Часть пятая. Счастье красит женщину лучше любой косметики

Счастье красит женщину лучше любой косметики.

Розалинда Рассел

Я не счастливая, я жизнерадостная. В этом вся разница. У счастливой женщины нет забот. Жизнерадостная знает, как с этими заботами справляться.

Беверли Силлз

Глава 20

ТОМАС

Темная сторона зимы

Я думал, что справиться с январской депрессией будет легче. Говорил себе, что с Кэти поблизости мне хватит и вдохновения, и мотивации оставаться на свету. Но когда календарь начал отщелкивать дни после Нового года, вокруг заклубилась темная тоска. Опять, как всякий раз после событий 11 сентября. Я не мог связно мыслить. Мне опять пришлось напиваться, чтобы хоть как‑то спастись от воспоминаний и кошмаров.

Я мог бы и догадаться, что к этому все идет. У большинства выживших 11 сентября наблюдались серьезные проблемы с головой, но они справлялись с мрачным настроением и случайными страхами. А у моего январского сплина была особая причина. В третью неделю месяца мне приходила посылка от Равели. С содержимым, которое меня убивало. Страх сжимал меня, как тиски.

Бутылки водки, раньше стоявшие на полке, пустели одна за другой, содержимое растворялось в моей крови. Я выглядел и чувствовал себя неимоверно мерзко, и не хотел, чтобы Кэти меня таким видела. Снег и ночные морозы не утихали неделю. Я сидел у камина и пил, ждал посылку и говорил сам с собой.

Просто переживи эту посылку, и все будет хорошо.

КЭТИ

– Кэти, я хочу тебя кое о чем предупредить, – сказала Дельта, ведущая мой «хаммер» по узкой петляющей дороге над каменистыми берегами Руби‑Крик. Мы ехали в Тартлвилль. Я жутко потела под теплым капюшоном и солнцезащитными очками, ерзала на сиденье и судорожно сжимала маленький огнетушитель.

– О том, что, если ты не притормозишь, нас будет ждать жуткая смерть на дне реки? – дрожащим голосом спросила я.

– Скорость всего тридцать.

Мимо мелькали маленькие магазины и такие же маленькие домики на высоких каменистых берегах. Зимний свет мерцал жемчужинами на голых ветках деревьев и перистой хвое высоких сосен, отражался от дороги и растворялся в ущелье, где подо льдом застыла река. Я обняла огнетушитель.

– Эта дорога для канатоходцев со страховочными сетками. Не для машин.

– Старайся думать о другом. Но послушай. Я хочу тебя предупредить. Томас опять нырнул в бутылку. Вот почему ты не видела его с Рождества.

Я резко обернулась к ней, забыв о дороге.

– Что случилось? Что с ним произошло?

– Да все то же, старая песня. В определенные дни ему всегда становится хуже. Одиннадцатого сентября, что естественно. На день рождения его малыша. Но хуже всего январь. Это годовщина их свадьбы.

– Понятно, что он горюет по жене, хотя их брак и не был гладким.

– Тут дело не в горе. А в сестре его жены, ледяной сучке из Нью‑Йорка. Она всегда посылает ему что‑то, от чего Томас чувствует себя полным дерьмом. Каждый год, за день до годовщины, он получает посылку. Однажды она прислала ему детский дневник Шерил.

– Зачем?

– Да затем, что она подчеркнула красным те части, где жена Томаса мечтала выйти замуж за принца или кинозвезду и дожить до старости в окружении детей и внуков.

– О господи.

– На другой год она прислала письмо, которое жена Томаса отправила своей семье, когда они начали встречаться. В письме она называла Томаса мужчиной своей мечты и говорила, что знает: он готов умереть, защищая ее. Там было что‑то вроде: «Если бы я оказалась в огне, Томас бросился бы в пылающий дом». Томас чуть не бросился с Шишки Дьявола после такой ядовитой стрелы. Джеб и Санта несколько недель следили за ним, как охотничьи псы.

Я застонала.

– Но почему он позволяет сестре своей жены так издеваться? Зачем он вообще открывает эти посылки?

– Потому что не может не растравлять себе раны. А его золовка знает, что он не устоит. Та еще сука. Она не хочет, чтобы он смирился с тем, что произошло. В ее безумном мозгу засела идея, что он недостаточно старался спасти жену и сына.

– Но, может быть, в этом году она не пошлет посылку.

– Еще как пошлет. После того как он звонил ей и просил помочь, когда ты была в больнице? Да она в ярости. В этом году она вооружится, как д ля похода на медведя.

– Звонил ей? Просил помочь? Что тогда было?

– Господи Боже, я не говорила, что это Томас добыл твой телефонный номер в ожоговом отделении?

– Нет!

Дельта помрачнела и рассказала, как он использовал связи золовки в медицинских кругах. Как подкупил ее антикварными карманными часами, которые передавались в семье его жены по наследству и с которыми было связано множество воспоминаний и чувств.

Я откинулась на спинку сиденья.

– Ох, Томас.

– Ага. С тем же успехом он мог вскрыть себе грудь и предложить той стерве вырвать ему сердце. Она позволила ему жить, но с тех пор выжидает своего часа.

Мы переехали холм. Внезапно Дельта повернула машину на боковую дорогу, идущую к горам. У меня сжался желудок.

– Давай перехватим почту, – предложила я, выуживая из кармана бутылочку с лекарством. – Посылку ведь привезут на почту? Пусть ее положат туда, где я смогу ее украсть и выбросить. – В моем воображении всплыл заголовок статьи в Интернете: Странное поведение Кэтрин Дин продолжается – теперь ее обвиняют в краже чужой корреспонденции. И моя зернистая, но четкая фотография. Ладно, ради Томаса я готова рискнуть. – Или посылка придет через Энтони, курьеpa UPS? Тогда скажи, пусть оставит ее так, чтобы я могла случайно ее найти.

Дельта вздохнула.

– Думаешь, я сама не хотела так сделать? Если бы посылку вез Энтони, не было бы проблем. Жена брата мужа тетушки Энтони живет в Нью‑Йорке, работает в полиции и с одиннадцатого сентября не слезает с антидепрессантов, так что она закрыла бы глаза на то, что он уронил проклятую посылку в самое глубокое ущелье. Но эта золовка Томаса далеко не дура. Она всегда посылает чертовы посылки с особым курьером и требует подписи Томаса, так что тот парень приходит в кафе, звонит Томасу оттуда, и Томас сам приходит и забирает посылку. Как, жертвенный ягненок, который знает, что сам идет на алтарь.

– Значит, курьер должен встретить его в Кроссроадс. Так что ты сразу его заметишь. И можешь предупредить меня.

– И что ты сделаешь? Что?

– Буду там, когда Томас придет ее забирать. Я поговорю с ним. Постараюсь убедить не заглядывать внутрь. Я смогу повлиять на него. Он меня послушает.

Дельта поцокала языком.

– Кэти, когда дело касается этой темы, никто не способен его отговорить.

Дельта въехала через открытые ворота огороженного горного поселка. «Блю‑Ридж Вистас, земельные участки с коттеджами, закрытый гольф‑клуб, отличные виды» – гласила надпись на красивом деревянном знаке на опоре из сложенных камней. Поворачивая джип, чтобы притормозить у будки охранника, она грустно на меня посмотрела.

– Милая, когда доставят посылку, Томас еще больше уйдет в себя и исчезнет из виду. И мы сможем разве что молиться о том, что он сможет вернуться живым и в относительной степени вменяемым, как всегда.

Дельта поехала дальше, к санаторию. Наш пропуск болтался на зеркале заднего вида, а я нахмурилась и съежилась на сиденье.

До шрамов я привыкла к тому, что все мужчины – и их настроения – слушаются малейшего моего жеста. Депрессия Томаса не смогла бы тягаться с моими навыками гейши‑королевы красоты. Теперь же придется полагаться на логику, силу духа и такт.

То еще испытание, но я попытаюсь.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как Дельта успела вырулить на мощеную дорожку у миниатюрной виллы.

– Ладно, приехали, – радостно сказала она. – Как я тебе уже говорила, у Туте Бэйли и ее мужа раньше было свое дело по отделке помещений в Атланте. Туте сказала, что хочет продать тебе мебель для гостиной. Как раз то, что ты ищешь, аутентичный миссионерский стиль двадцатых годов. Цельное вишневое дерево и кожаные диваны, такие мягкие, что в них можно задницу потерять.

Я почти не слышала ее слов. Потому что перед дверью на дорожке стоял «Транс‑Ам». Черно‑золотой, модели 70‑х. С эмблемой феникса. Копия того, на котором я разбилась. Меня затрясло, как от холода, я застыла на месте.

– Ну чего ты ждешь? – прощебетала Дельта. – Если долго тут сидеть, в тебя могут попасть мячом для гольфа.

– Дельта, я… Я не уверена, что со мной все хорошо. Может, вернемся сюда позже…

– Дельта, помоги! – Хозяйка мебельного магазина, Туте, выскочила из дома, крича и размахивая телефоном. Бурно жестикулируя на бегу, она подбежала к «хаммеру».

– Помнишь Френка и Олинду Ханнелл? У которых автосалон в Теннеси? Сегодня утром Олинда ушла от Френка! А теперь он напился и размахивает пистолетом на заднем дворе, грозится пристрелить ее собачку и маленьких щенят! Я звонила Пайку, но он может сюда не успеть!

– Черт, – сказала Дельта, сунув руку в огромную кожаную сумку. – Надо же было именно сегодня забыть пистолет. Пойдем, Туте, попытаюсь вдолбить немного здравого смысла в его башку.

Дельта забросила сумку в «хаммер».

– Кэти, оставайся здесь, защищай наш тыл, ладно?

Она хлопнула дверцей и быстро зашагала за Туте.

– У Френка пистолет! – запоздало крикнула я. Дельта и Туте уже исчезли за углом двухэтажного бунгало, деревянного на каменном фундаменте, примерно в квартале от меня.

– Поверить не могу, – тихо сказала я, стукнув себя по лбу ладонью в перчатке. Выглянула на улицу, в надежде увидеть патрульную машину Пайка.

И подпрыгнула от звука выстрела, прикусив при этом язык.

Сорвав очки и натянув капюшон на лицо, я распахнула дверь и выбралась наружу. Ноги подгибались. Все еще сжимая огнетушитель, как маленького ребенка, я спотыкающимся галопом помчалась к дому Ханнеллов. Обойдя соседский «Транс‑Ам» по широкой дуге.

Задний двор Ханнеллов был огорожен сплошным высоким забором, но калитка была распахнута, и я видела Дельту, Туте и еще одну женщину, очевидно соседку. Пробираясь вдоль густых кустов у забора, я внимательно наблюдала. Туте и ее подруга выглядели испуганными и прятались за спиной Дельты.

Дельта пыталась спокойно образумить Френка Ханнелла.

– Давай, Френк, тебе лучше опустить пистолет до того, как здесь появится мой муж. Подумай, как он разозлится, если увидит, что ты угрожаешь мне пушкой. Ты же не хочешь, чтобы он сделал из тебя большую волосатую отбивную? – Я услышала, как скулят щенки.

– Опусти пистолет, Френк, – повторила Дельта. – Не нужно мстить этим несчастным маленьким зверькам. Не они виноваты в том, что жена от тебя сбежала.

– Вот чего все вы, суки уродские, заслуживаете, – завопил Френк. – Пулю в голову! Моя жена оставила мне этих сучек. Я пристрелил их сучку‑мамашу, а теперь пристрелю мелких сучек‑уродок.

Я проскочила во двор и развернулась влево, в направлении злобного голоса. Френк оказался лысеющим, полным и выглядел как администратор кантри‑клуба после сильной попойки. На земле доживала последние секунды трехцветная шелтис, билась в луже крови и скребла пожухшую траву. Два подросших щенка явно смешанной породы жались друг к другу под забором.

Френк махнул пистолетом.

– Все уродские суки получат по заслугам.

И прицелился.

Не зная, что еще можно сделать, я ударила его по голове огнетушителем.

Ноги Френка подогнулись, и он со стоном осел на траву. Я оттолкнула пистолет подальше от его руки – пнула носком туфли от Гуччи; стиль всегда важен, когда пытаешься кого‑то запугать, – и наклонилась над ним в тихой ярости королевы‑матки Чужих из известного фильма. На случай, если он вдруг решит дернуться, я прицелилась огнетушителем, как маленькой битой.

– Иногда мы, уродливые суки, можем и ответить.

* * *

– Это было как в кино! – воскликнула Дельта, размахивая руками и взволнованно прохаживаясь перед кафе Кроссроадс. Джеб, Бека, Клео и другие близкие и дальние родственники дружно выдохнули, создав целое облако пара. Пайк был мрачен. Он только что вернулся из больницы Тартлвилля, где арестовывал Френка Ханнелла. Ханнелл получил сотрясение мозга и длинный список обвинений. А вдобавок еще и синяк на скуле, потому что Пайк врезал ему по морде.

– А потом, – продолжала Дельта и нагнулась вперед, так что ее пальто задралось сзади утиным хвостиком, – вот Кэти проходит через калитку. Как футболист, который мчится на край поля, только вместо мяча у нее огнетушитель. Френк Ханнелл выпячивает грудь, скалится и блеет что‑то вроде: «Уродливые суки получают по заслугам» и вот он поворачивается… – Дельта скорчила злобную гримасу, – поворачивается к дрожащим маленьким щеночкам, наставляет на них пистолет, и… бам!

Она взмахнула руками, показывая, как огнетушитель ударил его по голове.

– Кэти шарахнула его по куполу так, что эхо, наверное, разнесло этот звук на мили. И он падает! – Дельта притворно осела назад, но ей не хватило актерского мастерства, и она действительно рухнула на брусчатку. – Как мешок с мукой! – Она поднялась, взвесила на руке воображаемый огнетушитель и нагнулась к воображаемому Френку Ханнеллу. – Кэти уставилась на него вот так. Честное слово, у нее из глаз било зеленое пламя! И она сказала: «Иногда мы, уродливые суки, отвечаем».

Все зааплодировали. Дельта была чудесной южной рассказчицей. Благодаря ей легенду обо мне будут повторять у костра многие поколения. А я сидела на деревянных ступенях магазина, повесив голову, и подпирала капюшон ладонью в перчатке. Переживала за Томаса. А у меня перед глазами до сих пор стоял образ убитой собаки. Я посмотрела на Пайка.

– Разве ты не собираешься предъявлять мне обвинения? Если нет, то я могу вернуться завтра. Сегодня у меня еще много дел.

– Обвинения? – Он мрачно улыбнулся. – В чем? Ты остановила пистолет огнетушителем.

Пайк покачал головой.

– Ханнелл размахивал заряженным пистолетам перед тремя женщинами, среди которых была моя жена. Он уже совершил один акт жестокого обращения с животными и собирался совершить еще несколько. Нет, тебе не выдвинут обвинений за то, что ты его остановила. Жаль только, что ты не ударила сильнее.

– А можно что‑то сделать, чтобы статья о происшествии не попала на первые страницы «Джефферсон Викли Мессенджер»?

Дельта похлопала меня по плечу.

– Редактор – моя троюродная кузина со стороны Эймсов по ветви МакКендалл, так что я замолвлю словечко. Это семейное дело.

Я смогла немного расслабиться.

– А звук, с которым огнетушитель стукнул Ханнелла по голове, и правда был приятным. Было похоже на звуковой эффект в мультике. «Бамс». Жаль, что я не добралась до того, как он убил маму щенят.

Все мрачно закивали. Джеб и Бека зашли в магазин.

– Купим тебе припасов для твоих новых деток, – сказала Бека.

– Спасибо.

Я медленно поднялась, чувствуя, как дрожат колени, и дошла до «хаммера». У машины уже танцевал Бэнгер, заглядывая в заднее окно с чем‑то вроде зависти.

– Нельзя есть моих щенят, – сказала я.

Он вытаращил на меня свои фарфоровые глаза.

Я слегка приоткрыла заднюю дверь и заглянула внутрь. Щенки неуверенно посмотрели на меня печальными глазами. Их хвостики почти не шевелились. Окоченевшее тельце их маленькой мамы лежало в багажнике, завернутое в чистый пакет для мусора. Я не могла оставить ее там, где ее застрелил Френк Ханнелл. Пусть будет со своими детьми, хотя бы духовно.

– Туте говорит, вашим папой был карликовый шнауцер, – сказала я щенкам. Они были пестро‑серыми, с белыми пятнышками на грудках и мордах. Кончики маленьких ушей загибались у них вперед, обе мордочки оказались усатыми и бородатыми. – А ваша мама была шелтис, так что вы у нас «шелтис‑шнауцеры». Ясно?

Хвостики слабо завиляли. Я нагнулась к ним, погладила по головам, заворковала.

– Очень жалко вашу маму. Но вы теперь будете мои детки, хорошо? И вы не уродливые. – В горле першило. – Мы с вами, все трое, не уродливые.

Щенки словно поняли меня, искренне завертев хвостами. Это меня удивило. Я ничего не знала о собаках, в детстве у меня не было домашнего животного. Папа говорил, что мы слишком много путешествуем, а с животным много мороки. А когда я повзрослела и сама могла решать, все мое время отняла карьера. И вот внезапно жизнь преподнесла мне первый урок собачьей преданности.

Две пары передних лап легли мне на плечи. Два розовых язычка атаковали лицо. Они лизали здоровую щеку, лизали шрамы, лизали мой капюшон и куртку. Щенки не видят уродства, они видят только любовь. Я гладила их по головам и пыталась не плакать.

– Томас здесь, – прошептала мне Дельта.

Я быстро вытерла лицо и хлопнула дверцей «хаммера». Он пришел, а я пахну собачьей слюной. Не говоря уже о том, что только что прошла пробу на роль в «Клане Сопрано» на заднем дворе дома Ханнелла. Мое имя в рядах мафии? Огнетушитель.

Я ему так и скажу. Это заставит его улыбнуться. Я найду способ заговорить с ним о сестре его жены. Смогу убедить выбросить ядовитый подарок на годовщину в ближайший мусорный бак. Не открывая. Он стоял в паре метров от меня и хмурился, слушая Дельту, излагающую краткое содержание сегодняшней драмы. Я не ожидала увидеть такого отекшего лица, таких красных глаз. Борода Томаса снова отросла и спуталась. И плечи опали, словно на них давил какой‑то груз.

Когда я подошла, его хватило только на усталый кивок. Я попыталась говорить как можно счастливее:

– У меня в «хаммере» засели два маленьких существа. В широких кругах их порой называют собаками. Ты умеешь говорить по собачьи или хотя бы так, чтоб они тебя понимали? Мне не помешал бы переводчик. Давай ты приедешь сегодня ко мне и будешь переводить, пока я сама не научусь с ними общаться!

Ни намека на улыбку.

– Сегодняшними действиями ты показала, на что способна. Ты можешь быть рядом, когда нужна другим – людям или животным, не важно. Тебе осталось только признать собственную силу.

– Ты не видел, как меня тошнило на «Транс‑Ам» после того, как я ударила Френка Ханнела. – Я слегка повернулась, чтобы очаровать его здоровой частью лица. Вскинула подбородок, улыбнулась и посмотрела на него из‑под ресниц. Мой излюбленный трюк. Сколько раз я использовала его в фильмах. Глаза, улыбка. Мегаватты. – Мне правда нужна твоя помощь и совет, что делать со щенками. Пожалуйста, приходи сегодня. Я разогрею нам протеиновый батончик и мюсли. Ну пожалуйста!

– Я знаю, что ты пытаешься сделать, но с этой проблемой я должен разобраться сам.

Вот и весь эффект кинофокусов. Я мрачно на него посмотрела.

– Ничего ты не должен.

– Это часть меня. – Он нагнулся ко мне. И заговорил хриплым шепотом. – Кэти, это мои шрамы от ожогов. Ясно? Ты их не залечишь.

Я схватила его за пальто.

– Ты приехал сегодня сюда, чтобы меня увидеть. Это значит, что ты не хочешь быть один.

– Я приехал сюда, чтобы встретить курьера. Он звонил.

Я недоверчиво прищурилась. Дельта, которая подслушивала рядом, заторопилась к нам.

– Он привез посылку на неделю раньше обычного!

– И это хорошо. Ненавижу долгое ожидание.

На стоянку возле кафе заехал фургон с логотипом курьерской службы. Томас разжал мои пальцы, освобождая пальто, и подошел к водителю. Я резко обернулась к Дельте.

– Я не могу отпустить его в хижину в таком состоянии. Скажи Пайку, пусть арестует его для его же блага. Я… Я стукну его огнетушителем. Что угодно! Нельзя же вот так стоять и беспомощно наблюдать, как он сам себя топит в отчаянии!

Дельта вцепилась в мое предплечье.

– Я скажу тебе то же, что сказала ему о тебе незадолго до Рождества. Сдай назад. Он должен найти свой собственный путь.

– Как ты можешь такое говорить?!

– Милая, если он решил сжечь себя изнутри, никто из нас ему не поможет. Ему нужно смириться с самим собой. В этом ты ему не поможешь.

– Я могу попытаться.

Томас отошел от фургона, зажав под мышкой небольшой пакет. Что на этот раз злобная золовка спрятала под невинной упаковкой? И как такая маленькая вещь может обладать силой, способной разорвать Томаса изнутри? Я побежала за ним. Гравий скрипел под ногами, и Томас остановился, поджидая меня.

– Иди домой, Кэти. Это не предложение. Это приказ.

– С чего ты взял, что имеешь право вмешиваться в мою жизнь, когда мне нужна помощь, а я такого права не имею?

– Здесь дело не в равном счете.

– Будь у меня запас таблеток, ты не позволил бы мне их выпить. Несколько месяцев назад ты сделал именно это.

– Тут все иначе. Мать твою, оставь ты меня в покое!

Этот язвительный, ругающийся человек был совсем не похож на знакомого мне Томаса.

– Почему бы тебе сейчас не открыть конверт и не прочитать письмо, чтобы мы могли его обсудить? Я хорошо умею слушать. – Мой голос сорвался. Рука сама дернулась под капюшон, к искалеченному уху. – Не важно, как оно выглядит, я могу слушать и слышать. Томас, пожалуйста. Пожалуйста.

– Иди домой. Если тебе что‑то понадобится, что‑то срочное и важное, звони мне. Я приду.

– Даже если напьешься так, что не сможешь стоять на ногах?

– Я никогда так не напиваюсь.

– Но ты пообещай, что позвонишь, если будешь… в отчаянии?

– Кэти, иди домой. Оставь меня в покое.

– Я приду к тебе в хижину. Днем или ночью, когда угодно. Только позвони. Я могу сесть в «хаммер» и приехать. Клянусь. Или приду пешком. Если я буду тебе нужна, я дойду до тебя и пешком.

Он поднял руку, вытянул в мою сторону указательный палец.

– Ты мне не нужна.

Он оставил меня стоять там, сел в свой грузовик и уехал.