Сколько винтов «с левой резьбой».

Второй опорой здания социалистической теории было цент­ральное планирование. Вместо того чтобы позволить «хаосу» рын­ка определять экономику, продуманное планирование сверху до­низу должно было способствовать сосредоточению ресурсов в ключевых секторах и ускорить техническое развитие.

Но центральное планирование зависело от знаний, и еще в 20-х годах австрийский экономист Людвиг фон Мизес указывал, что от­сутствие знаний или, его словами, «проблемы с вычислениями» — ахиллесова пята социализма⁸.

Сколько ботинок и какого размера должна выпускать фабрика в Иркутске? Сколько винтов с левой резьбой или сортов бумаги? Какие ценовые отношения установить между карбюраторами и

огурцами? Сколько рублей, злотых или юаней вложить в каждую из 10 000 разных линий и уровней производства?

Для ответа на эти вопросы даже в простейшей экономике «фаб­ричных труб» нужно больше знаний, чем специалисты по цент­ральному планированию могут собрать или проанализировать, осо­бенно когда руководители, боящиеся проблем, обычно неверно их информируют о реальном производстве. Таким образом, склады заполнялись невостребованными ботинками. Дефицит и обшир­ный теневой черный рынок стали постоянными чертами большин­ства стран с социалистической экономикой.

Поколения честных специалистов по социалистическому пла­нированию отчаянно сражались с этой проблемой знаний. Они требовали все больше данных и получали все больше искаженной информации. Они жаловались на бюрократию. В отсутствие сиг­налов о предложении и спросе, которые поставляет конкуренто­способный рынок, они пытались измерить экономику в терминах рабочих часов или подсчитывали изделия в терминах сорта, а не денег. Позднее они применяли эконометрическое моделирование и анализ ввода-вывода.

Все было бесполезно. Чем большей информацией они распо­лагали, тем более сложной и дезорганизованной становилась эко­номика. Через три четверти века после Октябрьской революции реальным символом СССР стали не серп и молот, а очередь за товарами.

Сегодня во всех социалистических и бывших социалисти­ческих странах наблюдается соревнование за введение рыноч­ной экономики или полностью, как в Польше⁹, или робко, в управляемых рамках, как в Советском Союзе. Сейчас социалис­тические реформаторы почти все признали, что если позволить спросу и предложению определять цены (по крайней мере в оп­ределенном диапазоне), это даст то, чего не могло дать цент­ральное планирование — цены сигналят о том, что нужно, а что не нужно экономике.

Однако дискуссии среди экономистов о необходимости таких сигналов не учитывают фундаментальное изменение в коммуни­кационных путях, которые они подразумевают, и огромные мета­морфозы власти, которые приносят изменения в системах ком-

муникаций. Наиболее важное отличие между экономикой с цент­ральным планированием и рыночной экономикой — это то, что в первой потоки информации идут вертикально, а в условиях рынка гораздо больше потоков информации идет горизонтально и диаго­нально в системе, при этом покупатели и продавцы обмениваются информацией на каждом уровне.

Это изменение не только угрожает верхушке бюрократии в планирующих министерствах и в руководстве, но миллионам и миллионам мелких бюрократов, единственный источник власти которых зависит от их контроля за информацией, поставляемой по каналам вверх.

Неспособность системы центрального планирования справиться с высокими уровнями информации, таким образом, устанавливает пределы экономической сложности, необходимой для роста.

Новые методы создания благосостояния требуют так много знаний, так много информации и коммуникации, что они полно­стью вне досягаемости экономик с центральным планированием. Возникновение сверхсимволической экономики, таким образом, вступает в противоречие со вторым фундаментальным положени­ем социалистической веры.