Монах и дочь палача 4 page

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 34Следующая ⇒

Служка объяснил мне, как печь пироги. Я знал, какие для этого потребныпродукты и в каких соотношениях. Но когда я попытался применить обретенныезнания на деле, ничего не получилось. Вышла какая-то горелая, липкая каша,которая если и годилась в пищу, то разве что нечистому сатане, но никак ненабожному сыну церкви и последователю Святого Франциска. Неудача огорчиламеня, но не умерила моего голода; и я, размочив в кислом молоке ломотьчерствого хлеба, уже приготовился было обречь на заслуженные страдания моймногогрешный желудок, как вдруг пришла Бенедикта с полной корзинкойвосхитительных угощений. Милое дитя! Боюсь, что в то утро я не толькосердцем благословил ее приход. Увидя у меня на сковороде горелую массу, она улыбнулась и выбросила всептицам (которых да хранят Небеса), а потом сходила к ручью, вымыласковороду, и, снова разведя в очаге огонь, затеяла новый пирог - высыпала вглиняную миску две пригоршни муки, сверху налила чашку сливок, добавилащепотку соли и своими тонкими, нежными руками месила до тех пор, покуда неполучилось пышное, легкое тесто. После этого обильно смазала сковородужелтым маслом, вывалила в нее тесто и поставила на огонь. Когда от жаратесто вспучилось и поднялось над краями сковороды, она ловко проткнула его внескольких местах, чтобы не лопнуло, а когда пирог как следует пропекся ипосмуглел, достала его из очага и поставила передо мной, недостойным. Япригласил ее разделить со мной трапезу, но она отказалась. И настаивала,чтобы я непременно всякий раз осенял себя крестным знамением, когда ел то,что она приготовила или принесла, иначе на меня перейдет зло от лежащего наней проклятья. Но я не согласился. Пока я ел, она нарвала цветов среди скал,сплела венок и повесила на кресте у входа в мою хижину, а когда я насытился,занялась тем, что перечистила всю посуду и привела все внутри в надлежащийпорядок, так что я, озираясь вокруг, почувствовал непривычное довольство.Наконец, все дела были переделаны, и совесть не позволяла мне изобретатьновые предлоги, чтобы дольше задерживать ее. Она ушла. И о Боже! Как всевокруг сразу стало беспросветно и мрачно после ее ухода! Ах, Бенедикта,Бенедикта, что ты со мной сделала? Служение Господу, единственное моепредназначение, кажется мне теперь менее радостным и богоугодным, чем жизньпростого пастуха в горах вместе с тобой! Жить здесь наверху оказалось гораздо приятнее, чем я думал. И мрачноеодиночество уже не представляется мне таким мрачным и беспросветным. Этиголые горы, поначалу внушавшие холодный ужас, день ото дня открывают мнесвое очарование. Я вижу, как они величественны и прекрасны той красотой, чтоочищает и возвышает душу. В их очертаниях, как на страницах книги, можночитать хвалу Создателю. Каждый день я выкапываю корни желтой горечавки, асам прислушиваюсь к голосу тишины, и он изгоняет мелочные треволнения идарует мне душевный покой. Птицы в этих местах не поют. Они только издают резкие, пронзительныекрики. И цветы здесь не имеют аромата, зато удивительно красивы, золотые иогненные, как звезды. Я видел здесь горные склоны, на которые бесспорноникогда не ступала нога человека. Святые места, они как вышли из рукСоздателя, так и хранят на себе следы Его прикосновений. Дичь здесь водится в изобилии. Часто мимо проносятся стада серн, такиемногочисленные, что кажется, движется целый горный склон. Есть здесь ивоинственные каменные козлы, а вот медведей мне до сих пор, благодарениеБогу, видеть не довелось. Сурки резвятся вокруг, будто котята; и орлы,царственные обитатели здешних поднебесных областей, вьют гнезда на вершинах,поближе к небу. Устав, я валюсь прямо в альпийскую траву, пахучую, какдрагоценные благовония. С закрытыми глазами я слушаю, как шелестит ветер ввысоких стеблях, и сердце мое преисполняется покоем. Благослови Господь! Каждое утро ко мне поднимаются с Зеленого озера, их веселые голосаотдаются от скал и разносятся по холмам. Женщины доставляют мне свежеемолоко, масло и сыр, посудачат немножко и уходят. Каждый день я узнаю от нихкакую-нибудь новость о том, что случается в горах и какие вести приходят издеревень в долинах. Они веселы, жизнерадостны и с восторгом ждутвоскресенья, когда у них с утра будет служба, а вечером танцы. Увы, эти беззаботные селянки не свободны от греха лжесвидетельствапротив ближних. Они говорили со мной о Бенедикте и называли ее распутницей,палачовым отродьем и (мое сердце восстает против этих слов) Рохусовоймилкой! Таким, как она, и место у позорного столба, утверждали они. Слушая их злые и несправедливые речи о той, кого они так плохо знают, яеле сдержал негодование. Из сострадания к их невежеству я лишь упрекнул ихочень-очень мягко и снисходительно. Грех, сказал я, осуждать ближнего, невыслушав его оправданий. И не по-христиански - порочить кого бы то ни было. Но они не понимают. Как я могу заступаться за такую, как Бенедикта,удивляются они, ведь она была публично опозорена и никто на свете ее нелюбит? Нынче с утра я побывал у Черного озера. И вправду ужасное, проклятоеэто место, там только и жить что погибшим душам. И это - обиталище бедной,всеми оставленной невинной девушки! Подходя к хижине, я увидел, что в очаге горит огонь и над огнем виситкотелок. А Бенедикта сидит на скамеечке и глядит в пламя. Алые отсветыпадают ей на лицо, и видно, как по ее щекам ползут большие, медленные слезы. Я не хотел подглядывать за ее тайной печалью, поэтому поспешилоповестить о своем приходе и ласково окликнул ее. Она вздрогнула, но, увидевменя, улыбнулась и покраснела. Она поднялась со скамеечки и пошла мненавстречу, а я заговорил с ней невесть о чем, просто так, чтобы только датьей время прийти в себя. Я говорил, как брат с сестрой, тепло, но с тревогой,ибо сердце мое сжималось от сострадания: - О Бенедикта, я знаю твое сердце, в нем больше любви к молодому гулякеРохусу, чем к нашему благословенному Спасителю. Я знаю, ты с легким сердцемснесла стыд и позор, тебя поддерживало сознание, что ему известна твояневиновность. У меня и в мыслях нет осуждать тебя, ибо что на свете можетбыть святее и чище, чем любовь юной девы? Я только хочу предостеречь изащитить тебя, ибо предмет ты избрала недостойный. Она слушала, понурясь, и молчала, я только слышал ее тяжкие вздохи. Ивидел, что она дрожит. Я продолжал: - Бенедикта, страсть, наполняющая твое сердце, может стать причинойтвоей погибели в этой и в будущей жизни. Молодой Рохус не сделает тебя своейженой перед Богом и людьми. Почему он не выступил вперед и не заступился затебя, когда тебя облыжно обвинили? - Его там не было, - возразила она, подняв голову. - Они с отцом уехалив Зальцбург. И он ничего не знал, пока не услышал от людей. Да простит меня Бог за то, что я не обрадовался оправданию ближнего,обвиненного мною же в тяжком грехе. Я постоял минуту, понурясь внерешительности. Потом продолжал: - Но, Бенедикта, разве возьмет он в жены ту, чье имя опорочено в глазахего родных и близких? Нет, не с честными намерениями он преследует тебя. О,Бенедикта, признайся мне, ведь я прав? Но она молчала, я не смог вытянуть из нее ни слова. Она как будтоонемела и только вздыхала, охваченная трепетом. Я понял, что она по слабостисвоей не способна противостоять соблазну любви к молодому Рохусу; я видел,что она уже всем сердцем привязана к нему, и душа моя наполнилась жалостью ипечалью - жалостью к ней и печалью о себе самом, ибо я не чувствовал в себедостаточно сил для выполнения возложенной на меня задачи. Сокрушение моебыло так велико, что я едва не зарыдал. Я ушел от нее, но к себе в хижину не вернулся, а много часов бесцельноблуждал по берегу Черного озера. В горьком сознании своего поражения я взывал ко Господу, моляблагословить меня и укрепить мои силы, и мне открылось: разве я достойныйученик Спасителя нашего, разве верный сын Его Церкви? Я отчетливо понялземную природу моей любви к Бенедикте и греховность такого чувства. Нет, яне отдал все свое сердце Богу, я держался за мимолетное и человеческое. Мнестало ясно, что я должен преобразить мою любовь к этой милой девушке, чтобыосталась только духовная привязанность, очищенная от мутных примесейстрасти, иначе мне никогда не получить сан священника и придется до концавлачить свои дни монахом и грешником. Мысли эти причинили мне невыразимуюмуку, и я, в отчаянии бросившись наземь, громко воскликнул, в этот мигиспытания припадая ко Кресту: "Спаси меня, Господи! Я тону, поглощаемыйвеликой страстью, - спаси, о спаси меня, иначе я навеки погиб!". Всю ту ночь я молился, боролся, сопротивлялся в душе своей против злыхдухов, которые толкали меня на предательство возлюбленной Церкви, чьим сыномя всегда был. "У Церкви, - нашептывали мне они, - и без тебя довольно слуг. А ты ведьеще не давал окончательно обета безбрачия. Ты можешь получить разрешение отмонашеских клятв и остаться жить мирянином в здешних горах. Ты можешьобучиться пастушескому или охотничьему делу и постоянно находиться приБенедикте, оберегать и направлять ее - а со временем, быть может, отвоеватьее любовь у молодого Рохуса и сделать ее своей женой". Этому искусу я противопоставлял все мои слабые силы, поддерживаемый вчас испытания блаженным Святым Франциском. Борьба была мучительной и долгой,и не раз в пустынном мраке, оглашаемом моими воплями, я уже был готовсдаться. Но на рассвете нового дня буря в душе моей утихла и в нее вновьснизошел покой - так золото солнечного света заливает горные обрывы, которыетолько что одевал ночной туман. Я подумал о Спасителе, принявшем муки исмерть ради избавления мира, и стал горячо, как еще никогда в жизни,молиться, чтобы Небеса сподобили и меня великого счастья умереть так же,хотя и скромнее, ради спасения всего одной страждущей души - ради Бенедикты. Да услышит Господь мою молитву! Всю ночь под воскресенье, когда я должен был служить Божественнуютребу, на окрестных вершинах жгли костры - знак парням в долине, чтобыподнимались на гору к молочным хуторам. И парни шли. Их было много. Онигоготали и перекликались, а работницы встречали их песнями и визгом,размахивая горящими факелами, бросающими отсветы и огромные тени на скалы иобрывы. Красивое зрелище. Поистине, они счастливые люди. Вместе с другими пришел и монастырский служка. Он пробудет здесь весьвоскресный день и, уходя, заберет с собой накопленные мною корни. Он принесмного новостей. Преподобный настоятель проживает в обители СвятогоВарфоломея, охотится и удит рыбу. Другое известие, возбудившее у менябольшую тревогу, это что сын зальцмейстера молодой Рохус поселился в горах,неподалеку от Черного озера. У него тут охотничий домик на вершине скалы надозером, и оттуда тропа спускается к самой воде. Служка, рассказывая мне это,не заметил, как я вздрогнул. О, если бы ангел с огненным мечом стоял на тойтропе, преграждая Рохусу путь к озеру и к Бенедикте! Песни и крики раздавались всю ночь. От этого, а также от волнения я доутра не мог сомкнуть глаз. Утром со всех сторон стали подходить парни идевушки. Девушки красиво обвязали головы шелковыми косынками и украсили себяи своих кавалеров дикими цветами. Не будучи посвящен в духовный сан, я был не вправе ни служить обедню,ни читать проповедь, но я просто помолился вместе с ними и говорил с нимиобо всем, о чем болело мое сердце. О нашей греховности и о великоммилосердии Божьем; о том, как мы жестоки друг к другу и как любит нас всехСпаситель; и о его безмерном сострадании. Я говорил, и слова мои отдавалисьэхом от пропастей и вершин, а мне казалось, будто я возношусь над этим миромгреха и боли и на ангельских крыльях поднимаюсь в чертоги света вышенебесных сфер! То была торжественная служба, и немногочисленные моислушатели прониклись страхом Божьим и благоговели, как будто стояли в СвятаяСвятых. Мы кончили молиться, я благословил их, и они тихо пошли прочь. Правда,не успев далеко отойти, парни снова принялись зычно и весело гоготать, ноэто меня не огорчило. Почему бы им и не веселиться? Разве радость - не самаячистая хвала, какую способно вознести Творцу человеческое сердце? Ближе к вечеру я спустился к хижине Бенедикты. Ее я застал у порога,она плела венок из эдельвейсов для образа Пресвятой Девы, вплетая в него вместе с белоснежными еще какие-то густо-красныецветки, которые на расстоянии казались каплями крови. Я уселся рядом и стал безмолвно любоваться ее работой, хотя в душе уменя бушевала буря чувств и раздавался тайный голос: "Бенедикта, любовь моя,сердце мое, я люблю тебя больше жизни! Я люблю тебя больше всего, что ни наесть на земле и в Небесах!". Настоятель прислал за мной, и я со странным дурным предчувствиемпоследовал за его посланцем. Мы спустились по трудной дороге к озеру и селив лодку. Охваченный мрачными мыслями и худыми ожиданиями, я и не заметил,как мы отчалили, а уж веселые голоса с берега приветствовали наше прибытие кСвятому Варфоломею. На цветущем лугу, посреди которого стоял дом настоятеля,собралось много народу: священники, монахи, горцы, охотники. Иные прибылииздалека в сопровождении слуг и приближенных. Внутри дома все было вдвижении - толчея, суета, беготня, как на ярмарке. Двери нараспашку, однивбегают, другие выбегают, звенят голоса. Громко лают и скулят собаки. Подстарым дубом на дощатом помосте - огромная пивная бочка, вокруг столпилисьлюди и пили из больших кружек. Пили также и в доме - я видел у окон многихгостей с кружками в руках. Войдя, я увидел полчища слуг, бегом разносящих наподносах рыбу и дичь. Я справился у одного, когда я могу увидеть настоятеля.Он ответил, что его преподобие спустится сразу по окончании трапезы, и ярешил подождать здесь же, внизу. Стены вокруг меня были увешаны картинами,изображающими наиболее крупных рыб, в разное время выловленных из озера. Подкаждой большими буквами обозначены вес животного, дата его поимки, а такжеимя удачливого удильщика. Мне поневоле пришло в голову, быть может,несправедливо, что эти надписи подобны эпитафиям, призывающим всех добрыххристиан молиться за упокой души названных в них людей. Прошло более часа, и настоятель спустился по лестнице в залу. Я вышелвперед и низко, как подобает моему званию, поклонился. Он кивнул, зорковзглянул на меня и распорядился, чтобы я, отужинав, незамедлительно явился вего покои, Я так все и исполнил. - Ну, что твоя душа, сын мой Амброзий? - задал он мне вопрос. -Сподобился ли ты Божьей благодати? Выдержал ли испытание? Сокрушенно понурив голову, я ответил: - Досточтимый отец, там, в пустыне, Бог подарил мне знание. - Знание чего? Твоей вины? Я ответил утвердительно. - Слава Богу! - воскликнул настоятель. - Я знал, сын мой, чтоодиночество воззовет к твоей душе ангельским языком. У меня для тебя добрыевести. Я написал о тебе епископу Зальцбургскому. И он призывает тебя к себев епископский дворец. Он сам посвятит тебя и возведет в священнический сан,и ты останешься у него в городе. Будь же готов через три дня нас покинуть. И он снова зорко взглянул мне в лицо, но я не дал ему прозреть моесердце. Испросив его благословения, я поклонился и ушел. Так вот, значит,ради чего он меня призвал! Мне предстоит навсегда покинуть эти места.Оставить здесь самую жизнь мою; отречься от покровительства и бдения надБенедиктой. Господь да смилуется над нею и надо мною! Я опять в моей горной хижине, но завтра поутру я ее навеки оставлю.Почему же мне грустно? Ведь меня ожидает великое счастье. Разве я всю своюжизнь не ждал с замирающим сердцем того мгновения, когда буду посвящен вдуховный сан, не уповал на это как на высший миг моего жизненного служения?И вот он почти настал. А мне так невыразимо грустно. Смогу ли я приблизиться к алтарю с ложью на устах? Смогу ли,притворщик, принять святое причастие? Святое мирро у меня на челе необернется ли пламенем, не прожжет мне кость и не оставит ли вечное клеймо? Может быть, мне лучше упасть перед епископом на колени и сказать:"Изгоните меня, ибо движет мною не любовь ко Христу и ценностям святым инебесным, но любовь к сокровищам земным". Если я так скажу, мне будет назначено наказание, но я безропотно примуэто. Конечно, будь я безгрешен и прими я посвящение с чистым сердцем, этомогло бы пойти на пользу бедняжке Бенедикте. Сколько благословений иутешений могла бы она от меня получать! Я мог бы исповедать ее и отпуститьей грех, а случись мне пережить ее - от чего Боже меня упаси! - своимимолитвами я мог бы даже вызволить ее душу из чистилища. Мог бы молиться заупокой души ее покойных родителей, горящих в пламени преисподней. А главное, если бы только удалось уберечь ее от того страшного,гибельного греха, к которому она втайне склоняется; если бы я мог увезти ееи поселить под своей защитой, о Пресвятая Дева! То-то было бы счастье! Но где такое убежище, в котором может укрыться дочь палача? Я слишкомхорошо знаю: как только я уеду, нечистый дух в том обаятельном обличий,которое он принял, восторжествует, и тогда она погибла ныне и вовек. Я ходил к Бенедикте. - Бенедикта, - сказал я ей. - Я покидаю эти места, эти горы, покидаютебя. Она побледнела, но не произнесла ни слова. Да и я не сразу справился сволнением; у меня перехватило дыхание, слова не шли с языка. Но потом япродолжал: - Бедное дитя, что станется с тобой? Я знаю силу твоей любви к Рохусу,ведь любовь - это неостановимый поток. Твое единственное спасение - в СвятомКресте нашего Спасителя. Обещай мне, что будешь держаться за Него, не даймне уйти отсюда в горе, Бенедикта. - Неужто я такая плохая, - промолвила она, не поднимая глаз, - что мненельзя доверять? - Ах, Бенедикта, ведь враг человеческий силен, и внутри твоей крепостизатаился предатель, готовый открыть ему ворота. Твое сердце, беднаяБенедикта, рано или поздно предаст тебя. - Он меня не обидит, - тихо сказала она. - Ты несправедлив к нему,господин мой, уверяю тебя. Но я то знал, что сужу справедливо, и только еще больше опасался волка,оттого что он прибегает к лисьим уловкам. Он до сих пор не дерзнул открытьперед ее святой невинностью свои низменные страсти. Но я знал, что близокчас, когда ей понадобятся все ее силы, и все равно их не хватит. Я схватилее за локоть и потребовал, чтобы она поклялась лучше броситься в водыЧерного озера, чем в объятия Рохуса. Она молчала. Молчала, глядя мне в глазас укором и печалью, от которых в голове у меня появились самые безотрадныемысли. Я повернулся и пошел прочь. Господи, Спаситель мой, куда Ты меня привел? Я заключен в башню какпреступник, совершивший убийство, и завтра на заре меня отведут к виселице иповесят! Ибо кто убьет человека, и сам должен быть убит, таков закон Божий ичеловеческий. А ныне, в свой последний день, я испросил позволения писать, и оно мнебыло дано. Теперь, во имя Господа и в согласии с истиной, я опишу, как былодело. Простясь с Бенедиктой, я вернулся в свою хижину, сложил пожитки и сталждать служку. Но он все не шел; мне предстояло провести в горах еще однуночь. Раздраженный бесплодным ожиданием, я не находил себе места. Стенытесной хижины давили меня, воздух казался слишком душен и горяч для дыхания.Я вышел наружу, лег на камень и стал смотреть в небо, такое черное и такгусто осыпанное блестками звезд. Но душа моя не летела к небесам, онастремилась вниз к избушке на берегу Черного озера. И вдруг я услышал слабый, отдаленный вскрик, как будто бы человеческийголос. Я сел, прислушался - все тихо. Наверно то была ночная птица, подумаля. Хотел было снова улечься, но вскрик повторился, только на этот раз,почудилось мне, с другой стороны. То был голос Бенедикты! В третий разпрозвучал он, теперь словно бы из воздуха - словно бы прямо с неба надо мною- и я отчетливо услышал свое имя. Но, Пресвятая Матерь Божья, какая мукабыла в том голосе! Я вскочил. - Бенедикта! Бенедикта! - позвал я. Молчание. - Бенедикта! Я иду ктебе, дитя! И я бросился во мраке бегом по тропе, спускающейся к Черному озеру. Ябежал сломя голову, спотыкаясь о камни и корни деревьев. Ссадины от паденийпокрыли мое тело, в клочья изодралась одежда, но что мне за дело? СБенедиктой беда, и я один могу спасти и защитить ее. Вот наконец и Черноеозеро. Но в избушке все было тихо - ни огня, ни голоса. Кругом мир и тишина,как в Божьем храме. Я посидел, подождал и ушел оттуда. Голос, который звал меня, не могпринадлежать Бенедикте; должно быть, это злые духи решили потешиться надомною в несчастии. Я думал подняться обратно в свою хижину, но невидимая руканаправила меня во тьме в другую сторону; и хотя она привела меня туда, гдеменя ждет смерть, я верю, то была рука Господа. Я шел, сам не зная куда, не разбирая дороги, и очутился у подножьявысокого обрыва. По нему, змеясь, поднималась узкая тропинка, и я началвосхождение. Взойдя до половины, я запрокинул голову, посмотрел наверх иувидел тенью на звездном небе какой-то дом у самого обрыва. У меня сразу жеблеснула мысль, что это - охотничий домик, принадлежащий сыну зальцмейстера,и я стою на тропе, по которой он спускается, навещая Бенедикту. МилосердныйОтец Небесный! Ну, конечно же, Рохус ходит этой дорогой, другого-то спускатуда нет. И здесь я его дождусь. Я забился под выступ скалы и стал ждать, думая о том, что я ему скажу,и моля Бога смягчить его сердце и отвратить его от злого дела. В скором времени я и вправду услышал, как он спускается. Камни, задетыеего ногой, катились по крутому склону и гулко летели вниз, с плеском падая возеро. И тогда я стал молить Бога, если мне не удастся смягчить сердцемолодого охотника, пусть он оступится и сам, как эти камни, покатится впропасть, ибо лучше ему принять внезапную смерть без покаяния и бытьосужденным на вечные муки, чем остаться в живых и погубить невинную душу. Вот он вышел из-за скалы и очутился прямо передо мною. Я встал у негона дороге в слабом свете молодого месяца. Он тотчас же меня узнал и спросил,чего мне надо. Я ответил кротко, объяснил ему, зачем преграждаю ему путь, и умолял егоповернуть назад. Но он оскорбительно посмеялся надо мною. - Ты, жалкий рясоносец, - сказал он. - Перестанешь ты когда-нибудьсовать нос в мои дела? Глупые здешние девчонки раскудахтались, какие-де утебя белые зубы и прекрасные черные глаза, а ты возьми и вообрази, будто тыне монах, а мужчина. Да ты для женщин все равно что козел! Напрасно я просил его замолчать и выслушать меня, напрасно на коленяхмолил, чтобы он, пусть и презирая меня и мое ничтожное, хотя и священноезвание, зато почитал бы Бенедикту и не трогал ее. Он отпихнул меня ногой вгрудь. И тогда, уж более не владея собой, я вскочил и обозвал его убийцей инегодяем. Тут он выхватил из-за пояса нож и прорычал: - Сейчас я отправлю тебя в преисподнюю! Но я быстро, как молния,перехватил его руку, сдавив запястье, вырвал у него нож и, отбросив себе заспину, крикнул: - Нет, безоружные и равные, мы будем бороться на смерть, и Господь насрассудит! Мы бросились друг на друга, как дикие звери, и крепко обхватили одиндругого. Мы боролись, то пятясь, то наступая, на узкой горной тропе, справаотвесно подымалась каменная стена, а слева зияла пропасть, и внизуплескались воды Черного озера! Я напрягал все силы, но Господь был противменя. Он позволил моему врагу взять надо мною верх и повалить меня у самогообрыва. Я был в руках сильнейшего противника, его глаза, точно угли, тлели усамого моего лица, колено давило мне на грудь. А голова моя висела надпропастью. Я был в полной его власти. Я ждал, что он спихнет меня вниз. Ноон этого не сделал. Несколько страшных мгновений он продержал меня междужизнью и смертью, а затем прошипел мне на ухо: "Видишь, монах, мне стоиттолько двинуть рукой, и ты камнем полетишь в пропасть. Но я не намеренлишать тебя жизни, потому что ты мне не помеха. Девушка - моя, и тыотступишься от нее, понял? С этими словами он отпустил меня, поднялся и пошел по тропе вниз козеру. Шаги его давно смолкли, а я все еще лежал, не в силах шевельнуть ниногой, ни рукой. Великий Боже! Разве я заслужил такое унизительное поражениеи всю эту боль? Я же хотел всего лишь спасти человеческую душу, а надо мной,с попущения Небес, восторжествовал ее погубитель. Наконец, превозмогая боль, я поднялся на ноги. Все тело мое былоразбито, я еще чувствовал нажим Рохусова колена на груди и его пальцев - нагорле. С трудом пошел я вниз по тропе. Избитый, израненный, я хотел явитьсяперед Бенедиктой и своим телом загородить ее от зла. Правда, я шел медленно,с частыми остановками, но лишь когда занялась заря, а я все еще не достигизбушки, мне стало ясно, что я опоздал и не смогу оказать бедняжке Бенедиктепоследнюю мелкую услугу - отдать, защищая ее, остаток своей жизни. Вскоре я услышал, что Рохус возвращается, напевая веселую песню. Яспрятался за скалой, хотя и не из страха, и он прошел мимо, не заметив меня. Гору в том месте рассекала сверху донизу глубокая трещина, словнопрорубленная мечом титана. На дне ее валялись камни, рос колючий кустарник ибежал ручеек, питаемый талой водой с высоких горных ледников. В этойрасселине я прятался три дня и две ночи. Слышал, как звал менямальчик-служка, разыскивавший меня по всему склону. Но я молчал. За всевремя я ни разу не утолил огненной жажды из ручья и не съел даже горсткиежевики, в изобилии черневшей на кустах. Я умерщвлял таким образом своюгрешную плоть, подавлял бунтующую природу и смирял душу перед Господом,пока, наконец, не почувствовал, что совершенно очистился от зла, освободилсяот пут земной любви и готов отдать жизнь свою и душу одной только женщине -Тебе, Пресвятая Матерь Божья! После того как Господь свершил это чудо, на душе у меня стало светло илегко, словно крылья выросли и влекут меня к небесам. И я стал радостно, вовесь голос восхвалять Господа, так что звенели вокруг высокие скалы. Якричал: "Осанна! Осанна!" Теперь я был готов предстать перед алтарем ипринять святое миропомазание. Я уже был не я. Бедный заблудший монахАмброзий умер; я же был в деснице Божией лишь орудие для свершения Егосвятой воли. Я помолился о спасении души прекрасной девы, и когда япроизносил молитву, вдруг перед очами моими в сиянии и славе явился СамГосподь, окруженный несчетными ангельскими силами, заполнившими полнеба!Восторг охватил меня, от счастья я онемел. С улыбкой доброты неизреченной наустах Господь так обратился ко мне: - Ты не обманул доверия и выдержал все посланные тебе испытания, недрогнув, а потому на тебя теперь целиком возлагается спасение душибезгрешной девы. - Ты же знаешь, о Господи, - ответил я, - что я не имею возможности этовыполнить, да и не знаю, как. Господь приказал мне встать и идти, и я, отвернувшись от Егоослепительного лика, источавшего свет в самые недра рассевшейся горы,послушно покинул место моего прозрения. Отыскав старую тропу, я сталподниматься по крутому скалистому склону. Я шел наверх в ослепительных лучахзаката, отраженных багровыми облаками. Вдруг что-то побудило меня посмотреть под ноги: на тропе, в красныхзакатных отсветах, словно в пятнах крови, лежал острый нож Рохуса. И японял, для чего Господь попустил этому дурному человеку одолеть меня, но недал меня убить. Я был оставлен в живых ради иной, еще более великой святойцели. И вот в руки мне вложено орудие для ее достижения. Ах, Господь,Господь мой, как таинственны пути Твои! "Девушка - моя, и ты отступишься от нее!" Так сказал мне этот дурнойчеловек, когда держал меня за горло над пропастью. Он сохранил мне жизнь неиз христианского милосердия, но из глубокого презрения, для него моя жизньбыла пустяк, который и отнимать не стоит. Он знал, что желанная добыча всеравно достанется ему, жив я или нет. "Ты отступишься. Она - моя". О,заносчивый глупец! Разве ты не знаешь, что Бог простирает длань Свою надполевыми цветами и над птенцами в гнезде? Уступить Бенедикту тебе, отдать напогибель ее тело и душу? Ты еще увидишь простертую для ее защиты и спасениядлань Божью. Еще есть время - душа ее еще непорочна и незапятнана. Впередже, и да исполнится веление Всемогущего Бога! Я опустился на колени в том месте, где Бог подал мне орудие ее защиты.Вся душа моя была устремлена к возложенному на меня делу. Я был охваченвосторгом, и перед моим взором, точно видение, стояла картинапредначертанного мне торжества. Затем, поднявшись с колен и запрятав нож в складки одежды, я повернулназад и стал спускаться к Черному озеру. Молодой месяц, как божественнаярана, зиял у меня над головой, будто чья-то рука вспорола ножом священнуюгрудь Неба. Дверь избушки была приоткрыта, и я долго стоял, любуясь прелестнымзрелищем. Комнату освещал огонь, полыхающий в очаге. Перед огнем сиделаБенедикта и расчесывала свои длинные золотистые волосы. В прошлый раз, когдая смотрел на нее снаружи, она была печальна; теперь же лицо ее светилось отсчастья, я даже не представлял себе, что она может так сиять. Не разжимаягуб, изогнутых в чувственной усмешке, она тихо и нежно напевала мотив однойиз здешних любовных песен. Ах, как она была прекрасна, небесная невеста! Ивсе же ее ангельский голос вызвал у меня гнев, и я крикнул ей через порог: - Что это ты делаешь, Бенедикта, в столь поздний ночной час? Поешь,словно в ожидании милого, и убираешь волосы, будто собралась на танцы. Всеготри дня назад, я, твой брат и единственный друг, оставил тебя в тоске игоре. А сейчас ты весела как новобрачная. Бенедикта вскочила, обрадованная моим приходом, и бросилась ко мне,чтобы поцеловать мне руку. Но едва только взглянув на мое лицо, онавскрикнула и отшатнулась в ужасе, как будто это был не я, а сам дьявол изпреисподней. Однако я к ней приблизился и спросил: - Так почему же ты причесываешься, когда уже ночь на дворе? Почему тебетак весело? Неужто этих трех дней тебе хватило, чтобы пасть? Ты сталалюбовницей Рохуса? Она стояла неподвижно и смотрела на меня с ужасом. - Где ты был? - спросила она. - И зачем пришел? Ты болен. Сядь,господин мой, прошу тебя, посиди и отдохни. Ты бледен, ты дрожишь от холода.Я приготовлю тебе горячее питье, и тебе станет лучше. Но встретив мой грозный взор, она замолчала. - Я пришел не ради отдыха и твоей заботы, - произнес я. - А радиповеления Господня. Отвечай, почему ты пела? Она подняла на меня глаза, полные младенческой невинности, и ответила: - Потому что забыла на минутку о твоем предстоящем отъезде и быласчастлива. - Счастлива? - Да. Он приходил сюда. - Кто? Рохус? Она кивнула. - Он был так добр, - проговорила она. - Он попросит у отца позволенияпривести меня к нему, и может быть, зальцмейстер возьмет меня в свой большойдом и уговорит его преподобие настоятеля снять с меня проклятье. Ну разве непрекрасно будет? Но тогда, - она вдруг снова сникла и потупила глаза, - ты,наверно, забудешь меня. Ты ведь заботишься обо мне, потому что я бедная и уменя никого нет. - Что? Он уговорит отца принять тебя в их дом? Взять под свою опеку -тебя, дочь палача! Неразумный юнец, он выступает против Бога и Божьихслужителей и надеется повлиять на Божью Церковь! Все это ложь, ложь, ложь!О, Бенедикта, заблудшая, обманутая Бенедикта! Я вижу по твоим улыбкам ислезам, что ты поверила лживым посулам этого презренного негодяя. - Да, - ответила она и склонила голову, точно произносила символ верыперед церковным алтарем. - Я верю. - Так на колени, несчастная! - воскликнул я. - И благодари Бога, что Онпослал тебе одного из избранных Своих, чтобы душа твоя не погибла ныне инавечно! Объятая страхом, она затрепетала. - Чего ты от меня хочешь? - Чтобы ты молилась об отпущении своих грехов. Меня вдруг пронзила восторженная мысль. - Я - священнослужитель! - воскликнул я. - Миропомазанный и посвященныйв сан Самим Богом, и во имя Отца и Сына и Святого Духа я прощаю тебе твойединственный грех - твою любовь и даю тебе отпущение без покаяния. Я снимаюс твоей души пятно греха, а ты заплатишь за это своей кровью и жизнью. С этими словами я схватил ее и насильно заставил опуститься на колени.Но она хотела жить. Она плакала и рыдала. Обхватив мои ноги, она молила изаклинала меня Богом и Пресвятой Девой. Потом вдруг вскочила и попыталасьбежать. Я поймал ее, но она вырвалась из моих рук и, подбежав к распахнутойдвери, стала звать на помощь: - Рохус! Рохус! Спаси меня, о спаси меня! Я бросился за ней, вцепился ей в плечо и, полуобернув ее к себе, вонзилнож в ее грудь. А потом крепко обнял и прижал к сердцу, чувствуя своим телом ее горячуюкровь. Она открыла глаза, посмотрела на меня с укоризной, как будто жизнь,которую я отнял, была сладка и прекрасна. Затем тихо опустила веки. Глубоко,судорожно вздохнула. Наклонила голову к плечу и так умерла. Я обернул прекрасное тело в белую простыню, оставив лицо открытым, иуложил ее на пол. Но кровь просочилась на полотно, и тогда я распустил еедлинные золотые волосы и прикрыл ими алые розы у нее на груди. Как невестенебесной я положил ей на голову венок эдельвейсов, которым она недавноукрасила образ Пресвятой Девы, и мне вспомнились те эдельвейсы, что онакогда-то бросила мне в келью, чтобы утешить меня в моем заточении. Покончив с этим, я развел огонь в очаге, так что на запеленутое тело ипрекрасное лицо упали багровые отсветы, словно лучи славы Господней. Изарделись золотые пряди на ее груди, как языки красного пламени. Так я и оставил ее. Я шел вниз крутыми тропами, но Господь направлял мои шаги, так что я неспоткнулся и не упал в пропасть. На рассвете я добрался до монастыря,позвонил в колокол и подождал, когда мне откроют. Брат привратник, должнобыть, принял меня за демона, он поднял такой крик, что сбежался весьмонастырь. Но я прошел прямо в покои настоятеля и, стоя перед ним вокровавленной рясе, поведал ему, для какого дела избрал меня Господь, иобъявил, что я теперь посвящен в духовный сан. И вот тогда-то меня схватили,заточили в башню, а затем судили и приговорили к смерти, как если бы я былубийцей. О, глупцы, бедные, безмозглые болваны! И лишь один человек посетил меня нынче в темнице - это была Амула,смуглянка, она упала передо мной на колени, целовала мне руки и восхваляламеня как избранника Божия и Его орудие. Ей одной открылось, какое великое иславное дело я совершил. Я просил Амулу отгонять стервятников от моего тела, ведь Бенедикта наНебе. И я скоро буду с нею. Хвала Богу! Осанна! Аминь. (К старинному манускрипту добавлено несколько строчек другим почерком:"В пятнадцатый день месяца октября в год Господа нашего тысяча шестьсотвосьмидесятый брат Амброзий был здесь повешен, и на следующий день тело егозарыто под виселицей неподалеку от девицы Бенедикты, им убитой. СказаннаяБенедикта, хоть и считалась дочерью палача, была на самом деле (как сталоизвестно от молодого Рохуса) незаконной дочерью зальцмейстера и жены палача.Тот же источник достоверно свидетельствовал, что сия девица питала тайнуюзапретную любовь к тому, кто ее убил, не ведая о ее страсти. Во всем прочембрат Амброзий был верным слугой Господа. Помолимся за душу его!")

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Date: 2015-09-25; view: 242; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию