подошедшая Клариса.

— С ней и с ребенком все в порядке, похоже только, что мама сошла с ума.

Сестры переглянулись и поспешили за братом в его апартаменты.

— Мама, что такое? — вскричала Изабо, входя.

— Мама, с тобой все хорошо? — вторила Клариса.

— Да, да, со мной все в порядке, но вы мне нужны, так как случилось чудо, а вы докажете, что это действительно чудо! — Габи подняла младенца, завернутого в одеяло. — Дорогая Скай, это дитя — не ребенок Генриха Наваррского. Это ребенок нашего рода, и я могу это доказать. Сестра, — обратилась она к Эйбхлин, — подержите минутку вашу племянницу. — Она отдала ребенка монахине и, наклонившись, задрала свои юбки, обнажая бедро. — Видите? — спросила она. — Видите эту родинку в форме сердца, Скай?

— Да, — озадаченно ответила Скай. Габи опустила юбки.

— Это родовая отметка женщин рода Сен-Дени. Только женщины нашего рода могут иметь такую родинку. Изабо, Клариса, покажите Скай свои родинки.

Сестры тоже расстегнули халаты и, задрав ночные рубашки, показали свои родинки на левом бедре, прямо над костью. Они были точь-в-точь как у матери.

— И у наших дочерей тоже такие родинки, — сказала Изабо.

— Моя девичья фамилия — Сен-Дени, — объяснила Габи, — и последние десять поколений всех наших женщин имеют такую родинку. Она есть и у Мюзетты, и у ее дочки Эме. Я не стала звать Мюзетту, потому что она не в курсе проблем брата. И при этом, Скай, ваш ребенок — это моя настоящая внучка, дочь моего сына Адама. — Она повернулась к Эйбхлин. — Разверните ребенка, та soeur. — Та, развернув младенца, передала его Габи. — Смотрите — вот родинка на левом бедре! Это знак женщин Сен-Дени! Произошло чудо! Это дочь Адама, и никого другого!

Скай в замешательстве посмотрела сначала на Эйбхлин, потом на дочь.

— Эйбхлин, ты ведь врач. Такое может быть? Это правда? Такое возможно? Неужели это дочь Адама?!

Эйбхлин пристально осмотрела ребенка. Да, на левом бедре у сустава определенно была черная родинка в форме сердца. Никакой ошибки быть не могло. Она снова завернула младенца и передала его матери. Повернувшись к Адаму, она спросила:

— Кто вам сказал, что у вас не может быть детей, Адам?

— Старая знахарка, — ответил тот. — У меня была лихорадка, и она объявила, что болезнь выжгла во мне все семя.

Эйбхлин кивнула:

— Это не совсем точный диагноз, лорд. Подозреваю, что ваше семя было безжизненно только на протяжении некоторого времени. Но иногда природа идет вспять, и, вполне возможно, через много лет семя частично ожило. Я слышала о таких случаях. — Она посмотрела на ребенка и улыбнулась. — У нее бабушкин нос. Да, несомненно, ребенок от вашего корня, но не слишком надейтесь — вероятность зачать другого очень мала. Вам повезло. Господь услышал молитвы моей сестры, и, как говорит ваша мать, это настоящее чудо!

Адам де Мариско подошел к Скай, и они вместе принялись зачарованно разглядывать дочь.

— Как мне благодарить тебя, дорогая? — спросил он, и она чувствовала, как у него першит в горле. Скай потрясла головой, ее глаза наполнились слезами счастья, и у нее самой комок застрял в горле.

— Я… я просто не верю в это, Адам! — Она посмотрела на сестру и увидела, что все женщины тоже плачут.

Наконец Эйбхлин удалось взять себя в руки и она забрала ребенка у родителей.

— Ну, пора всем спать, — сказала она. — Тут есть колыбель?

— Да, сестра, — пришла в себя Габи, — дайте мне мою последнюю внучку, я положу ее в колыбель, пока Адам помогает Скай лечь. — Она повернулась к дочерям. — А вы что стоите? Ну-ка, расстелите постель, неужели все нужно объяснять?

Изабо и Клариса хихикнули, нисколько не обижаясь на мать. Они были рады, что им всем, и особенно их любимому брату и его прекрасной жене, выпало такое счастье. Сестры побежали в спальню и раскрыли давно приготовленную постель со свежими простынями, надушенными лавандой.

Адам осторожно приподнял Скай и перенес ее на руках в постель. Потом натянул на нее покрывало. Глаза у Скай, изможденной ожиданием последних месяцев и родами, начали сами собой закрываться. Она заснула, едва его губы коснулись ее губ.

— Все в порядке? — спросил Адам у Эйбхлин.

— О да, — кивнула та, мягко улыбаясь. — Она просто очень устала. Я бы так не волновалась, будь она помоложе, но все же ей больше тридцати, а это не самое лучшее время для таких тяжелых родов.

— А что, была какая-то опасность?

— Не думаю, Скай всегда была здорова, но все же осторожность не мешала.

Эйбхлин вывела всех из спальни и затворила за собой дверь.

— Ну, отправляйтесь в постель, дочки, — приказала Габи. — И я пойду спать, и вы,