Повторение орфографии и пунктуации. Диктанты 1«евгений Онегин» есть самое задушевное произведе- ние Пушкина, самое любимое дитя его фантазии

Диктанты 1 «Евгений Онегин» есть самое задушевное произведе- ние Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и мож- но указать слишком на немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такою полнотою, светло и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина. Прежде всего в «Онегине» мы видим поэтически вос- произведённую картину русского общества, взятого в од- ном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историче- екая в полном смысле этого слова, хотя в числе его героев нет ни одного исторического лица. В ней Пушкин явля- ется не просто поэтом только, но и представителем впер- вые пробудившегося общественного самосознания: за- слуга безмерная! «Евгений Онегин» был первым национально-художе- ственным произведением. Молодой поэт понял, что вре- мя эпических поэм давно-давно прошло и что для изо- бражения современного общества, в котором проза жиз- ни так глубоко проникла в самую поэзию жизни, нужен роман, а не эпическая поэма. Он взял ту жизнь, как она есть, взял её со всем холодом, со всею её прозою и пош- лостью. И такая смелость была бы менее удивительною, если бы роман затеян был в прозе; но писать подобный роман в стихах в такое время, когда на русском языке не было ни одного порядочного романа и в прозе, — такая смелость, оправданная огромным успехом, была несом- ненным свидетельством гениальности поэта. (По В. Г. Белинскому.)

2. Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе; но прежде оно не выставлялось перед нами так просто и естественно, как в романе Гончарова. Чтобы не захо- дить слишком далеко в старину, скажем, что родовые черты обломовского типа мы находим ещё в Онегине, а затем несколько раз встречаем их повторение в лучших наших литературных произведениях. В чём заключаются главные черты обломовского характера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития. Умственное развитие Обломовых тоже, разумеется, направляется их внешним положением. Как в первый раз они взглянут на жизнь навыворот, так уж потом до конца дней своих не могут достигнуть разумного пони- мания своих отношений к миру и к людям. С детства укоренившееся воззрение всё-таки удержится где-ни- будь в уголку и беспрестанно выглядывает оттуда, ме- шая всем новым понятиям и не допуская их уложиться на дно души. И делается в голове какой-то хаос: иной раз человеку и решимость придёт сделать что-нибудь, да не знает он, что ему начать, куда обратиться. И не мудрено: нормальный человек всегда хочет толь- ко того, что может сделать; зато он немедленно и делает всё, что захочет. А Обломов, он не привык делать что-ни- будь, следовательно, не может хорошенько определить, что он может сделать и чего нет, — следовательно, не может и серьёзно, деятельно захотеть чего-нибудь. (По Н. А. Добролюбову.)

3. Бульба повёл сыновей своих в светлицу, откуда про- ворно выбежали две красивые девки-прислужницы. Светлица была убрана во вкусе времени, о котором живые намёки остались только в песнях да народных ду- мах, уже не поющихся более на Украине бородатыми старцами-слепцами; во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и бит- вы на Украине. Всё было чисто вымазано цветной глиной. На сте- нах — сабли, нагайки, сетки для птиц, невода и ружья, хитро обделанный рог для пороху, золотая уздечка на коня и путы с серебряными бляхами. Окна были малень- кие, с круглыми тусклыми стёклами, которые встречаются ныне только в старинных церквах. Вокруг окон и дверей были украшения из дерева. На полках по углам стояла разная утварь: кувшины, бутылки и фляжки зе- лёного и синего стекла, разные серебряные кубки, позо- лоченные чарки всякой работы: венецианской, турец- кой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями через третьи и четвёртые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена. Берестовые скамьи вокруг всей комнаты; огромный стол под образами в па-радном углу; широкая печь с запечьями, уступами и вы- ступами, покрытая пёстрыми изразцами, — всё это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год на каникулярное время. (По Н. В. Гоголю.)

4 Базаров с Аркадием уезжали на другой день. С утра уже всё в доме приуныло: у Анфисушки посуда из рук валилась, даже Федька недоумевал и кончил тем, что снял сапоги. Василий Иванович суетился больше, чем когда-либо: он, видимо, храбрился, громко говорил и стучал ногами, но лицо его осунулось, и взгляды посто- янно скользили мимо сына. Арина Власьевна плакала, она совсем растерялась и не совладала бы с собой, если бы муж рано утром целые два часа её не уговаривал. Когда же Базаров после неоднократных обещаний вернуться никак не позже месяца вырвался, наконец, из удерживавших его объятий и сел в тарантас, когда лоша- ди тронулись, и колокольчик зазвенел, и колёса заверте- лись, и вот уж глядеть вслед было незачем, и пыль улег- лась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу, поплёлся назад, в свою каморку, когда старички остались одни в своём, тоже как будто подряхлевшем доме, — Васи- лий Иванович, ещё за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уро- нил голову на грудь. «Бросил, бросил нас, — залепетал он, — бросил, скучно ему стало с нами. Один, как перст, теперь один!» — повторил он несколько раз и каждый раз выносил вперёд свою руку с отделённым указатель- ным пальцем. (По И. С. Тургеневу.)

5. Стояла тяжёлая июльская жара. Не остывшие после душной ночи камни улиц, домов и железо крыш отдава- ли своё тепло в неподвижный воздух. Поднимавшийся изредка ветер приносил откуда-то издалека запах масля- ной краски. Народу на улицах почти не было, а те, кто были, старались идти в тени домов. Только мрачные по- лицейские, уныло переминаясь, стояли посреди улиц, да конки, запряжённые лошадьми, звеня, прокатывались вверх и вниз. В остроге шла усиленная работа по сдаче и приёмке отправляемых арестантов. В отправлявшейся партии было семьсот шестнадцать мужчин и восемьдесят пять женщин. «Да что же это, конца не будет! — говорил конвойный начальник. — Откуда вы их набрали столько?» — «Ну, что стали? Подходи!» — крикнул конвойный на ещё не проверенных смотрителем арестантов. В полдень за воротами послышалось бряцанье цепей, начальственные голоса, покашливание и негромкий говор большой толпы. С громом отворились ворота, и парами стали выходить арестанты, волоча связанные цепями но- ги. Когда арестантов вновь пересчитали, конвойный офи- цер скомандовал: «Партия, марш!» Солдаты брякнули ружьями, арестанты, сняв шапки, стали креститься, и партия, окружённая конвойными, тронулась, подымая пыль закованными в цепи ногами. (По Л. Н. Толстому.)

6. Пехотные полки, застигнутые врасплох, выбегали из леса, и, смешиваясь друг с другом, роты уходили враз- бивку беспорядочными толпами. Один солдат на ходу в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово «отрезали», и вслед за тем слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе. — Обошли! Отрезали! Пропали! — кричали вполови- ну приглушённые артиллерийскими раскатами голоса бегущих. Полковой командир в ту самую минуту, как он услы- хал нараставшую стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что-нибудь ужасное с его полком, и, позабыв про опасность и чувство самосохранения, поскакал к полку под градом пуль. Он желал одного: исправить во что бы то ни стало ошибку, чтобы не быть виновным ему, ни в чём не замеченному, примерному офицеру. Счастливо проскакав между французами, он подска- кал к некошеному лугу за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Несмотря на отчаянный крик поравнявшегося с ними полкового командира, несмотря на его разъярённое, баг- ровое от жары лицо и махание шпагой, солдаты всё бе- жали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Генерал оглянулся в отчаянии. Адъютант, с простре- ленным навылет плечом, раненный в руку, с разбегу ос- тановил лошадь и стоял как вкопанный. На его загоре- лом, обветренном лице был написан ужас. Всё казалось потерянным. Но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись, и, сомкнувшись, в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атакова- ла французов. Бегущие возвратились, батальоны собрались, и фран- цузы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. (По Л. Н. Толстому.)