Западный ветер

Муми‑тролль и малышка Мю лежали на животах, грелись на солнце и смотрели в чащу низкоствольника. Лес был невысокий и запутанный; там росли низенькие недобрые ели и совсем маленькие карликовые березки, которым пришлось всю свою жизнь сражаться с бурями. Теперь они тесно прижимались друг к другу, чтобы защитить одна другую; вершины их перестали расти, но ветки крепко вцепились в землю там, где добрались до нее.

– Подумать только, и как только они смеют быть такими злюками! – восхищенно сказала малышка Мю.

Муми‑тролль заглянул под плотную завесу борющихся деревьев, туда, где стволы изгибались и вились, как змеи. По земле стелился ковер из ползущих еловых веток и бурой хвои, а над ним он видел пещеры и гроты, сотканные из тьмы.

– Посмотри, – сказал он. – Эта ель держит в объятиях маленькую березку, чтобы спасти ее.

– Это ты так думаешь, – мрачно сказала Мю. – А я думаю, ель просто крепко держит ее и не выпускает. Этот лес как раз такой – он крепко держит и не выпускает… Меня не удивит, если там, в лесной чаще, кого‑то держат вот так!

Она обвила рукой затылок Муми‑тролля и зажмурилась.

– Отстань! – закричал, вырываясь, Муми‑тролль. – Думаешь, это правда? Думаешь, там, в лесной чаще, кто‑то есть?..

– Ты ведь считаешь, что ты за все в ответе, – презрительно сказала Мю.

– Конечно нет! – воскликнул Муми‑тролль. – Я ведь просто сразу вижу, что этот кто‑то там сидит!.. И никогда не знаю, говорят ли со мной серьезно или шутят. Ты это серьезно? Там кто‑то есть?

Малышка Мю засмеялась и встала.

– Не будь дураком! – сказала она. – Пока! Привет! Сбегаю‑ка я на мыс и погляжу на Растеряху. Он меня очень интересует.

Когда Мю исчезла, Муми‑тролль подполз ближе к лесу и стал глядеть на него, не спуская глаз. Сердце его колотилось. Море спокойно шумело, а солнце грело спину.

«Ясно, что там никого нет, – сердито думал Муми‑тролль. – Она это придумала. Я ведь знаю, что она всегда придумывает разные страсти и заставляет меня в них верить. В следующий раз придумаю я! Ха! „Не будь дураком!“ Воображала! И как бы мимоходом…

Этот лес не опасный, он – испуганный. Каждое дерево отклоняется, словно пытаясь вырвать свои корни и удрать. Сразу видно».

И по‑прежнему раздосадованный Муми‑тролль полез прямо в низкоствольник.

Солнечный свет исчез, стало холодно. Ветки царапали ему уши, а еловые иголки кололись, гнилые сучья хрустели под его лапами; в лесу пахло погребом и мертвыми растениями. И было тихо, совсем тихо, шум моря исчез. Муми‑троллю казалось, будто он слышит, как кто‑то дышит в лесной чаще. Охваченный паникой, он вдруг ощутил вкус чернил, ему почудилось, будто он заперт среди ветвей и они крепко держат его. Ему хотелось лишь одного: снова очутиться на солнце, быстро, сейчас же… Но он подумал: «Нет! Если я теперь вернусь, я никогда больше не рискну войти в чащу. Я прохожу там, снаружи, всю свою жизнь, буду смотреть на лес и думать: „Я не смею“. Малышка Мю испугала меня. Я пойду к ней и скажу: „Кстати, в этом низкоствольнике вообще никого нет. Я посмотрел. Ты обманываешь!“»

Муми‑тролль фыркнул и пополз дальше среди робких, не уверенных в себе деревьев. Порой раздавался треск, и какой‑нибудь ствол обрушивался в мягкую, цвета бурого бархата кашу гнили. Земля была мягкая и гладкая, как шелк, покрытая миллионами мертвых хвоинок.

Пока Муми‑тролль заползал все дальше и дальше в чащу низкоствольника, у него мало‑помалу исчезало чувство, что он заперт. Он был защищен и скрыт в прохладной темноте – маленький зверек, который прятался и хотел, чтобы его оставили в покое. Вдруг он снова услышал море, увидел теплый, ослепивший его свет солнца. Муми‑тролль выполз на полянку посреди лесной чащи.

Полянка была совсем маленькая, примерно такая, как две поставленные рядом кровати. В чаще было тепло, над цветами жужжали пчелы, а вокруг стоял на страже дремучий лес. Над полянкой колыхались листья берез – воздушная зеленая крыша, сквозь которую просвечивало небо. Здесь все было совершенным. Он нашел тут совершенство и абсолютную законченность. Никто, кроме него, здесь прежде не бывал. Все это принадлежало ему.

Он осторожно сел в траву и зажмурился. Надежное убежище – вот его главнейшая мечта, он всегда искал его и уже находил много раз. Но никогда еще не попадалось такого прекрасного, как это. Оно было тайным, скрытым от чужого взора. Только птицы его видели. Земля была теплой, и опасность защищала его со всех сторон. Он вздохнул.

И тут вдруг кто‑то укусил Муми‑тролля за хвост, его обожгло, точно огнем. Он просто подлетел на месте и мгновенно понял, в чем дело. Кусачие муравьи. Маленькие мстительные ядовитые муравьи так и кишели в траве, набегая со всех сторон, – вот еще один куснул его за лапу.

Муми‑тролль немедленно ретировался, его глаза горели от разочарования, он был ужасно задет и оскорблен. Конечно, муравьи жили тут до него. Но если живешь в земле, все равно ведь не видишь, что делается наверху. Муравей не имеет ни малейшего представления о птицах или о тучах и обо всем остальном, что важно и прекрасно – позволим себе сказать – для Муми‑тролля.

Есть разного рода справедливость. Согласно справедливости, которая, возможно, более сложна, но абсолютно правильна, полянка принадлежит ему, а не муравьям. Только бы дать им это понять! Ведь они с таким же успехом могли бы жить где‑нибудь в другом месте. Чуть подальше, всего на несколько метров. Как бы им это объяснить? В худшем случае, может быть, удастся провести пограничную линию и поделить сферы влияния.

Но вот они уже снова здесь, они окружили его и двинулись в атаку. Муми‑тролль бежал. Он постыдно бежал из этого рая, но был полон безумной решимости вернуться обратно. Эта полянка ждала его всю его жизнь, а может, многие сотни лет! Она принадлежит ему, потому что нравится ему больше, чем кому‑либо другому. Если бы даже целый миллион муравьев любил ее одновременно, они не испытывали бы таких сильных чувств, как он. Так он считал.

– Слышишь, папа? – спросил Муми‑тролль.

Но папа вообще ничего не слышал, потому что в этот миг ему как раз удалось по‑настоящему схватиться за большую каменную глыбу, и она с шумом и грохотом скатилась с горы, высекла две искры и оставила после себя слабый одурманивающий запах пороха. Теперь камень лежал на дне, точно там, где ему и надо было лежать. Просто чудесно скатывать огромные камни, напрягаться от ушей до кончика хвоста, чувствовать, как они движутся – медленно‑медленно, чуть быстрее, а потом эти колоссы с оглушительным плеском съезжают в море. А ты стоишь и смотришь, дрожа от напряжения и гордости.

– Папа! – позвал Муми‑тролль.

Папа обернулся и помахал сыну рукой.

– Он там, там! – закричал он. – Здесь будет причал, волнолом, понимаешь?

Он ринулся в море и, тяжело дыша и глубоко опустив мордочку в воду, покатил по дну еще более крупный камень. Катить и поднимать камень под водой было гораздо легче, и папа удивлялся, почему это. Но ведь главное то, что при этом чувствуешь себя жутко сильным…

– Хочу спросить тебя кое о чем! – заорал Муми‑тролль. – Об ядовитых муравьях. Это очень важно!

Папа поднял мокрую мордочку и прислушался.

– Об ядовитых муравьях! – повторил Муми‑тролль. – Ты не знаешь, можно ли с ними разговаривать? Думаешь, они поймут, если им сделать небольшое предложение? Вернее, прочитать его?

– Ядовитые муравьи? – удивленно спросил папа. – Нет, они, наверное, ничего не понимают. Мне теперь надо найти трехгранный камень, который войдет между этими двумя. Волнолом должен быть крепким, его должен строить тот, кто знает море… – Папа побрел вброд дальше, снова опустив мордочку в воду.

Муми‑тролль двинулся правее по берегу и остановился посмотреть на маму, копошившуюся в саду.

Излучая счастливую сосредоточенность, она раскладывала повсюду водоросли; ее лапы и передник были совершенно бурыми.

Муми‑тролль подошел ближе и сказал:

– Мама! Что делать, если намечтаешь себе ужасно уютное и красивое местечко, потом на самом деле найдешь такое и превратишь в свое собственное и вдруг обнаружишь, что там живет множество других существ, которые не желают никуда переезжать. Имеют они право оставаться там, хотя даже не понимают, как прекрасно это местечко?!

– Думаю, что имеют, – сказала мама и села на водоросли.

– Ну а если им будет так же хорошо, к примеру, в куче мусора? – воскликнул сын.

– Тогда, видимо, нужно обсудить с ними этот вопрос, – решила мама. – И может, помочь им туда перебраться. Очень хлопотно переезжать, когда долго проживешь на одном месте.

– Чепуха! – недовольно фыркнул Муми‑тролль. – А где же Мю?

– Она у маяка, сооружает что‑то вроде лифта, – ответила мама.

Малышка Мю с опасностью для жизни висела поперек окна, выходящего на север. Она накрепко забивала в подоконник какой‑то блок. На полу валялось множество серых с виду предметов неопределенного назначения, а люк на крышу был открыт.

– Как ты думаешь, что скажет папа? – спросил Муми‑тролль. – Никто не смеет туда подниматься! Это его собственный маяк.

– Наверху есть его собственная личная каморка, – небрежно сказала Мю. – Очень уютная маленькая каморка, где можно придумывать то одно, то другое. Подай‑ка мне этот гвоздь. Хватит с меня карабкаться вверх по лестнице всякий раз, когда надо есть; я сооружаю лифт. Вы будете поднимать меня в корзинке или же спускать мне вниз еду. Это было бы еще лучше.

«Как она себя ведет! – подумал Муми‑тролль. – Всегда делает все, что ей хочется… и никто ей не возражает. А она все делает по‑своему». И тут же между прочим добавил:

– В этом лесу никого нет. Вообще никого. Может, лишь немного муравьев.

– Вот как! – произнесла Мю. – Ну, так я и думала.

Вопрос был закрыт. Она вбила громадный гвоздь до самой шляпки и засвистела сквозь зубы.

– Ты должна убрать всю эту грязь до папиного прихода! – кричал ей Муми‑тролль между ударами молотка, понимая, что его слова не производят на нее ни малейшего впечатления.

Он, как пришибленный, рылся в кучах старой бумаги, консервных банок, порванных сетей, шерстяных вещей и обрывков тюленьих шкур и вдруг нашел настенный календарь. Большой настенный календарь с удивительно красивой картинкой. На ней была изображена Морская лошадка, скакавшая по волнам при лунном свете. Луна окунула свою ногу в ночное море, а у Морской лошадки длинная золотая грива и блеклые бездонные глаза. Надо же так красиво нарисовать! Муми‑тролль поставил картинку на комод и долго рассматривал ее.

– Календарю этому пять лет, – сказала Мю, спрыгнув на пол. – Сейчас дни совсем другие, и вообще кто‑то давным‑давно вырвал листки. Держи веревку, а я спущусь вниз и проверю, работает ли подъемная корзинка.

– Подожди немного! – сказал Муми‑тролль. – Я хотел кое о чем тебя спросить.

Ты не знаешь, что надо сделать, чтобы ядовитые муравьи перебрались в другое место?

– Истребить их, ясное дело, – непреклонно заявила малышка Мю.

– Нет, нет! – воскликнул Муми‑тролль. – Я сказал: «чтобы перебрались»!

Мю взглянула на него.

– Через час! – сказала она. – Та‑ак. Ты нашел в здешнем лесу место, которое тебе нравится. И там полным‑полно кусачих муравьев. Что я получу, если избавлю тебя от них?

Он почувствовал, что мордочка его покраснела.

– Это я тебе устрою, – спокойно пообещала малышка Мю. – Через несколько дней можешь пойти туда и посмотреть. А за это будешь поднимать и опускать мой лифт. Ну, я помчалась!

Муми‑тролль остался, чувствуя себя несчастным. Он выболтал тайну. Потайное убежище стало теперь самым обыкновенным местом. Быстро взглянув на настенный календарь, он встретил взгляд Морской лошадки. «Мы одного племени, – пылко подумал Муми‑тролль. – Мы понимаем друг друга. Нас интересует только прекрасное. Я получу свою полянку, а остальное не имеет ни малейшего значения. Но именно сейчас я совсем не желаю думать про полянку».

Тут Мю дернула внизу за леску.

– Подними меня! И смотри, не выпускай леску из рук. Подумай о своих кусачих муравьях!

Лифт работал великолепно. Да по правде говоря, ничего другого она и не ожидала.

Усталый, но веселый папа пересекал вересковую пустошь. Естественно, голову его сверлила мысль, что он будет вынужден снова зажечь маяк, однако до сумерек оставалось еще много времени. А он ведь скатывал большие камни, ужас какие громадные камни. Всякий раз, когда один из них падал в воду, мама Муми‑тролля высовывала мордочку из садика и смотрела. Папа решил пройтись по восточному мысу. С подветренной стороны медленно проплыл мимо в лодке Рыбак с удочкой на штевне. Папе никогда не доводилось слышать, чтобы рыба клевала на удочку в такую позднюю пору года. На удочку нужно ловить рыбу в июле. Но это ведь необычный Рыбак. Может, ему просто нравится сидеть на веслах и быть наедине с самим собой. Папа поднял лапу, чтобы помахать Рыбаку, но тут же опустил – все равно ответа не получишь.

Он влез на гору и пошел против ветра. Здесь скалы выстроились в виде больших дуг и напоминали позвоночники огромных животных, что бок о бок странствовали навстречу морю. Папа подошел почти к самому провалу, прежде чем увидел озеро. Глубоко внизу лежала спокойная темная почти овальная водная поверхность. Словно гигантское око. Папа пришел в совершеннейший восторг. Настоящее озеро, Черное Око, одно из самых таинственных мест, какие только есть на свете! Время от времени на берег мыса накатывала небольшая волна. Она перекатывалась через порог и ненадолго взбаламучивала водное зеркало. А потом Око снова становилось спокойным и, черное, блестящее, неотрывно глядело в небо.

«Оно глубокое, это Око, – думал папа. – О, здесь, должно быть, очень глубоко. Мой остров – словно целый мир, здесь есть все, что угодно, и остров как раз в меру велик! Нет, как я счастлив – у меня такое чувство, будто я держу весь мир в своей лапе!»

Папа быстро отправился к маяку, ему хотелось как можно раньше продемонстрировать Черное Око, прежде чем озерцо найдет кто‑нибудь другой.

– Как жаль, что в озере не дождевая вода, – сказала мама.

– Нет, нет, его сотворило море! – Папа хлопнул лапами. – Гигантские бури набросились на остров, наполнили Черное Око и нагромоздили вокруг камни, пока тут не образовалась пугающая глубина!

– Может, там водится рыба? – спросил Муми‑тролль.

– Весьма вероятно, – ответил папа, – если там и водится несколько рыб, то просто огромные. Представь себе гигантскую щуку, плавающую там сотню лет и становящуюся все жирнее и злее!

– Ну и дела, – сказала малышка Мю, которая просто пришла в восторг. – Может, я кину туда леску и проверю?

– Малышам нечего тут делать, – решительно заявил папа. – Каждое Черное Око только для пап. Не подходите слишком близко к краю. Я собираюсь сделать множество точнейших изысканий. Но не сейчас. Сейчас мне надо думать о причале и о коптильной печи для угрей и щук, которые весят больше семи килограмм. Мне надо поставить несколько колышков для сетей и подготовить садок для рыбы, пока не пошел дождь…

– И какой‑нибудь водосток с крыши. Через несколько дней у нас уже не будет питьевой воды.

– Только не беспокойся, – покровительственно заметил папа. – Все образуется. Я все устрою, только подождите немного.

Семейство отправилось назад к маяку, а папа и на обратном пути не переставал болтать о гигантской щуке. Проносившийся мимо них ветер ласково гладил вересковую пустошь, а заходящее солнце окрашивало остров в теплые золотистые тона. А в глубокой тени среди гор лежало Черное Око.

Мама прибрала после малышки Мю и закрыла люк на потолке. Как только папа вошел в башню, он увидел на стене календарь.

– Это как раз то, что мне нужно, – сказал он. – Где вы нашли его? Если я собираюсь навести маломальский порядок на этом острове, я должен знать, какой сегодня день. Сегодня вторник, это я знаю.

Папа взял фломастер и нарисовал на самом верху, на полях, круг. Это означало Прибытие. Затем отметил двумя крестиками понедельник и вторник.

– Вы когда‑нибудь видели Морскую лошадку? – спросил Муми‑тролль. – Она такая же красивая, как на картинке?

– Вполне возможно, – ответила мама. – Не знаю. Но вообще‑то говорят, будто те, кто рисует картинки, обычно сильно преувеличивают.

Муми‑тролль задумчиво кивнул головой. Жалко, что нельзя увидеть, есть ли у маленькой лошадки серебряные подковки на ногах или нет.

Вся комната была озарена лучами заходящего солнца, через час она станет багрово‑красной. Папой овладело какое‑то странное чувство. Именно сейчас ему надо бы пойти и зажечь маяк. Но если он полезет на стремянку, другие, естественно, будут знать, чем он там занимается. А когда он спустится, они будут знать, что он не смог зажечь маяк. Почему они не могут уйти из башни, пока не настанут сумерки, и не дадут ему спокойно попытаться зажечь маяк? Иногда в семейной жизни бывает такое, что папе совершенно не по душе. Но они не все сознают. К тому же они так долго были вместе с ним.

Папа сделал то, что обычно делают в невеселые минуты. Он пошел и встал у окна, повернувшись ко всем спиной.

Сеть лежала на подоконнике. Конечно же, он совершенно забыл поставить сети. А это важно, очень важно. Папа почувствовал большое облегчение. Он повернулся и сказал:

– Сегодня ночью мы поставим сети. Они всегда должны быть в море до захода солнца. Собственно говоря, теперь, когда мы живем на острове, мы должны ставить сети каждый вечер.

И Муми‑тролль с папой пошли на веслах ставить сети.

– Мы поставим их полукругом с восточного мыса, – сказал папа. – Западный принадлежит Рыбаку. Нельзя ловить рыбу у него под носом, так не поступают. А теперь греби медленней, пока я слежу за дном.

Здесь вода очень осторожно углублялась изогнутыми террасами песка, спускавшимися вниз в море, словно широкая величественная лестница. Муми‑тролль греб к мысу сквозь заросли водорослей, которые становились все темнее и темнее.

– Стой! – закричал папа. – Немного назад! Здесь прекрасное дно. Мы забросим сеть наискосок к скалистым островкам. Медленней!

Он бросил поплавок с белым вымпелом и опустил сеть в море. Она заскользила туда ровно и медленно, сверкая на солнце водяными каплями на каждой ячейке; пробки, на миг застыв на поверхности, опускались за нею, словно жемчужное ожерелье. Ставить сеть доставляет огромное удовлетворение: работа мужская и спокойная – то, что делаешь для семьи.

Когда все три невода оказались в воде, папа трижды плюнул на поплавок и отпустил снасть. Задрав кверху хвост, она исчезла под водой в глубине. Папа сел на банку на корме. Стоял мирный вечер, краски только‑только начали блекнуть и гаснуть в сумерках, и лишь над чащей низкоствольника, посредине, небо было совершенно багровым. В обоюдном молчании вытащили они лодку на берег и побрели домой по острову.

Стоило им подойти к осиннику, как над водой разнесся слабый жалобный звук. Муми‑тролль остановился.

– Я слышал такой звук еще вчера, – сказал папа. – Наверно, какая‑нибудь птица.

Муми‑тролль взглянул на море.

– Кто‑то сидит на той шхере, – сказал он.

– Это навигационный знак, – возразил папа и пошел дальше.

«Утром никакого навигационного знака не было, – подумал Муми‑тролль. – Вообще ничего не было». На миг он застыл в ожидании.

И тут этот кто‑то зашевелился. Кто‑то очень, очень медленно скользнул по высокому краю шхеры и исчез. Это не был Рыбак, тот ведь низкорослый и тщедушный. Это кто‑то другой или что‑то совсем другое.

Отряхнувшись, Муми‑тролль отправился домой. Не нужно никому ничего говорить, прежде чем не будет полной уверенности. А вообще Муми‑тролль надеялся, что он никогда не узнает, кто сидит и воет по вечерам.

Проснувшись ночью, Муми‑тролль долго лежал, боясь пошевелиться, и прислушивался. Кто‑то звал его. Но он не был в этом уверен, может, ему это только приснилось. Ночь была такой же спокойной, как и вечер, и бело‑голубой свет озарял ее, растущий серп месяца застыл прямо над островом.

Муми‑тролль поднялся как можно тише, чтобы не разбудить папу и маму, подошел к окну, осторожно открыл его и выглянул. И тут он услышал, как слабо бьются волны о берег, как кричит вдалеке птица, как плавают в море пустынные и темные скалистые островки. Остров лежал, овеянный абсолютным покоем.

Нет, что‑то происходило внизу, на песчаном берегу. Отдаленный топот быстрых ног, всплеск воды – там явно что‑то происходило. Муми‑тролля охватило какое‑то странное напряжение. Берег принадлежал только ему, и никому другому. Ему необходимо пойти туда. Он чувствовал это всеми фибрами своей души, все происходившее было важно, ему необходимо было выйти в ночь и увидеть то, что происходит на песчаном берегу. Кто‑то позвал его, и ему бояться нечего.

Уже у самых дверей он вспомнил про лестницу и заколебался. Винтовая лестница ночью – мысль об этом была просто ужасна. Днем он бегал по ней, не успевая подумать об этом. Муми‑тролль вернулся обратно и взял штормовой фонарь, стоявший на обеденном столе. Спички он нашел на конфорке плиты.

Теперь дверь за ним захлопнулась, и башня зияла под его ногами, как глубокий, головокружительной глубины колодец. Он не видел его, но знал, что он есть. Пламя в штормовом фонаре заколыхалось и поднялось, теперь фонарь горел спокойно. Надев на лампу стекло, он осмелился взглянуть на винтовую лестницу.

Свет вспугнул все тени, и, когда он поднял фонарь, они, проснувшись, начали реять вокруг него. Столько теней, столько самых разных фантастических фигур и образов металось вверх‑вниз в полой башне. Это было красиво. Лестница, извиваясь, спускалась вниз, все ниже, ниже и ниже, серая, хрупкая, словно скелет доисторического животного, и мрак встречал ее внизу, у дверей башни. Стоило Муми‑троллю сделать шаг, как тени взлетали ввысь и танцевали перед ним по стенам. Это было слишком красиво для того, чтобы напугать.

Так и спускался Муми‑тролль, шаг за шагом, крепко держа в руках штормовой фонарь, и фонарь помог ему добраться до самого подножия башни, покрытого илом. Тяжелая дверь, как обычно, скрипела; и вот он уже стоит на вершине горы, и остров принимает его в круг холодного и призрачного лунного света.

«До чего ж интересно жить, – думал Муми‑тролль. – Все может получиться наоборот – и ни от чего не зависеть. Лестница вдруг становится удивительной, да и полянка тоже чем‑то таким, о чем я и думать больше не желаю. Это все просто становится, а как, я и сам не знаю».

Затаив дыхание, он пустился в путь через вершину горы и вниз, на вересковую пустошь, через небольшую осиновую рощу. Осины стояли молча, ветра не было. Он замедлил шаг и прислушался. Песчаный берег был совершенно тих.

«Может, я их напугаю, – подумал Муми‑тролль и присел на корточки, чтобы погасить штормовой фонарь. – То, что бывает здесь ночью, наверняка очень пугливо. Остров, который оживает ночью, сам боится за себя».

Теперь, когда свет был погашен, остров тотчас приблизился к нему. Муми‑тролль чувствовал это, переходя от одного мыса к другому. Остров был неподвижен в лунном свете и очень‑очень близок. Муми‑тролль даже не боялся, он только прислушивался. Потом вернулся топающий звук шагов: кто‑то мчался по песку за ольшаником, бегал взад‑вперед, прыгая в воду, что‑то плескалось, и взлетала белая пена…

Это были они, две Морские лошадки, его Морские лошадки… теперь все ясно… Серебряную подковку он нашел в песке, стенной календарь принесло волной, в которую месяц окунул свой башмачок, а зов он услышал, когда спал. Муми‑тролль остановился среди зарослей ольхи и стал смотреть, как танцуют Морские лошадки.

Они бегали взад‑вперед по песку с гордо поднятыми головами и развевающимися гривами, хвосты летели за ними следом длинными сверкающими волнами. Они были неописуемо красивы, легки и знали об этом, они без конца беззастенчиво и явно кокетничали друг с другом, с самими собой, с островом и морем. Иногда они бросались наискосок в воду, поднимая ввысь фонтаны воды при лунном свете, целые лунные радуги, потом бежали обратно под собственными радугами и словно вторили им, выгибая шеи и спины. Казалось, они танцевали перед зеркалом.

Теперь они стояли спокойно, склоняясь головами друг к другу и явно думая о себе. Обе лошадки были облачены в серую непромокаемую бархатную шкуру, было видно, что бархат этот мягкий, теплый и даже цветной.

Пока Муми‑тролль рассматривал их, он вдруг понял, что тоже красив; он почувствовал себя легким, стремительным и высокомерным. Сбежав вниз на песок, он закричал:

– Какой яркий лунный свет! И как тепло! Можно летать!

Морские лошадки шарахнулись в сторону, поднялись на дыбы и помчались галопом. Они пронеслись мимо него, вытаращив глаза, с струящимися, словно вода, гривами. Их копытца барабанили тревогу. Однако же было ясно, что все это лишь игра. Муми‑тролль знал, что они играют в ужасный испуг и наслаждаются этой игрой, но не знал, нужно ли ему аплодировать им или успокаивать их. Он снова стал маленьким, толстым и неуклюжим, и в ту самую минуту, когда они пробегали мимо него в море, он закричал:

– Вы такие красивые! Вы такие красивые! Не убегайте от меня!

Вода высоко поднялась, последняя радуга опустилась в море, а берег опустел.

Муми‑тролль уселся на песок – он ждал. Он был уверен, что они вернутся обратно, они должны вернуться обратно, только бы у него хватило терпения ждать.

Ночь становилась все длиннее и длиннее, а луна опустилась в море.

Может, им понравится, если на берегу будет гореть свет, который снова приманит их на берег играть. Муми‑тролль зажег штормовой фонарь. Он поставил его перед собой в песок и стал неотрывно смотреть на темную воду. Через некоторое время он встал, поднял фонарь и начал медленно размахивать им взад‑вперед. Это был сигнал. Он попытался думать о чем‑то успокаивающем, он размахивал фонарем, он запасся терпением на все время, какое только понадобится.

На берегу похолодало, быть может, уже наступило утро. С моря повеяло стужей, у него начали мерзнуть лапки. Муми‑тролль содрогнулся и поднял глаза.

И тут он увидел: перед ним в воде сидела Морра.

Ее глаза следили за движениями штормового фонаря, она была совершенно тиха и молчалива. Он понимал, что она больше не приблизится к нему, он просто не желал ее знать. Муми‑тролль хотел убраться подальше от ее холода и неподвижности, далеко‑далеко от ее ужасающего одиночества. Но убежать он не мог. Он не мог, просто не мог.

Он по‑прежнему стоял, размахивая фонарем, но все медленнее и медленнее и наконец перестал. Никто из них не шевелился, и время тянулось так медленно. В конце концов Муми‑тролль, тоже очень медленно, начал пятиться. Морра по‑прежнему стояла на своем ледяном островке. Он же, не спуская с нее глаз, пятясь, поднимался на берег по песку среди зарослей ольхи. Потом погасил огонь.

Теперь было очень темно, луна зашла за островом. А быть может, ушла прочь, за скалистые островки в тень, – он не был в этом уверен.

Муми‑тролль направился обратно к маяку, отяжелевший от собственных мыслей. Теперь море было совершенно спокойно, но в самой глубине ольшаника шептались от страха листья. Навстречу ему от низкоствольника шел сильный запах керосина, запах, не имевший ничего общего ни с ночью, ни с островом.

«Об этом я подумаю завтра, – решил про себя Муми‑тролль. – Как раз сейчас в голове у меня ровным счетом ничего не помещается».