Цель зазывалы». О жанре рецензии

I. РЕЦЕНЗИЯ

«У рецензии есть своя цель, цель зазывалы» - так в 1929 году утверждал критик В. Б. Шкловский. И это правильно: рецензент действительно похож на «ярмарочного зазывалу». Он не только сообщает о новой книге, но и приглашает ее прочесть, побуждает пойти в магазин и купить ее. Для этого еще Н. М. Карамзин в 1791 году в своем «Московском журнале» впервые в истории русской журналистики устроил постоянный отдел критики и библиографии. Заглянем в августовский номер этого журнала за 1792 год.

Вот маленькая рецензия на перевод стихотворения Г. Р. Державина «Видение Мурзы», сделанный немецким писателем А. Коцебу: «Оригинал известен читателям «Московского журнала» (Карамзин напечатал стихотворение Державина в январе 1791 г. ― В. П.). Переводчик есть один из истинных поэтов Германии: перевод его близок к подлиннику, гладок и приятен. (Далее следует пример из немецкого текста. ― В. П.) Видно, что г. Коцебу хорошо знает русский язык. Он переведет, может быть, и другие сочинения нашего поэта, которые еще более уверят немецкую публику в том, что воображение русских не хладеет от жестоких морозов их климата. Все писатели, конечно, должны думать сперва о благоволении своей публики; но приятно, когда имена их сделаются известны и в других странах».

Очевидно, что сообщая о европейском успехе русского поэта, Карамзин привлекал внимание читателей своего журнала к его поэзии. Этот пример показывает, что роль «зазывалы» изначально выполняла короткая рецензия. Она похожа на аннотацию, так как дает краткое изложение произведения. Иногда она и по размерам приближается к аннотации, как, например, процитированный отзыв из «Московского журнала». Отличает ее от аннотации и делает критическим жанром наличие оценки («перевод гладок и приятен»).

Л. Н. Толстой говорил, что самостоятельно «попасть на хорошую книгу так же маловероятно, как найти подмеченную горошину в ворохе гороха». Поэтому, полагал он, «художественная критика должна ответить на огромной важности вопрос: что читать из того, что написано». Отвечая на этот вопрос, рецензия дает оценку-одобрение или оценку-осуждение.

Все знают знаменитую статью В. Г. Белинского о романе «Герой нашего времени», но мало кто помнит, что ей предшествовали две короткие рецензии: сначала в журнале «Отечественные записки», затем в «Литературной газете». Обе написаны с целью увлечь на прочтение этого романа. В газетной рецензии Белинский более всего говорил о новизне характеров и «непостижимой верности, с какою обрисованы у г. Лермонтова даже мельчайшие подробности» «повседневной жизни обитателей Кавказа». В журнальной рецензии он сообщал читателям, что роман «принадлежит к тем явлениям истинного искусства, которые, занимая и услаждая внимание публики как литературная новость, обращаются в прочный литературный капитал, который с течением времени все более и более увеличивается верными процентами». Одновременно Белинский разъяснял, как надо читать это произведение: «Роман г. Лермонтова проникнут единством мысли, и потому, несмотря на его эпизодическую отрывочность, его нельзя читать не в том порядке, в каком расположил его сам автор: иначе вы прочтете две превосходные повести и несколько превосходных рассказов, но романа не будете знать. Тут нет ни страницы, ни слова, ни черты, которые были бы наброшены случайно; тут все выходит из одной главной идеи и всё в нее возвращается».

Этими рецензиями-одобрениями Белинский ответил «на огромной важности вопрос: что читать из того, что написано», ориентировал читателей на роман-шедевр. Но он всегда помнил и о другой задаче «честной и знающей долг свой критики» ― сказать публике и сочинителю, «что книжка его плоха». Для этого Белинский часто использовал иронию ― лукавое иносказание, когда высказывание обретает в контексте речи значение, противоположное буквальному смыслу, когда дурное осуждается под маской одобрения. Вот пример скрытой насмешки над историческим романом А. Андреева «Довмонт, князь псковский»: «Чудный роман! Удивительный роман! Я, признаться, не дочел его второй части, не потому, чтобы он показался мне скучен, вял, бестолков и бездарен; но потому, что я люблю хорошего понемножку и всегда имею привычку дочитывать хорошие книги по листочку в день, вместо лакомства, вместо конфект. <...> Слог самый ученый, ибо преизобильно усеян, словно веснушками на лице, сими и оными...»

Иногда оценка-порицание важна и в рецензии на книгу очень талантливого автора. Но тогда критик не иронизирует, а сожалеет о неудаче, помогает автору осознать ошибки и выйти на верный путь. Такой была рецензия Белинского на книгу подражательных стихов девятнадцатилетнего Н. А. Некрасова «Мечты и звуки». Критик писал, что «в куче рифмованных строчек» очень редко встречаются стихи, «вышедшие из души», преобладают «знакомые и истертые чувствованьица, общие места, гладкие стишки».

Говорят, Некрасов скупал и уничтожал эту свою книгу. Рецензент возбудил очистительный стыд, который помог поэту обрести свой неповторимый голос.

Есть у короткой рецензии еще одна ответственная и важная задача ― представить читателям нового, неизвестного молодого автора, дать ему путевку в жизнь, предсказать его будущее. М. И. Цветаева считала, что критик должен выдвигать «имена». («Имя ― не протекция, а дар».) Чтобы видеть «дар», считала Цветаева, самому критику надо иметь «чутье, дар провидца»: «Кто, в критике, не провидец ― ремесленник», «Критик: увидеть за триста лет и за тридевять земель».

Таким критиком был В. Г. Белинский. Он предвидел не только гений Лермонтова, но и оценил талант двадцатилетнего А. К. Толстого, который в 1841 году издал свою первую книгу «Упырь» под псевдонимом «Краснорогский». Белинский отметил в этой книге «мастерское изложение, уменье сделать из своих лиц что-то вроде характеров, способность схватить дух страны и времени, к которым относится событие, прекрасный язык, иногда похожий даже на «слог», словом ― во всем отпечаток руки твердой, литературной, ― все это заставляет надеяться (то есть ждать. ― В. П.) в будущем многого от автора «Упыря» ― повторяем ― есть решительное дарование». Великий критик не ошибся ― А. К. Толстой стал одним из замечательных деятелей русской литературы XIX века.

Серебряный век дал множество образцов короткой рецензии. Они есть у А. А. Блока и В. Я. Брюсова. Одно из достижений брюсовской критической прозы ― рецензия на книгу стихов двадцатидвухлетнего С. М. Городецкого «Ярь». Прочитать эту книгу зазывали также Вяч. И. Иванов, К. И. Чуковский, С. М. Соловьев, М. А. Волошин. 1 января 1907 г. Волошин сообщал одному из своих корреспондентов: «Ярь» Городецкого благодаря моей статье сразу разошлась в Петербурге». Можно не сомневаться, что в Москве такую роль «зазывалы» сыграла рецензия Брюсова. Но в отличие от Волошина он не так восторженно оценил этот сборник стихов, увидев и «плохие», и был осторожнее в прорицании будущего: «Своей «Ярью» С. Городецкий дал нам большие обещания и приобрел опасное право ― быть судимым в своей дальнейшей деятельности по законам для немногих». Чутье не подвело Брюсова: в дальнейшем Городецкий не сдержал «больших обещаний» и не создал ничего достойного оценки «по законам для немногих».

Итак, короткая рецензия может быть длиной от нескольких строк до двух-трех страниц. В ней дается сжатая характеристика таланта писателя, содержания, стиля и новизны нового произведения, определяется его место в творчестве писателя, указывается на связь с традицией. Она появляется вскоре после выхода книги или на следующий день после премьеры спектакля, концерта. В. Г. Короленко называл рецензии «легкой критической кавалерией». Короткая рецензия отличается сжатостью оценки, скупостью и особой точностью аргументации, метафоризмом речевого стиля. Например, Блок о К. Д. Бальмонте: «Он весь многоструйная лира»; Брюсов о М. А. Кузмине: «В стихах М. Кузмина слышны величавые колокола русских духовных стихов»; Блок о В. Я. Брюсове: «Умея ковать стихи, Брюсов умеет ковать и идеи...» В короткой рецензии отсутствует анализ текста и нет цитат. М. И. Цветаева считала это недостатком. По ее мнению, критик должен наглядно ― цитатами ― подтверждать оценку. Наличие цитат позволяет читателю проверить мнение критика. Этот «изъян» преодолевается в монорецензии.

Монорецензией или монографической рецензией принято называть отзыв, в котором оценивается одно произведение или несколько произведений одного автора. Ее отличие от короткой рецензии заключается в наличии элементов анализа текстов, которые цитируются. Эта разница хорошо видна, если сравнить два отзыва Б. Л. Пастернака на книгу А. А. Ахматовой «Избранное». Она вышла летом 1943 года в Ташкенте. Тогда же в короткой рецензии «Новый сборник Анны Ахматовой» критик сказал о единстве всего творчества поэтессы, о новизне сборника, о сущности ее позиции («дочь народа и века», «свобода от принуждения»). Эти суждения Пастернак развернул в том же году в монорецензии «Избранное» Анны Ахматовой». Тезис о единстве творческого пути, о равной художественной ценности раннего и позднего периода поэтессы подтвержден сопоставлением цитат из стихотворений «Память 19 июля 1914 года» и «Первый дальнобойный в Ленинграде». Довольно подробно критик обрисовал литературный и исторический, в том числе военный, фон творчества Ахматовой.

В этих рецензиях Пастернака 1943 года узнаются традиции начала века, в частности В. Я. Брюсова. Монорецензию на новую книгу Блока «Ночные часы» Брюсов начал с обзора творческого пути, показал его единство и новое, привнесенное последней книгой: «Действительность, реальность вошла в поэзию А. Блока, подчинила ее себе». Конкретность «этапов пути» Блока критик подтвердил сопоставлением стихотворных цитат, которые позволяют читателю убедиться, что действительно у Блока «мистические предчувствия сменились чувствами земными» [с. 22].

Великолепный образец монорецензии дает отзыв А. Н. Толстого о сборниках С. А. Есенина «Москва кабацкая» и «Трехрядница» (1922). В ней он осудил имажинистские увлечения поэта и тем самым способствовал его разрыву с этой литературной группой. Призыв Толстого «станьте снова покрепче на земле» Есенин услышал. Этот случай еще раз подтверждает, что рецензия может быть «зазывалой» не только в читальный зал и в книжный магазин, но и на стезю истинного творчества.

Рецензия, в которой оценивается одно за другим несколько произведений различных авторов, называется обзорной. Она строится как перечисление оцениваемых новинок, как сумма нескольких коротких или монографических рецензий без подчеркивания связи между ними. Эта связь подразумевается или коротко обозначена во введении. В рецензии Н. С. Гумилева на собрание стихотворений Блока и книгу стихов Кузмина о связи между двумя поэтами ничего не сказано; в данном случае обзорная рецензия ― это сумма двух коротких рецензий. К. В. Мочульский оценку книг М. Кузмина, Г. Иванова и Ф. Сологуба предварил вводным абзацем. Из него становится ясно, что творчество этих поэтов, на взгляд критика, объединяет то, что они не подходят ни «под один из измов» и «не состоят ничьими «представителями».

Если критик не только дает сжатую оценку, но ставит и обсуждает важный творческий, общественный или эстетический вопрос, то рецензия обретает форму рецензии-статьи. Таковым является отзыв А. Белого о книге В. Брюсова «Венок» (А. А. Блок, как говорилось, написал об этом сборнике стихов монографическую рецензию). Белый воспользовался появлением этой книги, чтобы сказать о «вечных приемах творчества, столь часто забываемых нами», а также о значении «священной преемственности» в развитии литературы. По мнению Белого, автор «Венка» олицетворяет эту преемственность, потому что Брюсов «выдал» то, что «укрыл Пушкин»; читая стихи Брюсова, «мы подчас угадываем Пушкина».

Рецензия-статья завершается выводом: «Классический принцип в поэзии Брюсова вполне определился». Этот вывод критик доказал тщательным анализом стихов, поэтической техники Брюсова вплоть до «расстановки слов». Критик наглядно показал, как Брюсов сохранял «гибкость формы», как добивался того, чтобы «двустишие пело музыкой необычайного созвучия».

Рецензия-статья всегда имеет неизмеримо более сложную композицию, чем все другие разновидности рецензий. «Венок лавровый» А. Белого состоит из трех частей. В первой доказывается, почему Брюсов достоин быть в одном ряду с Пушкиным, Лермонтовым, Фетом, Некрасовым: «Он дал нам образцы вечной поэзии». Именно поэтому, считал Белый, «изучение поэзии Брюсова, помимо художественного наслаждения, которое сопровождает это изучение, еще и полезно: оно открывает нам верную тропу к лучезарным высотам пушкинской цельности».

Во втором разделе Белый разъяснял, в чем заключается суть переворота в русской поэзии, который осуществил Брюсов. Краткий ответ гласит: Брюсов обновил русский стих, потому что по-новому стал работать над формой и содержанием.

Третий ― и самый большой ― раздел критик посвятил тому, чтобы на примере «Венка» Брюсова показать читателям, «в чем заключается обаяние его музы». В самом начале раздела он предупредил: ради этого придется «говорить о простой расстановке слов, о запятых и точках». Анализируя стихи из сборника «Венок», Белый учил своих современников (и нас с Вами!), как надо читать стихи.

Эту вечную задачу критики ― учить читать ― по-своему решал В. Ф. Ходасевич в рецензии-статье на новые тома собрания сочинений И. А. Бунина (1934). Его волновали вопросы: в чем суть «художества», какие качества художественного произведения обеспечивают ему жизнь в веках, позволяют спустя многие годы открывать в старой книге «достоинства, которых мы раньше не заметили или не вполне оценили». Анализом повести «Деревня» Ходасевич подводил читателя к выводу: публицистическая сторона повести подтверждена революцией 1917 года, но время притупило «ее публицистическое острие». Главное, что она выдержала испытание временем «со стороны литературной». Произведение волнует в течение многих десятилетий, если писатель ставил «сложные и любопытные задания чисто литературного порядка». Это подтверждают также «рассказы» другого тома («Митина любовь», «Солнечный удар», «Дело корнета Елагина»). Их оценке отведена вторая часть рецензии-статьи. Она жестко связана с первой частью заключительным выводом: «Бунин обогащает нас опытом ― не «идеями». Это и есть единственный законный путь художества, неизменно имеющийся в наличности везде, где есть подлинное искусство. Не худо, если из опыта возникают «идеи». Но беда, если за «идеями» нет опыта».

К сожалению, было немало критиков, которые требовали от писателей только правильных «идей». С этим в истории рецензии связаны позорные страницы, когда она «зазывала» на злые дела.

Самым распространенным злым делом была травля писателя, идеи которого не нравились рецензентам. В 1907 году К. И. Чуковский составил словарь ругательств, которые критики обрушили тогда на Леонида Николаевича Андреева: «шарлатан, идиот, глупый дурак»; «смрадное дыхание пошлости»; «Нам кажется, что ни собака, ни иуда не лгут так, как Л. Андреев». Это не являлось только русской особенностью. Не случайно И. В. Гете в свое время воскликнул: «Уберите этого пса ― это рецензент». Сравнение рецензента с псом можно встретить и у французского ученого П. Буаста: он считал, что критики, как «пастушечьи собаки», должны «вести, останавливать, укрощать ― лая, но никогда не кусая». Надо признать, что ругательства по адресу Андреева ― это не только лай, но и болезненные укусы.

После издания поэмы «Двенадцать» немало укусов досталось Блоку. Например, О. М. Брик писал, что автор поэмы, «явно сочувствующий левым партиям» и угрожающий «всем буржуям» раздуть «мировой пожар», занимается «неуместным политиканством», оскорбительным «и для поэта, и для поэзии».

В 1920-е годы набирали силу рецензенты ― «бойкие молодые человеки», которых, по выражению Е. И. Замятина, надо в три шеи гнать из литературы. Гнать, потому что они сделали рецензию средством борьбы с литературным противником на уничтожение. Например, они выдвинули лозунг «Против Алексеев Толстых!» С. А. Есенин называл их «бездарнейшей группой мелких интриганов и репортерских карьеристов». Но у них были «нужные» политические идеи, и они с помощью власть имущих нередко побеждали. Об этом романист С. Н. Сергеев-Ценский сообщал М. Горькому в 1926 г.: «...У нас только ― «на бой, на бой!» ― и со всяким искусством вообще ведут победоносную, конечно, борьбу, то ликвидируя одного деятеля искусства, то другого». Известны случаи, когда в 1930-е годы политические обвинения рецензентов приводили к самоубийству писателя или его аресту.

Но в основном «ликвидация» означала изъятие из литературных журналов, вообще из печати. Рецензии на повесть А. П. Платонова «Впрок» под заголовками «Клевета», «Под маской» способствовали тому, что произведения писателя несколько лет не печатали. Такое бывало и в русском зарубежье. Из-за рецензентских обвинений издатели русского Парижа отвергали прозу А. М. Ремизова с 1931 по 1949 год. Таким же образом они поступали и с М. И. Цветаевой и тоже за «неправильные» идеи. Но по той же причине и в Москве ее стихи не пошли в печать. Этому помешал критик Корнелий Зелинский, который в 1940 году по просьбе издательства написал рецензию на поэтическую книгу Цветаевой. Он объявил, что ее лирическая героиня не имеет ничего общего с образом советской женщины, а ее стихи ― «формалистичны». Сохранился ответ Цветаевой: «Человек, смогший аттестовать такие стихи как формализм ― просто бессовестный». Этому мнению соответствует кличка, которую критик имел в 1930-е годы: «Корнелий Вазелинский». А получил он ее после того, как в 1932 году положительную рецензию на роман Л. М. Леонова «Скутаревский» переделал в отрицательную, когда узнал в редакции, что политические верхи относятся к этому роману весьма прохладно.

Иногда писатель сам становится «зазывалой», защищая свое новое произведение от враждебных или полуграмотных нападок «псов-рецензентов». Тогда он обращается к авторецензии. Написанная самим автором, она может быть и монографической рецензией, и рецензией-статьей. К первой разновидности можно отнести «Голос Родины» Л. М. Леонова. Она написана в 1943 году по поводу упреков в его адрес «за якобы мрачный колорит пьесы «Нашествие»: «Каюсь, ― парировал автор, ― в военных пьесах моих маловато веселого. Я как-то никогда не был силен в этом жанре ― гопак на братской могиле».

А. Н. Толстой защищал свою пьесу «Фабрика молодости». В 1928 году ее «отчаянно ругала критика», в основном из числа тех бойких, но малограмотных молодых людей, которых Замятин предлагал гнать в три шеи. В авторецензии-статье Толстой учил их уму-разуму, разъяснял свои творческие принципы, сущность комедии и вообще искусства: «Искусство не знает раз навсегда установленных рамок. Оно вечно течет и изменяется, с каждым случаем оно дает новые и новые формы. И не прав тот критик, который подойдет к нему с железным каркасом, куда постарается уместить творение искусства: влезло ― значит, хорошо, не влезло ― долой такое творение». В заключение подчеркивал: «Искусство, как жизнь, ― сложно, многогранно, всегда с каплей противоречивости, и, как у жизни, у него всегда руки закинуты вперед, в туман грядущего. Трудная задача быть хорошим критиком».