Глава 3 4 page. – Почему ты так торопишься?

– Почему ты так торопишься? – спросила меня копия мисс Бартон.

– Потому что он не знает, что я здесь. И мне неизвестно, куда он теперь отправится.

– О, я могу тебе рассказать, – предложила Дебора.– Он направляется в Голландский дом, на другой стороне реки, в Ламбет-Марш.

– Зачем?

– Не за тем, чтобы ему погадали цыганки. Это ужасное заведение. То, чего человек с деньгами не может там купить, в другом месте можно не искать. Однажды он хотел взять меня с собой. Предложил гинею, чтобы я согласилась делать это с другой женщиной. Ну что ж, я не против. Безопаснее, чем с мужчинами. Немножко полизать ее киску и чуть-чуть постонать. Но я слышала, что рассказывают об этом заведении. Несчастные девочки, которые уходили туда работать, обратно не возвращались.

Получив за шиллинг описание дороги в это сомнительное заведение, я вышел на Флит-стрит, взял экипаж, проехал по Уайт-Стэарс в Ченнел-Роу, где услышал крик лодочника:

– Эй, кому на юг!

Я пересел в лодку, которая тут же поплыла на противоположный берег реки. На черном пологе неба появилась луна, похожая на изогнутый желтый ноготь. Посреди реки лодку накрыло густое облако тумана, и огни в окнах домов засверкали, точно ожерелье из желтых бриллиантов.

До сих пор мне не удалось отравить жизнь моей жертве; к тому же я с трудом представлял себе, как расскажу дяде мисс Бартон о том, куда меня завело преследование майора Морнея. Еще труднее было представить, как я оправдаю свои расходы. Позволит ли мне джентльмен и дальше общаться с его племянницей, если я посещаю подобные заведения? В особенности если речь идет о Ньютоне, человеке, который порицает распущенность и озабочен высокими материями, для которого тело и его потребности имеют значение лишь с точки зрения научных экспериментов. Всякий раз, глядя Ньютону в глаза, я представлял себе, как он касается их шилом. Что он может знать о человеческих слабостях?

Лодка отчаянно раскачивалась, и мне казалось, что мы почти не движемся по серой воде, а высоко над нашими головами, подобно визжащим демонам, парили чайки. Постепенно мы приблизились к противоположному берегу, туман поредел, и из него возникли похожие на скелеты остовы кораблей. Где-то далеко залаяла собака, я шагнул на берег, и наступила тишина.

Лэмбет оказался большим, небрежно застроенным поселением на берегу Темзы со стороны Суррея. Большинство зданий теснились вокруг церкви Святой Марии, а еще дальше виднелись черные мачты кораблей. С востока Лэмбет был отделен от Саутуорка болотами, где там и сям попадались разрозненные домишки и одинокие таверны. Мне пришлось обнажить шпагу, как только я сошел на берег, поскольку на южном берегу было гораздо темнее и навстречу мне попалось несколько оборванцев весьма угрюмого вида. Я направился на восток вдоль Нэрроу-Уолл, как мне посоветовала Дебора, пока не оказался возле лесопилки, а там свернул на юг и зашагал через грязное поле к ряду небольших домиков. Здесь, под знаком звезды, часто обозначающей дом греха, я нашел дом, являвшийся целью моих поисков. Заглянув в грязное окошко, через которое виднелся желтоватый огонек свечи, я постучал.

Дверь открыла женщина приятной наружности, однако ее кожа показалась мне слишком желтой, а глаза неподвижно смотрели в одну точку. Я тут же заплатил ей десять шиллингов за вход – немалая сумма по тем временам, – и она впустила меня внутрь. Мои ноздри наполнил сладкий аромат густого табачного дыма.

Женщина взяла мой плащ и повесила его на крючок. Тут я узнал шляпу и плащ майора, висевшие рядом. Значит, Дебора не ошиблась.

– Ну, – заговорила она со странным акцентом, и я решил, что она голландка, – с чего начнем? Выкурите трубку или посмотрите шоу?

Я никогда не был любителем курения – оно вызывало у меня кашель, – поэтому ответил, что хочу посмотреть шоу. Казалось, такой ответ ее немного удивил, но она отвела меня за потрепанную зеленую занавеску, где я увидел ведущую вниз лестницу. Мы вошли в маленькую неопрятную комнату, на стенах которой были развешаны грязные зеркала. Единственным источником света служило несколько свечей. В тени сидело пятеро мужчин весьма мрачного вида. Они явно дожидались начала какого-то представления. Я не знал, что будет дальше, но предположил, что меня ждет нечто вроде танцев голых женщин. Майора Морнея здесь не оказалось, и я подумал, что он предпочел сначала выкурить трубку. Так или иначе, но я решил не прятаться и выбрал себе место, чтобы майор сразу же меня заметил, как только зайдет в комнату.

Мое дыхание стало прерывистым, потому что все в омерзительной комнате было наполнено ожиданием чего-то ужасного. Однако меня это не смутило.

Наконец две женщины ввели в комнату монахиню и начали над ней жестоко издеваться: сначала они плевали ей в лицо и били по щекам, а потом раздели догола и заставили лечь на живот прямо на пол. Затем ее привязали за руки и за ноги к стойкам, расположенным в углу комнаты. И все это время угрюмые бледные мужчины молча наблюдали за происходящим, словно их не волновали издевательства над монашкой. Я тоже молчал. Я не знал, монашка она или нет, можно было лишь сказать, что волосы у нее подстрижены коротко, как это принято у женщин, расстающихся со всем мирским; однако она была хорошенькой и молодой – едва ли ей минуло двадцать лет. Ее обнаженное тело вызывало желание.

Именно в этот момент майор спустился к нам, и я отметил, что он выглядит больным или пьяным. Он даже не взглянул в мою сторону и уселся на свободный стул.

После того как ноги и руки несчастной были крепко привязаны, один из зрителей встал и начал бить ее хлыстом, осыпая ее проклятиями и называя католической шлюхой. Поток непристойностей поражал, а ярость, с которой он хлестал девушку, была неподдельной – я даже начал опасаться за жизнь несчастной. Тут я вскочил на ноги и назвал этих людей чудовищами, которые не имеют права так обращаться с женщиной. Я призывал их воздержаться от подобных развлечений, но смотрел только на майора. Наконец он меня узнал, и в его желтых глазах сверкнула такая ненависть, что по спине у меня пробежал холодок. Возможно, все дело было в его глазах, но в еще большей степени на меня произвел впечатление щелчок взведенного курка и холод дула пистолета, прижатого к моей щеке.

– Что тебе до этой девки? – спросил человек, стоявший у меня за спиной.

По голосу я решил, что он голландец.

– Ничего, – ответил я.– Мне нет дела до беглых монашек, я не ищу приключений на свою голову и не собираюсь ухаживать за этой девушкой, но она человек и к тому же молода. Едва ли она заслуживает жестокого обхождения.

– Жестокого обращения, говоришь? – рассмеялся голландец.– Мы еще даже не начали.

В этот момент майор подбежал к лестнице и помчался вверх по ступеням. Между тем обнаженная девушка подняла голову и посмотрела на меня с удивительным равнодушием, словно мое вмешательство ничего для нее не значило. У меня даже возникли подозрения, что ей нравится испытывать боль и она, как майор, получает удовольствие от порки.

– Неужели она заслуживает наказания?

– А разве нет? – продолжал голландец, стоявший у меня за спиной.– И какое это имеет к вам отношение? – Он немного помолчал.– Что вы вообще здесь делаете? – наконец поинтересовался он.

Я показал в сторону лестницы.

– Я пришел с ним. С майором Морнеем. Он привел меня. И я плохо понимаю, что здесь происходит, поскольку он меня ни о чем не предупредил.

– Это правда, – вмешалась женщина, которая открывала мне дверь.– Он появился вскоре после майора.

Человек с пистолетом вышел из-за моей спины и встал так, что я смог его разглядеть. Это был отвратительный тип с низким лбом, весь покрытый фурункулами; в красных глазках застыла злоба, а пистолет, зажатый в руке, слегка дрожал.

– Ваш друг ушел, – негромко проговорил он.– Быть может, вам тоже следует покинуть это место.

Я двинулся к лестнице, не спуская глаз с лежащей на полу девушки, на спине которой уже проступали красные полосы от ударов хлыста.

– Ей наплевать на то, что с ней делают, – рассмеялся тип с пистолетом.– Она платит такую цену за удовлетворение своих желаний. На вашем месте я бы не стал о ней беспокоиться.

Девушка продолжала молчать. Как только я начал подниматься по лестнице, порка возобновилась, но она даже не стонала.

Я не знал, можно ли верить мерзавцу, но все же ушел, хотя меня не оставляла мысль о том, чтобы вернуться с пистолетом в руках и прекратить омерзительное действо. Я мог бы пристрелить типа с фурункулами, но присутствующие тоже были вооружены, и я не сомневался, что они меня прикончат. Некоторое время меня еще мучили сомнения, что девушка действительно монашка и что эти мерзавцы могут ее убить, поскольку на их лицах читались лишь похоть и злоба. Очевидно, они так ненавидели католиков, что были готовы пойти даже на такое отвратительное убийство.

Я вздохнул с облегчением, и у меня немного закружилась голова, когда я наконец оказался на свежем воздухе. Втянув в легкие холодный воздух, я решил, что майор Морней давно ушел, и зашагал вдоль стены обратно к реке. Но не прошел я и десяти шагов, как он вышел из грязной таверны и, дрожа от гнева, встал на моем пути.

– Почему вы преследуете меня, мистер Эллис? – спросил он, обнажая шпагу.

Он приближался ко мне с таким лицом, что мне ничего не оставалось, как самому обнажить свое оружие. Да, я обещал Ньютону не вступать с ним в схватку, но решил, что избежать ее невозможно. Я сорвал с головы шляпу, чтобы она не мешала обзору, хотя первый выпад майора я парировал с легкостью – было ясно, что майор Морней пьян. Вот почему он так долго не мог меня узнать.

– Уберите шпагу в ножны, – сказал я ему.– Иначе я буду вынужден ранить вас, сэр.

Он с яростью бросился в новую атаку, и мне пришлось сражаться с ним по-настоящему. Я по-прежнему легко отражал все его удары, а когда мы сошлись, скрестив клинки, он вновь спросил:

– Почему вы преследуете меня, мистер Эллис?

Из-за этого я не заметил, что в левой руке у него появился кинжал, и едва успел отскочить в сторону, избегая удара. Однако острие моей шпаги вонзилось в верхнюю часть его плеча. Морней уронил кинжал, а его шпага опустилась, и при желании я мог бы его прикончить. Мне захотелось его заколоть, поскольку я не люблю, когда во время дуэли в дело идет кинжал. Однако я отступил на несколько шагов, что позволило Морнею развернуться и броситься в темноту.

После некоторых колебаний я поднял его кинжал – очень необычной формы – и засунул в голенище сапога. Я и сам не знал, следует ли мне быть довольным собой. Я не стал убивать майора, а он не сумел прикончить меня, так что некоторые поводы для радости имелись. Но как отнесется Ньютон ко всей этой истории? Будет ли реакция Морнея достаточной «рефракцией», если его странное поведение можно объяснить этим словом? Скорее всего, Морней поставит в известность лорда Лукаса, который воспользуется поводом для новой жалобы на служащих Монетного двора. Впрочем, меня это не слишком расстроило. Неожиданно на меня навалилась страшная усталость, и я понял как мне повезло, что меня не убили. Я поклялся самому себе, что больше никогда не буду таким распущенным и не оскверню любовь к мисс Бартон.

На следующее утро Ньютон с интересом изучал кинжал, полируя его с усердием, достойным уличного головореза, а я рассказывал ему о своих приключениях. Я решил опустить эпизод с фехтованием. Когда я рассказывал о своей борьбе с искушением, Ньютон поджал свои тонкие губы – сомневаюсь, что они целовали кого-нибудь, разве что лоб мисс Бартон или любимую книгу.

– Насильственно остановленное желание становится еще сильнее, – мрачно заметил он.– Самый лучший способ избежать искушения – это не пытаться вовсе избавиться от нескромных мыслей, а постараться занять свой ум другими проблемами. Я всегда поступал именно так. Тот, кто постоянно думает о чистоте, будет неизбежно возвращаться к мыслям о женщинах, а всякое столкновение с нечистыми мыслями оставляет след в разуме, в результате подобные мысли возвращаются значительно чаще. Но прошу вас, продолжайте. Я заинтригован.

– Я уже почти все рассказал, – ответил я.– Как только мы вышли из дома, он бросил кинжал и скрылся в темноте.

– Но вы не рассказали о вашем сражении на шпагах, – запротестовал Ньютон.– А я хочу знать все подробности. Скажите, майор получил серьезное ранение?

– Он первым обнажил клинок, – запинаясь, проговорил я.– Мне пришлось защищаться. Я лишь задел его плечо, и он довольно быстро пришел в себя. Но откуда вы знаете, доктор Ньютон? Он поставил в известность лорда Лукаса? По Тауэру поползли слухи? Его светлость подал жалобу?

– Я совершенно уверен, что майор Морней не станет докладывать лорду Лукасу. Неужели майор из Управления артиллерийского снабжения может проиграть схватку какому-то клерку с Монетного двора? Такого унижения его репутация не вынесет.

– Но тогда как вы догадались о нашей дуэли?

– Очень просто. Вы почистили шпагу. Царапина на рукояти сегодня блестит, словно церковный кубок, а вчера она была тусклой, точно оловянная кружка. И я вспомнил, что вы чистили шпагу после того, как обнажили ее в защиту миссис Бернингем. Осмелюсь предположить, что майор вытащил кинжал, потому что не сумел достать вас шпагой.

– Все произошло именно так, как вы сказали, – признался я.– Сам не понимаю, почему я решил утаить от вас этот эпизод. Вы и так все знаете – ничего не нужно рассказывать. Удивительно!

– Ничего удивительного в этом нет. Просто наблюдательность. Satist est. Этого достаточно.

– В таком случае я бы хотел стать таким же наблюдательным, как вы.

– Но это совсем нетрудно, как я уже не раз вам говорил. Со временем вы научитесь, если проживете достаточно долго. Вчера вам повезло. Из вашего рассказа, а также из надписи на клинке следует, что майор Морней и, весьма возможно, еще несколько человек являются религиозными фанатиками.

– Но я не заметил надписи на клинке кинжала, – сказал я.

– Нужно было почистить кинжал, а не шпагу, – с улыбкой сказал Ньютон, протягивая мне кинжал, лезвие которого сияло, как огонь.

– «Помни о религии», – прочитал я с одной стороны.– «Помни об убийстве Эдмонда Берри Годфри», – гласила надпись на другой стороне клинка.

– Это кинжал Годфри, – объяснил Ньютон.– После убийства сэра Эдмонда Берри Годфри в тысяча шестьсот семьдесят восьмом году таких было сделано немало.– Мой наставник внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, знакомо ли мне это имя.– Вы ведь о нем слышали?

– Да, конечно, – сказал я.– В детстве. Кажется, он был судьей, которого убили католики во время папистского заговора против короля Карла Второго, верно?

– Я питаю отвращение к католицизму во всех его проявлениях, – заявил Ньютон.– Это религия, полная чудовищных суеверий, отвратительной лжи и фальшивых чудес. Однако не было более злого умысла, угрожающего благополучию государства, чем этот папистский заговор. О заговоре сообщили Титус Отс и Исраэль Тонг, священники-иезуиты, которые заявили, что католики намерены убить Карла Второго во время скачек в Ньюмаркете. Я не сомневаюсь, что иезуиты были на многое готовы, чтобы восстановить католицизм в Англии. Но к убийству короля они отношения не имели. Тем не менее многих католиков повесили прежде, чем стало известно, что Отс дал под присягой ложные показания сэру Эдмунду Берри Годфри. Его самого следовало повесить. К несчастью, закон не предусматривает такого наказания за столь гнусное преступление. Отса подвергли порке и выставили у позорного столба, после чего он получил пожизненное заключение.

– Значит, это Отс убил сэра Эдмонда?

– Имя убийцы так и осталось тайной, – сказал Ньютон.– Кое-кто полагает, что Годфри убил преступник, которого он осудил в далеком прошлом, а тот ему отомстил. Мы и сами порой сталкиваемся с похожими случаями. Я даже слышал, что общество «Зеленой ленты» пыталось превратить Англию в республику и что Годфри убили из-за того, что он обещал их выдать. Но я склоняюсь к другой, более простой версии. Я полагаю, что Годфри покончил с собой, передавив кровеносный сосуд; он был чрезвычайно меланхоличным человеком и ужасно боялся, что его предательство обнаружится и он будет наказан. Когда два его брата нашли тело Годфри, они испугались позора и не хотели лишаться его денег, ведь все состояние самоубийцы переходит государству, а он был богатым человеком. Вот почему они изуродовали тело и во всем обвинили католиков. Теперь можно не сомневаться, что правды не узнает никто. Но многие продолжают верить, что его убили католики. Ну а мнение майора Морнея нам очевидно. Обладание этим кинжалом да и все его поведение указывает, что его ненависть к католикам не знает границ.

– И что же нам теперь делать?

Ньютон собрал лоб складками и стал поглаживать тонким пальцем свой длинный нос, словно мохнатую собачку, отчего у него сделался чрезвычайно умный вид.

– Мы вернем ему кинжал, – спокойно сказал он.– Тем самым мы еще сильнее спровоцируем его. Это элементарный ход, подобный многим другим, и однажды я возьму черный свинцовый карандаш и все запишу для вас на листе бумаги, чтобы вы лучше понимали окружающий мир. Всякое тело продолжает пребывать в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, если только это состояние не изменится в результате приложения к нему силы. Это верно не только в приложении к майору Морнею, но и к планетам и кометам. Однако нам самим необходимо подготовиться. Нельзя терять бдительность. Ведь всякому действию возникает равное противодействие.

– Но, сэр, это же ваша главная теория, не так ли?

– Отлично, Эллис. Но это вовсе не теория. Это такой же непреложный факт, как законы Англии. Более того, я могу представить неопровержимые математические доказательства.

– Если бы я мог понять, какое значение они имеют для всего мира, – со вздохом признался я.

– Тогда вам достаточно понять вот это, – сказал Ньютон и бросил кинжал Годфри на пол так, что он вонзился в дерево.– Падение этого кинжала ничем не отличается от падения Луны. Сила, которая притягивает кинжал, таким же образом действует на Луну. А сила, воздействующая на Луну, действует на все планеты и прочие небесные тела. Потому что небеса находятся здесь, на Земле. И эта сила, друг мой, называется тяготение.

Небеса находятся на Земле? Быть может, Земля и есть небеса?

Сначала я лишь повернулся спиной к Иисусу. И это было делом рук Ньютона, поскольку он подвергал сомнению почти все, что есть в Новом Завете. Даже Ветхий Завет он принимал лишь частично. Книга Притчей Соломоновых была очень важна для него. Как и Книга пророка Даниила. И Иезекииля. Но само то, что человек способен выбрать книги, которые его устраивают, и отбросить те, что кажутся ложными, показался мне чрезвычайно необычным подходом к религии.

Довольно долго я считал, что именно странное отношение Ньютона к Святому Писанию потрясло дерево моей жизни и заставило яблоко моей религиозной веры упасть на землю, где оно стало гнить и разлагаться. Но это лишь часть процесса. Из-за Ньютона я и сам начал постоянно задавать вопросы – это стало для меня второй натурой. И я начал понимать, что мы должны спрашивать себя: а верны ли религиозные догматы? И если верны, то хороши они или нет? Если мы хотим найти Бога, то необходимо искоренить в себе невежество, попытаться познать наш мир и Вселенную.

Как ни странно, но именно серебряные чаши, которые мистер Скруп отдал Ньютону на хранение, заставили меня поставить под сомнение Пятикнижие. Чаши рассказывали историю Нектанеба, последнего царя Египта и великого мага. Он вылепил фигурки своих солдат и солдат врага, затем поместил их в резервуар с водой и сотворил заклинание – в результате врага поглотили воды Нила. И тут я вспомнил о Моисее, который вывел свой народ из Египта, утопив армии фараона в водах Красного моря, – история, заимствованная у египтян. Я был потрясен, когда осознал, что Пятикнижие лжет и что все остальное в Библии может оказаться лишь мифами и легендами. Постепенно я начал понимать: если одну часть Библии можно поставить под сомнение и не найти удовлетворительных ответов, то почему бы не подвергнуть критике всю книгу в целом?

Возможно, я все еще верю в Бога. Но наука моего наставника заставила меня прийти к отрицанию существования самого Бога. Именно математика Ньютона превратила космос в серию алгебраических выкладок, а проклятые призмы разорвали радужный договор Бога с Ноем. Как мог Бог оставаться на небесах, если за ними можно наблюдать в телескоп и точно описать их при помощи производных? Сатанинский геометр Ньютон проколол оболочку существования Бога, а потом разделил его небесное царство при помощи простого циркуля. На моих глазах раскрывались удивительные тайны, и мои мысли рухнули на землю с далеких небес, точно пылающий херувим, неся за собой чудовищные разрушения. О, каким же получилось это падение! Как все изменилось! Казалось, я превратился в ангела, но тут же обнаружил, что мои крылья обрезаны острыми ножницами науки – и я стал обычным вороном на Тауэрском лугу, хрипло жалующимся на жестокую судьбу. Сферы печали, скорбный сумрак, куда редко проникает умиротворение и покой и где никогда не появляется надежда.

В офицерские казармы Управления артиллерийского снабжения майор Морней вернулся с подвязанной левой рукой. Его побрил мистер Маркс, цирюльник Тауэра, а потом посетили мистер Вильсон, оценщик описанного имущества, подполковник Фарвелл, капитан Поттер и капитан Мартин. Несмотря на вчерашние приключения, майор пребывал в хорошем настроении – мы услышали его голос из-за закрытой двери; но даже после того, как мы вошли, майор продолжал рассказывать героическую историю своего ранения. Впрочем, увидев нас, Морней покраснел как свекла, словно перед ним возникла пара призраков.

– Olim, hero, hodie, eras nescio cujus, – с жесткой улыбкой заявил Ньютон.

«Давным-давно, вчера, сегодня, завтра, я не знаю кто»… Полагаю, мой наставник хотел, чтобы Морней понял: ему очень хорошо известно, что все рассказанное майором о ранении – чистейшая ложь. Однако Ньютон не заявил это прямо, не желая провоцировать конфликт. Морней даже мог бы вызвать Ньютона на дуэль. Мой наставник не был трусом, однако он редко держал в руках шпагу, не говоря уже о пистолетах, и не хотел участвовать в поединке. И хотя меня не связывали подобные ограничения, я решил, что лучше хранить молчание.

– Что вы хотите этим сказать? – запинаясь, спросил майор Морней, и его речь сразу же выдала его с головой.

– Что я хочу сказать? Ничего, майор. Природа наградила меня такими манерами, что иногда мои слова приобретают неуместное звучание. Таковы недостатки ума, поскольку природа предпочитает простоту и не терпит излишеств как в словах, так и в мыслях.

– Чему обязан удовольствием видеть вас, доктор? – спросил майор, забирая чистую тряпицу у мистера Маркса и тщательно вытирая лицо.

– Мы пришли, чтобы вернуть вам кинжал, – ответил Ньютон.

Морней даже не взглянул на кинжал в протянутой руке Ньютона. Бросив короткий взгляд в мою сторону, он бесстыдно солгал:

– У меня никогда не было такого кинжала. И кто утверждает, что он мой?

– Быть может, вы его просто не узнали, – спокойно сказал Ньютон.– Я его почистил для вас. И теперь его трудно спутать с другим. Ведь на клинке имеется гравировка: «Помни сэра Эдмонда Берри Годфри. Помни религию».

– Аминь, – сказал капитан Мартин.

– И в самом деле, аминь, – сказал Морней.– Тем не менее это не мой кинжал.

Ньютон продолжал улыбаться.

– Если вы это утверждаете, значит, так оно и есть, поскольку вы джентльмен. И все же мы не станем отказываться от свидетельств одного человека, чтобы принять на веру тщетные выдумки другого.– Ньютон указал на меня.– Этот скромный клерк видел, как вчера вечером вы уронили кинжал возле одного дома в Ламбет-Марш.

– Я не был вчера возле Ламбет-Марш.

Увидев, что я намерен возразить, Ньютон взял меня за руку и едва заметно покачал головой – только я сумел уловить его знак.

– Джентльмены, один из вас ошибается.

– И это не я, – заявил Морней.

Ньютон отпустил мою руку, и я счел его жест за разрешение говорить.

– Но и не я.

– Тогда один из вас – и я не знаю, кто именно, – наглый обманщик.

– Принесите Библию, – заявил я, нисколько не тревожась из-за того, что Библия перестала быть для меня святой книгой.– Я готов поклясться на Библии, что кинжал принадлежит майору Морнею.

– Будьте осторожны, сэр, – с величайшей серьезностью проговорил Ньютон.– Ведь вы только что перед лицом других офицеров обвинили майора в том, что он лжец. Как джентльмен он может потребовать удовлетворения, чтобы доказать свою правоту силой оружия.

– Тем не менее я повторяю, что майор Морней лжец. Я видел, как он уронил этот кинжал.

Морней вскочил со стула, его рот открывался и закрывался, точно клюв баклана.

– Если бы не моя рана, я бы без колебаний вас вызвал, мистер Эллис.

– Быть может, мистер Эллис откажется от привилегии выбора оружия. Насколько мне известно, майор правша. В таком случае вашим выбором будут пистолеты.

Наступило долгое молчание. Все смотрели на майора Морнея, которому пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем он, сильно побледнев, произнес слова вызова. Впрочем, бравады в нем было не больше, чем у беззубой старухи.

– Мы принимаем ваш вызов, – сказал Ньютон.– Я готов выступить в роли секунданта мистера Эллиса. Буду ждать вашего секунданта.

И он с серьезным видом поклонился.

Я последовал его примеру, и мы ушли, но я успел увидеть, как насмешливо переглянулись оставшиеся в комнате офицеры.

Шагая рядом с Ньютоном к нашему кабинету на Монетном дворе и чувствуя себя как оцепеневшая минога, я готовился к жестокой ссоре, поскольку был ужасно зол на Ньютона за то, что он с удивительной легкостью поставил меня в ужасное положение. Как только мы остались одни, я сразу же начал возмущаться:

– Ничего себе! А я-то думал, что человеку дозволено самому начинать ссоры и бросать вызов.

– Вас вызвал майор Морней, – поправил меня Ньютон.

– Только из-за того, что вы загнали его в угол.

– Если бы я предоставил действовать вам, мой дорогой друг, мы бы так легко не получили требуемого результата.

– Легко, вы говорите? Не прошло и года с тех пор, как дуэль едва не привела меня к утрате свободы. Или вы забыли, как я пришел к вам на службу, доктор? А вдруг я его убью? Что тогда? А вдруг он стреляет гораздо лучше, чем фехтует? Будь все это проклято, сэр. Я рассчитывал, что вы сможете выудить у него признание.

– Дуэли не будет, – сказал Ньютон.– У него не хватит мужества. Это совершенно очевидно.

– Для меня никогда не очевидно все, что хоть как-то связано с вами, – с горечью ответил я.– В этом смысле я ваша марионетка.

– Нет, сэр, вовсе не марионетка, – укоризненно проговорил Ньютон.– Я не управляю вами. Я лишь пытаюсь расширить границы наших познаний. Подобно древним, верившим в бога Пана и его свирель, вы должны верить мне, чтобы мы могли играть одну мелодию. Мои пальцы будут нажимать на ваши клавиши, но прозвучит ваша собственная музыка, мой дорогой друг, музыка, принадлежащая вам.

– Тогда мне не нравится эта мелодия. Гораздо легче направлять острие шпаги, чем пулю. И я не настолько хороший стрелок, чтобы причесывать майора свинцом. Если мы будем стреляться, я могу его убить. А что будет с вами, сэр? Вы ведь вызвались быть моим секундантом. Вы подумали о должности, которую занимаете? Дуэли запрещены. Сэра Уильяма Ковентри посадили в Тауэр только за то, что он вызвал на дуэль герцога Бэкингема. Я уже не говорю о вашей собственной безопасности. Вам ведь известно, что секунданты нередко также участвуют в дуэлях, хотя главные противники этого не хотят. Вас могут убить, сэр. А как же мисс Бартон?

– Повторю, так далеко дело не зайдет. Совершенно очевидно, что майор Морней будет действовать в соответствии с желаниями других обитателей Тауэра. Возможно, вмешается его старый друг по французским галерам, сержант Роэн. Они не одобрили его вызов, и я не сомневаюсь, что очень скоро будет предпринята попытка договориться с нами. Дуэль привлечет к ним внимание, а это для них смерти подобно. Заговорщикам ни к чему скандалы. А ведь дуэль между Монетным двором и Управлением артиллерийского снабжения – это настоящий скандал.

Я не знал, чего ждать. Сомневаюсь, что Ньютон и сам это знал. Несмотря на свой научный подход, он выбрал совершенно ненаучный метод достижения цели. Позднее он попытался еще сильнее замутить воду, назвав происходящее экспериментом, но я не верил в его эффективность. По моему мнению, мы дразнили медведя раскаленным железом. Ясно одно: ни один из нас не ожидал, что события развернутся именно таким образом. Вот почему Ньютону было стыдно, и поделом: нельзя ставить подобные эксперименты, не имея никакого представления о возможных результатах. Если наука такова, то я не хочу иметь с ней ничего общего, потому что нельзя отказываться от здравого смысла. Так девушка, допускающая некоторые вольности в общении со своим ухажером, должна понимать, что он может захотеть пойти гораздо дальше. Когда ты пытаешься открыть нечто новое, благоразумие будет для тебя лучшим проводником, нежели случай, иначе нужно быть готовым к тому, что полученные результаты тебе совсем не понравятся.

Например, человек умрет.

Тело майора Морнея было обнаружено в тот же вечер на Монетном дворе. Я намеренно говорю «на Монетном дворе», поскольку обстоятельства его смерти привели к очередной жесткой стычке между моим наставником и лордом Лукасом. Морнея нашли повешенным. Он привязал веревку к одному из зубцов башни Широкой Стрелы, и после того, как он спрыгнул со стены, его ноги почти касались земли в саду пробирщиков Монетного двора. И наткнулась на тело майора жена одного из пробирщиков, миссис Молинекс.