Афера № 18751

Каждый раз, когда я прихожу к Никки, он уже там – болтается по квартире, прыгает вокруг Дианы, словно влюбленный школьник. Это странно: мы встречаемся с двумя девушками, которые живут в одной квартире. Прямо как в старые добрые времена. Теперь Рент валяется на диване, читает книгу про работников порно– и сексиндустрии и ждет мисс Диану. Он нашел себе правильную женщину, она ему очень подходит, я представляю себе, как они сидят рядышком и ведут интеллектуальные беседы про секс, вместо того чтобы им заниматься. Я предложил ему малость развлечься, вместе с его новой пассией, на что он мне ответил: «Я люблю свою девушку. На хрена мне все это надо?» Прошу прощения, мистер Возвышенное Дерьмо.

– Слушай, Сай, – говорит он вдруг, отрываясь от книги. – Я хочу повидатца со Вторым Призом. Ты его не видел?

А вот это мне совершенно не нравится. Никакого Второго Приза. Только через мой труп.

– За ради какого, прости меня, хуя тебе с ним видатца? Рент садится, наклоняется вперед, раздумывает пару секунд и ложится обратно. Я вижу, как у него в голове идет натужный мыслительный процесс.

– Да хочу ему подкинуть деньжат. За тот раз, когда мы ездили в Лондон. Я всем вроде все отдал, кроме него и ты‑сам‑знаешь‑кого.

Рентой – идиот. Все остатки моего к нему уважения испаряются тут же. И как этот придурок умудрился меня обокрасть? Нет, этому тупому нарку просто повезло.

– Ты с ума сошел?! Только деньги зря тратить. Выпиши чек и отошли его на пивоваренный завод «Теннент Каледони‑ан», все больше пользы.

В комнату входят Диана с Никки, и Рентой встает.

– А я слышал, что он завязал. Говорят, он теперь на Библии двинулся.

– Не знаю. Попробуй тогда поискать его в церковных приходах. Или в церкви. Или в монастыре. Они, кажется, собираются на Скрабберс‑Клоуз, все эти придурки религиозные.

Надо признать, что Диана выглядит весьма сексуально, хотя до Никки ей все равно далеко. (Да и встречается она с Рейганом.)

– Великолепно выглядите, дамы, – улыбаюсь я. – Наверное, в прошлой жизни мы были хорошими мальчиками, если в этой заслужили такое, а, друг? – Я подмигиваю Рентону.

Рентой отвечает мне слегка обиженным взглядом, подходит к Диане и целует ее.

– Ну ладно… ты готова?

– Ага, – говорит она, и они уходят. А я кричу им вслед:

– Как нож мясника! Поверь глазам своим, Рентой!

Ответа я не получаю! Диане я откровенно не нравлюсь, и она настраивает против меня Рентона. Я смотрю на Никки.

– Да уж, хорошая пара, – говорю я, пытаясь убрать из голоса язвительные интонации.

– О Господи, – говорит она с волнением. – Они же так ВЛЮБЛЕНЫ друг в друга.

Мне очень хочется ей сказать, чтобы она присмотрела за своей подругой, потому что от этого тощего и холодного змея из Северной Европы можно всякого ожидать. Но в этом, похоже, нет смысла. С тех пор как Никки узнала про Канны, она занята исключительно собой и теперь ходит такая вся гордая, этакая голливудская звезда старой закалки. Все это заметили. Терри теперь называет ее Никки Хренова Примадонна.

Она настолько опьянена собой, что решает переодеться еще раз, надевает синий с черным костюм, которого я раньше не видел. Тот, что был на ней раньше, был ей больше к лицу, но я изображаю бурный восторг, просто чтобы не зависнуть тут на весь вечер, бля. Она продолжает болтать о Каннах.

– Бог знает, кого мы там встретим!

Достала! Я скрываюсь в комнате Дианы и быстренько осматриваюсь. Вижу эту хваленую диссертацию, над которой она работает, и читаю отрывок:

С неуклонным ростом потребления секс‑индустрия, как и другие отрасли, в настоящее время обслуживает специальный рыночный спрос. И хотя связь между нищетой, наркозависимостью и уличной проституцией по‑прежнему существует, как таковая уличная проституция представляет собой только малый сегмент того, что в настоящее время является одной из крупнейших и наиболее разнообразных отраслей индустрии развлечений «для взрослых» в Соединенном Королевстве. Тем не менее массовый имидж работниц секс‑индустрии все еще во многом формируется стереотипом «уличной проститутки».

Какой же хуйне их там учат, в этом их универе? Ученая степень по теории блядства?! Надо бы мне самому поступить туда в аспирантуру и сделать заявку на почетную докторскую.

Мы идем в Городское Кафе, и я вижу Терри, который пытается разговорить студентку‑барменшу. Похоже, он выбрал это местечко в качестве постоянного секс‑плаццарма. Я пытаюсь подать Никки сигнал, что нам надо валить отсюда и двигаться в «ЕН1», но она не замечает моих отчаянных знаков, и вот мы уже попались на глаза Лоусону.

– Психхи и Никки! – орет он радостно и поворачивается к барменше: – Бев, ну‑ка сделай ребятам выпить. Чего они скажут. Это мои друзья, – улыбается он, потом хватает Никки за задницу. – Крепка, что твоя скала. Куколка, ты хорошо потрудилась. Подкачалась что надо.

– На самом деле я что‑то в последнее время совсем обленилась, – говорит она с этаким дремотно‑каменным видом. Что она себе думает, что позволяет ему вот так себя лапать?! В следующий раз она что, даст ему ей впиндюрить, если он скажет: «М‑м‑м, крепкие стенки влагалища. Делала какие‑то специальные упражнения?» Я красноречиво смотрю на Терри, мол, это, блядь, моя птичка, Лоусон, мудак недоделанный.

А он меня даже не видит.

– Да не. На твою задницу тока молицца. Я вот готов прям сейчас бухнуться на колени. Так что если вот этот счастливчик, – он снисходит до небрежного кивка в мою сторону, – тебя вдруг расстроит, ты знаешь, кому позвонить.

Никки улыбается, выворачивается из любовных тисков Терри и говорит:

– Зная тебя, Терри… ты же не ограничишься только молитвой? Тебе же захочется большего?

– Как ты права. Кстати о птичках, как насчет ночной съемки в порно? Я тут ходил на обследование, и мне сказали, что все нормально. Так что я теперь в полной боевой готовности.

– Ага, – говорю я, – а в венерической клинике ты не обследовался?

– Так что я готов, хочу и могу, – говорит он, как будто меня и не слыша.

– Ладно, Терри, у нас небольшая проблема. – Я объясняю ситуацию с «Новостями» и говорю, что хочу подержать все в секрете, пока фильм не выйдет.

– Ну, так можно прям у меня снимать, дома. А щас давайте‑ка выпьем за Канны. Вот это будет отпад! Рад за вас, – улыбается он, а меня пробирает холод. Потом он кладет руку мне на плечо. – Прости, приятель, что я тогда так психанул. Просто немного завидую. Но успех старого друга – это и для меня тоже радость. Нет, правда. Я жутко за тебя рад.

– Без тебя, Тел, я б ничего не добился, – говорю я, потрясенный его великодушием. – И ты, правда, не обижайся. Я сейчас на мели. Поехать в Канны – это стоит целое состояние, даже всего на несколько дней. Вот начнутся продажи, тогда все будет. Я сразу тебе сообщу, как только деньги поступят.

– Ладно, забей. Я по‑любому не смог бы поехать, у меня тут дела. Рэб тоже в порядке. Мы тут с ним на днях встретились, поговорили. У него там ребенок, учеба, и все дела.

– Ну и как наш Роберто? – спрашиваю я.

– Да вроде ниче. Ребенок вроде тоже ниче, – говорит Терри. – Сам бы я точно не смог так жить, тихой семейной жизнью. Однажды попробовал, но быстро понял, что не для меня.

– Со мной та же хуйня, – признаюсь я, – я просто не приспособлен к длительным отношениям. Это все из‑за южного темперамента. Я не бегу от ответственности, но семейная жизнь – это совсем не мое.

– В общем, типичный обманщик, который тебя непременно кинет, – говорит Никки беззлобно. Выпивка ударила ей в голову, должно быть, «легла» на траву, которую она курила весь день. Растаманка, бля, чертова, и она еще удивляется, как это у нее с гимнастикой не сложилось! – Но за это мы его и любим.

– Ну, иногда, – говорит Терри.

– Да. А почему он такой? Почему он так любит манипулировать людьми? Я думаю, что все потому, что он рос среди женщин, которые слепо его обожали. Да, это чисто итальянская заморочка. Он умеет разбудить в женщине дремлющий материнский инстинкт, – говорит Никки.

Она начинает меня раздражать. Эта тенденция к психоанализу со временем утомляет. Моя бывшая жена делала то же самое, и какое‑то время мне это нравилось. Мне казалось, что это проявление заботы. Потом я понял, что она вела себя так со всеми, это была просто привычка. В конце концов она была еврейкой из Хэмпстеда, и ее папа с мамой работали в СМИ, так что чего еще можно было ожидать? В итоге это меня так запарило, что мы благополучно расстались.

А теперь меня Никки изводит. Я уже начинаю искать причины, чтобы тихонечко с ней расстаться. Я знаю признаки опасности: когда я начинаю заглядываться на страшненьких, хуже воспитанных, менее изящных, менее интеллигентных птичек, и при этом у меня стоит. Я понимаю, что это только вопрос времени, когда я променяю Никки на кого‑то, кого возненавижу уже через пять минут, и я сам себе из‑за этого отвратителен. Но мне нужна постоянная новизна. И она не так хороша в постели, как сама о себе думает, со всеми ее гимнастическими изъебствами. Да и вообще она просто ленивая корова. Вечно ей хочется спать. Может весь день проваляться в постели, типичная, блядь, студентка, а я встаю вместе с жаворонками. Никогда не любил много спать: мне хватает двух‑трех часов за ночь. Меня задолбало просыпаться ночью со стояком и пытаться отыметь теплый мешок с картошкой.

Она такая красивая, так почему я готов сейчас хоть вагоны грузить, лишь бы только не идти с ней домой и не залечь с ней в койку? Прошло всего несколько месяцев. Я что, уже пресытился ею? Мне что, так мало надо? Однозначно, нет. Потому что иначе я, блядь, обречен.

Мы идем к ней, и она заставляет меня смотреть фотки в одном из этих околопорнографических мужских журналов для дрочил. Там на обложке – еще одна экс‑гимнастка, эта Каролин Павитт. С которой Никки была знакома. Которой она одержима.

– Она просто уродина, – сказал я. – Просто из‑за того, что она была на Олимпиаде и ее показывают по ящику, куча парней хочет на ней прокатиться. Призовая ебля, только и всего.

– А ты бы тоже на ней прокатился, будь у тебя такая возможность? Вот если б она сейчас появилась тут, ты бы наверняка позабыл обо мне и стал бы виться вокруг нее, – говорит она с желчью в голосе.

Все, с меня хватит. Она, блядь, ревнует, обвиняет меня в том, что у меня есть виды на какую‑то телку, которую я в жизни не видел, до тех пор, пока она не ткнула мне в нос этой фоткой в журнале. Я поднимаюсь и собираюсь уходить.

– Что еще за психозы? – говорю я в дверях. – Учись себя контролировать.

Я выхожу, а она со всей дури захлопывает за мной дверь, и я слышу с той стороны поток довольно‑таки выразительной ругани.

Ладно, Никки меня достала, но еще не так сильно, как в свое время – Аманда. Те выходные в Тоскании стали тем поворотным моментом, когда я уже больше не мог терпеть, и вот я снова еду в Средиземноморье, в первый раз с тех кошмарных выходных. Канны. Я уже дни считаю.