Глава 21. Когда на следующий день Ральф встретил Пакстон в офисе «Ассошиэйтед Пресс», он все еще немного сердился

Когда на следующий день Ральф встретил Пакстон в офисе «Ассошиэйтед Пресс», он все еще немного сердился, но она пригласила его пообедать вместе, и после пары выпитых стаканов он смягчился.

– Ну ты, девчонка, задала нам жару. Когда ты лежала там вместе с этими парнями, я думал, ты тоже ранена. Ты хоть понимаешь, что следующей подстрелили бы тебя? Я просто видел, как это будет.

– Я тоже, – призналась Пакстон, отпивая кофе суа. Это был крепчайший кофе со сгущенным молоком из банки. Год назад он показался ей отвратительным, теперь же нравился.

– Ты боялась? – спросил он, понизив голос.

Она в ответ улыбнулась:

– Потом – да. А там на месте… даже не знаю. Я испугалась, когда подумала, что меня могут, не убить, а взять в плен.

Вот это действительно страшно.

Такое уже случалось. Журналистов брали в плен, но обычно быстро освобождали. Вьетнамцы с севера делали это из пропагандистских целей, надеясь, что о них напишут, но всегда оставалась вероятность, что в следующий раз они окажутся менее дружелюбными. Истории о пытках и избиениях во вьетнамском плену стали расхожими.

– Я больше думала о том, как бы спасти ребят, пока они еще живы.

Ральф задумчиво кивнул:

– Бедняга Берти.

– Он был женат? – Пакстон не была близко знакома с фотографом, но всегда хорошо к нему относилась.

– Нет. У него была подруга. Кажется, из Чолона. А кроме нее, по‑моему, никого. Ни жены, ни детей. Я звонил в посольство. Завтра его отправляют в Лондон. – Пакстон кивнула, вспомнив, как гроб с Биллом отсылали Дебби. Ральф взглянул на нее и на миг показался стариком. – Слушай, а тебе это не надоело? Я имею в виду, когда вокруг все время гибнут. Иногда я думаю, как, интересно, живется там, где люди умирают только от рака или падая с трамплина?

Пакстон невесело улыбнулась. Она прекрасно понимала его, хотя некоторое время прожила как раз в таких местах. Но привыкнуть к этому невозможно – гибель людей по‑прежнему тяжело переносить, она так же задевает за живое. И все же никто, казалось, не в силах уехать отсюда. Не могут они бежать, бросив неоконченное дело. Так случилось и с ней, когда она вернулась в Штаты. Пакстон чувствовала себя там не на месте, потому что в глубине души знала – все продолжается.

– Да, разумеется, я тоже от всего этого устала.

– Меня одно беспокоит, – откровенно начал Ральф. После третьего стакана алкоголь ударил ему в голову, что случалось нечасто. Пакстон очень редко видела его навеселе. – Я думаю о Франс и о ребенке. Это же ад кромешный – родить здесь ребенка.

– Ты можешь вернуться в Штаты вместе с ними, – мягко ответила Пакстон, а про себя подумала, что совсем не уверена, что это на самом деле возможно. Ральф пробыл во Вьетнаме слишком долго, ему будет трудно в Америке. Такое случается с журналистами – они так долго работают в Турции, Алжире, Вьетнаме, что им потом не прижиться вновь в Лондоне, Чикаго, Нью‑Йорке. Возможно, Ральф – один из них. А может быть, и она сама тоже.

– Франс не хочет со мной ехать. Она хочет остаться здесь.

Ей слишком хорошо известно, что значит быть женой американского солдата. Она уже была замужем за отцом Ана. Остальные американцы смешивали ее с дерьмом, а его семья ее люто ненавидела. Она думает, что, если поедет со мной в Штаты, люди на улице закидают ее камнями. И знаешь что, Пакс? Я сам не уверен, что этого не случится. А потому и не знаю, есть ли у меня право забирать их отсюда. А ведь здесь ужасно, это не то место, где может расти ребенок. Там, в Штатах, сколько бы я мог сделать для Ана! А здесь я доволен даже тем, что могу обеспечить им безопасность, сносно прокормить и оградить от всякой пакости. ан был еще совсем маленьким мальчиком, но Пакетов видела и пятилетних, торгующих на улицах героином. Ничего такого с Аном, конечно, не могло случиться. Франс очень заботилась о нем, держала его при себе дома. Он ходил во французский католический детский сад для избранных, ведь его мать была леди до мозга костей. Но они жили в умирающем мире, и в этот же мир войдет и новый ребенок.

– Кстати, как Франс? – спросила Пакстон.

– Располнела, – он засмеялся, – но держится молодцом Ральф очень радовался ребенку. У него не было детей, и вот теперь, в тридцать девять, он собирается стать отцом. При посторонних и в кругу друзей Ральф разыгрывал равнодушие, но на самом деле был на седьмом небе.

Затем Ральф пошел обратно в офис, а Пакстон решила зайти в отель «Катинат» на Нгуенхью, чтобы поплавать в бассейне, а потом вернуться в «Каравеллу» и закончить статью. Она так и не успела как следует осмыслить все случившееся накануне в Кучи и сейчас, идя по длинному гостиничному коридору, полностью погрузилась в мысли о статье. Внезапно она почувствовала, как кто‑то коснулся ее руки. Пакстон отпрянула, а затем подняла глаза и изумленно застыла на месте. Перед ней стоял Тони.

– Я… – Она не знала, что сказать, опасаясь, как бы он снова не начал на нее кричать. Похоже, он по‑другому и общаться не умеет. – Что привело вас сюда?

Он взглянул на нее, и лицо его сделалось темно‑красным.

Куда легче с ней разговаривать, когда она в полевом снаряжении и солдатских ботинках, а золотистые волосы спрятаны под каску А сейчас она вдруг показалась ему ослепительно красивой, такой женственной… Он почувствовал себя последним дураком, жалел, что вообще пришел сюда, но знал, что обязан был это сделать – Я хотел извиниться перед вами. – Она посмотрела в его темно‑карие глаза, и на миг он показался ей мальчишкой. – Простите, что я накричал на вас вчера. Я… я так за вас испугался.

И кроме того, мне было так тяжело вас снова там увидеть, – сказал он, и глаза его увлажнились. Он по‑прежнему переживал из‑за гибели Билла Квинна, как не переживал за многих других, и знал, что Пакстон тоже не забыла его. Тони был не из тех, кто умеет прятать свои чувства. – Вам‑то там тоже, наверное, было тяжело.

Пакстон кивнула, тронутая его откровенностью. Теперь она смогла с ним говорить.

– Я не знала, куда мы едем. Просто отправилась на выезд, собирала материал для статьи. И вдруг мы оказались там. Я ни о чем не могла думать, кроме… – В горле возник горький ком, Пакстон не договорила и отвернулась. Но затем снова взглянула на Тони. – Наверное, вы были правы. Когда голова слишком занята кем‑то одним, невольно ставишь "од удар себя или других.

– Я не должен был этого говорить. Он не из‑за вас погиб.

Я вас обвинял тогда просто потому, что до черта надоело винить во всем «чарли». Они убили уже так много отличных парней. И Вот снова. Билл и сам был виноват. – Тони покачал головой. – Не надо было лезть в тот туннель, и он прекрасно знал об этом.

Но он ведь из тех, кто всегда берет всю ответственность на себя.

Всегда первым шел он, а не кто‑то другой, но до того дня ему везло. А вчера и вы туда же. У нас чуть не на дворе засели вьетконговцы, а вы прямо к ним в лапы! Ну если бы кто‑то другой, то еще ладно. Когда я в какой‑то миг подумал, что вас могут захватить, то чуть с ума не сошел.

– Спасибо, – тихо сказала Пакстон и улыбнулась. – Спасибо за заботу.

Очень легко ни о ком не заботиться и никого не любить.

Когда перед твоими глазами прошло столько смертей, гибель еще одного человека уже не потрясает. Иначе погибнешь сам.

– Когда мы возвращались обратно, я тоже испугалась, – ответила Пакстон. – Но там, под деревьями, у меня не было времени пугаться. Рядом были раненые. Страх пришел, когда все закончилось.

– Они были очень близко, – заметил Тони. Он обсуждал это с лейтенантом. Вся эта история могла закончиться очень плохо. – Все могло повернуться иначе. – Ему становилось не по себе, когда он об этом думал.

– Да, мне повезло. Я как раз собираюсь сегодня об этом писать.

– А‑а, – разочарованно протянул Тони. – Я‑то приехал забрать у Мак‑Ви кое‑какие бумаги и подумал, что, может быть… что… ну… мы сможем где‑нибудь выпить кофе.

С минуту Пакстон колебалась, стараясь понять, что он от нее хочет, но затем решила, что статья может и подождать. Оба они были слишком потрясены вчерашним, так что будет совсем неплохо, если они выпьют вместе по чашечке кофе и помирятся.

Несмотря на его суровый вид, Пакстон чувствовала, что Тони, в сущности, безобиден.

– Хорошо. Статьей я займусь попозже.

Они вместе вышли из гостиницы и направились к открытому кафе на Тудо. Им достались места с краю, слишком близко от уличного хаоса и выхлопов машин, но оба приняли это как должное.

– Ральф говорит, что стоит нам сойтись, как мы начинаем друг на друга орать, – усмехнулась Пакстон, мелкими глотками отпивая тхом‑ксай.

Тони в ответ рассмеялся.

– А что, так оно и есть! – В его лице появилось что‑то робкое. – В этом я виноват, наверное.

– Очень может быть. – Она засмеялась, и ей сразу же сделалось с ним легко и свободно.

– Ничего не поделаешь. Итальянский темперамент.

– Это точно, – продолжала она, смеясь. – Ральф это объясняет тем, что мы оба чокнутые.

– Тоже может быть. – Он ухмыльнулся. Пакстон заметила, что у него очень приятная улыбка, стоит ему немного расслабиться. – Таким здесь становишься.

– Это диагноз или только предупреждение?

– И то, и другое.

Теперь ей стало с ним совсем легко, несмотря на все страдания, через которые они прошли, несмотря на боль, которую он ей причинил.

– Вы женаты? – спросила она просто так, для поддержания разговора. В его возрасте это было бы естественно. При ярком солнечном свете она смогла точно угадать его возраст.

Тони был старше Пакстон ровно на семь лет. Ему сравнялось тридцать.

– Нет, – он покачал головой. – Был женат. Но развелся еще до Вьетнама. На самом деле… – Он помолчал, но затем решил быть откровенным до конца. Пакстон внушала доверие. – Я потому сюда и завербовался. Нам обоим было по восемнадцать, когда мы поженились. Полюбили друг друга еще в старших классах школы. И почти сразу же у нас родилась дочь. Год спустя. Нет, вы не думайте, мы женились не поэтому, – осторожно пояснил он. – А она умерла от лейкемии. Мы были убиты. Как это могло случиться! Ей исполнилось всего два годика, такая малышка – и умерла! Почему Бог послал нам такое несчастье? Тем не менее вот так. – Тони опустил голову. Это воспоминание все еще причиняло боль. Пакстон с сочувствием смотрела на него. – А потом родился сынок. – Его лицо просияло. – Замечательный мальчишка! Джои, Джо. Мы назвали его в честь моего отца. И знаете, он похож на деда как две капли воды. – Сейчас этот ребенок за тысячи миль, но отец говорит о нем с такой любовью. Пакстон была тронута. – Парень что надо! Однако, – продолжал Тони, и его лицо омрачилось, – когда Джою исполнилось два, Барбара, моя жена, потребовала развода. Вот так. Мы семь лет были женаты, пять до этого встречались, потеряли дочку, сыну два года, и вдруг все кончилось.

Так она захотела. – Он взглянул на Пакстон. – Я чуть с ума не сошел. Не знал, кого убить – ее или себя.

– Но что случилось? Почему? Или ей просто надоело?

– Нет, – он с горечью посмотрел на Пакстон. – Хотя, наверное, правильно ответить – да, я ей надоел. В общем, она влюбилась в моего брата. Он старше меня на два года и всегда был в нашей семье любимчиком. Талантливый Томми, чудеснейший Томми. Он так прекрасно учится, он способный. Но это я просидел задницу в конторе у отца и спас‑таки его бизнес. А Томми стал бухгалтером, уехал в город и там поступил в юридический колледж. Теперь он юрист. Как бы там ни было, она бросила меня и вышла замуж за него. А я решил послать их всех к черту. И Джой был к нему привязан, он ведь не понимает, что дядя стал ему новым папой, а мать – паршивая изменница.

Родители попросили меня не особенно лезть в бутылку, чтобы не рушить семью. – Тони сделал характерный итальянский жест, выражавший беспомощность. – И тогда я завербовался сюда.

С тех пор не был дома. Вот и все.

С минуту он следил за потоком машин, а Пакстон думала над тем, что узнала. Она была ошеломлена его рассказом.

– И вы Джоя больше не видели?

Тони взглянул на нее и отрицательно покачал головой:

– Нет. А что мне ему сказать? Что я ненавижу его маму?

– А вы ненавидите ее? – прямо спросила Пакстон.

– Раньше ненавидел. А теперь даже не знаю. Бывало, по ночам лежишь и думаешь. Она же меня с дерьмом смешала, так бы и убил ее. А вместо этого вставал утром и шел убивать «чарли». По правде говоря… Я даже не очень‑то злюсь на нее теперь. Может быть, она права. Она счастлива, у них трое детей. Томми ее любит, Джой его обожает, на карточках он выглядит нормально. Так почему я должен считать, что они поступили не правильно? И еще, знаете, между нами говоря, я иногда не могу вспомнить, как он выглядит.

– Удивительное это чувство – ненависть, – тихо сказала Пакстон. – Люди так увлечены ею, что забывают, с чего все началось. – Она видела, как это бывает – и во Вьетнаме, и в Америке, и в других местах.

– Вы удивительная женщина, – сказал Тони. – Я все думал о вас, когда вы уехали. Понимаете, Барбара никогда бы не сделала того, что вы сделали для Билла. Вы приехали и забрали свои письма и вещи, чтобы они не попали к жене. А эта бросила мне прямо в лицо, что спит с моим братом. А вы специально вернулись, проделали весь путь до Кучи, только чтобы забрать свои письма – иначе жена бы догадалась и ей бы это не принесло радости. А ведь вы даже не были с ней знакомы!

– Я сделала это ради него.

Но и ради них. Ради его детей.

– Вы ведь его очень любили, правда? – спросил Тони.

Пакетом кивнула.

– Да, очень.

Теперь была ее очередь спрашивать.

– А почему вы так ненавидели меня? Тогда, вначале?

Тони глубоко вздохнул. Объяснить было непросто – и не только ей, но и самому себе.

– Не знаю даже… Может быть, я вас боялся. Боялся, что вы будете его отвлекать и он перестанет быть осторожным. Такое случалось. Парень думает о какой‑нибудь смазливой мордашке, забывает, где он, и преспокойно идет по минам или зазевается и ему оторвут голову. Хотя, по правде говоря, Билл не из таких. Не знаю, может быть, меня другое тревожило… – И снова стало очень заметно, что он итальянец. – Или я ревновал. Иногда без женщин гораздо проще.

Это правда. Иногда и женщинам куда проще без мужчин.

Но, с другой стороны, подчас лучше и с ними.

– Он много думал о вас, – сказала Пакстон, как будто передавала ему последний привет от Билла.

– А вас он очень любил, – тихо ответил Тони. – Это было заметно, у него светлело лицо, когда он говорил о вас. Как вы думаете, он в конце концов оставил бы жену?

Тони не мог удержаться и не спросить. После гибели Билла он много думал об этом. Так же, как и Пакстон.

– Скорее всего, нет, – откровенно ответила она, помешивая питье. – Не думаю, что он и в самом деле решился бы бросить детей. Очень легко любить здесь – тут живут одним моментом. Здесь нам всем проще. Когда не знаешь, будешь ли жив через несколько дней, многое перестает волновать. Будет ли наш брак удачным, нравится ли мне его работа, как складываются его отношения с моими родителями, где мы будем жить. Волнует одно – остаться в живых, чтобы вместе провести следующий уик‑энд в Вунгтау. В сущности, это гораздо проще.

В ее словах было много правды, и Тони не мог с этим не согласиться.

– Сколько собираетесь пробыть здесь на этот раз? – спросил он. Пакстон по‑прежнему интересовала его. И чем больше он ее узнавал, тем больше она ему нравилась, хотя и приводила иногда в ярость. Его сводили с ума ее независимость, храбрость, полное нежелание делать то, что велят, и в то же время его глубоко трогали ее порядочность, теплота, откровенность и доброта.

– Я буду здесь, пока смогу выносить все это. – Пакстон улыбнулась. – Или до тех пор, пока мои материалы продолжают публиковать.

– Я слышал, вы хорошо пишете.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Мне нравятся писать.

Тони засмеялся:

– А я и письма‑то пишу с неохотой. Пишу только Джою, когда есть время. Но и это трудно. Ведь я так давно его не видел.

– А вы не думаете, что можно было бы съездить и повидаться с ним?

– Возможно, – неуверенно ответил Тони. Однако на самом деле такая перспектива пугала его. – А может быть, лучше оставить все как есть. Что Я могу ему дать? Томми все для него делает. Фамилия у Джоя как у Томми, так что все, наверное, считают, что он его сын. Зачем ему я?

– И все‑таки вы его отец. Как он вас называет в письмах?

Голос Тони дрогнул, когда он произнес:

– «Папа». – Он долго молчал, а потом сказал:

– Да, может быть, когда кончится этот срок, я съезжу и навещу его.

Пакстон кивнула с одобрением.

– А что стало с вашим семейным бизнесом? Как овощи? – Она улыбнулась.

– Год назад отец умер, и мать продала дело. Правильно сделала. Теперь она живет с Томми. А деньги она поделила между нами. Когда выберусь отсюда, смогу распорядиться своей долей. Я, правда, еще не решил как. Раньше думал, поеду в Калифорнию и куплю ферму… или, может, в долину Напа и разведу виноградник. Что‑нибудь в этом роде. Хочется работать в поле, обрабатывать землю… – Его глаза засияли. – Вот что мне нравится во Вьетнаме, так это их жирная бурая земля… и эта буйная зелень. – Он улыбнулся Пакстон, чувствуя себя немного глупо. – Наверное, в глубине души я все еще фермер.

Может быть, Джой когда‑нибудь захочет ко мне приехать, если я куплю что‑нибудь такое.

– Уверена, что так и будет.

Пакстон подумала, что Тони и впрямь может купить ферму.

В душе он был простым человеком с простыми идеалами и обычными человеческими ценностями. Но при этом он был очень умен. Не будь у него мозгов, он никогда бы не смог перехитрить вьетконговцев в туннелях Кучи. Но что этому человеку делать в Штатах? А ведь туда придется вернуться. Для него возвращение окажется нелегким, в этом Пакстон была уверена. А история Джоя ее просто растрогала.

– А вы были замужем, Пакстон? – в свою очередь, спросил он. Эта девушка интересовала Тони, а он‑то уже рассказа" ей всю свою жизнь.

– Нет, не была.

– Сколько вам лет?

– Двадцать три. Я приехала сюда сразу после окончания колледжа.

– Но зачем?

Она рассказала Тони про Питера и Габби, про свою мать и про Джорджа. И какими чужими ей показались эти люди, когда она вернулась домой после смерти Билла.

– Даже не представляю, что потом буду делать в Штатах.

Знаю одно – сейчас я не могу туда вернуться.

– Смотрите, – предостерег ее Тони, снова садясь на стул и вдыхая уличный смог Сайгона, – это место затягивает, как наркотик. Не будьте как эти американские парни, которые попали на крючок, пристрастившись к травке. – А таких было действительно немало. – Пристраститься можно и не к травке, а куда хуже – к такой жизни. Вот как мы с вами. Попались – и теперь не можем от этого отделаться.

Пакстон прекрасно понимала, о чем речь, но не знала, как найти выход.

– Наверное, мы застряли тут, пока все не кончится, – сказала она, вспомнив Ральфа.

– Наверное. – Тони кивнул. – Или пока нас не прихлопнут. Это тоже может случиться. Вы вчера были недалеки от этого.

Он нахмурился – вчерашнее происшествие ему не нравилось.

– А вы разве нет? Вы‑то были в шаге от смерти тысячи раз.

Я начинаю думать, что здесь реально играет роль одно – удача.

Они оба знали, насколько это верно. Сколько ребят погибло за день до дембеля? За несколько часов до отправки домой?

Очень много. Почему‑то так часто случалось.

– Может быть, мне везет. – Тони пожал плечами. – Пока везло. Хотя до Вьетнама я так не думал. – Он снова вспомнил о жене, а затем вынул из бумажника фотографию Джоя. – Вот смотрите. Здесь ему шесть. А на самом деле ему уже исполнилось семь.

Пакстон улыбнулась, взглянув на снимок.

– Он очень похож на вас.

– Бедняга, – засмеялся Тони.

В бумажнике лежала и фотография Барбары, но последнее время он ее почти не вынимал. После нее были и другие женщины. Медсестры. Женщины‑военнослужащие, пара местных девушек из Кучи. Два года назад, когда они освобождали Бенсук, там тоже была красивая девушка. Но все они не значили для него ровным счетом ничего. У него никогда не было того, что было у Пакстон с Биллом и Питером. После Барбары. Теперь он едва помнил, что испытывал в те времена. Но он знал, что это бывает; он видел в глазах Билла Квинна свет и умиротворение, которые для самого Тони уже много лет не существовали. Они медленно шли по Тудо к гостинице, прислушиваясь к крикам, хриплому голосу рожков, выкрикам соревнующихся рикш, велосипедным звонкам, воплям, возгласам, визгам, которые и составляли Сайгон. Когда они достигли ступеней «Каравеллы», Тони повернулся и серьезно сказал:

– Большое спасибо за то, что сегодня вы провели вечер со мной, Пакстон. По правде говоря, я этого не ожидал. Ведь я так по‑хамски вел себя с вами.

Она рассмеялась, услышав такое чистосердечное признание, и покачала головой:

– Какая ерунда.

Он хотел было сказать, что она очень красивая – на случай, если больше никогда ее не увидит, но не стал. Вместо этого он решил сказать что‑то другое, но вдруг страшно занервничал:

– Вы не откажетесь как‑нибудь пообедать со мной?

Она немного удивилась, но затем кивнула. Кто его знает, в чем тут дело, скорее всего ему просто нужен друг. Она не возражала.

– Разумеется. С удовольствием.

– Тогда я вам позвоню…

– Спасибо, Тони.

Она пожала ему руку и поднялась к себе, чтобы засесть за репортаж, где будет рассказываться о том, что произошло с ней накануне. Но, закончив его, она долго сидела, глядя в пространство, и думала о маленьком мальчике, отец которого пять лет назад уехал воевать во Вьетнам. Она и сама не знала почему, но сердце сжималось от сострадания к Джою.