Глава 22. Тони позвонил ей на следующей неделе, когда снова появился в Сайгоне

Тони позвонил ей на следующей неделе, когда снова появился в Сайгоне. Пакстон он не застал – она была на выезде с Ральфом и другими журналистами, но, вернувшись, перезвонила Тони по телефону, который тот оставил: Он остановился у друзей на базе в Таи Сон Нхат. Тони спросил Пакетом, не хочет ли она пообедать с ним или, быть может, сходить на базе в кино. Пакстон подумала, что это, пожалуй, будет неплохо – в кино она уже не была сто лет.

Тони заехал к ней в семь. Она едва успела принять душ, помыть голову и переодеться, а он уже стучал в дверь. Они пошли обедать в «Рамунчо» на первый этаж Эден‑билдинга.

Это был неплохой французский ресторан, куда ходили многие американские военнослужащие. Никто не обратил внимания на Пакстон и ее спутника, и они спокойно болтали, смеялись и шутили.

Теперь, познакомившись поближе, они чувствовали себя легко в обществе друг друга. У Тони оказалось неподражаемое чувство юмора, и он в таких красках живописал армейскую жизнь, что Пакстон смеялась до слез.

– Так какого черта вы все время остаетесь на новый срок? – спрашивала она.

– А что мне еще остается? Занимаясь ночами, я прошел двухгодичный курс колледжа. Свободно говорю по‑испански. Довольно сносно меняю пеленки. – Ведь именно Тони ухаживал за умирающей дочерью. – Очень может быть, из меня вышел бы неплохой руководитель. Я четыре с половиной года был «туннельной крысой» – что это мне дает? Наверное, я смогу работать в нью‑йоркской канализации. А что еще?

– А как же ваша ферма и виноградник в долине Напа?

– Ну, для этого еще полно времени. Кроме того, – признался Тони, – не люблю бросать дело на полдороге.

Но он покинул своего сына. Правда, тогда ему было всего двадцать пять и у него не осталось сил бороться.

– А вы? – спросил он Пакстон. – Кем вы собираетесь стать в будущем?

– Я стану Элли из Изумрудного города, – не задумываясь ответила Пакстон. – У меня есть кое‑какие соображения насчет серебряных башмачков.

– Теперь я понял, почему вы мне понравились, – ухмыльнулся он. – Вы чокнутая. – Затем он спросил, но уже серьезно:

– Будете продолжать работу в газете, когда вернетесь назад?

– Наверное. Я ведь всегда хотела стать журналисткой, и, по правде говоря, мне это нравится.

– Счастливая вы. Зарабатываете на жизнь без лжи и грязи. – Они оба сразу припомнили случай в Кучи и засмеялись. – Грязь придется оставить. Кстати, чем вы занимались на этой неделе?

Пакстон рассказала. Она не боялась ни грязи, ни вражеских пуль, не боялась увидеть отвратительное лицо войны. Тони был потрясен. И хотя он за нее очень тревожился, его уважение к Пакстон еще больше выросло.

В конце концов в кино они так и не пошли. Вместо этого они отправились в бар и там несколько часов кряду болтали обо всем на свете: о Вьетнаме, о Билле, о семье Тони и даже о старой няне Квинни.

– Мне кажется, я знаком с вами всю жизнь, – восхищенно сказал Тони, прощаясь. Пакстон оказалась такой отзывчивой и мягкой, с ней было так легко.

– Мне тоже, – призналась она. – Это со мной нечасто случается.

Им обоим было хорошо друг с другом. Пакстон даже рассказала Тони о своих отношениях с матерью. Они так и не смогли найти общий язык. Только однажды, когда погиб Питер, промелькнула искра понимания. Но Пакстон уехала во Вьетнам, а когда вернулась, они больше не понимали друг друга. Слишком уж они с матерью разные.

– Такого друга, как вы, у меня не было с детства. – Он рассмеялся счастливым смехом. – Знаете, такого приятеля, которому можно все рассказать. – Когда‑то в школе так бывало с Барбарой, но с тех пор много воды утекло.

– Когда снова будете в Сайгоне? – спросила Пакстон.

Они стояли в холле гостиницы. Было два часа ночи, комендантский час давно начался.

– Еще не знаю. Я позвоню. – Он замолчал, а затем, как будто решившись, коснулся ее плеча.

Телефон зазвонил через два дня. Тони поменялся с кем‑то дежурством и теперь очень вежливо предложил ей сходить в кино. На этот раз они чуть не доехали до базы Тан Сон Нхат, но впереди на дороге подорвалась машина, образовалась чудовищная пробка, и в конце концов им пришлось развернуться и ехать обратно в Сайгон.

– Ну что теперь? Мюзик‑холл в Радио‑сити? Бродвейская пьеса? Гамбургер и коктейль у Шраффа?

– Только не это, – застонала она, – а то еще заскучаю по дому.

– Может, потанцуем в ночном клубе?

– Ну нет, лучше пойдем к тебе, будем смотреть телевизор и жевать попкорн, – поддразнила Пакстон. Теперь он застонал – Ладно, к черту. Пошли в гостиницу, посидим, поболтаем.

Так они и сделали. И на этот раз, прощаясь в холле, он увлек ее в темный угол и поцеловал. Его пальцы пробежали по ее волосам, дотронулись до шелковистой матовой кожи плеча.

Он застонал, так было мучительно думать о ней.

– Становится тяжело, – сказал он голосом жевунов из Волшебной страны, приводя в порядок брюки. Она рассмеялась.

– Ты невозможный, – сказала Пакстон, целуя его.

– Я невероятно возможный, уверяю тебя. Хочешь попробовать? – прошептал он над самым ухом, и она снова улыбнулась.

– Нельзя же смешить в такой момент, – прошептала она, а он поцеловал ее в губы.

– Прости… – А потом, как будто из пустоты:

– Пойдем наверх, Пакси…

– Я боюсь, – прошептала она.

– Не бойся.

Но она ничего не могла с собой поделать. Все, кого она любила, гибли. А вдруг то же самое случится и с ним? Она не могла этого допустить – ради него, ради себя. Пакетом пыталась это объяснить – там в темном гостиничном холле, а Тони только нежно посмотрел на нее и откинул с плеч ее шелковистые светлые волосы.

– Мы не в силах ничего изменить, Пакси. Все свершается на небесах, все в руках Божиих. Чему быть, того не миновать.

Ты не виновата в том, что погиб Билл… и Питер… Не важно, что я тогда говорил. Будем брать, что имеем, пока не поздно.

Будем любить друг друга, будем вместе, пока возможно. А если что‑то случится, будем знать, что мы сделали все, что могли, Пакстон, ты же не можешь теперь всю оставшуюся жизнь прятаться в страхе, думая, что может произойти.

– У меня такое чувство, будто я их убила, – печально сказала она со слезами на глазах, и он теперь ненавидел себя за те слова, которые вырвались у него, когда он совсем ее не знал.

– Ты никого не убивала, и прекрасно об этом знаешь… Ты просто испугалась… – Он обнял ее и крепко прижал к себе. – Малышка моя, не бойся. Я никогда никого не любил так, как тебя… Не убегай от меня, пожалуйста… – Он посмотрел на нее, как не смотрел ни на одну женщину, и сказал ей то, чего ни одной женщине не говорил. Но теперь это была правда. – Ты мне очень нужна.

Они оба были нужны друг другу. Каждому нужен кто‑нибудь. Это выше человеческих сил, если ты совсем один, – ежедневно сталкиваться с ужасом и жестокостью и переживать это.

Он повел ее наверх в комнату, думая о том, что они только что сказали, и крепко прижимая ее к себе. Дойдя до двери, он еще раз обнял ее, поцеловал, а затем заглянул ей в глаза.

– Что бы ни случилось, Пакстон… что бы ты ни решила… я всегда буду любить тебя.

Он повернулся и, не оглядываясь, ушел вниз по лестнице, а она стояла и смотрела ему вслед.