Стартовый ступор

БЖРК хотя и вышел из боя победителем, но пострадал изрядно. Броня отразила и удержала немало пуль, но некоторые всё же пробили обшивку. Особенно досталось первому и последнему вагону, здесь было особенно много вмятин и сквозных пробоин. Восемь бойцов охраны получили лёгкие ранения. Но пятый и шестой вагоны практически не пострадали. Из них не стреляли, поэтому и в них не направлялись ответные выстрелы. Десятки поверхностных вмятин, следы рикошетов – и только. Это было очень важно. Атомный поезд, которому не могла противостоять никакая сила, хоть поклёванный пулями и побитый осколками, был способен выполнить свою боевую задачу и дать сокрушительный отпор противнику в случае угрозы ядерного нападения. Или нанести упреждающий удар в тех же целях.

– Технической группе приступить к восстановлению пути! – скомандовал Ефимов. – Командирам подразделений обеспечить порядок и дисциплину в отсеках!

Белов осмотрелся вокруг ещё раз. Взорванные рельсы спереди и сзади показались ему руками, воздетыми к небу с мольбой о помощи. Что ж, этому гнусному и несовершенному миру действительно следовало молиться и раскаиваться в своих грехах. Но прощения, а тем более помощи он не получит. Больше того, нападение сократило последние часы жизни земного шара!

Он вернулся на своё место, сел за боевой пульт. Полковник был так же хмур и неразговорчив, как обычно, только причина этой хмурости и неразговорчивости существенно отличалась от прежней. Раньше плохое настроение и замкнутость являлись следствием подавленности и депрессии. Теперь же наоборот, Евгений Романович намеренно скрывал от окружающих распиравшие его чувства решимости и силы. Ему казалось, что стоит только оторвать взгляд от монитора, как подчинённые офицеры по блеску глаз непременно догадаются, что на уме у командира пуска.

Разнообразных вариантов поведения у него не было. Возвращаться в комнату, где под кроватью лежит мёртвая жена, он просто не мог. И в Кротово не мог возвращаться, а ведь БЖРК приходит только на одну станцию… Он вообще не мог возвращаться в прежнюю жизнь. Труп Ирины отрезал обратный ход, он мог двигаться только вперёд, бесконечно продлевая ложащиеся под колёса железнодорожные рельсы. Но в мире нет ничего бесконечного, любые рельсы когда‑то заканчиваются.

Террористы неожиданно укоротили и обрезали даже тот ограниченный боевым заданием путь, который лежал перед БЖРК. Бег в никуда закончился. Поезд стоял, и впереди был тупик. Значит, у него не только нет выхода, но и нет времени. Через пару часов сюда съедется разнокалиберное начальство, возможно, прилетят даже из Министерства, а это может разрушить его планы…

В Средние века рыцари перед битвой молились на меч, не только потому, что он формой напоминал крест. Боевая, напоённая кровью врагов сталь давала им мужество, укрепляла дух и внушала веру в победу. Минувшей ночью Белов сходил в боевой вагон, поговорил с ракетой, прикоснулся к ней, подпитываясь силой, исходящей от самого мощного оружия в истории человечества.

Он был уверен в себе и знал, что не сдрейфит в последний момент. Не тот человек полковник Белов, чтобы позволить страху парализовать свою волю! Да, не тот! Он встал.

– Я у себя в каюте! – сухо бросил он. – Усилить бдительность! Мы подверглись враждебному нападению, и скорей всего, это происки Главного противника. Так что можно ждать любого приказа!

Кудасов распластался в кресле, как будто находился в стартующей ракете и испытывал чудовищные перегрузки. Напряжение просто витало в воздухе и давило на всех присутствующих с силой механического пресса. Хотя фильтрация и наддув были отключены, спрессованный плотный воздух не позволял глубоко дышать и не насыщал организм кислородом. Назревало что‑то ужасное.

«Неужели Белов решил произвести несанкционированный запуск?! – озарила его невероятная догадка. – Но это невозможно!»

Белов заперся в своей каюте и вновь прильнул к компьютеру. В боевую программу оставалось ввести координаты БЖРК и поправочные коэффициенты в расчётную траекторию. Первая часть задачи упрощалась, потому что комплекс стоял на месте. Вторая усложнялась – ибо на этот раз у него не было данных спутниковой разведки и точного метеопрогноза. Приходится обойтись типовыми данными: поправка на вращение земли сильно не меняется, значительного ветра нет, коэффициент поправок по трассе поставим ноль… Впрочем, сейчас точность выстрела не имела большого значения. Пятьсот километров туда, пятьсот – сюда… Залп шестнадцати боеголовок все равно сметёт половину континента. Что будет дальше, он себе не представлял. В воспалённом мозге пуск был самоцелью, конечной вершиной, к которой он всю жизнь стремился. Дальше всё будет хорошо…

Расчёты были окончены. Евгений Романович посмотрел на часы, отмечая начало новой эры. И передал сфальсифицированный приказ на компьютеры локальной сети БЖРК. Сообщения в один и тот же миг должны поступить на компьютер боевого пульта, мониторы начальника поезда и особиста. Теперь надо быстро вернуться на рабочее место!

Первое, что он увидел, войдя в операторскую, – вытаращенные глаза и бледное лицо Шульгина.

– Боевой приказ… Товарищ полковник, боевой приказ, – дрожащим пальцем он показывал на монитор. – Это не учёба, это по‑настоящему…

– Что за ерунда! – мужественным голосом сказал Евгений Романович. – Ты что‑то путаешь!

Обойдя пульт и вскочившего столбом Шульгина, он опустился в своё кресло. На экране в мигающей красной рамке светился боевой приказ. Он выглядел совсем как настоящий.

Тут же загремел сигнал тревоги – знак того, что Ефимов тоже получил сообщение и отреагировал на него надлежащим образом.

– Внимание, поступил боевой приказ! – сказал в микрофон Белов, хотя, строго говоря, делать это должен был начальник поезда. Но в минуты крайнего напряжения и стресса никто не обращает внимания на такие мелочи. – Я, командир пуска полковник Белов, принимаю командование на себя. Объявляется боевая тревога! Экипажу занять места соответственно штатному расписанию! Отменяется запрет на радиообмен!

Кудасов оцепенел. Его ужасная догадка подтверждалась! В операторскую ворвался запыхавшийся Ефимов. Следом спешил вытирающий платком потный лоб Сомов.

– Ну и денёк, – выругался начальник поезда. – Только отбились, а тут опять… Может, ошибка?

– Нет, товарищ подполковник, никакой ошибки нет, – веско, авторитетно, даже с некоторыми нотками торжества сказал Белов. – Думаю, это ответ на вражеское нападение. Адекватный ответ! Приготовьте стартовый ключ!

– Вот он, – несколько растерянно произнёс Ефимов. – Смотри, и вправду… Я как‑то не подумал…

– Выставить оцепление! – продолжал отдавать команды командир пуска. – Установить домкраты!

Вокруг стоящего на приколе БЖРК закрутилась напряжённая карусель предстартовой работы. Взвод охраны привычно разбежался вокруг состава. Только на этот раз, расширяя круг, приходилось обегать воронки и перепрыгивать через трупы. Свободные от дежурства Половников и Козин выбежали наружу проверять опоры домкратов. Ефимов приготовил стартовый ключ и держит его в подрагивающей руке, ожидая команды…

«Чёрт, чёрт, чёрт!» – билось в сознании Кудасова. Подчиняясь извращённой воле сошедшего с ума полковника, вполне вменяемые и добросовестные офицеры помогали ему приблизить конец света! Что делать? Что делать?! Что делать?!! Встать и напасть на него? Отобрать стартовый ключ? А если действительно получен боевой приказ? И это у него, а не у полковника съехала крыша? Что тогда? Срыв боевого пуска – это государственная измена! В условиях боевого дежурства за это расстреливают!

Полковник Белов, выпрямившись, сидел за пультом и чуть заметно улыбался своим мыслям.

«Вот оно, торжество власти и силы! И никто не возражает, все стараются, лезут из кожи… Вот только этот щенок смотрит ненавидящим и понимающим взглядом… Неужели он догадался? Ну и хрен с ним! Поздно что‑нибудь менять, до старта меньше пятнадцати минут! К тому же, если он попробует помешать, я его попросту пристрелю!»

Однако на поясе у Кудасова тоже висел полученный в момент нападения пистолет. И это изменило намерения полковника.

«Чёрт с ним! Ещё не хватало дуэлей устраивать!»

– Оцепление выставлено, товарищ полковник! – поступил по рации первый доклад.

– Опоры домкратов установлены!

Что‑то в поведении командира пуска было неестественным. И через секунду Кудасов понял, что именно. Полковник сидел спокойно, он не вводил озабоченно координаты поезда, не рассчитывал с максимальной скоростью поправки траектории. Это подтверждает, что приказ сфальсифицирован: только в этом случае есть возможность заранее ввести все коэффициенты!

– Внимание, проверить сброс крыши! – Белов нажал тумблер.

Дело шло к развязке. Как только ракета займёт стартовое положение, Белов сможет её запустить!

«Что делать?» – в который раз лихорадочно думал Кудасов. Обратиться к другим командирам? Ефимов вряд ли сможет что‑то изменить: он официально передал командование командиру пуска. Конечно, второй стартовый ключ у него, но возьмёт ли он на себя смелость сорвать пуск, за который не отвечает? А ведь за срыв придётся отвечать!

Снаружи послышался грохот упавшей крыши.

Какая ерунда! Что за мысли на фоне мировой угрозы? Сейчас «Молния» уйдёт, американцы, в лучшем случае, обнаружат её на полпути, но перехватить не смогут. Однако отдать приказ на ответный удар успеют. Их «карандаши» взлетят и пойдут на заданные цели. Нашим останется только запустить свои… Кудасов очень отчётливо представил, как американские и российские ракеты идут по встречным траекториям, как они разминутся в апогее, как ринутся вниз… Неужели надо спокойно дожидаться этого?!

– Товарищ майор! – Кудасов отстегнулся и, встав, приблизился к Сомову.

Контрразведчик был единственным человеком, который мог переломить ситуацию. Он был наделён особыми полномочиями, вооружён, к тому же командовал «чёрными автоматчиками». Он имел право и возможность арестовать безумного полковника.

– Мне кажется, что приказ сфальсифицирован Беловым, – понизив голос, сказал Кудасов. – Белов сошёл с ума! Он сам передал приказ со своего компьютера! Вы видите, он не рассчитывает траекторию, все уже рассчитано, ещё до того, как все узнали про приказ. Это несанкционированный запуск!

Сомов попятился. Глаза его расширились, как недавно у Шульгина.

– Ты что, старлей?! Ты понимаешь, что говоришь?!

– Кудасов, сядьте на своё место! – холодно приказал Белов. И отдал следующую команду: – Половников, Козин, проследить за выходом направляющей!

– Товарищ полковник! Козина придавило крышей! – тревожно произнесла рация голосом Половникова. – Кажется, у него сломана нога! Я оказываю ему помощь…

– Не отвлекайтесь, надо работать по запуску! – грубо сказал Белов. – Кудасов, проследите за выходом направляющей!

Старший лейтенант смотрел особисту в глаза. Тот ещё больше вспотел.

– Выполняйте приказ, старлей! Потом разберёмся с вами!

С трудом переставляя ватные ноги, Александр направился к боевому вагону. С трудом вспомнил код замка и вошёл в главный отсек БЖРК. Вместо крыши в нём было высокое небо. Огромный металлический цилиндр медленно, но верно поднимался к зениту. Осталось сбросить крышку, и можно производить пуск… Цилиндр выпрямился.

– Направляющая вышла! – чужим голосом доложил Кудасов.

Против своей воли он тоже включился в процесс убийства мира! Какой‑то сумасшедший дом!

– Сброс крышки! – начальник смены не забыл и эту команду.

Наверху щёлкнули запоры, выпуклая крышка скользнула со своего места, Кудасов попятился, но она упала туда, куда и должна была упасть. Раздался грохот металла о металл.

– Крышка сброшена! – дисциплинированно доложил Кудасов. Как боевой вагон физически не может покинуть движущийся атомный поезд, так и он не мог устраниться от запуска, в котором была задействована вся смена.

Подготовленная к запуску «Молния» целилась из своей направляющей в высокое голубое небо. Теперь только нажатие кнопки отделяло мир от глобальной катастрофы. Кудасов оцепенело смотрел на срез контейнера, как загипнотизированный кролик на удава. Вот сейчас раздастся гул, заклубится дым, потом гул перейдёт в рёв, выплеснутся первые языки пламени, и появится острый обтекатель ракеты… Он даже не думал о том, что находиться здесь при старте может быть опасно.

Он вообще ни о чём не думал. Только представлял, как палец Белова тянется к кнопке…

И действительно, на боевом пульте было всё готово. Синхронно провернулись два стартовых ключа, откинулась предохранительная крышка, обнажилась гладкая поверхность пусковой кнопки, и указательный палец полковника Белова протянулся в нужном направлении. Но тут произошло то, о чём многие ракетчики только слышали, но мало кто видел своими глазами.

Палец начальника смены вдруг скрючился, его рука задрожала, будто уткнулась в невидимую преграду, да и все тело неестественно замерло, словно его внезапно разбил паралич! Белов оцепенел, превратился в камень: все мышцы свело болезненной судорогой, он не мог сделать ни одного движения, а особенно не мог нажать кнопку запуска. Стартовый ступор – вот как это называется!

Полковник старался изо всех сил, и некоторые мышцы ему подчинялись: напряглось лицо, вытаращились глаза, разошлись в хищном оскале губы, обнажая серые десны и крепко сжатые прокуренные зубы… Но над проклятым пальцем он был не властен. На мониторе бежали секунды, сменялись минуты, уже перейдя предел контрольного времени. Ефимов и Сомов переглянулись, Петров и Шульгин делали вид, что полностью поглощены своими мониторами.

Все расслышали горячечный шёпот Кудасова, и потому никто не спешил прийти на помощь начальнику смены.

Александр вышел из оцепенения первым. Человеческий род делится на две категории: одни люди в моменты гнева или опасности бледнеют, другие – краснеют. Когда‑то в передовые отряды римских легионов отбирали тех, кто краснеет. Не из‑за цвета лица, разумеется, а из‑за способности к решительным действиям. Очевидно, Кудасов относился к этой категории.

Подскочив к пожарному щиту, он сорвал красный топор и изо всех сил рубанул по блестящей оплётке электрического кабеля. Топорище было неудобным, а клиновидное лезвие – тупым, но тяжёлым. Красный клин то ли разрубил, то ли раздвинул оплётку и застрял в свинцовой оболочке, призванной защитить центральный провод от статического электричества и электромагнитных наводок. Александр ударил ещё раз, потом ещё и ещё. В замкнутом стальном пространстве гулко разносились поспешные удары, как будто могучий дровосек старался быстро свалить столетнее дерево.

Белов уже понял, что потерпел фиаско. Выражаясь его же собственными словами, он обосрался. Нервная система и никчёмное тело подвели его в самую ответственную в жизни минуту. Бег в никуда был остановлен. Пора было возвращаться назад. Но назад дороги не было, потому что там лежала под кроватью Ирина! Воспоминание об убитой жене сыграло роль иголки, которой колют сведённую судорогой мышцу. Рука перестала дрожать, палец распрямился и ткнул в проклятую кнопку.

Долей секунды раньше красный пожарный топор перебил центральный провод. Кудасов бросил топор на пол и опустился рядом. Он не знал, что только сейчас совершил: подвиг или преступление.

На пульте зажглась красная лампочка неисправности. Не обращая на неё внимания, Белов нажимал на кнопку ещё и ещё. Наконец он обратил внимание на сигнал: разомкнута цепь зажигания! Судьба заставляла его возвращаться назад, в Кротово, к Ирине… Но нет!

Начальник смены отстегнулся от кресла и встал.

– Не работает, – глухо сказал он. – Мне надо идти.

Не глядя ни на кого, он прошёл в свою каюту и заперся. Через несколько секунд сильно ударил выстрел. На этот раз ступор пуска ему не помешал.

***

Мачо замечательно выспался. Сон был глубоким и спокойным, он полностью расслабился. Во многом это произошло благодаря виски: накануне он выпил почти две трети бутылки. Спиртное – прекрасный транквилизатор, но увлекаться им нельзя: контрразведки всего мира это тоже знают и поэтому закладывают увлечение алкоголем в число признаков возможного шпиона. Правда, в России этот критерий вряд ли действует: слишком многих пришлось бы отрабатывать на причастность к шпионажу.

Мачо с аппетитом позавтракал и собрал вещи. Оксана небось тоже собирается… Он вновь представил её лицо, фигуру, ноги… И всё остальное… Девочка просто великолепна!

«А что, если забрать её с собой?» – мелькнула шальная мысль. И тут же вернулась снова, но уже осмысленной.

Забрать девочку с собой, в Моксвилл… А что? Пора устраивать семейную жизнь. А она подходит по всем статьям: красивая, страстная, неизбалованная… И к тому же любит его…

Внезапно тонкую материю нежных мыслей с грубым треском разорвал телефонный звонок. Нажимая кнопку ответа, Мачо загадал: если это она, он прямо сейчас предложит ей вместе уехать. Немедленно!

– Салам, американец! – послышался в трубке холодный, лишённый интонаций голос. Так мог говорить оживший мертвец.

– Здравствуй, – несколько растерянно ответил Мачо, опуская имя собеседника и прикидывая, чем может грозить ему этот звонок. Пришёл к выводу, что ничем: через час он выбросит телефон в реку. Аппарат никак к нему не привязан: Муса Хархоев купил его у перекупщиков, контракт связи заключён на другое лицо… Но всё же такая свободная манера Салима ему не понравилась, ибо свидетельствовала о крайнем пренебрежении к деловому партнёру. Однако то, что он услышал в следующую минуту, не понравилось ему ещё больше.

– Дело провалилось, – тем же голосом продолжил Салим. – Все мои друзья… гм… срочно уехали. Я остался один и мне нужна твоя помощь!

Судя по тону, это был приказ.

Мачо опустился в кресло и совсем с другим ощущением смотрел на живописные крыши Тиходонска. Сейчас они уже не напоминали парижские. Всё дело в настроении, именно оно определяет восприятие окружающего.

– Конечно, я помогу тебе, друг, – дипломатично ответил он. На самом деле он не собирался больше иметь никаких дел с кровавым убийцей. Провал операции – не его вина. Он выполнил свою часть работы и не может отвечать за то, что исполнители провалили свою.

– Нам надо встретиться. Я потерял все контакты, ты понимаешь, что я имею в виду?

Чего ж тут непонятного? Очевидно, всей банде террористов «Мобильный скорпион» оказался не по зубам и их, как говорят русские, «покрошили в капусту»… Он не знал, правда, что значит «покрошить в капусту». Как и до настоящего времени не понял, что такое «сбыча мечт». Надо будет посоветоваться с лингвистами русского отдела, там есть хорошие специалисты.

– Где ты находишься, друг? – как можно участливей спросил он. Но Салим не был бы Салимом, если бы прямо ответил на такой вопрос.

– Это тебе знать не надо. Я сам тебе позвоню, когда потребуется.

– Конечно, звони, – с готовностью ответил Мачо. Пусть звонит сколько угодно. Ответить ему смогут только донские рыбы.

– Но сейчас надо срочно сделать одну вещь, – в голосе мертвеца появились живые нотки заинтересованности. – Очень важную вещь. Два человека видели меня в лицо. Их зовут Исрапил и Лечи. Это против всех правил. Ты понимаешь?! Дай команду своим людям. Расскажи им, как это важно, потому что те двое не рядовые, они командиры. Но это не меняет дела! Объясни им это!

Что ж, если пауки будут ловить собратьев в паутину, змеи – жалить друг дружку, а террористы стрелять один в другого, то это пойдёт только на пользу всем нормальным людям.

– Хорошо, друг. Я всё понял. Прямо сейчас позвоню.

Не прощаясь, Салим отключился.

Мачо вновь набрал номер Мусы, но тот не отвечал. Тогда он позвонил его старшему брату – Исе Хархоеву. Тот отозвался сразу, как будто ждал звонка. Но, судя по тону, ждал он плохих новостей.

– Это я, Путник, – представился Мачо. – Я знаю, что получилось.

– Очень плохо, очень плохо вышло, – запричитал Иса. – Один мой друг сломал ногу, мой брат чудом остался жив, много погибло… Такая беда…

– Передай брату, что поступил приказ: «стереть» тех, кто видел лицо посланника оттуда. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, конечно, понимаю!

– Их зовут Лечи и Исрапил. Запомнил? Передай, что их имена не имеют значения. Всё должно быть сделано!

Иса ошарашенно молчал.

– Ты не перепутал имена? – понизив голос, спросил он.

– Нет. И они больше не имеют значения, – с нажимом сказал Мачо.

Закончив разговор, он взял сумку и перебросил ремень через плечо. Вещи при эксфильтрации не нужны и только мешают, но, с другой стороны, человек, путешествующий без багажа, привлекает к себе внимание. Осмотревшись, он вышел в коридор. Недопитая бутылка дорогого «Glen Spey» осталась сиротливо стоять на столе.

Спустившись на лифте в холл, Мачо поздоровался с секьюрити и привычно осмотрелся. И сразу его будто током ударило! Во‑первых, он сразу уловил атмосферу опасности, а во‑вторых, что‑то ему не понравилось в сидящем у выхода человеке. Атлетически сложённый блондин читал газету. На шее из‑под рубашки выглядывал осколочный шрам. И внимание его устремлено не в газету, а вокруг: обострённое восприятие шпиона уловило колючие зондирующие волны, исходящие от контрразведчика.

Мачо повернулся и двинулся к чёрному ходу, но блондин, непостижимым образом преодолев с десяток метров, выскочил перед ним из‑за колонны, схватил его за руку и сделал подсечку. Мачо удалось удержаться на ногах, мощнейшим рывком он освободил руку и ударил блондина в лицо, тот отлетел в сторону и упал, но тут же обхватил его сзади, захватывая шею в тиски удушающего приёма. Столь быстрого и неуязвимого противника у него ещё не было. Мачо попытался разжать тиски, но тут блондин появился перед ним и нанёс прямой удар в лицо, от которого он потерял сознание.

***

Командир «чёрных автоматчиков» появился через минуту после вызова. Капитан Зосимов был тридцативосьмилетним бывшим десантником, большим и сильным, всегда ходившим в полевом камуфляже без знаков различия. Квадратный подбородок, холодные серые глаза и тяжёлый взгляд выдавали недюжинную волю и способность к решительным действиям.

– Вызывали, товарищ майор? – голос у Зосимова был заметно осипшим.

– Вызывал, – кивнул Сомов. Его била дрожь, к горлу подкатывала тошнота. Забрызганная мозгами и кровью каюта Белова произвела на него шокирующее впечатление.

– Произошли определённые события, о которых вы, наверное, слышали…

– Так точно, – наклонил голову Зосимов. Он входил в число самых осведомлённых людей поезда.

– Выводы, конечно, делать рано, но картина такова: старший лейтенант Кудасов сорвал боевой запуск, вследствие чего полковник Белов застрелился.

Зосимов невозмутимо слушал. За дверью каюты маячили двое его подчинённых – таких же крепких и плечистых ребят, как он сам, с автоматами наперевес. Правда, автоматы имели обычный боекомплект.

– Приказываю взять под стражу Кудасова до полного выяснения всех обстоятельств дела.

– Есть, – ответил Зосимов и, повернувшись через плечо, вышел.

У Кудасова отобрали пистолет и поместили в его же каюту, только у входа остался автоматчик. Так он просидел несколько часов. За это время направляющую с ракетой опустили на место, на боевой вагон поставили крышу, убрали домкраты. Поезд приобрёл обычный вид. Прибывшие из Ахтырска бригады ремонтников вместе с технической группой БЖРК восстановили рельсы. Комплекс был готов к отправлению. Вокруг него скопились десятки машин: оперативных со специальной раскраской и обычных, на которых прибыло милицейское, эфэсбэшное и гражданское начальство. Но никого из них за оцепление автоматчиков не пропускали.

Потом в поле, неподалёку от БЖРК приземлился вертолёт с военным командованием. Полковник Булатов, оступаясь на мягкой земле и огибая воронки, шёл впереди, на шаг от командира отставал Кравинский, Кандалин с Масловым замыкали процессию. На поле работали следователи прокуратуры и оперативники милиции: они фотографировали трупы, составляли протоколы, рисовали схемы места происшествия, собирали и описывали в протоколах оружие. Это показалось Булатову глупым. Следственная деятельность несовместима с широкомасштабными боевыми действиями. Закономерности войны не укладываются в масштаб судебных доказательств.

Булатов торопился – ему не терпелось увидеть жену. Жива ли? Не ранена? Он не знал, чем закончился бой, а про последующие события и не подозревал.

Подполковник Ефимов встретил руководство за добрых полсотни метров от поезда. За ним скромно стояли Волобуев и Сомов.

– Товарищ полковник, в ходе боевого дежурства на БЖРК совершено нападение превосходящими силами противника, – вытянувшись по струнке и отдав честь, доложил начальник поезда тем же бодрым тоном, которым привык докладывать, что происшествий нет.

– Нападение отбито, противник уничтожен, потерь среди личного состава нет! БЖРК получил малозначительные повреждения, но сохранил боеготовность!

Запас воздуха в лёгких подполковника подошёл к концу, но доклад он закончил на оптимистической ноте. Вернее, это Булатов подумал, что доклад закончен, и готов был заключить героя‑подполковника в объятия. Но это оказалось преждевременным. Ефимов просто переводил дух.

– При попытке выполнить поступивший приказ старший лейтенант Кудасов перерубил кабель зажигания и сорвал боевой запуск! – по‑прежнему бодро продолжил подполковник. – Начальник смены полковник Белов в связи с этим застрелился. Кудасов взят под арест. Доклад закончил. Начальник БЖРК подполковник Ефимов!

Наступила тишина. Булатов оглянулся на Кравинского. У того тоже был ошарашенный вид, значит, это не слуховая галлюцинация…

– Какой приказ? Какой боевой запуск? Какой арест?

Опустивший было руку Ефимов вновь взял под козырёк.

– Товарищ полковник, через систему спутниковой связи поступил приказ на боевой запуск по намеченной цели! Полковник Булатов готовил пуск, но Кудасов перерубил кабель…

– Да вы что, вашу мать, с ума посходили?! Никакого приказа никто не отдавал! Вы что, правда хотели по Америке шарахнуть?!

Ефимов смешался.

– Полковник Белов принял командование на себя и готовил пуск… Согласно приказу…

– Идиоты!! Спасибо этому Кудасову! Он единственный нормальный человек среди вас! За что же его под арест?

Начальник комплекса чуть отодвинулся в сторону, открывая вид на особиста.

– Арест произвёл майор Сомов, товарищ полковник!

Но майор Сомов отчаянно замотал головой.

– Ошибка вышла, товарищ полковник! Не настоящий арест, просто в каюту, до разбора… Разрешите исправить?

– Дурдом какой‑то! – Булатов потёр виски.

– Исправляй, дубина! – рявкнул Кравинский из‑за спины командира дивизиона. Развернувшись, Сомов побежал к поезду.

Во время осмотра БЖРК полковник Булатов, отлучившись от своих спутников, зашёл в каюту военврача.

– Всё в порядке, Наташенька? – спросил он у жены. Она выглядела бледной и измученной, глаза красные, руки заметно дрожали.

– Нет… Это было ужасно, столько раненых… Хорошо, что так обошлось…

– Это твой последний рейс! – жёстко сказал командир дивизиона. – И даже не спорь со мной!

Наталья Игоревна кивнула.

– Я не буду спорить. Забери меня прямо сейчас!

На каменном лице полковника отчётливо отразилась борьба мотивов. Он стиснул челюсти.

– Извини, Наташа, это не получится. Нельзя оставлять комплекс без врача до конца рейса.

Вздохнув, майор Булатова вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Виновата, товарищ полковник. Я возьму себя в руки.

На лице супруга вздулись желваки.

– Потерпи, осталось немного…

В вагоне группы запуска командир дивизиона заглянул в каюту начальника смены. Труп был накрыт пропитавшейся кровью простыней, из‑под неё торчали только ноги полковника Белова. Задравшиеся штанины открывали зелёные форменные носки и волосатые икры.

– И что же это пришло тебе в голову? – негромко спросил Булатов. Но Белов, естественно, не ответил.

Когда полковник добрался до боевого вагона, кабель уже заменили. Он долго рассматривал перерубленный кусок. В это время его нашли прилетевшие следующим вертолётом Близнецы.

– Где этот гад Кудасов?! – спросил Малков, он чуть не скрежетал зубами от ненависти. – Шпион, радиомаяк подбросил на дублёра, сволочь! Немедленно под арест!

Булатов уставился на него тяжёлым, давящим взглядом.

– Этот кабель видишь?

Влад несколько растерялся.

– Ну, вижу… Разрубленный…

– Если бы не Кудасов, мы бы сейчас глотали радиоактивную пыль, и с нами половина земного шара! – с нажимом произнёс полковник. – Кудасов герой! Поэтому ты закрой свою гнилую тему!

***

– Ну что, будешь говорить, сука?

Громадный блондин, со свирепым выражением лица и большим шрамом на шее, наклонился над Исрапилом Галинбаевым, пробившись сквозь окутывающий сознание туман.

Галинбаев чувствовал себя ужасно. Его взяли через час после разгромного боя. С раненой ногой он не мог далеко уйти. Отполз на сто метров от перрона, спрятался в кустах, но они оказались ненадёжным укрытием. И все это из‑за негодяя Османова! Как сильно он засадил ему нож! Нога будто одеревенела, а если пошевелить – отзывалась острой болью. А раздроблённая правая рука ещё долго не сможет взять оружие! Его привезли в Ахтырск, где держали в одиночной камере и каждый день допрашивали. Вначале милиционеры, потом местные эфэсбэшники и вот теперь этот громила, который сразу рьяно взялся за дело.

– Кто у вас был старшим?! Кто дал команду?! За чем вы охотились?

Интересно, Лечи уцелел? А Али Арханов? Или этот, как его, Салим?

Исрапил поморщился от нового приступа боли. Он наверняка знал, что Магомед Тепкоев спасся. Отравился газом, сломал ногу, но остался в живых и сумел скрыться. А остальные? От этого многое зависело, в том числе и его поведение на допросе.

– Ты будешь говорить, скотина?! Или по‑хорошему не понимаешь?! – грозно орал блондин, так что покраснел его ужасный шрам.

Да, это плохо, когда ты ранен и попал в руки врага, когда тебя допрашивают и угрожают. Гораздо лучше, когда ты допрашиваешь и угрожаешь! Когда он, Исрапил, избивал Османова и хотел отрезать ему голову, это было правильно и справедливо. А когда этот козий помёт ранил его ножом в ногу, сломал руку и избил – это неправильно и несправедливо…

– Может, с тобой по‑плохому поговорить?!

Да чем он пугает, этот кифар?! Ну даст по морде, ну отвезут в суд, ну посадят на десять лет… Этим разве пугают? Вот Лечи может с него заживо шкуру содрать и заставить жрать свои внутренности! И он, Исрапил, если случится справедливость и этот блондин попадётся к нему в руки, он порежет его на мелкие куски!

– Замолчи, неверная собака! – собравшись с силами, твёрдо ответил Галинбаев. – Плевал я на твои угрозы. Даже если ты меня убьёшь, я, как воин, попаду в рай. Только ты меня не убьёшь!

– Почему это? – если раньше блондин спрашивал его казённо, без души, для дела, то сейчас явно заинтересовался.

– Потому что приказа у тебя нет. Потому, что я раненый. Потому, что нельзя меня убивать.

– Слыхал, Толик? – обратился к кому‑то блондин. Галинбаев повернул голову и подумал, что у него двоится в глазах. Там стоял такой же здоровенный блондин, только без шрама. – Грамотный душман попался!

И снова спросил Исрапила:

– А ты раненых убивал?

– Конечно.

– Значит, тебе можно?

– Мне можно.

– Вон оно как! – задумчиво протянул Влад Малков. – Значит, надо учить тебя справедливости! Говоришь, в рай хочешь? Ну, поехали!

Близнецы вытащили бандита во внутренний двор, посадили в защитного цвета «РАФ» и куда‑то повезли. Через сорок минут микроавтобус остановился в поле, у каких‑то длинных приземистых строений. Его вытащили наружу, в нос ударила густая вонь. За невысоким заборчиком из круглых жердей паслись свиньи. Самые мерзкие существа из всех, которые есть на свете. Не только прикосновение к ним, но даже взгляд оскорбляет до глубины души любого мусульманина. В глубине души появилось подозрение, что этот блондин задумал что‑то чудовищное. Вон как улыбается, рассматривая этих тварей…

– А скажи‑ка мне, Исрапил, – вроде вполне по‑дружески обратился к нему блондин и даже по имени в первый раз назвал. – Скажи‑ка мне, если я тебя сейчас свиньям скормлю, ты в свой рай попадёшь или нет?

Он быстро перевёл взгляд со свиней на Исрапила, будто кинжал метнул. И этот кинжал глубоко вонзился в переносицу, даже до мозга достал, в самую глубину души уколол.

Галинбаев пошатнулся. Знает, прекрасно знает этот белый гяур, что даже если капля сала попадёт на одежду, не говоря о теле, то это высшее осквернение, которое закрывает путь в райские кущи! А то, о чём он говорит, даже вообразить невозможно, настолько это кощунственно! Тогда только одна дорога – в ад! И вечный позор для всего рода, для всех потомков до седьмого колена… Так и будут говорить: «Это какой Руслан? Тот, у которого дядю свиньи съели?», «Это какая Миседу? А, вспомнил, не напоминай больше!». Клеймо ляжет на род, на фамилию, у мальчиков не будет друзей, девочек не станут брать замуж… И вся родня его проклянёт! Но нет, не сделает такого этот гяур! Но почему он вынул пистолет?!

– Ты думаешь, я тебя просто пугаю, да? – глаза Влада недобро прищурились. – Сейчас посмотрим… Ты у нас по документам в какую ногу ранен? В правую?

Он прицелился, и Галинбаев вдруг понял, что, ничем не рискуя, страшный блондин прострелит ему ногу. И если разозлится, то и выполнит угрозу про свиней. Бахнет в голову, перебросит через забор – и все дела! Лично он, Исрапил, так бы и поступил, даже не задумавшись…

– Не надо, не надо, я все скажу! – истерически выкрикнул он.

– Это другое дело! – блондин опустил оружие.

– Кто старший? Откуда узнали про поезд? За чем охотились?

– Можно мне сигарету? – попросил сломавшийся Галинбаев.

– Здесь тебе не табачный ларёк, – грубо вмешался второй блондин. – Ты небось нашим ребятам сигарет не давал. Колись, быстро!

И Галинбаев раскололся. Он рассказал и про то, что целью нападения являлась атомная бомба и что высшими руководителями были Али Арханов и прибывший с Ближнего Востока то ли араб, то ли чеченец, который скрывал своё лицо и которого Арханов называл Салимом… Он рассказал, что военным командиром был Лечи Исмаилов, что из Тиходонска прибыли несколько чеченцев, из которых один, Муса, являлся посредником между Салимом и каким‑то шпионом, который и разведал все про поезд.

Близнецы переглянулись.

– Это какой Салим? Неужели тот самый? – спросил Ломов.

– Похоже, да, – озабоченно кивнул Малков. – Если мы возьмём такую рыбину…

Логическая цепочка выстраивалась очень чётко, теперь оставалось перебрать все её звенья. В этот же день они вылетели в Тиходонск, распорядившись этапировать туда Галинбаева как можно скорее.

***

Три дня полевой командир Лечи Исмаилов провёл в забытьи. В тяжёлом сне, причудливо перемешавшемся с реальностью. Во сне он перегружал на «КамАЗ» огромную пузатую бомбу и резал у вагонов молящих о пощаде русаков, в реальности какая‑то женщина поила его крепким бараньим бульоном, какой‑то мужчина два раза в день натирал ожоги бараньим жиром.

На четвёртый день ему стало получше, и он осознал, что находится в маленькой комнатке с небольшим мутным окошком. Голые белёные стены, старый деревянный стол, две грубые табуретки составляли все её убранство. Он лежал на каком‑то топчане, на не слишком чистых простынях, но было мягко и тепло. Судя по специфическому запаху, матрац и наволочка были набиты овечьей шерстью, накрывало его старое солдатское одеяло. Все это Исмаилова не смутило: полевой командир привык к походному быту и не гнался за комфортом. Хотя в родном горном селе построил из итальянского кирпича огромный дом, в котором имелись не только непривычные для здешних краёв «удобства», но даже сплиты и джакузи, привезённые из Москвы. Зачем они нужны, было не слишком понятно, но в новое время это считалось хорошим тоном.

Ближе к вечеру появился Муса Хархоев с какими‑то двумя ребятами. Похоже, что прибыли члены его бригады.

– Как здоровье, амир? – вежливо спросил Муса, как полагается по этикету. Но сел на табуретку сам, не дожидаясь приглашения. Это показывало, что он не считает, что пришёл к старшему, – так, к равному себе.

– Слава Аллаху, гораздо лучше, – выдержал этикет и Лечи, но сразу же перешёл к делу. – Сообщи нашим, пусть пришлют пять‑шесть ребят! – приказал он. – И дай мне гранату и пистолет!

– Зачем, амир? – удивился Муса. – Здесь моих бойцов достаточно, ты в полной безопасности!

– Делай, как я сказал, – Исмаилов откинулся на набитую шерстью подушку. Без собственной охраны и без оружия он чувствовал себя совершенно беззащитным. Потому что приходилось полагаться на Мусу. А он хоть и земляк, но чужой. Чужая кровь, чужие интересы, чужой род. На чужих надежды нет. Сегодня все хорошо, а завтра что‑то изменится, и он прикажет своим бойцам тебя задушить. И они это сделают не моргнув глазом. Потому что таков приказ своего старшего.

– Хорошо, – Муса чуть наклонил голову. Забрав у одного из сопровождающих парней «ТТ», он передал его Исмаилову.

– Гранаты с собой нет, потом принесём.

– Хорошо.

Лечи, сунув оружие под подушку, сразу почувствовал себя увереннее и повеселел. Хотя последнее обстоятельство он постарался скрыть: оснований для веселья никаких не было.

– Сколько наших уцелело? – спросил он.

Муса понурился.

– Аеб погиб со всеми своими, Али Арханов убит, и его охрана тоже…

– Знаю, я это видел!

– Много погибло. А спаслось мало. Можно по пальцам посчитать. Магомед жив, только ногу сломал, ещё человек пять… Этот, как его, Салим уцелел, только к нашим не приближался, сам по себе ушёл…

– Откуда знаешь? – приподнялся на локте Лечи.

– Ребята видели, – равнодушно пожал плечами Муса. – Вскочил в «Ниву» и уехал, даже ждать никого не стал.

Лечи тяжело вздохнул. За проваленную операцию спрос особо никто не учинит: ведь не нарушен ничей личный интерес, никому не нанесена обида. К тому же у него за спиной целая армия, кто спросит? Даже Али Арханов ничего бы сделать не смог… А вот за этого араба, или кто он там, за него спросить могут! У «Аль Каиды» длинные руки, они протянутся в самую охраняемую спальню и вцепятся в горло, задушат прямо на шёлковых подушках и под атласными одеялами…

– Его беречь надо! Постарайтесь найти и выполняйте все его распоряжения!

– Все? – остро глянул Муса.

– Я же сказал – все!

Муса незаметно перевёл дух. Это же распоряжение Салима – ликвидировать тех, кто видел его лицо. А кроме имама Арханова видели двое: Лечи и Исрапил. Сейчас Исмаилов снял камень с его души: сам попросил слушаться чужака!

– А что с Галинбаевым? – вспомнил полевой командир о своём заместителе.

– Живой. Только его арестовали.

– Да ну?! – вскинулся Исмаилов. – Это плохо. Но он не сболтнёт ничего лишнего. Я в нём уверен.

– Увы, амир… Только Аллах не ошибается, – Муса печально наклонил голову.

– Что ты знаешь, говори! – нечеловеческие глаза сурово сверлили младшего Хархоева.

– Немного. Пока его держат в Ахтырской тюрьме, но привозили на станцию, и он все показывал и все рассказывал! А его фотографировали и на плёнку записывали! Завтра его машиной отвезут на вокзал и вечерним поездом отправят в Тиходонск.

Исмаилов закрыл глаза. Его каменное лицо окаменело ещё больше. В комнатке наступила тишина.

– Откуда ты все это знаешь? – наконец глухо спросил он.

– От ахтырских ментов. Гяуры за деньги мать родную продадут!

– Будете его встречать? – после длительной паузы снова спросил Лечи.

– Да, – Муса встал.

– Что ж… Ты прав, не ошибается только Всевышний. Да поможет вам Аллах!

– Спасибо, амир, поправляйся.

Муса вышел, за ним один из сопровождающих. Второй остался в полутёмной комнатке и молча смотрел на амира. Это был тот, кто отдал свой пистолет. Разобрать выражение его лица Лечи в полумраке не мог. Парень шагнул вперёд, и вдруг, как вспышка молнии, Исмаилова озарило прозрение. Он всё понял.

– Ты кто? Как тебя зовут? Из какого ты рода? – повелительно спросил он, а сам сунул руку под овечью подушку и влажной рукой обхватил согревшуюся рукоятку пистолета. Ноздри жадно вдыхали спёртый, неприятно пахнущий воздух. Хотелось дышать им и дышать – дни, месяцы, годы…

– Это неважно, амир!

– Щенок! – он выдернул руку с оружием. – Ты забыл, кто я!

Но прежде, чем курок щёлкнул вхолостую, он уже понял: нет, не забыли, все предусмотрели, заранее разрядили оружие!

Демонические глаза Исраилова метали молнии, ноздри раздулись, казалось, что сейчас из них повалит густой чёрный дым. Но на подручного Мусы это не произвело никакого впечатления. Он сделал ещё один шаг и извлёк из‑под куртки удлинённый глушителем «ТТ», в котором наверняка были патроны.

В полутёмной грязноватой комнате глухо раздались три выстрела.

***

Исрапила Галинбаева на вокзал конвоировали четверо сотрудников Ахтырского ГОВД. Два молодых сержанта – в форме, бронежилетах и с короткоствольными автоматами на коленях – сидели на заднем сиденье жёлтого «УАЗа». Оперативник Синицын – мужчина перезрелого для капитанского звания возраста, с густой свалявшейся шевелюрой русых волос и в дешёвом, а потому всегда мятом костюме – сидел рядом с водителем, младшим сержантом, в форме, но без бронежилета. Сзади, в тесной клетке, со скованными наручниками руками скорчился арестованный.

Перевозка была самой заурядной, конвой считался усиленным, и капитану Синицыну, составлявшему это самое «усиление», и в голову не могло прийти, что возможны какие‑то осложнения. Прокатились по городу пару километров – и все дела. Он даже не стал возиться с бронежилетом и получать автомат – лишняя морока, тем более что прямо с вокзала он собирался отправиться на день рождения к Серёге Волгину из ОБЭП, который всегда накрывал шикарные «поляны».

Молчаливый водитель вёл машину ровно и уверенно.

Синицын прикурил сигарету и обернулся назад. В салоне всё было спокойно. Пленник вёл себя тихо, да и куда ему дёргаться со сломанной клешнёй и раненой ногой! Сержанты сидели ровно, не отвлекались на анекдоты и даже не лузгали семечки. Капитан покосился на наручные часы. Восемнадцать сорок. Через двадцать минут надо садиться за стол! Хотя обычно все задерживаются: в милиции никто не уходит с работы по звонку.

– Куда ж ты прёшь, кретин! – неожиданно гаркнул водитель и резко затормозил.

Синицына бросило на лобовое стекло, сзади упал автомат и выругался сержант.

Дорогу перегородила замызганная «шестёрка» с затемнёнными до черноты стёклами. Ещё чуть‑чуть, и «УАЗ» ударил бы её в борт.

– Сейчас выйду и права отберу у мудака, – возмущался младший сержант, но Синицын вдруг понял, что это не обычный дорожный инцидент, а ЧП, связанное с тихо сидящим в клетке чеченцем.

– Назад давай! Живо назад! – закричал он и, сунув руку под пиджак, выхватил из поясной кобуры пистолет. Водитель со скрежетом включил заднюю передачу. Но больше они сделать ничего не успели.

Затемнённые стекла «шестёрки» поползли вниз, обнажая, к ужасу капитана и младшего сержанта, нетерпеливо подрагивающие дула автоматов.

– Огонь! – крикнул Синицын, передёргивая затвор, и в тот же миг, будто выполняя его команду, автоматы изрыгнули в «УАЗ» содержимое своих магазинов.

На таком расстоянии промахнуться невозможно: десятки пуль раскрошили в мелкие осколки лобовое стекло, прошивая все на своём пути, прошли сквозь водителя и капитана. Синицын почувствовал, как грудь загорелась огнём, краем глаза заметил, что водителя отшвырнуло назад с простреленным черепом, он вскинул руку и наугад выстрелил, чему потом очень удивился судебно‑медицинский эксперт: капитан Синицын стрелял фактически мёртвым. Изрешечённые тела на передних сиденьях откинулись в стороны.

Сзади дело обстояло по‑иному: ослабленные пули натолкнулись на бронежилеты и с визгом рикошетировали. Но пуль было слишком много: одна рикошетом задела голову того сержанта, что помоложе, вторая пробила плечо тому, который постарше.

Обливаясь кровью, контуженые милиционеры вывалились из «УАЗа» и открыли ответный огонь.

Несколько секунд четыре автомата с трёх метров выпускали друг в друга свой боезапас. «Шестёрке» тоже не поздоровилось: чёрными брызгами разлетелись тонированные стёкла, тонкий металл покрылся десятками отверстий, превращаясь в подобие дуршлага, из которого брызгала липкая красная жидкость. Автоматы нападающих замолкли и с лязгом вывалились на мостовую, один за другим.

Самый молодой сержант лежал на асфальте без сознания, второй ещё держался на ногах, намертво вжимая спуск опустевшего автомата. Но бой ещё не кончился. Потому что выскочившие из «шестёрки» минутой раньше два человека открыли огонь с флангов. Сержант уронил автомат, упал и, скрючившись, привалился к заднему колесу «УАЗа». Короткая «контрольная» очередь прошила его тело и пробила резину: с протяжным, похожим на стон звуком колесо спустило.

Сзади, из отделения для задержанных, доносились крики на чеченском языке: Исрапил Галинбаев звал соплеменников на помощь. Но когда нападающие заглянули в тесный задний отсек, по их глазам он понял, что был прав: свои не простят ему предательства. В следующую секунду два автомата обрушили на него смертоносные свинцовые струи.