В. Л. Иноземцев

Постиндустриальное хозяйство и

«постиндустриальное» общество

Около тридцати лет назад в западной социологической теории оформилась новая концепция, основатели которой пришли к выводу, что к концу 60-х годов XX столетия общество стало утрачивать многие важные характеристики индустриального строя и приобретать новые признаки, позволяющие, если оценивать их в совокупности, говорить о становлении качественно иного социума.

Термин «постиндустриальное общество», восходит к началу века, когда некоторые авторы, сочувствовавшие идеям социализма, рассматривали «постиндустриальное» общество как некую альтернативу буржуазному устройству.

Выдающийся вклад в определение важнейших характеристик западного общества последней четверти XX века принадлежит Д. Беллу. Он, в частности, всесторонне обосновал обусловленность этих черт новой ролью теоретического знания, превратившегося в главный источник технологических нововведений, переходом от производства преимущественно товаров к производству преимущественно услуг, доминированием профессионального и технического класса над традиционным пролетариатом, а также появлением интеллектуальных технологий, дающих ключ к рациональному планированию технологического и социального развития При этом Белл, отмечал, что «постиндустриальное общество... является «идеальным типом», Он подчеркивал, что «понятие постиндустриального общества является аналитической конструкцией, а не картиной специфического или конкретного общества»

«Понятие «постиндустриальное», - пишет Белл, - противопоставляется понятиям «доиндустриальное» и «индустриальное»», «Доиндустриальный сектор является, в основном, добывающим, он базируется на сельском хозяйстве, добыче полезных ископаемых, рыболовстве, заготовке леса и других ресурсов, вплоть до природного газа или нефти. Индустриальный сектор носит прежде всего производящий характер, он использует энергию и машинную технологию для изготовления товаров. Постиндустриальный является обрабатывающим, и здесь обмен информацией и знаниями происходит в основном при помощи телекоммуникаций и компьютеров».

Процитированные выше слова дают основания для оценки методологии применения термина «постиндустриальное», к чему бы он ни относился -к обществу, к экономике или к технологическому укладу. С одной стороны, мы полностью соглашаемся с теоретиками постиндустриализма в том, что современная хозяйственная система может быть названа постиндустриальной, и в этом отношении она логично противопоставлена доиндустриальной и индустриальной хозяйственным системам. С другой стороны, следует вполне однозначно заявить, что современное общество не может быть названо постиндустриальным уже потому, что оно не может быть противопоставлено хотя бы одному из двух якобы предшествовавших ему типов социума, и прежде всего - доиндустриальному обществу. В противном случае, мы лишаем себя возможности методологически строго исследовать те их аспекты, которые отличали, например, египетское царство фараонов от арабских халифатов, китайскую империю от древнегреческих полисов, а римскую республику - от феодального общества времен абсолютной монархии. В то время как понятие «доиндустриальная хозяйственная система» имеет вполне реальные характеристики (использование в качестве основного источника энергии жизненных сил человека и животных, отсутствие массового производства, существование монополии господствующего класса на землю, внеэкономическое принуждение к труду, отсутствие развитых товарных отношений и т.д.), то понятие «доиндустриальное общество» остается совершенно неопределенным.

В начале 90-х годов, говоря об основных центрах формирующегося постиндустриального общества, экономисты и социологи обычно называли среди них Соединенные Штаты, Западную Европу и Японию. Десять лет спустя перспективы последней выглядит довольно-таки неопределенно, а различия между США и Европой становятся все заметнее. Именно опыт США и Европейского Союза позволяет нам выдвинуть тезис о двух моделях современного постиндустриализма.

Несмотря на то, что Соединенные Штаты и Европейский Союз в их совокупности часто называют «западным миром», что они объединены в крупнейший в истории военно-политический альянс, проводят во многом согласованную экономическую политику, и, наконец, несмотря на то, что по обе стороны Атлантики общество основывается на схожем технологическом фундаменте, социальное развитие США и ЕС идет отнюдь не одинаковыми путями.

В США, несмотря на то, что их экономика в полной мере является постиндустриальной, перемены в социальной сфере значительно отстают от экономических преобразований. Характерно, что американцы, никогда не имевшие иных показателей успеха, кроме эффективности производства и размеров прибыли, идут главным образом по пути создания технологий и продуктов, остающихся вполне массовыми и стандартизированными

. На этом фоне страны ЕС с их низкими темпами роста, высокой безработицей, а в последние годы и с «пикирующим» евро с формальной точки зрения выглядят менее успешными в технологическом и хозяйственном аспектах.

Однако время делает все более выпуклыми некоторые важные особенности Западной Европы как постиндустриального региона, и эти особенности могут, как мы полагаем, еще сильнее развести векторы постиндустриального развития в Старом и Новом Свете, а также определить в будущем и динамику этого развития. Это обусловлено той ролью, которую играют в жизни европейцев культурные ценности и постматериалистические, надутилитарные мотивы деятельности, а также выигрышным, по сравнению с американским, позиционированием на мировой арене.

В отличие от США, в Европе, где успехи постиндустриального хозяйства и рост благосостояния населения привели к гораздо более глубоким изменениям в мотивах деятельности, стимулы индустриальной эпохи в большей степени стали утрачивать свою актуальность. В новых условиях европейцы стремятся повышать не уровень, а качество жизни, в значительной мере определяемое субъективно и вряд ли исчисляемое количественно. Увеличение доли свободного времени давно стало в постиндустриальном мире более сильным мотивационным фактором, чем повышение денежных доходов, но самореализация в потреблении достигла в Европе своих наиболее развитых форм. Сегодня культура, воспринявшая все достижения информатики, становится все более значимой отраслью европейской экономики, и в этом отношении страны ЕС гораздо более «постиндустриальны», чем США.

Вряд ли можно отрицать и тот факт, что на европейском континенте получили наиболее широкое и, если так можно выразиться, гармоничное распространение истинно постиндустриальные ценности. Сегодня европейцы более ориентированы на саморазвитие, и, как это ни парадоксально, при более высоком значении ВНП на душу населения качество жизни в США вряд ли превосходит европейские показатели. Следует вспомнить, что 40% американцев больны ожирением (против 6% в ЕС), 78% не выезжали за пределы своей страны (против 12% в ЕС), а 95% не владеют ни одним иностранным языком (против 31% в ЕС), чтобы оценить масштаб отличий в образе жизни европейцев и американцев. «Сегодня в Европе искусство жить» сменяет по значимости «искусство работать», а общественно признанным является прежде всего не положение успешного предпринимателя, а статус человека, способного увлечь других своими действиями или идеями, своего рода властителя дум; важнейшей проблемой становится не трудоустройство граждан, а формирование в них стимула к продуктивной деятельности; европейские общества являются в большей мере обществами досуга, чем безработицы, а это представляется нам пусть и не однозначно позитивной или негативной, но очевидной чертой постиндустриального социума.

Народы Европы тесно связаны культурной традицией, и основное направление экспансии ЕС сегодня - расширение на Восток, где граждане посткоммунистических стран также являются европейцами по культуре, религии и менталитету. В перспективе ЕС получит приток дешевой рабочей силы, легко инкорпорируемой в основную массу его граждан, тогда как американская культура, скорее всего, под воздействием иммиграции из Латинской Америки и Азии уступит место расовому и этническому мультикультурализму, нередко называемому в социологической литературе «новым трибализмом». При этом общеевропейская культура не выступает альтернативой национальным или региональным культурам, подобно тому как американская культура вольно или невольно оказывается альтернативой родным культурам иммигрантов, живущих в США, и это становится дополнительным фактором, позволяющим надеяться наболее «мягкое» становление новой социальной реальности именно в Европе.

Таким образом социальные системы европейских стран и США могут рассматриваться как две альтернативные модели общества, возникающего на фундаменте информационного типа хозяйства. Американская модель более экстравертна, европейская более интравертна; первая пока ещё выглядит более эффективной, но глубинные основы второй в гораздо большей мере адекватны фундаментальным принципам постиндустриализма.

Однако, важнейшей проблемой постиндустриального мира в новом столетии окажется, разумеется, не борьба европейской и американской моделей постиндустриализма. Гораздо более острым станет противостояние постиндустриального сектора и индустриальных, а зачастую и доиндустриальных, хозяйственных структур.

В отличие от доиндустриальной или индустриальной экономик, для постиндустриального хозяйства характерен качественно новый лимитирующий фактор производства. Иногда в качестве такового называют информацию, но эта точка зрения ошибочна. Информация не может быть признана фактором, схожим по своим свойствам с землей и капиталом - важнейшими производственными ресурсами доиндустриальной и индустриальной эпох. Земля и капитал противостоят труду, т.е. деятельности, как объективные факторы. Вступая в процесс производства, они взаимодействуют с деятельностью, а по окончании его сохраняют свою вещную форму. Напротив, информация не может быть применена, не будучи осознана; таким образом, чтобы вступить в процесс производства, она должна утратить свою объективированную форму и принять форму субъективную, превратиться из информации в знания. Таким образом, основной фактор современного производства, в отличие от прежних социальных форм, оказывается неотделимым от его субъекта, и по завершении производственного процесса новые знания, полученные работником, становятся его неотъемлемым достоянием, а не возвращаются к собственнику исходной информации.

В результате собственники знаний становятся de facto основным производительным классом в постиндустриальной экономике. Этот класс, однако, сам производит готовый продукт и не требует эксплуатации других классов, Прежде предназначением низшего класса было служить представителям высшего, и низший класс выступал в качестве угнетенного; сегодня же ему остается лишь наблюдать за успехами интеллектуалов, и поэтому низший класс выступает в качестве не эксплуатируемого, а отчужденного класса.

В рамках постиндустриального хозяйства возникает уникальная ситуация, когда представители доминирующего класса впервые в истории обладают всеми правами на присваиваемые ими блага, а столетиями присущее человечеству стремление к равенству оказывается противоречащим стремлениям к свободе и справедливости. Разумеется, помимо чисто методологических казусов новая реальность порождает также и более серьезные социальные проблемы, связанные в первую очередь с нарастающими диспропорциями в распределении общественного богатства.

Период, начавшийся в середине 70-х годов (а именно эти годы большинство исследователей считает временем становления постиндустриальных тенденций), ознаменовался резким ростом доходов представителей «класса интеллектуалов». Создавая уникальный продукт, служащий залогом хозяйственного прогресса и исключительно высоко оценивающийся в условиях рыночной экономики, работники информационного сектора обеспечили себе высочайший уровень благосостояния. К середине 90-х годов более 80% американцев, обладавших состоянием, превышавшим 1 млн. долл., достигли подобного результата сами, а не получили его по наследству.

В результате на рубеже веков в постиндустриальных странах формируется специфическая классовая структура, где «класс интеллектуалов», составляющий меньшинство населения, противостоит «отчужденному классу» Такое положение дел представляется более взрывоопасным, нежели противостояние буржуазии и рабочего класса, поскольку в нынешних условиях, во-первых, между классами отсутствует позитивное взаимодействие, они до известной степени попросту не нужны друг другу, во-вторых, представители отчужденного класса, в отличие от пролетариев, не имеют формальных прав претендовать на большую часть общественного достояния, и, таким образом, не могут существенно улучшить свое материальное положение, и, в-третьих, образование и интеллектуальные способности не могут быть обретены столь же легко, как деньги.

Однако помимо формирования острых внутренних противоречий, развитие постиндустриального хозяйства сталкивается и с противоречиями внешними. Не только в рамках отдельных стран, но и в планетарном масштабе постиндустриальная хозяйственная система является фрагментированной.

Формирование высокоразвитых экономик в Юго-Восточной Азии, перенесение отдельных производств в Латинскую Америку, Северную Африку, Индию или государства бывшего СССР - все это крайне необходимо США и ЕС, в первую очередь - для получения дополнительной прибыли, а также, согласно декларациям сторонников глобализации, для того, чтобы формировать в периферийных странах социальные слои, восприимчивые к культурным ценностям и технологическим достижениям западного мира. Между тем процессы глобализации не создают подлинно единого мира, так как не формируют комплексных постиндустриальных систем за пределами постиндустриальных регионов а, напротив, все более последовательно замыкаются в территориальных границах атлантической цивилизации.

Может ли в XXI веке на основе все расширяющегося разрыва возникнуть конфликт между «первым» и «третьим» мирами? На наш взгляд, такое развитие событий крайне маловероятно. Мы не акцентировали бы внимание и на таких часто обсуждающихся проблемах, как активизация экстремистских движений или рост влияния международных террористических организаций. Основные проблемы в новом столетии, как мы полагаем, будут лежать в иной плоскости. Как в самих постиндустриальных странах наиболее опасным негативным явлением оказывается деградация «низших» классов и вытекающие отсюда проблемы, не имеющие очевидных решений, так и в международном масштабе главная опасность, исходящая из «третьего» мира, состоит в неконтролируемой детериорации социальной и природной среды в странах периферии. Гражданские войны, эпидемии, уничтожение лесов, расширение пустынь, масштабные загрязнения окружающей среды вредными выбросами - все эти проблемы неизбежно затронут и западные страны, так как по самой своей природе имеют глобальный, планетарный характер. Поэтому в наступающем столетии задачей постиндустриальных сегментов национальных экономик и мировой экономики в целом должно стать выживание в деградирующей социальной среде внутри собственных стран и открыто враждебной среде в мировом масштабе.

Подведем некоторые итоги. На наш взгляд, методологически неверно говорить о становлении в западных странах «постиндустриального» общества. Само это понятие — абстракция очень высокого порядка, и уже сегодня реальная жизнь предъявляет исследователю различные типы обществ, формирующихся на основе постиндустриального хозяйственного уклада. Сегодня можно лишь уверенно утверждать, что основой для перехода к обществам постиндустриального типа являются не столько новые технологии или знания (это, выражаясь математическим языком, необходимое условие), сколько изменение самого человека, обретение им качественно новой мотивации (достаточное условие), Поэтому, определяя основные социальные проблемы XXI века, мы считали бы возможным отметить, что большинство из них неизбежно будет связано с инкорпорированием постиндустриальной экономики в общество, которое ни в рамках развитых наций, ни, тем более, в планетарном масштабе не стало еще постиндустриальным.[3]

Вопросы для размышления