Брюс Всемогущий

Я чувствую, как мое тело подымается с места, и вдруг я на ногах. Ощущается жгучее чувство в глазах, пока они устремляются к Брюсу, протыкая его моим злобным взглядом. Но его это, кажется, даже не зацепило, выглядит он при этом настолько довольным, насколько может быть в своем вертящемся рабочем кресле с небрежно сложенными на коленях руками. От чего огонь внутри моей груди пылает еще пуще.

— Что ты подразумеваешь под тем, что планы изменились? — Честное слово, я удивлена голосу, который исходит от меня в данный момент. Он похож на низкий, гортанный рык. Схожий с нечто таким, что ты ожидаешь услышать от волчонка, перед тем, как он обернется.

Должно быть, Холли тоже была удивлена услышать его, потому что ее голова высовывается из сумки, и она осматривает комнату с навостренными ушами.

— Лексингтон, сядь, — приказывает Брюс своим авторитетным тоном, плавно переходя в эту изображающую отца роль, которую так любит.

Я демонстративно скрещиваю руки на груди.

— Нет, — заявляю я без малейшего колебания в голосе. — Не сяду, пока ты не скажешь, что именно здесь происходит.

Брюс собирается с мыслями, дабы, очевидно, озвучить следующую:

— Хорошо, — сдается он, пожимая плечами. — Твой отец немного... — он замолкает, вертя рукой по кругу, будто пытаясь намотать нужное слово из своего мозга, —... ну, обеспокоен по поводу твоего недавнего поведения.

Жар внутри меня усиливается, но я молчу.

— И он чувствует, что, учитывая недавние события, следует отсрочить возможность пользования тобою и семьей твоим трастовым фондом.

— Нет. — Я категорически качаю головой из стороны в сторону, отказываясь верить, что это все реально. Что это в действительности происходит со мной сейчас. — Он не может так поступить.

— Боюсь, он может.

— Надолго? — Требую я сквозь стиснутые зубы.

— На год.

— На год! — выплевываю я. — Ты не можешь заставить меня ждать ГОД! Да я ждала этого дня восемнадцать лет! И что мне делать весь этот год?

— На самом деле, — размеренно начинает Брюс, открывая на столе папку-скоросшиватель и размещая очки в прямоугольной оправе на своем носу, — твой отец имеет очень конкретный план насчет того, как ты проведешь этот год.

Я громко фыркаю.

— Что ж, лучше бы ему включать в себя яхту в Средиземном море.

— Не включает, — невозмутимо парирует он, глядя на меня поверх кончика носа. — Твой отец хотел бы, чтобы ты провела следующий год, работая.

— Работая? — повторяю я недоверчиво, как будто слова полностью мне чужды. Зародились в какой-то далекой стране в южной части Тихого океана. Написаны на языке, который выглядит скорее как картинки, нежели чем письмена.

— Да, — будничным тоном отвечает Брюс.

— Если мой отец думает, что я весь год буду следовать за ним как какая-то мелкая собачонка, делая вид, что мне есть дело до этих глупых таблиц и заявлений, то он глубоко ошибается. Я не Эр Джей.

— Нет, — говорит Брюс, снимая очки и кладя их на открытую папку. — Твой папа не намеревается давать тебе работу в «Ларраби Медиа».

Я чувствую некое чувство облегчения, но оно длится не долго.

— И где, по его намерениям, я тогда буду работать?

— Твой отец считает, что наибольшую пользу тебе принесут несколько различных работ. Фуршет профессий, если пожелаешь. Он верит, что это ключ к помощи тебе осознать каждодневные трудности, которые большинству людей в этом мире приходится претерпевать, чтобы получить хотя бы часть того, чем ты была милостиво одарена.

Я закатываю глаза.

— Перестань быть Матерью Терезой, Брюс, и давай уже ближе к делу.

Он снисходительно улыбается.

— Твой отец подобрал тебе ровно пятьдесят два места работы.

— Пятьдесят два, — в шоке повторяю я. — Он хочет, чтобы я работала на пятидесяти двух работах?!

— Да. По одной на каждую неделю года.

— Но это же просто как... шантаж... Это не может быть законно.

— Уверяю тебя, все абсолютно законно, — обороняется он, его голос моментально становится таким помпезным голосом адвоката из зала суда, как всегда, когда поднимается тема законности.

— О каком роде работ мы говорим? Съемки? Моделинг?

Брюс выглядит, как будто пытается сдержать смешок, чем умудряется разозлить меня еще сильнее.

— Нет, — отвечает он, фирменно качая головой. — Эти работы... что ж, слегка менее гламурны. Скорее, с минимальным уровнем заработной платы. Чтобы показать тебе, как живет другая половина.

— Какая еще другая половина? — огрызаюсь я.

— Та половина, что не получает Мерседес стоимостью в полмиллиона долларов, а на следующий день не разбивает его о мини-маркет.

Я так сильно прикусываю язык, что могу почувствовать вкус металла.

Брюс протягивает мне листок бумаги.

— Вот полный перечень рабочих мест, которые ты будешь занимать в течение следующего года. По графику завтра первый день.

Я грубо вырываю листок у него из рук и проглядываю список. Выглядит бесконечным. Мой взгляд зацепляет такие слова как «уборщица», «официантка», «посудомойка», «работница в ресторане быстрого питания», а также на заправке, и я не могу читать дальше. Я бросаю бумагу в его сторону.

— Черта с два я буду все это делать!

— Боюсь, у тебя нет выбора, Лекс, — говорит он, поднимая бумагу с пола, куда та приземлилась, и убирая ее обратно в папку. — Если ты, конечно, не хочешь лишиться своего трастового фонда.

Я начинаю вышагивать по кабинету, бормоча про себя:

— Это просто смешно! Он не может заставлять меня делать это. — Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Брюсу, потрясая руками в воздухе. — Он с ума сошел?

— На самом деле, — отвечает Брюс на мой риторический вопрос, — я, случается, думаю, что это самое здравомыслящее решение, принятое им за долгое время.

— Ради Бога, я Ларраби! — кричу. — Это должно хоть что-то значить. Ларраби не работают на автозаправках.

— Мне следует напомнить тебе, с чего начинал твой отец? — вскользь замечает Брюс. — О его низком происхождении?

Нет, спасибо. Мне напоминают об этом каждый день. В каждой журнальной статье об отце или обо мне. О том, как он начал с нуля — несколько сотрудников в местной газете небольшого городка, — и как сейчас у него есть все, и почему он не собирается привить ценности трудолюбия своей избалованной дочурке?

Но я не говорю этого Брюсу. Не собираюсь давать ему еще причин наезжать на меня. Вместо этого я игнорирую вопрос и кричу:

— Этот трастовый фонд мой! Он оформлен на мое имя. Он обещан мне! Так же, как и другим. Эр Джею, Харрисону, Хадсону и Куперу. Они получили, что им обещали. Никого из них не подвергали этому безумию. Никто из них не должен был вытирать столов, или мыть посуду, или что там еще в этом дурацком списке. Все они получили свои двадцать пять миллионов. Он не может вот так просто забрать свои слова назад. Он не может просто передумать, не предупреждая. Я заработала эти деньги.

Брюс, по-видимому, больше не может сдерживаться и разражается бурным смехом.

— Заработала? Делая что, позволь узнать?

Я так зла прямо сейчас, мои ноздри расширяются, а дыхание вырывается рваными хрипами. Я начинаю ходить быстрее в надежде, что это успокоит мои нервы, но в основном так мои ноги делают что-то кроме как исполнения карате-приема на столе Брюса.

— Это не честно, — шиплю я.

— Ну, — говорит Брюс, доставая из коробочки рядом с компьютером бумажную салфетку и потирая линзы очков, — «честность» — понятие относительное, как считаешь?

Я останавливаюсь. Мои ноги замирают на полпути, когда осознание внезапно поражает меня. Я сужаю глаза, через стол смотря на него.

— Это была твоя идея, да? — Я угрожающе подступаю к нему. — У тебя вендетта против меня с того момента, как я родилась. Это все ты сделал, так ведь, Брюс?

Он в капитуляции поднимает руки.

— Я тут не при чем, клянусь.

— О, да брось. На всем этом так и написано «Брюс Шпигельманн».

Но Брюс просто качает головой.

— Боюсь, не могу поставить это себе в заслугу. Это полностью идея твоего отца. Он лишь попросил меня помочь реализовать ее. Но, должен признаться, это гениально.

Я чувствую, как мои руки сжимаются в кулаки. От мысли, что мой отец и Брюс в заговоре против меня, внутренности закипают гневом. Пламя поднимается по стенкам груди, поглощая сердце и легкие, от дыма жжет в горле. Я осматриваюсь вокруг в поисках, чем бы ударить, что бы бросить, что показало бы, насколько зла я сейчас. Взгляд падает на дюжину позолоченных пластинок, развешенных на стене. Без сомнений, какие-то награды типа «Адвокат года».

— На твоем месте я бы не стал, — предупреждает он.

Изо всех сил устремляюсь к ним, но его руки обвивают меня, оттаскивая назад. Я немедленно начинаю буксовать. Холли выпрыгивает из моей сумки и нарезает круги вокруг нас, визгливо лая.

— Отпусти меня! — кричу я.

— Нет, если ты собираешься все здесь разбить.

Я продолжаю отбиваться от него, как животное, попавшее в ловушку охотника. Но безуспешно. Брюс сильнее, чем кажется.

— Ты не можешь говорить мне, что делать! — визжу я ему в ухо.

Он вздрагивает, но дыхание его не сбивается. И когда он снова заговаривает, его тон невыносимо спокоен.

— Эти замашки двухлетки, может, и срабатывают на Горацио или Кингстоне, или на ком-то еще, кого тебе удалось заманить в свои сети, но не на мне, Лексингтон.

От этих слов я перестаю бороться, мои руки падают по бокам от меня. Но он все еще держит меня. Как будто не доверяет моей капитуляции.

— У тебя нет выбора, — его шепот искренен. — Хоть раз в своей жизни, Лекс, можешь поверить тому, кто знает, что для тебя лучше? Что твой отец действует от всего сердца?

Одним быстрым движением я поднимаю руки и с силой опускаю их обратно, заставая Брюса врасплох, отчего он выпускает меня. Но я не иду к стене с пластинками, как я первоначально планировала. Сейчас я на пути к мелочному, насильственному стремлению к мести. Внезапно у меня появляется новая миссия. Я подхватываю Холли и свою сумку и направляюсь к выходу с решимостью убраться отсюда как можно скорее.

В этот раз Брюс не останавливает меня. Наоборот, он присаживается на край стола, слегка задыхаясь после борьбы.

— Лекс, — слабым голосом бормочет он, — твой отец все решил. Ты не сможешь с этим бороться.

— О, да? — говорю я, поднимая брови. — Посмотрим.