Вернуть отправителю

На следующее утро я приклеилась к экрану телевизора на кухне. Люк заверил меня, что раньше собрания акционеров, которое будет в одиннадцать, ничего не произойдет, но это не остановило меня от того, чтобы встать на рассвете и включить «CNBC». Теперь я понимаю, почему прежде не смотрела его. По нему не крутят ничего, кроме скучных бизнес-собраний и людей, снова и снова гудящих о котировках акций. Должно быть, меня загипнотизировала та раздражающая маленькая новостная лента внизу экрана, потому что я даже не могу заставить себя переключить канал.

Горацио пытается накормить меня хотя бы чем-нибудь, выставив целый ассортимент продуктов, но я отказываюсь от них всех. Слишком нервничаю, чтобы есть. Такое чувство, будто мой желудок находится в режиме отжима. Что бы я ни проглотила, оно просто подымется обратно вверх.

Наконец, в одиннадцать часов ведущий объявляет, что они прерывают их обычную трансляцию, дабы показать нам специальный репортаж с собрания акционеров «Медиа-империи Ларраби», на котором Ричард Ларраби запланировал представить важное бизнес-решение, которое, как ожидается, окажет колоссальное влияние на будущее компании.

Я сижу в пижаме за кухонной стойкой и приближаюсь к экрану так близко, что моя попа чуть не сваливается со стула. Замечаю, как Горацио странно косится на меня, пока составляет свой недельный список покупок продуктов.

Меняется заставка, и теперь по экрану показывают огромную комнату для переговоров с сотнями людей, сидящих в креслах, и моего отца, стоящего за трибуной.

Вот оно!

— Благодарю всех за участие в собрании, — начинает он. — Мы собрались здесь сегодня, чтобы обсудить очень важный вопрос, о котором вы, скорее всего, читали в недавнее время. О возможном слиянии между «Медиа-империей Ларраби» и известной, а также успешной французской компанией «ЛяФлер Медиа».

Справа от отца замечаю Паскаля ЛяФлера. Не могу удержать рык при виде него. Мой отец, с другой стороны, приветствует его легким, осведомленным кивком, на что ЛяФлер отвечает еле заметным жестом.

На самом деле я вроде как удивлена лицезреть привычное жесткое и невозмутимое поведение своего отца. Я думала, что после того, как он прочтет мою записку и прикрепленное к ней доказательство, он будет выглядеть немного, даже не знаю, возмущенным? Разгневанным? Сами посудите, его по-крупному обвели вокруг пальца люди, которым он доверял, а он выглядит точно так же, как и всегда. Спокойным и собранным. И, что более важно, готовым вести дела.

Но, полагаю, это можно списать на его превосходные навыки в бизнес-сфере. Благодаря ним он может выглядеть таким спокойным и безучастным, столкнувшись лицом с подобным предательством.

Наверное, он готовится к чему-то действительно хорошему. Могу только представить. Через несколько минут он повернется к ЛяФлеру, раскроет правду об этом двуличном мерзком типе, после чего действительно возьмет должное.

Я чувствую, как в знак одобрения ускоряется мое сердцебиение.

— Сегодня я выступаю здесь с целью заявить о своей официальной рекомендации проголосовать за эту обещающую бизнес-сделку, — говорит мой отец.

Подождите, что?

Хватаю пульт и нажимаю на кнопку повтора.

— Сегодня я выступаю здесь с целью заявить о своей официальной рекомендации проголосовать за эту обещающую бизнес-сделку, — говорит он снова, прежде чем продолжить. — Я твердо верю, что слияние с «ЛяФлер» является лучшим направлением стратегии «Ларраби Медиа» и ее инвесторов, а также полагаю, что вы примете во внимание мою рекомендацию и проголосуете «за». Спасибо.

В полнейшем шоке я наблюдаю за тем, как он спускается с трибуны и уходит из объектива камеры.

Что он делает?

Неужели он не прочел записку? Неужели она упала через щель в столе и теперь лежит без дела на полу? Вот же черт! Знала ведь, что стоит подождать до самого утра и лично отдать ему в руки!

А что, если он прочел ее и попросту проигнорировал? Что, если он подумал, будто я дурачусь, пытаясь выкинуть еще один из своих трюков? Или, что еще хуже, он увидел мое имя на записке, а затем выбросил вместе с приложением в мусор, предполагая, что раз документы оставила я, то на них и смотреть не стоит?

Боже мой. К горлу подступила желчь.

Я тянусь к сотовому, почти роняю его дважды, прежде чем удается держать ровно пальцы лишь для того, чтобы набрать номер Люка.

— Что происходит? — отчаянно спрашиваю я в тот же миг, как он отвечает.

— Не знаю, — признается он. — Не уверен. Он ушел прямо с собрания и даже не дождался результатов голосования. Я пытался поговорить с ним, когда он уходил, но он просто пошел дальше.

— Он видел мою записку? Он прочел документы?

Кажется, будто его голос раздается за миллионы миль отсюда.

— Я не знаю, Лекс.

Я кладу трубку и начинаю расхаживать по кухне. В конечном итоге начинает казаться, что комната давит на меня, поэтому я выхожу на улицу. Неистово шагаю по саду, пока с моего лица не стекает пот, а босые ноги окрашиваются в зеленый цвет.

Мне нужно поговорить с ним. Может, еще не слишком поздно. Может, я все еще смогу убедить его отменить сделку.

Залетаю внутрь дома и подымаюсь наверх. Надеваю порванные джинсы и черную худи Роландо. Почему-то она придает мне заряд храбрости. А сейчас мне понадобится вся храбрость, какую только смогу достать.

Быстро спускаюсь вниз по лестнице и зову Кингстона.

— Его нет здесь, — сообщает мне Горацио после моего третьего крика до разрыва легких.

— Тогда где он? — с мольбой спрашиваю я. — А знаешь что... не важно, сама поведу.

Я разворачиваюсь в сторону гаража прямо в тот момент, когда открывается парадная дверь и в фойе заходит мой отец.

Я восемнадцать лет прислушивалась к тому, как входит (и выходит) мой отец. Можно даже сказать, что я вроде как эксперт в этой области. Ученый по данной проблематике. Если бы в университете преподавалась дисциплина по его уходам и приходам, то у меня была бы должность профессора на постоянной основе.

Именно поэтому я сразу улавливаю едва различимую разницу в том, как он входит в комнату сейчас. Почему-то в его походке больше спокойствия. Между шагами проходит больше времени. И в ритме этих шагов более глубокий резонанс.

— Пап! — наконец удается сказать мне, но не тем голосом, каким был прежде, а его надломленной и побитой версией. — Ты прочел мою записку? И документы, которые я оставила на твоем столе?

— Прочел, — отвечает мой отец ровным и неторопливым тоном. — И предпочел их проигнорировать.

Так и знала. Он мне не доверяет. Думает, я в игры играю. Но это не так. Впервые за всю свою жизнь я честна на сто процентов.

— Лекси, — говорит он спокойно, невзирая на то, что видит, в каком состоянии мои расшатанные нервы, — думаю, нам стоит поговорить.

— Нет! — в отчаянии кричу я в ответ. — На это нет времени. Тебе нужно вернуться в офис. Поговорить с ЛяФлером. Он пытается украсть твою работу!

— Лекси, — повторяет мой отец, на этот раз более требовательно. В его голос внезапно возвращается тот знакомый властный тон. Он указывает рукой в сторону гостиной. — Присядь, чтобы я мог объясниться.

Я достаточно хорошо знаю этот тон. С ним не стоит спорить, поскольку никогда не победишь. Ты просто будешь впустую крутить колесами как грузовик, застрявший в грязи, пока не закончится бензин.

Так что со вздохом я иду в гостиную, несколько раз оглядываясь через плечо, дабы убедиться в том, что мой отец все еще следует за мной. Что он не исчез таинственным образом через парадную дверь, не сказав и слова, как призрак, коим всегда был в этом доме.

Я нерешительно присаживаюсь на край дивана, но мой отец решает постоять. А точнее, порасхаживать по комнате.

Он мерит комнату длинными, неровными шагами, без перестану потирая по подбородку пальцами.

Я в потрясенном состоянии наблюдаю за этим странным, необычным поведением, пытаясь понять, в чем дело. На это у меня ходит несколько секунд. И когда до меня доходит, я чуть не соскальзываю с края дивана.

Мой отец нервничает.

— Брюс сказал мне, что ты к нему приходила, — говорит он.

В моей голове проясняется. Так вот из-за чего все это? Он вышел из себя, потому что Брюс предал его секрет?

— Пап, — быстро вставляю я, — не злись на Брюса. Я сама обо всем догадалась.

— Я не злюсь, — быстро отвечает мой отец. А затем он действительно разражается смехом. Даже не вспомню, когда в последний раз слышала его смех. Ну, в те моменты, когда поблизости не было камер, чтобы это задокументировать и транслировать по миру.

Смех заканчивается так же быстро, как и начался. И в одно мгновение лицо моего отца становится вновь серьезным.

— Брюс был прав, — решается заговорить он. — Мне стоило рассказать правду о вашей матери. С моей стороны было неправильно скрывать от вас.

Это признание делает меня очень тихой. И очень неподвижной.

Я не так поняла?

Я только что все правильно расслышала?

Будто читая мои мысли и отвечая прямо на мой вопрос, он продолжает:

— В своей жизни я наделал много ошибок, Лекси. Некоторые были серьезнее других. Но я научился жить с этими ошибками. И за них несу полную ответственность.

Я не смогла удержать рот закрытым. Он открылся сам по себе.

Какая муха его укусила?

Мне так хочется осмотреться по сторонам, чтобы заметить операторов или репортера. Потому что мой отец делится чем-то личным только в единственном случае: когда знает, что его снимают.

— Но самой моей огромной ошибкой, — продолжает он, — самым огромным сожалением в моей жизни было то, что я не оказал вашей матери ту помощь, в которой она так нуждалась.

Я начинаю качать головой.

— Пап, — молю я. — В этом не было твоей вины. Брюс рассказал мне всю историю. Ты пытался оказать ей помощь. Ты отправил ее на реабилитацию. А больше ты бы ничего не смог...

Но он подымает руку, чтобы прервать меня:

— Пожалуйста, позволь мне закончить.

Я замолкаю. Но только потому, что боюсь: если не сделаю этого, то момент будет упущен навсегда. Как знать, когда в следующий раз мой отец решится открыться? Может, это как в случае с теми причудливыми парадами планет, которые случаются раз в пять миллиардов лет. Поэтому уж лучше вытащить свою задницу на улицу и посмотреть на небо.

— Я отправлял ее на реабилитацию, — признает мой отец. — Много раз. В самые лучшие клиники. Но, как я для себя выяснил, это не та помощь, которая ей действительно была нужна.

На моем лице замешательство.

— Пойми меня, Лекси, — продолжает он. — Я начинал с нуля. Моя семья росла без ничего. Мой отец был лодырем и не мог удержаться ни на одной работе. Я поклялся, что никогда не стану таким. Я думал, что лучший способ проявить себя хорошим мужем — это работать. Так я и делал. Постоянно. И чем больше я работал, тем хуже становилось вашей матери. До меня даже не дошло вовремя, что больше всего она нуждалась в том, чтобы ее муж каждую ночь возвращался домой.

Он прекращает ходить и наконец присаживается рядом на диван. Но я не могу взглянуть на него. Поэтому смотрю на пол.

— После ее смерти мои причины отгородиться изменились. Это стало скорее механизмом выживания. Я винил себя в ее смерти, и эта вина была настолько несметной, что я даже не мог посмотреть в глаза своим детям. Особенно тебе, Лексингтон.

Я быстро подымаю голову и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Мне? — повторяю я в неверии. — Почему?

В глазах моего отца столько мягкости, сколько я не видела прежде. Как в небесно-голубом отражении двух луж, оставленных после ливня.

— С каждым днем ты становишься все больше на нее похожа, — тихо бормочет он. — Даже не представляешь, как тяжело было смотреть на тебя, зная, что я забрал у тебя мать.

— Это не так, — спорю я, но в горле встает ком, и мне приходится ограничиться только этой фразой.

— С той аварии несколько месяцев назад, — поясняет он, — я много раздумывал о работе и компании и о том, чего это будет стоить в конце концов. С меня хватит сожалений в жизни. Я не могу потерять тебя так же, как потерял ее. — Он замолкает на некоторое время, чтобы ослабить галстук и перевести дыхание. — Вот почему сегодня я подал в отставку.

Уходит несколько секунд, чтобы полностью переварить его слова. И как только мне это удается, я ракетой срываюсь с места.

— Ты сделал что?

— Ушел с поста Генерального директора «Медиа империи Ларраби». Заявление вступает в силу незамедлительно. Я отошел от дел. Паскаль ЛяФлер займет мое место в качестве главы компании.

— Но з-з-зачем ты так поступил? — заикаюсь я. — После всего, через что я прошла, чтобы спасти твою работу.

Он улыбается. Это деликатная, неуловимая улыбка, которая в то же время касается его уставших глаз, придавая им крошечный проблеск жизни.

— Именно поэтому.

Смотрю на него озадаченно.

Мой отец поясняет:

— Каждое решение, которое я принимал для этой семьи, было эгоистичным. Корыстным и касающимся моих собственных интересов. По этой же причине я никогда не мог полностью осуждать тебя в бесчисленных эгоистичных поступках, которые ты совершала, пока росла. Поскольку знал, что этому ты научилась непосредственно от меня. Но то, что ты сделала для меня и моей компании, было настолько бескорыстным, что я понял — ты ни за что не могла научиться этому у меня. Это ты освоила сама. — Он смолкает и делает глубокий вдох. — И это то, чему мне определенно стоит у тебя поучиться.

— Так что выходит? — спрашиваю я, все еще пытаясь осмыслить новую информацию. — Ты просто... покончил? С работой? Уходишь в отставку?

— Не совсем, — отвечает он. — Я буду работать в роли советника для компании. Но это существенно сократит мои рабочие часы и у меня появится гораздо больше свободного времени.

— Для чего? — спрашиваю я.

Он обводит комнату взглядом, словно впервые видит ее.

— Ну, для начала — для этого.

Сбитая с толку, я следую за его взглядом, чтобы найти ответы.

— Для того чтобы разговаривать с моими детьми, — поясняет он. — Проводить с ними время. Быть рядом.

Теперь внезапно и я с тем же успехом вижу эту комнату, словно впервые. Весь дом, на самом деле. Пытаюсь представить, каково будет жить с отцом под одной крышей, ходить по одним коридорам, спать в комнате через две двери от его. Но, если честно, просто не могу это вообразить. Эта идея слишком далека и непонятна. Как иностранный язык, который я не могу понять и уж тем более говорить на нем.

Но опять же, мне пришлось несколько лет прожить во Франции, чтобы научиться говорить на французском. А чтобы понять испанский, пришлось все детство расти в обществе Горацио. Новые языки нельзя просто взять и схватить налету. Для этого нужно время. Терпение. Готовность изменить свое восприятие о том, что и так уже знаете.

И впервые за восемнадцать лет эта готовность — нечто такое, что становится общим между моим отцом и мной.

Медленно я опускаюсь обратно на диван. На этот раз, однако, я не пытаюсь сесть на другой конец — так далеко от отца, насколько возможно. Но и не решаюсь сесть непосредственно рядом с ним. Вместо этого выбираю место где-то посередине. На полпути между тем, кем я являюсь, и тем, кем надеюсь стать.

Потому что это не какой-то там фильм со счастливой концовкой, в котором я бросаюсь в объятия отца под нарастающие аккорды радостной музыки. И не какая-то глупая передача по телевизору, снятая с целью посочувствовать моему отцу ввиду его последних стараний в бизнес-сфере.

Это реальная жизнь.

А в реальной жизни в мгновение ока ничего не меняется.

Но откуда-то нужно начинать.

— Кое-чего я до сих пор не понимаю, — задумчиво начинаю я, устраиваясь на новом месте.

Мой отец поворачивается в мою сторону, в его глазах приглашение, а выражение лица располагает к себе.

— Чего же?

— Если все эти пятьдесят две работы преследовали цель помочь мне, зачем ты раскрыл меня прессе?

Глаза моего отца мрачнеют, и он склоняет голову.

— Я этого не делал, — тихо отвечает он.

— Еще как делал, — слышу, как спорю я. — Кэролайн сказала мне, что ты...

— Кэролайн больше не у дел.

— Что? — выдавливаю я. — Типа уволена?

— Да. Неделю назад она склоняла меня к идее оставить анонимную наводку в прессе, и я отказал ей. Я этого не одобрил. Но, видимо, она не согласилась с моим решением и прикинула, что я изменю свое мнение, как только увижу, как хорошо это сработало. Так что она решила действовать за моей спиной и сделать это в любом случае. И я ее уволил.

— Но, — возражаю я, пытаясь собрать воедино детали последних двадцатичетырех часов в своей голове, — я сегодня с ней разговаривала. Она направлялась в твой офис на какое-то собрание по стратегии действий.

— Так я попросил передать ей через своего ассистента, — поясняет отец. — Иначе она бы, скорее всего, не объявилась.

Могу только представить самодовольное лицо Кэролайн, когда немного ранее этим днем она неторопливо шла в кабинет моего отца. Такую довольную своими стараниями на работе. И думающую, что ее похлопают по головке, может, даже повысят, а вместо этого увольняют.

Из меня вырывается тихий смешок. И я не могу удержать чудесную улыбку, что появляется на моем лице, пока думаю об этом.

Кэролайн. Уволена. Ее больше нет.

Мой отец. На моей стороне. Заступается за меня.

В это почти трудно поверить.

— Кстати, по поводу этих работ, — говорит мой отец, роясь в кармане пиджака и доставая оттуда тонкий белый конверт, — хотел вручить тебе вот это. Я попросил Брюса подготовить его этим утром.

Я беру его с любопытством, открываю и достаю содержимое, затем тупо пялюсь на маленький, прямоугольный кусочек бумаги в своих руках.

На кусочек бумаги, стоящий двадцать пять миллионов долларов.

Именно так я всегда представляла свой чек из трастового фонда. Мое имя написано черными жирным шрифтом. В нижнем правом углу значится печально известная подпись моего отца. И, конечно же, эта длинная строка красивых, четких, идеально круглых нулей.

Поднимаю на отца недоуменный взгляд.

— Но у меня все еще осталось тридцать две с половиной работы.

Мой отец радушно посмеивается.

— О, думаю, к этому времени ты его уже заслужила, — говорит он.

Перевожу глаза на чек в руках, чувствуя гладкую бумагу между пальцами.

Я мечтала об этом моменте, сколько себя помню. Точнее, с тех пор как начала понимать значение термина «трастовый фонд». И в каждом из этих мечтаний простой листок бумаги всегда казался источником всей моей радости, всего моего счастья, всего моего чувства свободы. Я представляла, как получу конверт, прямо как этот, разверну его, открою и вытащу прекрасную бумажку в замедленной съемке. Представляла, как буду держать его в своих руках, гладить его, пробегать пальцами по его поверхности, удивляясь тому, насколько он прекрасен, каким значимым он ощущается и каким обещающим является его содержимое.

Но ни разу, ни в одном из этих мечтаний я не представляла, что буду качать головой, засовывая чек обратно в конверт, и что передам его человеку, который мне его же и вручил.

Никогда не представляла, как буду возвращать его.

Но все-таки именно это я сейчас и делаю.

— Нет, — говорю я отцу. — Не заслужила. По крайне мере, пока что.

Он любопытно смотрит вниз на возращенный подарок.

— Конечно заслужила. Ты превысила все мои ожидания.

— Даже если это и так, — говорю я, пожимая плечами, — то я еще не превысила свои.

Я протягиваю к нему руку и стучу по обратной части конверта.

— Не возражаешь придержать его у себя на следующие тридцать две с половиной недели?

— Конечно не возражаю, — начинает он, запутавшись в моих намерениях, что кажется очаровательным. — Но не совсем уверен, что понимаю.

Я ласково улыбаюсь отцу.

— Может, ты и понял, что хочешь делать со своей жизнью, но я до сих пор не имею малейшего понятия насчет своей. Если я возьму деньги сейчас, то мне будет сложно прикинуть, на что их потратить в первую очередь. — Делаю протяжный, счастливый выдох. — Кажется, мне понадобятся все пятьдесят две недели, чтобы в этом разобраться.

Затем встаю на ноги и разминаю руки над головой.

— А теперь, если позволишь, — вежливо говорю я, — я пойду собираться на работу.

Отправлено: Пятница, 20 октября, 18:05

Кому: Люку Карверу

От: Video-Blaze.com

Тема: Видео-обращение от Лексингтон Ларраби

КЛИКНИТЕ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ВОСПРОИЗВЕСТИ СООБЩЕНИЕ

Или прочитайте ниже бесплатную расшифровку из нашего автоматического сервиса.

[НАЧАЛО РАСШИФРОВКИ]

Привет, Люк! Это я! Твоя любимая разбалованная принцесса.

Начну с того, что этот день очень грустный, потому что это мой последний отчет. Хотя, мне кажется, мы приняли правильное решение, как считаешь? Я к тому, что не совсем уместно, если бы ты был моим связующим, но еще и... в общем, связующим. Если понимаешь, о чем я.

К тому же теперь, когда я сама решаю закончить оставшиеся работы, полагаю, нянька мне больше не нужна, да? Так что, по крайне мере, тебе не нужно переживать, что мой отец наймет кого-нибудь другого, например, стажера еще погорячее, на твое место. Согласен?

Просто шучу! Успокойся. Не принимай все близко к сердцу.

Но если серьезно, то я буду скучать по этим коротким видео-сообщениям, что отправляла тебе. А может, я так и продолжу их отсылать. Ну знаешь, забавы ради. Только я вот поразмыслила над кое-чем еще: раз мне больше не придется говорить о работе, то нужно придумать другие темы... с другим содержанием.

Хм-м. Очень интересно подмечено. Об этом и не только смотрите далее, не переключайтесь.

Кстати говоря о другом содержании. Жду не дождусь сегодняшнего вечера! Не волнуйся. Мои друзья будут от тебя в восторге! С тех пор как несколько дней назад они вернулись из Европы, все, о чем они могут говорить, так это о том, чтобы встретиться с тобой. Но предупреждаю сразу: готовься к серьезному допросу. После некоторых ужасных прошлых отношений (не будем называть имён) они стали чересчур опекать меня. Но я не переживаю. Я знаю, что ты им понравишься. Как понравился и мне.

А после ужина у нас определенно будет матч-реванш в «Улике». Поверить не могу, что вчера ты меня уделал... снова. Колонель Мустард в обсерватории с веревкой. Пф. Просто повезло! А знаешь, это не совсем честно. Посуди сам, за твоими плечами годы, проведенные за этой игрой, тогда как я полный чайник. Ну да ладно. Этим вечером мы в вместе с мисс Скарлет тебя опрокинем.

О! К слову о горячих цыпочках в красном. Поверить не могу, что совсем забыла тебе рассказать! Слышал новости? Этим утром об этом гудел весь «Твиттер». Помнишь Рив, невесту моего отца? Так вот, она сбежала к Паскалю ЛяФеру! Можешь в это поверить?

Ну, вообще-то я могу. Они друг друга стоят.

Мой отец отнесся к этому вполне нормально. Хотя я и не удивлена. Не похоже, что она ему вообще нравилась. К тому же, думаю, он слишком занят подготовкой к своей поездке на следующей неделе в Африку к Куперу, чтобы даже заметить, что его бросили. Но ради меня приглядывай за ним в офисе, хорошо? Ну знаешь, просто на всякий случай.

[Неопознанный звук]

О-оу, это мой телефон. Погоди немного, я ждала этого звонка.

Алло? Да, здрасте. Спасибо, что перезвонили. Я взяла ваш номер у Джии Джонс. Ну, знаете, дочери Девина Джонса? Так вот, я слышала, вы ищете помощника тренера, и кажется, у меня для вас есть отличный кандидат. Я могу сбросить вам по почте его контактную информацию?

Здорово! Я вам очень благодарна. Я прямо сейчас все отправлю. Спасибо большое! До свидания!

Так, я вернулась. Извини за это. Звонил главный тренер Лос-Анджелесских «Лэйкерсов». Отец Джии когда-то играл в их команде. Я пытаюсь найти своему другу Роландо новую работу. Держу за него кулачки: надеюсь с этой у него все получится.

Ну вот, кажется, и все. Конец дороги. Или начало, зависит от того, как на это посмотреть. Ты вообще мог подумать, когда мы впервые встретились, что все закончится именно так?

Давай, будь честен. Когда ты увидел, как меня в том платье-чарльстон стошнило на Брюса, ты тут же влюбился в меня по уши, так ведь? Я знаю, ты посмотрел на меня, на мой перекошенный парик, на макияж в стиле клоуна и подумал: я заполучу эту девчушку во что бы то ни стало.

Что ж, поздравляю. Люк Карвер. Ты добился своего. Я твоя... официально.

И это последний отчет о состоянии моих рабочих будней.

[КОНЕЦ РАСШИФРОВКИ]