Ты мне не по словам

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».

Я привез тебя в свою квартиру и закрыл там, словно в клетке. Ты, рожденный летать, смирно ждешь меня на жердочке каждый день и вечер, и нет никаких гарантий, что я приду. И я честно жалею о том, что ты заживо гниешь в ожидании, но не знаю, как построить наш с тобой мир иначе. Я не могу тебя отпустить, не могу выпустить из поля зрения, из-под контроля. Я больной извращенец, но мне нужен ты целиком, каждая клеточка, каждый вдох. Одна мысль о том, что ты снова можешь уехать, разрывает меня на части. Одна мысль, что я не увижу тебя, заставляет меня желать смерти. Никого и никогда я не любил так сильно, как тебя. Никому я не причинял столько страданий…

У меня есть целая большая жизнь за дверью этой квартиры, но только в ней я живу по-настоящему. Твоя жизнь сжалась до стен этой квартиры, и я сделал это намеренно. Это плохо. Низко. Позорно. Но это так.

Я сплю с Тиной каждую ночь, я говорю ей о любви, а она отвечает мне тем же. Она строит со мной семью, мечтает о будущем, детях. Она не знает, что рядом с ней живет просто оболочка, ходячий труп. Понятия не имеет, что жив я только с тобой. С тобой, о котором она не знает ничего. С самой первой нашей встречи я никому не говорил о тебе. Не говорил как о знакомом, друге или коллеге. Ты всегда был только моим. Ты всегда был так глубоко, что чтобы однажды отделить тебя от меня, из меня придется вырезать всю сердцевину. Я не стыжусь тебя. Не прячу. Просто ты это слишком личное. Ты это не для чужих глаз и ушей. Ты – самое сокровенное. Ты – та самая мечта, что освещает жизненный путь.

Я расстался с Сантаной. Из-за тебя, конечно, но она этого не поняла. Решила, что я считаю ее слишком старой, просто ушла из снимаемой квартиры, гордо задрав нос. Она всегда была сильной, всегда говорила, что я для нее - развлечение. Сколько в ее словах было правды, я не знаю, но она определенно облегчила мне жизнь. В моей жизни много женщин, и легко было бы сказать «ай, еще одна ничего не меняет». Но нет. Не хочу делить между вами то время, что я краду от работы, жены и дочери. Как же гадко звучит. Если бы я мог, я бы плюнул себе в лицо. Только ты не разрешаешь мне себя оскорблять.

Позавчера виделся с Тиффани, от нее пахло сигаретами, но я ничего не сказал. Она пробила язык, и я сказал, что выглядит круто. Ты же знаешь, Рейчел уже говорила мне, что я не имею права что-то ей указывать, потому что я всего лишь ее «биологический отец», как часто называет она меня при Тифф. Потому что ну какой я ей отец, раз оставил их? Какое я имею отношение к ее девочке? И я не злюсь, потому что мне и правда стыдно за то, что у нас тогда ничего не получилось. Мне был двадцать один, а ей всего восемнадцать, когда мы поженились. И Боже, я правда любил ее. Кто знал, что через восемь лет это превратится в стыд с моей и в ехидство с ее стороны.

Рейч познакомилась с кем-то из Манчестера. По интернету. Смешно же. И имя у него дурацкое – Финн или что-то в этом роде. Хотя, какая мне разница, как его зовут? Мы развелись шесть лет назад.

Тиффани сказала, что я выгляжу одновременно и счастливым, и несчастным. Говорит, мне нужно отдохнуть. Тина говорит, что мне нужно отдохнуть. На работе говорят, пора отдохнуть. И только ты массируешь мне плечи, когда я прихожу, и сам приносишь кофе, сколько бы я не убеждал тебя, что могу сходить. Только рядом с тобой мое сердце спокойно, и ты именно тот, с кем я хочу быть. Всегда.

Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».

Я прихожу к тебе поздно ночью, но ты ждешь меня. Ты всегда меня ждешь. Такой грустный, задумчивый, немного обиженный. Не на меня, на мир. И такой мой. Я не могу ничего сделать со своей нежностью, и я прижимаю тебя к себе, целую мягкую шею и вдыхаю твой запах вперемешку с сигаретным дымом. Кури, пей, бей меня. Делай что угодно, только всегда оставайся моим.

Я знаю, все скажут, что это эгоизм, а никакая не любовь. Знаю, что каждый день просто издеваюсь над тобой, а любящий человек так не поступил бы, конечно нет. В мире так много шаблонов и рамок для любви, хотя все и кричат о равноправии. Все говорят, что люди вольны делать что угодно, но почему-то, если вы ругаетесь, вас сразу считают несчастной парой. А, может, кому-то просто нравится ругаться?

Может быть, ты любишь ждать меня, а я люблю возвращаться к тебе? Каким бы сложным и долгим не был путь, я всегда иду к тебе. Все мои дороги ведут к тебе. Все мысли.

Я бы правда хотел, чтобы у нас с тобой было светлое, безмятежное счастье. Я правда хочу засыпать и просыпаться с тобой, целовать тебя в нос и видеть сонную улыбку. Я правда хочу быть твоим целиком и полностью, хочу каждый вечер тебя обнимать, хочу гулять с тобой за руку и завести собаку. У меня есть тысячи «хочу» с тобой, и очень мало «могу». Наверное, это никогда не изменится.

Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».

И когда я обнимаю тебя и говорю, что у нас впереди четыре дня вместе, я вижу, что внутри тебя рождается что-то. Когда я целую тебя, я вижу маленькие взрывы. Когда просто молчу и смотрю на тебя, там что-то сверкает. Но когда я ухожу, я вижу, как внутри тебя что-то умирает. А вот сейчас рождается, и это самое красивое, что я видел когда-либо. Ты смеешься, ты прижимаешься ко мне, улыбаешься в мою кожу, пряча теплые слезинки, от которых дрожь по телу и тихие волны нежности внутри.

Я почти осторожно лишаю тебя рубашки, а ты смущенно прикрываешься руками, и я округляю глаза.
- Нет, ты что, правда стесняешься? – я не удерживаю смешка, ты немного хмуришься и трешь переносицу.
- Ну да… Это не впервые у меня, да и я всегда считал свое тело вполне себе соблазнительным… - ты убираешь руки, скользишь взглядом по своей белоснежной коже, по плоском животу, утвердительно киваешь. А затем замечаешь мой заинтересованный взгляд, следующий за твоим, и быстро снова обнимаешь себя руками поверх моих рук.
- Но ты это совсем другое! – заканчиваешь ты и очаровательно, просто до боли мило прикусываешь губу. Я наклоняю голову, в сотый раз улыбаюсь тебе и тянусь лицом к твоему лицу, которое ты с готовностью подставляешь под мои губы. Я скольжу руками по ребрам, плечам и шее, останавливаюсь на щеках и поглаживаю скулы пальцами. Я углубляю поцелуй, ты шумно втягиваешь носом воздух. Ты упираешься руками мне в плечи, приподнимаешься, чтобы перекинуть ногу через мои бедра и сесть верхом. Я распахиваю глаза, потому что я никогда в своей жизни не чувствовал чужой мужской член своим членом. Ты чувствуешь взгляд, открываешь свои аквамариновые озера тоже и тихо шепчешь:
- Я что-то сделал не так?

Ты такой испуганный, успевший обвинить себя во всех грехах, и я качаю головой из стороны в сторону.
- Все хорошо, я просто вспомнил тот раз. Помнишь, год назад, у тебя в квартире? – ты закатываешь глаза, краснеешь и прикрываешь лицо ладонью.
- Это было ужасно, Блейн! Я ведь правда думал, что я тебе нравлюсь!
- Ты и нравился мне.
- Но я полез к тебе целоваться, я был уверен, что мы за этим пришли.
- Я просто вовремя взял себя в руки, хотя тоже шел за этим.
- Что? – Ты вскрикиваешь, хмуришься и бьешь меня по плечу.
- А ты строил дурачка и выставил меня полным придурком, перепутавшим тебя с девушкой? Ты все знал все это время и просто мучил меня, да? – это очень серьезный вопрос, но ты хихикаешь, и я поддерживаю шутливое настроение, я не хочу портить наши четыре дня.
– Именно так, - улыбаюсь я, и показываю тебе кончик языка. Очень опрометчиво, потому что ты кусаешь его прежде, чем я успеваю сориентироваться и занять твой рот своими губами.

Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам –
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».

Когда ты начинаешь забираться под мою футболку, я замираю, и ты тут же отстраняешься и смотришь мне в глаза. Понимаешь. Господи, ну как ты все понимаешь без слов?
- Ты не готов, да? – тихо спрашиваешь ты и гладишь меня по щеке. Я опускаю глаза и киваю.
- Я готов немного перейти поцелуи, но я… Не хочу потом обламывать тебя, если ты понимаешь, о чем я… - мямлю я и чувствую себя так, словно мне шестнадцать, а не на двадцать лет больше. Ты выдыхаешь и снова берешься за низ футболки, тянешь ее вверх, я покорно поднимаю руки, и ты снимаешь ее с меня. Ты смотришь долго, заворожено. Так, словно перед тобой Бог, а не просто я. Ты кладешь руки мне на грудь и проводишь пальцами вверх и вниз, заставляя каждую мышцу восхищенно замирать, заставляя меня забывать о дыхании.

- Я понимаю тебя, и не говорил, что считаю, что сегодня обязательно должен быть секс. Я просто хочу немного больше тебя. На самом деле, я всегда этого хочу, - тихонько добавляешь ты, и я слышу, как голос тускнеет. Мне больно от твоей боли и я притягиваю тебя к себе, прижимаюсь губами к шее, ласкаю ее кончиком языка и плавно опускаюсь руками по спине, пока не сжимаю ладонями твои ягодицы. Ты удивленно вскидываешь голову и смотришь на меня.
- Это ты только что сказал, что не хочешь спешить? – я улыбаюсь и снова провожу ладонями по упругим мышцам. Осознаю, как нравятся они мне, и не хочу думать о том, почему прежде никогда не нравились чужие.
- Я знакомлюсь с тем, с чем мне придется иметь дело… - я притягиваю тебя ближе, вжимая целую тонкую ключицу, немного оттягиваю кожу зубами и подхватываю губами, немного вбираю в рот и отпускаю, любуясь на розовое пятнышко. Ты фыркаешь, отклоняешься назад, и я придерживаю тебя за спину.

- Ну и что это такое? Как мне теперь ходить?
Мы оба знаем, что тебе никуда не надо, но мы так старательно имитируем реальную жизнь, что от этого пронзительно больно в солнечном сплетении.
- Пусть все знают, что ты только мой, - улыбаюсь я и снова приникаю к твоей груди, оставляя по всей коже такие маленькие пятнышки, пока ты постанываешь и зарываешься пальцами в волосы. Мне приходится остановиться над линией ремня, но ты не протестуешь, ты понимаешь. Выглядишь немного растрепанно и очень возбужденно, но усмиряешь свой пыл, обнимаешь меня за шею и прижимаешься голой грудью к моей голой груди.
- Главное, что это знаем мы с тобой, - спокойно говоришь ты, находишь губами мой висок и целуешь по-настоящему крепко.
- Да. Главное, - киваю я, и целую твое плечо.

«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души»...

И впервые за столько месяцев знакомства, мы засыпаем вместе. У нас есть впереди еще целых четыре дня, и это греет душу. Не хочу думать о том, что всего четыре, а дальше снова месяцы неизвестности.

Мы оба в одном только белье, ты обвил меня руками и ногами, твоя голова покоится около моей, ты неотрывно смотришь мне в глаза и улыбаешься так нежно, что это почти невозможно.
- Блейн, я так счастлив с тобой, - шепчешь ты, разрывая мне душу.
- Я тоже счастлив с тобой, Курт. С тобой одним.
- И я правда сегодня засну, обнимая тебя, а завтра проснусь, и ты не исчезнешь? – в его голосе дрожит что-то глубокое, родом из детства, и я прижимаю его к себе, крепко целую в губы и отвечаю:
- Обещаю.

Все волшебно, все именно так, как должно было бы быть, если бы жизнь сложилась иначе. Но мы не грустим, мы наслаждаемся. Каждым взглядом, словом, прикосновением. Мы узнаем друг друга за эти дни, упиваемся друг другом. Я не могу тобой надышаться, ты то и дело смеешься от счастья. Усаживаю тебя на стол и целую в шею, валю на диван и щекочу, пока ты не начинаешь пищать, как ребенок. Я ем испеченный тобой пирог, а потом мы смотрим фильмы, забывая о них на второй минуте, отдаваясь ласкам и поцелуям.

И когда однажды, пока мы лениво целуемся в кровати, вибрирует мой телефон, ничто не предвещает беды. Я подношу экран к лицу и чувствую твое дыхание на щеке. Ты не подсматриваешь, просто взгляд случайно упал.

Сообщение от Тины, я открываю его и читаю строчку: «Поздравляю, родной». После строчки идет фото. Мне требуется несколько секунд, чтобы приблизить фотографию и рассмотреть на одной большой неровной полоске две маленькие, синие, идеально ровные, совсем рядом друг с другом.

И две зыбкие надежды разлетаются вдребезги, убивая тишину звоном.
________
Вера Полозкова: - Бернард пишет Эстер