Прореха в дизайнерских генах

Осознав, что я опять впустила Джереми в свою жизнь, мама сказала, что мне самое место в собрании странных психологических казусов из книг Оливера Сакса[103], поскольку у меня, со всей очевидностью, редкая травма головы. Это произошло в пятницу вечером, в конце октября. Фиби, мама и я только уселись ужинать, как от Джереми прибыла очередная поставка пикниковых корзин из «Харви Николз», набитых трюфелями, экзотическими оливковым маслом и устрицами. А перед этим курьер доставил айпод для Мерлина.

Мерлин впал в такую ажитацию, что принялся крутить меня на месте, будто мы с ним танцевали фламенко.

— Что они в телевизоре имеют в виду под бесплатными подарками? Разве любой подарок — не бесплатный? — спросил он недоуменно.

Я рассмеялась. Временами его высказывания были исполнены эпического простодушия.

— Пойду к себе в комнату. Когда остаешься один, пропадают все дурацкие привычки. Ты не замечала такого, мам? — И он исчез в вихре рук и ног.

Я открыла банку с икрой.

— Странное дело. Когда Джереми меня бросил, у меня куда-то подевалась вера в собственный рассудок. Но вот он опять настолько обаятелен и мил, так заботится о Мерлине, что прямо облегчение: я хоть понимаю, с чего я когда-то влюбилась в него. Ну, вы же помните, как я по нему сохла?

— Ага, как мокрая спецовка на выброс, — подтвердила моя мама сурово.

— Он же и тебе тогда нравился. И вот он опять тот же, каким я его помню, мама. Он поменялся.

— Поменяться могут лампочки, тампоны, мнения, погода. Мужчины — никогда.

— Ну, я свое мнение о Джереми поменяла — после этой икры. Лулу, я тут подумала… может, и неплохо было б еще разок с ним попробовать? — бодро прочирикала моя сестра, сверкая черными икорными зубами. — Он явно к тебе по-прежнему неравнодушен. А я очень неравнодушна к его банковскому счету! — Тут она взвизгнула, обнаружив баночку фуа-гра на дне ивовой корзины.

Подобный комментарий был настолько не характерен для моей сестрицы, что я решила — она перебрала с алкоголем, и экспроприировала винтажную «Вдову Клико», доставленную предусмотрительно охлажденной. Предложила маме бокал. Но мама помотала головой и многозначительно наполнила стакан водой из-под крана — «шато темза», как она выражалась.

— Я все равно не доверяю Джереми, — сказала она с чувством. — Улыбка у него до глаз не доходит.

— Да ну, мам. Откуда столько уксуса? — Фиби закатила очи. — Ты последнее время прямо работником собеса заделалась. Удивительно, как ты еще не носишь «биркенстоки» и кисейные рубахи.

— Кстати, об уксусе: на дармовщину и он сладкий, — глубокомысленно изрекла мама. — Если веришь, что мужчина вроде такого изменился, самое время уверовать в НЛО, феечек и обещания политиков. А что же Арчи?

— Ой. Что это за звук? — Моя сестра в мелодраматическом потрясении приставила к уху ладонь. — Кажется, наскребают что бог пошлет. Чес-слово, Арчи мне нравится, но что он может предложить по части гарантий на будущее? Фиг. Мы уже не девицы. «Британские авиалинии» увольняют народ. Ветхих лошадок вроде меня выпрягут в первую очередь. Пора, девочки, опуститься на землю.

— Ты сколько вообще выпила, Фиби? — поинтересовалась я, всерьез обеспокоившись переменой в ней.

— Да, милая, что правда, то правда: нельзя же морочить голову обоим, — согласилась мама.

— И решение тебе нужно принять на основании одного: как будет лучше для Мерлина. Очевидный ответ — Джереми.

— Ты недооцениваешь Арчи. У них с Мерлином тоже все здорово. Да, он мне понравился не сразу. Но за последние несколько месяцев он как-то в меня просочился — как чай из пакетика в чашку, — сказала я с нежностью.

— Переходи на кофе, — посоветовала сестрица, извлекая из корзины мешочек с дорогими колумбийскими зернами.

Мы с мамой встревоженно уставились на Фиби. Всю мою жизнь крылатого духа моей сестры никак не касались ни сэр Исаак Ньютон, ни его законы тяготения. Она всегда была полна оптимизма, счастья и жизненных сил. Но последнее время моя возлюбленная сестра всерьез рисковала потерять кубок Святой Покровительницы Очаровашек. Фиби, одомашненная мирная кошка, вдруг начала показывать когти и общую неприрученность.

— Мне нравится Арчи, — заявила мама. — На него можно полагаться. Он искренний — за что купил, за то продал. Джереми же, напротив, впору лепить на лоб наклейку «На свой страх и риск».

— Это ты про прежнего Джереми, — уточнила я. С каждым кусочком вкуснейшего паштета и глотком дорогого шампанского во мне усиливалось приятное головокружение — и желание защищать моего бывшего.

— Зато с Арчи ты стала такой счастливой, — гнула свое мама. — И даже если песенки у него так себе, он с шоколадным батончиком может проделывать куда больше того, что предполагает упаковка. — Тут она мне подмигнула. — Я на самом деле не понимала, что в нем нашла твоя кузина Кимми, пока не увидела, как он ест устриц… Ну да бог с ними, с устрицами, будь они хоть как вот эти, из «Хэрродз». — Она вытянула моллюска из раковины и с подозрением осмотрела его на зубце вилки. — Но если ты пустишь к себе Джереми, без таблеток от глистов не обойтись. Этот человек — паразит.

— Даже если Джереми говорит не от души, он точно говорит от бумажника, — провозгласила Фиби, с жадным упоением перехватив повисшую в воздухе устрицу. — И мне этот язык нравится.

Она отвлеклась от разговора, закопавшись в остатки того, что лежало в корзинах, и восторженно пискнула, обнаружив завернутые по одному рожки с крем-брюле. Взломала ложкой карамельный верх одного и с наслаждением принялась есть.

— М-м-м. Если бы это крем-брюле было мужчиной, ты бы, мама, сорвала с себя всю одежду и отдалась ему. Хочешь попробовать?

Она сунула маме в лицо ложку с десертом. В этом жесте сквозила неожиданная и нетипичная для Фиби агрессия, но мама, хоть и оторопев, решила не обращать внимания. Она мягко отвела сестрину руку и произнесла очень серьезно:

— Люси, милая, послушай меня. Если кто предал тебя раз, это он виноват. Но если тот же человек предает тебя во второй раз, тут уж ты виновата. И никто другой.

И тут моя трепетная сестра, которая если и побеждала в споре, то лишь с самой собой, напала на нашу ошарашенную маму:

— Прислушиваться к твоим советам по части любви — все равно что брать уроки флирта у евнуха. Или, ну не знаю, уроки приватности у Викиликс. В твоем возрасте пора уже излучать влиятельность и достоинство, а не выплясывать танец живота по тибетским ашрамам с голыми мальчиками.

— Фиби… — Я примиряюще положила руку ей на плечо. — Что вообще происходит? По сравнению с тобой Аттила — чисто библиотекарь.

Но мою сестру было не утихомирить.

— Мама, я серьезно. — Она стряхнула мою руку. — Какие финансовые гарантии может дать престарелая, облезлая рок-звезда твоей несчастной обездоленной дочери?

— Я не обездоленная. Кроме того, у Арчи теперь есть дело, — вступилась я. — И он работает над альбомом.

Фиби крякнула от смеха.

— Брешь между его притязаниями и достижениями по вместительности в метрах равна примерно штату Айдахо. Ты вымотана материнством в одиночку, Лулу. — Она зло глянула на маму из-под шикарных бровей. — А финансовые гарантии нужны ей по одной простой причине: ты просадила все наше наследство, мотыляясь по миру, как безответственный подросток.

От природы бледную маму повело в еще более арктические цвета.

— Однажды, Фиби, ты поймешь, как трудно женщине в моем возрасте не бросать карьеру, а, наоборот, ее начинать. Стоит женщине проморгаться после долгих мутных лет учебы детей, готовки три раза в день, стирки, перевозок и домашнего рабства, общество немедленно вручает ей бинты человека-невидимки. Я не желаю плестись в хвосте жизненного марафона.

— Отчего же? — возразила Фиби с горечью. — Твои дочери плетутся. Благодаря тебе.

В нашем тесном семейном кругу разверзлась пропасть. Мама скривилась от душевной муки. Через пару минут оторопелой тишины она попыталась разрядить атмосферу.

— Подумываю написать сценарий, дорогие мои. Все вокруг пишут. Мой будет трогательной автобиографической историей: женщина трудится, муж гуляет, она растит детей и пытается смастерить и себе какую-никакую жизнь, пока лыжи не двинула. И вот ее дочери не оценили всего, что она успела для них сделать. Мать сыграет Джулия Робертс, а детей — отвратительные тролли-спецэффекты Джорджа Лукаса.

Но, увы, ее попытка шуткой залатать прореху пропала втуне. Моя мама — одиночный воин женского спецназа, и до чего же огорчительно было видеть, как эмоциональная стойкость подводит ее. В нашей семье обычно мы спорили, пока мама не оказывалась права. Но не в этот раз.

— Фиби, милая, я уверена, ты злобствуешь только потому, что гормоны твои покидают здание. Вот тебе светлая сторона менопаузы: тарелку с супом можно подогревать прямо на лбу. А темная сторона вот: ты становишься чокнутым маньяком. — Она улыбнулась, сделав еще один заход на непринужденность, но ее певучий сомерсетский выговор утратил подвижность и прозвучал неожиданно тускло и плоско.

— У тебя — сплошь праздник, а когда нам перепадает чуточку удовольствия, ты нам — дождь на полянку. Да я мечтаю, чтобы не мои гормоны, а ты покинула здание.

Мама попрощалась с внуком и ушла до ужина. И Фиби не дала мне побежать за ней.