Только для служебного пользования

Судя по фонам, разговор происходит в помещении. Предположительно в (стерто). В разговоре участвуют двое. Первый предположительно капитан отдела (стерто), по фамилии Осипов. Второй (стерто несколько строк).

– Все происходило здесь. Именно здесь.

– Что «все»?

– Это та самая комната, где был убит император Павел Первый.

– Как интересно! Ничего, что мы здесь пьем?

– Ничего. Вы знаете, как все это произошло?

– Не то чтобы знаю… Так… в общих чертах.

– Я готов рассказать вам эту историю. Хотите?

– Расскажите. Конечно. Буду рад.

– Это долгая история.

– А я не тороплюсь.

Дальше слов почти не разобрать. Слышно звяканье бутылок.

– Все началось почти три тысячи лет назад, в тот момент, когда библейский царь Соломон построил в Иерусалиме знаменитый Храм.

– Чем же он знаменит?

– Не перебивайте, пожалуйста. Я все расскажу по порядку. До сих пор никто не знает, что находилось внутри этого Храма. Людям было запрещено туда входить. Храм был отделан золотом и слоновой костью. Где‑то в подземельях Храма находилась и сокровищница Соломона. Я связно излагаю?

– Да.

– Храм простоял четыреста лет, а потом был разрушен вавилонянами. Иудеи восстановили святыню, но тут появились римляне, и храм был опять разрушен. Много веков свято место было пусто. Сегодня там, где стоял Храм Соломона построена мечеть «Скальный Купол». Вы следите за мыслью?

– Да.

– Простите за долгую предысторию. Скоро вы поймете, к чему я веду. Девятьсот лет назад начались Крестовые походы. Рыцари выбили магометан из Святой земли. В Иерусалиме было основано несколько рыцарских орденов. По‑латински Храм называется «Темплюм», поэтому один из орденов получил название Орден Тамплиеров, по‑русски – Храмовников. За какие‑то сто лет этот Орден превратился в богатейшую организациею планеты. Короли и герцоги просили у тамплиеров взаймы и получали столько золота, сколько им было нужно. Откуда оно бралось неизвестно. Но утверждали, будто, копая землю под фундамент своей резиденции, рыцари нашли то, что не мог найти никто до них.

– Дайте угадаю…

– Все правильно. Они нашли сокровищницу библейского Соломона. О том, что было дальше вы, наверное, знаете?

– Слышал что‑то. Тамплиеры разругались с французским королем и их лавочку прикрыли, да?

– В принципе все так и было. Одноглазый король Филипп Красивый и его беспалый брат Людовик Сварливый отдали приказ, и рыцари Ордена были по всей Европе перебиты. Магистра Тамплиеров французы сожгли на костре. Но золота они так и не нашли. Ходили слухи, что каждый год, в ночь казни, сожженный Магистр встает из могилы и задает вопрос: «Нашел ли король нашу сокровищницу?». А семь отрубленных голов хором отвечают ему: «Нет, владыка. Нашего золота не найти никому».

– Подлейте, пожалуйста, мне немного в стакан… спасибо.

– Не стоит.

– Куда же делись бабки?

– Версий много. По одной из них, тамплиеры успели передать сокровища рыцарям другого Ордена – Госпитальеров. Какое‑то время госпитальеры квартировали тоже в Иерусалиме. Потом они переехали на остров Родос. Потом еще западнее – на Мальту. С тех пор этот орден часто называют Мальтийским.

– Понятно.

– В их резиденции на острове никто из посторонних не бывал. Но рассказывали, будто в подвалах Мальтийского замка хранится слиток золота размеров с комнату. Что‑то чудовищное. Десятки метров в объеме. Наполеон, запутавшись в долгах снарядил на Мальту целую экспедицию. Но золота не нашел и он.

– Да?

– Да.

– Что вы на меня так смотрите?

– Наполеон прогнал рыцарей с Мальты. Вы знаете, куда переехал Мальтийский орден?

– Знаю. Сюда. В наш город. В Петербург.

– Точно!

Помехи на пленке. Слышно бряканье стаканов и бульканье.

– Куда вы?

– Сейчас приду.

– Уборная там… почти у гардероба.

– Я найду.

– На чем я остановился?

– На том…

– Ах, да. Русский император Павел Первый пригласил Мальтийский орден в Россию. Император, которого убили в этой самой комнате.

Долгая пауза.

– В России не было императора страннее, чем Павел. Его отца до смерти забили ногами по приказу собственной жены. Его сын, бросив все, пешком ушел в Сибирь, к староверам. Его внука бомбой разорвало напополам, причем нижнюю половину тела потом так и не нашли.

– Прекратите! Я же ем!

– Словно над всей этой семьей тяготело проклятье. Павел и сам предчувствовал свою смерть. Когда вечером того самого дня он последний раз вышел к ужину, то говорят, посмотрел вот в это зеркало, засмеялся и сказал, что зеркало‑то кривое! В нем не отражается его шея! Все посмеялись, поели и пошли спать. А еще через час в замок вошли отряды заговорщиков.

– Подлить?

– Хватит‑хватит!

– Ваше здоровье!

– Планировалось, что заговорщики блокируют спальню императора и заставят его подписать отречение. Но все они были пьяны, запутались в коридорах и до этой комнаты дошли только несколько младших офицеров и братья Зубовы. Беспалый Платон и одноглазый Николай.

Пауза. Звуки шагов.

– Они вошли через эту дверь. Павла на кровати уже не было. Они нашли его вот здесь, в углу. Павел не бежал через запасной выход, а попытался прорваться к камину. Почему?

– Вы меня спрашиваете?

– Заговорщики вытащили его на центр комнаты. Да. Вот сюда. Павел по‑прежнему рвался к камину. Они держали его за ночную рубашку и требовали отречения. Тут из коридора послышались шаги. Павел начал звать на помощь. Платон Зубов гаркнул: «Что ты орешь?» и зажатой в руках золотой табакеркой ударил его в висок. Да так, что проломил императору череп.

– Выпьем за упокой его души?

– Павел упал и офицеры принялись избивать его ногами и тростями. Под конец они додушили его шарфом.

– К чему вы все это? Имеет ли это отношение к…

– Еще как имеет! Задумывались ли вы над тем, почему при Екатерине Россия влезла в громадные долги, при Павле треть этого долга была возвращена, а после него, до самой революции, императоры так больше не копейки и не выплатили?

– На ваш вопрос я отвечу совершенно честно: никогда в жизни я не думал над этой проблемой.

– У нас в музее есть архивная книга учета пошлин, взимавшихся на Петербургской таможне. Когда в страну повалили мальтийские кавалеры, то их имущество описывалось очень тщательно. Вплоть до какого‑нибудь перстня или висящей на боку шпаги. Даже у генерального Магистра перетряхнули весь личный багаж. И только сорок две подводы, которые были ввезены слугами Магистра, осматривать было запрещено. По личному указанию Павла.

– А что было в этих подводах?

– Никто не знает. И куда они делись – тоже никто не знает. Вообще никто.

– То есть вы считаете, что на подводах в Питер ввезли золото Тамплиеров?

– Почему нет?

– Сорок две подводы золота?

– Ага.

– Это не реально. Вы представляете, о каких бабках идет речь?

– В том‑то и дело.

Долгая пауза. Слышно бульканье и звон бутылок.

– Допустим. Да‑да. Я выпил до дна, а вы?… Допустим, все так и было. Я готов даже поверить, что такое количество кэша можно провезти через всю Европу. Но где его хранить? А? Это ведь не кошелек, чтобы его спрятать под пол и никто не узнает. Это же, наверное, несколько тонн металла!

– Логично мыслишь! Не перейти ли нам на ты?

Долгая пауза. Слышно бульканье и звон бутылок.

– Оглянись. Что ты видишь?

– Где?

– Здесь. Вокруг. Что видишь?

– Ну, стены… вас… в смысле – тебя. Ты имеешь в виду, что я косой?

– Я имею в виду, что ты стоишь посреди Михайловского замка.

– И чего?

– А того! Налей. Ага.

Слышно бульканье и звон бутылок.

– Замок проектировали несколько лет. Сменили шестнадцать проектов. Причем, каждый следующий был более дик, чем предыдущие. Ты ходил по этим коридорам, скажи: здесь можно жить?

– Ну, не очень, конечно, удобно…

– Здесь НЕВОЗМОЖНО жить! Дворец не приспособлен для жизни. Во‑первых, он в любое время года абсолютно сырой. Императрица Мария Федоровна слегла от ревматизма через две недели после переезда. Наследники престола постоянно ангинили. Во‑вторых – планировка. Это же ужас!..

– Короче! Каков же вывод?

– Павел и не планировал здесь жить. Замок строили просто, как декорацию. Только, как ширму, за которой можно спрятать золото Тамплиеров.

– Оно до сих пор здесь лежит?

– Я надеюсь.

– (шепотом) Где‑то здесь, да?

– Да.

– Дай прикурить.

– А здесь можно?

– Не знаю.

Сопение… Щелканье зажигалкой.

– Ну ладно. Убедил. Сокровища зарыли здесь. Но ведь их давно могли выкопать, логично?

– Логично. Но вряд ли.

– Почему?

– Замок ведь только проектировали долго. А построили быстро. Архитектор, которому поручили работу, был спецом не по замкам, а по подземным коммуникациям. И за четыре дня до торжественного окончания работ, он умер. У архитектора разорвалось сердце. А строители (крепостные крестьяне) были в темпе переброшены в Сибирь.

– Понимаю.

– Когда Павла замочили, заговорщики пытались найти сокровища. Это видно по документам. Некоторых мальтийцев пытали. Одному залили в ухо три ведра кипятка. Но ничего не нашли. И из страны Орден выгнали.

– Разве в ухо может влезть три ведра?

– При Николае Первом замок разобрали чуть не по кирпичикам. Отсюда в Зимний дворец вывезли весь антиквариат, выломали перекрытия, снесли крепостные валы. А сокровищ так и не нашли. И вот здесь начинается самое интересное.

– Да?

– Понимаешь, я ведь не просто так тебе все это рассказываю. То, что произошло в этой комнате двести лет назад – это только начало. А вот дальше…

– Что?

– Дальше начинается такое дерьмо собачье, что ты…

– (визгливый женский голос) Что это вы тут делаете, а? Нет, что это вы здесь делаете?

– Погодите, мамаша!

– Милиция!

На этом фонограмма прерывается.

За три с половиной часа до допроса

Если сказать об Управлении одним словом, то это будет слово «надежность». Майору не часто доводилось здесь бывать. Но каждый раз он испытывал одно и то же: успокаивающее чувство, что дела идут так, как и должны идти. Да, лично у него не все и не всегда получается гладко. Но это не важно. Те, кто занимают кабинеты в этом здании, держат руку на пульсе. И если ситуация начнет совсем уж выходить из‑под контроля, они вмешаются и восстановят порядок. Натянут хромовые сапоги, достанут из сейфов хорошо смазанные наганы, подъедут на место и вышибут плохим парням мозги.

Быстро и надежно.

Поднимаясь по мраморной лестнице, майор поймал себя на том, что непроизвольно улыбается. Ну, да. Быстро и надежно. Смазливый адъютант генерала сказал, что его уже ждут. Майор одернул форменный китель, на мгновение задержал дыхание, а потом постучал в дверь.

– Разрешите войти?

Генерал сидел за столом. Стол у него был просто огромный. А полномочия, которыми располагал хозяин стола, были еще огромнее.

– Проходи.

– По вашему приказанию…

Генерал устало махнул рукой:

– Проходи‑проходи. Садись.

Все в кабинете было стерильно и грозно. Потому что власть и должна была выглядеть именно так: чистой и внушающей трепет. На столе у генерала не было ни единой лишней бумажки, а в самом помещении ни единого лишнего предмета. Стол, стулья вокруг стола, громадные окна. За окнами шел дождь.

Генерал подождал, пока майор сел и достал из папки бумаги. Не меняя положения, просто смотрел в его сторону, голубыми, здорово выцветшими от времени глазами. Жилистый, очень тощий, с лицом, покрытым глубокими морщинами, он напоминал старую черепаху. Несколько лет назад, сидя в выходной дома и щелкая от нечего делать пультом от телека, майор наткнулся на канал Discovery, где шла передача про хищных амазонских черепах. Молниеносным броском те пополам раскусывали здоровенных рыбин. Теперь он не сомневался: возникни такая необходимость, и генерал точно так же далеко вытянет свою кадыкастую шею из скрытого под кителем панциря и откусит любую нашкодившую голову.

На столе перед генералом лежал написанный им, майором, рапорт. Генерал посматривал на лист бумаги с очень недовольным видом. Слева от него сидела женщина‑офицер. Тоже в форме, тоже очень подтянутая и тоже пока молчащая. Руки она сложила на столе перед собой. Маникюр у нее был ярко красным. В ее сторону майор решил пока не смотреть.

– Что ж ты, майор? На собственного подчиненного рапорт пишешь.

– Так точно, товарищ генерал.

– Как‑то это не по понятиям. Сам справиться не можешь? Что ж ты тогда за руководитель‑то?

– Я могу справиться с собственным подчиненным. Но в данном случае мне нужна санкция.

– Зачем? За все, что происходит в отделе, отвечает руководитель отдела. Иди и сам разбирайся. Начальство не впутывай.

То, что разговор начнется именно с этого, майор знал с самого начала. Еще накануне вечером он пытался хотя бы для себя сформулировать, чего именно станет просить у всемогущего генерала с кадыкастой черепаховой шеей. Но найти правильных слов так и не смог, поэтому теперь ему приходилось импровизировать.

– Можно начистоту?

– Конечно.

– Понимаете, я ведь в органах с детства мечтал служить. Слово «офицер» для меня всегда было… ну, не знаю… как будто, кто не офицер, тот и не человек. Потому что я всегда верил, что в мире есть порядок и его нужно защищать. Иначе никак. Извините за пафос, но я ведь и до сих пор так считаю. Потому что иначе во всем этом нет никакого смысла, понимаете? Может, это, конечно, и звучит немного по‑детски, но я все еще верю, что только служба делает из всех нас настоящих мужчин. Есть приказ – дальше рассуждать не о чем. Иди и выполняй. Или умри. А этот… понимаете… не могу я с ним.

– Что не так?

– С ним, товарищ генерал, все не так. Он открыто плюет во все, что для меня… э‑э‑э… дорого.

Майор хотел сказать «во все, что для меня свято», но сдержался. То, что он говорил, и так не лезло ни в какие ворота. Генерал, впрочем, слушал внимательно, кивал головой и соглашался. Может быть, все это и не стоило произносить вслух, но с другой стороны майор надеялся, что руководитель его Управления все‑таки понимает, о чем речь.

– Что конкретно тебя не устраивает?

– Не знаю, как объяснить. Его глумливую физиономию видеть нужно. Одевается черт знает как. Живет черт знает как. Что у него в голове творится? Он ведь даже в армии не служил. Ходит в каких‑то кедах дурацких. Если честно, я вообще не понимаю, зачем такого человека, взяли в органы. Он не такой, как мы. Неуправляемый. Для меня «честь» и «долг», это не просто слова. И я думаю, для вас, товарищ генерал, тоже. И вот, для остальных офицеров (он кивнул головой в сторону так ни слова и не сказавшей женщины в форме). А для него все не так. Он будто инопланетянин. И я прошу его убрать.

– А работать как станешь? Твой отдел чем занимается? (генерал отпустил глаза на лежащий перед ним рапорт и прочитал: «правонарушения… где это?.. а! вот!.. в сфере истории и искусства»). Как я понимаю, консультант тебе все равно необходим.

– Не могу я с ним больше. Уберите его из моего отдела. Пожалуйста.

Генерал встал из‑за стола, подошел к окну и помолчал. Тишина в кабинете висела такая, что если прислушаться, то, наверное, можно было услышать, как за окном тяжело стучит сердце смертельно больного города. Потом генерал вернулся на место и еще раз перечитал рапорт.

– Ладно. Не помню, вы знакомы? Это мой старший помощник, офицер Вакулина. Она съездит с тобой, взглянет на твоего гуманитария. Если он действительно позорит органы, то долго у нас не загостится. Это все.

– Разрешите идти?

– Идите.

Стогов сидел на скамейке в садике за зданием Кунсткамеры, слушал, как на землю капает дождь, и думал… на самом деле он не думал ни о чем.

(Возможно, сегодняшний день является юбилейным. Скажем, стомиллиардным от сотворения мира. День неплохо начался, много чего обещал. Утром кое‑где в облаках виднелись просветы, и дождь казался вроде бы не таким беспросветным, как накануне. Но всего через несколько часов этот день закончится, – так же бездарно, как закончились и все предыдущие дни. И выяснится, что смысла в нем было даже меньше, чем в предыдущих.)

Вокруг скамейки, на которой он сидел, были набросаны пустые бутылки. Похоже, вчерашняя вечеринка у местных забулдыг удалась. Стогов думал, что всего несколько лет назад пустые бутылки были неплохим источником дохода. После каждой вечеринки их обязательно сдавали обратно в магазин. Таким образом часть потраченных средств удавалось вернуть. А вот сегодня бутылки никто уже не сдает. Метафора проще некуда: если ты бездарно потратил то, что имел, не жди, будто хоть что‑то из потраченного удастся вернуть.

Капитан подъехал к половине одиннадцатого. Выглядел он помято. Не здороваясь, плюхнулся на скамейку и закурил. Локтем сдвинул чуть в сторону стоявшую на скамейке картонную коробку. По небу ползли облака, планета понемногу вращалась вокруг оси, а они вдвоем просто сидели рядом, молчали, ежились от холода и выпускали дым через зубы.

Потом Осипов все‑таки произнес:

– По‑английски слово «пиво» пишется почти так же, как слово «медведь». Разница всего в одну букву, а произносятся эти слова совсем по‑разному.

– Я смотрю, вчера ты повеселился на славу.

– Ты называешь этот ужас словом «повеселился»? Я даже не помню, как добрался домой.

– Аспирант рассказал чего‑нибудь интересного?

– Нет.

– Что значит, «нет»?

– Это то же самое, что «да» только наоборот.

– Вообще ничего не сказал?

– Не знаю. Может, чего и сказал. Только я был не очень трезв и не запомнил. По крайней мере, письменного признания, насчет того, что залез в собственный музей и отрубил там какому‑то чилийцу в спортивном костюме голову, он мне не оставил. Как отчитываться майору, ума не приложу.

– Холодный компресс к своему уму приложи. Может, появятся какие‑нибудь соображения. С чего ты вообще взял, что аспирантик имеет отношение к убийству?

– Я не взял. Просто я разрабатываю все версии. Как учил наш непосредственный начальник, товарищ майор.

Он еще раз подвинул локтем картонную коробку и вздохнул:

– Если бы этот парень сам во всем бы признался, было бы здорово. Приезжает майор, а у нас, – хоп! Дело уже раскрыто!

– Во сколько он приедет?

– Понятия не имею. Но звонил уже с самого утра. Результатов требует.

– Орал?

– Анал. Блин! Что он все‑таки за человек? Только и знает, что всем окружающим мозг выносить. И убери ты свою коробку!

– Это не моя коробка. Чего ты разорался?

– А чего она мне под руку‑то все лезет?!

– Не стоит так нервничать. Ну, стоит коробка. Забыл кто‑то.

– Это не твоя? Я думал твоя. Выкини ты ее тогда. Чего она тут стоит?

Стогов покосился на коробку. Действительно, с чего бы это на скамейке стоять такой большой и вроде бы бесхозной коробке? Когда утром он садился на скамейку, стояла тут эта коробка или нет? Он пытался вспомнить, но не мог.

Стогов поднялся со скамейки и посмотрел на Осипова. Тот был помят, небрит и выглядел жалко. А стоявшая рядом с ним коробка была большой, почти новой и не понятно, откуда взялась. Стогов аккуратно двумя пальцами приоткрыл крышку. После этого другой рукой наклонил коробку к себе.

Внутри, неудобно завалившись на бок, лежала отрезанная человеческая голова.

Майор и сопровождавшая его фифочка в офицерской форме подъехали на место к полудню. Звук их шагов далеко разносился по пустым залам Кунсткамеры. Цок‑цок‑цок, – печатала шаг женщина‑офицер, кланг‑кланг‑кланг – вышагивал майор. Обувь у обоих была начищена до блеска. Прямая осанка, ни единой погрешности в одежде, подбородки решительно вперед. Встречавшиеся им по пути милиционеры смущенно опускали глаза и делали шаг в сторону.

Осипов ждал их во взломанном накануне зале. Спиной он облокачивался на чучело носорога с отломанным рогом. Безголовый труп увезли еще вчера, но в остальном тут постарались ничего не трогать. Обстановка производила впечатление полного хаоса. Мысли в голове Осипова тоже. Думал он о том, что по пути нужно было купить жевательной резинки, а он, дурак, не купил.

Стогова капитан попросил быть рядом и подстраховать, если что. Хотя про себя отлично понимал: какая тут к едрене‑фене подстраховка? Майор его просто уничтожит. И будет, в общем‑то, прав.

Майор зашел в зал, и сразу стало как‑то меньше воздуха. Он не торопясь осмотрел разбросанные по полу предметы. Потом нашел на полу опрокинутый стул, поставил его в самом центре помещения и сел. Молчаливая офицерша пристроилась у него за правым плечом.

– Доложите о ходе расследования.

Осипов попытался сообразить, с чего бы лучше начать. С первого раза сообразить не удалось и он просто громко сглотнул.

– Короче… Вчера ночью… приблизительно в три часа… через вот это окно…

– Где рапорт?

Осипов сглотнул еще раз.

– Я не успел составить. Но буквально через двадцать минут…

– Протокол осмотра места происшествия?

– Тоже не готов. Но через минут… двадцать… вернее сорок.

– Результаты экспертизы?

– Какой экспертизы?

– Вы заказывали результаты экспертизы?

– Нет. А нужно было?

– Хорошо. Свидетели опрошены?

– А тут нет свидетелей.

– Ни одного? Жителей окрестных домов опросили?

– Это же Кунсткамера. Тут нет окрестных домов.

Майор повернул голову к женщине‑офицеру. Вслух произносить фразу «Ну, что я вам говорил?», ему не понадобилось. Все, в общем‑то, и так было очевидно.

– Какие вообще мероприятия проведены?

Осипов радостно заулыбался:

– Сегодня утром мною… и вот, сотрудником нашего отдела Стоговым… была обнаружена отрезанная человеческая голова. В садике.

– И что?

– Как раз перед тем, как вы приехали, мы собирались съездить в морг приставить ее к телу.

– Зачем?

– Ну, как? Есть отдельно голова, и есть тело. Мы хотели посмотреть, являются ли они частью одного, так сказать организма.

Все это время Стогов просто стоял у окна и глядел наружу. Дождь, ударяясь о стекло, выстукивал странный ритм. Некоторое время Стогов прислушивался, но опознать мелодию так и не смог. Курить хотелось просто ужасно.

Майор переговорил со своей строгой спутницей. Диалог вышел долгим. Потом та, наконец, кивнула:

– Полностью согласна. Где я могу сесть, заполнить бумаги?

Майор посмотрел, как она выходит из комнаты, плюхнулся обратно на стул и улыбнулся улыбкой абсолютно счастливого человека.

– Все, умник. Считай, что ты уволен.

Капитан встрепенулся:

– Я?

– При чем тут ты? Ты иди, заполняй бумаги. Я о гуманитарии.

Стогов не торопясь, к нему повернулся. У него был ужасно усталый вид. Хотя может быть дело просто в освещении: через давно немытые стекла внутрь помещения попадало слишком мало света.

– Уволен? Тогда я схожу на улицу. Выкурю на прощание сигарету.

К двери он шагал аккуратно, стараясь не наступать на разбросанные по полу экспонаты. Сделать это было не просто: бумаги ровным слоем покрывали весь пол. Выброшенные из стеллажей допотопные ведомости, бланки хранения, обрывки рукописей, личные бумаги умершего хранителя, какие‑то письма и старые фото. Выходя из зала, Стогов подумал, что возможно где‑то среди этих фотографий может быть и карточка с его лицом многолетней давности. Может быть, на этой карточке он даже улыбается. Но пытаться разглядеть ее под ногами он не стал. Просто вышел из зала и аккуратно закрыл за собой дверь.

Стоять на улице было холодно. Этот день неплохо начинался, много чего обещал. Утром кое‑где в облаках виднелись просветы, и дождь казался вроде бы не таким беспросветным, как накануне. Вот только к концу этого дня он, похоже, останется совсем без работы. Плохой, низкооплачиваемой, нелюбимой, но работы. В конце концов, он успел к ней привыкнуть.

Он докурил сигарету, раздавил ее крошечный трупик подошвой и тут же прикурил следующую. Впрочем, ладно. По небу ползли облака, планета понемногу вращалась вокруг оси, а жизнь продолжалась. Он поднял глаза: даже вчерашние ханурики снова выползли из нор и заняли место на мокрых скамейках. Им день обещал еще меньше, чем ему.

За спиной хлопнула дверь. Осипов негромко попросил зажигалку.

– Похоже, ты крепко его достал.

– Похоже.

– Хорошую работу сейчас найти ох, как не просто.

– Это у вас тут что ли хорошая?

– А чего? Соцпакет. Отпуск тридцать рабочих дней.

– У меня вся жизнь отпуск.

– Куда пойдешь‑то?

– Не знаю. Может, вернусь работать в музей. Попрошу себе маленькую должность. Например, охранять чучело носорога с отломанным рогом.

Капитан промолчал. Для него лично все обернулось не так и плохо. В конце концов, со службы могли попереть не Стогова, которому на все на свете плевать, а лично его, капитана Осипова. Это было бы намного хуже. Поэтому теперь он просто стоял рядом, молчал, ежился от холода и выпускал дым через зубы.

Майор и проверяющая из Управления спустились к ним во двор не скоро, минут через двадцать. Но все‑таки спустились. Женщина‑офицер подошла поближе, посмотрела Стогову прямо в лицо и проговорила:

– Я составила рапорт о работе вашего отдела. По результатам этого рапорта я стану рекомендовать руководству освободить вас от занимаемой должности. Как не приносящего пользы.

– Это верно.

– Что верно?

– Пользы от меня и вправду не много. Я же не корова. Это она дает людям масло, творог и один раз в жизни говядину. А я не могу.

– Прекратите паясничать. Ваша работа расследовать преступления.

– Нет. Это работа товарища майора. А мое дело – консультировать его по вопросам, в которых товарищ майор слаб. Потому что таких вопросов много. Правда, товарищ майор?

Она даже не попробовала разозлиться. Все так же равнодушно пожала плечами:

– Что ж вы не выдали свою консультацию в данном случае?

– Он меня не спрашивал.

– Вы хотите сказать, что если бы майор вас спросил, вы указали бы ему на лиц, ограбивших Кунсткамеру?

– Конечно.

– И кто же это?

– А вот пусть майор спросит. Спросите меня, майор! Я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне. Но вот в чем дело: без меня раскрывать преступления у вашего отдела что‑то не выходит, а? Можно, конечно, долго лупить подозреваемых телефонным справочником по голове и завести себе по стукачу в каждом дворе страны. Но там, где нужно думать, у вас, майор, начинаются проблемы, не так ли? Делать умозаключения, анализировать факты, – ничему этому в вашей школе прапорщиков не учат. И поэтому вам нужны такие люди, как я. Без таких, как я, ничего‑то у вас не получается. Просто вы не хотите в этом признаться.

Если бы они были вдвоем, майор ударил бы его. Но в присутствии генеральской адьютантши об этом нечего было и мечтать. Прикусив губу почти до крови, он помолчал до тех пор, пока не убедился, что голос не будет дрожать, а потом все‑таки спросил:

– Хорошо. Я попрошу. Скажи мне, кто ночью влез в музей?

– О! Оно разговаривает! Вы просите меня о помощи?

– Да, прошу.

– Тогда отчего не помочь? Преступление совершили вот они. Хотя я думаю, это нельзя назвать преступлением.

– Кто «они»?

Стогов сделал пару шагов к скамейке, на которой сидели ханурики, и положил одному из них руку на плечо:

– Вот эти милые ребята. Скажите, джентльмены, кому из вас первому пришла в голову мысль, что рог носорога проще всего добыть именно в Кунсткамере?

Мужчины замолчали и разом повернули головы в их сторону. У того, на плечо которому Стогов положил руку, была особенно распухшая физиономия, а слева на виске небольшое родимое пятно. Будто кто‑то слегка мазнул его кистью, вымазанной фиолетовой краской.

19 сентября.

16 часов 54 минуты.

Комната для допросов

– О том, что у Валерыча проблемы с женой весь микрорайон знал. У него даже кличка была «Импотент». Причем, он не обижался. Мы, как ни соберемся, – только на этот счет и хихикали. Ну, а чего не посмеяться? Жена у него молодая, симпатичная. А в постели не клеится. В тот вечер кто‑то ему сказал, что мол, читал в газете: лучшее средство от импотенции – рог носорога. Типа, негры такие неутомимые, потому что каждый вечер пьют бульончик из рога и только после этого к жене. Ну, и Валерыч завелся. Надо влезть в музей и отломать тамошнему носорогу рог. Сперва все над ним только смеялись, а потом алкоголь в голову ударил, и решили парню помочь. Это же, понимаете, даже не кража. Кокнули форточку, влезли и сразу ушли. Ничего ценного брать мы не собирались.

– Но дело обернулось трупом.

– Случайно вышло. Там темно, не видно ни фига, мы все пьяные. Кто мог знать, что в темноте Валерыч влетит в стеллаж с холодным оружием? Да так удачно, что голову ему падающей секирой, как на скотобойне срезало. Она аж в соседний зал укатилась.

– Вы утверждаете, что это была случайность?

– А вы думаете, что кто‑то из нас является мастером боя на самурайских мечах?

– Хорошо. Что было дальше?

– Я посветил зажигалкой и мы в момент протрезвели. Сперва решили просто сбежать. Потом кто‑то сообразил, что голову лучше забрать с собой. А когда мы уже вылезли, кто‑то другой сообразил, что забирать голову ни в коем случае не следовало.

– И вы просто бросили ее в картонной коробке на улице?

– Вы не подумайте, что мы звери. Просто куда ее девать, эту голову? Не домой же среди ночи нести? До утра решили оставить на скамейке, а потом, типа, будет видно. Решили, что утром снова соберемся и придумаем, как вернуть ее на место. Да только этот ваш сотрудник, быстрее нас все сообразил. Расскажи, как ты догадался?

Задержанный с интересом смотрел на Стогова. Похоже, ему и вправду было интересно. Женщина‑офицер тоже повернулась:

– А действительно, как?

Тот лишь пожал плечами:

– Да вы бы тоже догадались. Если бы просто посидели и хоть недолго подумали. Вчера вечером я заехал в отдел, просмотрел сводки о пропавших за последние сутки. В этом районе зарегистрировано всего одно заявление о пропаже человека. Утром я заехал к участковому и он рассказал, что пропавший – местный выпивоха с дерзкой кличкой «Импотент». По моей просьбе участковый навел об этом парне справки и выяснил, что последние дни тот был одержим идеей отыскать от своего недуга какое‑то чудодейственное лекарство. Ну, а связать чудо‑лекарство и отломанный рог носорога, это уже дважды два.

Задержанный злоумышленник растянул губы в улыбке:

– Да‑а, участковый у нас зверь. Может, снимете уже с меня эти браслеты?

Минут через сорок конвойный увел задержанного. После этого все тем же бесстрастным голосом робота женщина‑офицер сообщила присутствующим, что считает осуществляемую ею проверку оконченной. По результатам проверки ею будет составлен новый рапорт. В котором она объективно отразит весь ход расследования.

На майора никто из присутствующих старался не смотреть. Сам он на их месте тоже не стал бы смотреть в свою сторону.

Сложив бумаги, она поднялась, одернула мундир и вышла из комнаты для допросов:

– Всего доброго.

Майор посидел молча, а потом тоже вышел. Он прощаться ни с кем не стал. Стогов и капитан остались вдвоем.

– Когда‑нибудь он тебя просто убьет.

– Но это будет не сегодня.

– Куда пойдем?

– Денег осталось от силы граммов на двести.

– Пойдем. Сегодня угощаю я. А ты за это расскажешь мне что такое «Орден госпитальеров».

– Ага. Расскажу. А потом вымою во всем отделении пол. Не слишком ли много ты хочешь за ту гадость, которой обычно меня угощаешь?

Они встали, вышли из помещения и заперли за собой дверь. Весь остаток того вечера у Стогова было неприятное ощущение: знаете, как будто ты забыл что‑то очень важное. Не сделал то, что просто обязан был сделать. Иногда ему казалось, будто вот оно… сейчас он ухватит воспоминание за хвост… но в тот вечер он так его и не ухватил.

О том, что это было, он вспомнит лишь полтора месяца спустя. При совсем других обстоятельствах. И поразится тому, как мог не заметить того, что буквально само бросалось в глаза. Потому что если бы увидел сразу, то данная история пошла бы совсем по иному пути. Но в этот момент ничего этого он еще не знал. Вместе с Осиповым он просто вышел на улицу, натянул на голову капюшон куртки… дальше в тот вечер все было, как обычно.