Глава 15. Я сказал Кэти, что, если она не появится в Ков через несколько недель, я приду искать ее тело, но к концу первой недели я был готов рискнуть и подставиться

ТОМАС

Неделю спустя

Я сказал Кэти, что, если она не появится в Ков через несколько недель, я приду искать ее тело, но к концу первой недели я был готов рискнуть и подставиться под ее пули. Снег растаял, но погода осталась холодной и ясной. По ночам я мерил шагами хижину и думал, как она там, одна, даже без огня в камине. Я почти не спал и совсем не пил. Ни рюмки. Рекордом в семь дней трезвости я был целиком и полностью обязан Кэти. Я должен был оставаться настороже, на случай если ей понадобится помощь.

Но, как оказалось, помощь ей была не нужна.

А еще я чувствовал вину за то, что не сказал Дельте правду.

– Ты уверен, что с Кэти все было нормально, когда она тебе звонила? – каждый день спрашивала Дельта. На этот раз спросила ранним субботним днем, сразу после ланча, когда толпа посетителей разъехалась из кафе.

– Кэти в порядке, – ответил я. – Опять повторяю, она сказала, что позвонит тебе, когда будет готова.

Жаль только, что я не чувствовал той уверенности, с которой звучал мой голос. Я стоял на стремянке, прислоненной к портику над крыльцом кафе, держал моток светящейся гирлянды и смотрел поверх ее огоньков на взволнованное лицо Дельты.

– Обещаю, – кивнул я ей.

– А ты не мог бы поведать чуть больше информации? – Дельта бросила свой конец елочной гирлянды Беке, которая с энтузиазмом маньяка работала степлером. Бека и Клео начали наматывать зеленый серпантин на перила крыльца. – К примеру, где Кэти?

– Я дал ей слово, что не расскажу. Она просила. И у нее на это свои причины, потом увидишь.

– Я просто не понимаю, почему она позвонила тебе, а не мне.

– Поверь, со временем ты все поймешь. А сейчас ей нужно немного личного пространства.

– Ей нужны бисквиты!

Санта вышел на крыльцо, наряженный в парчовый халат до пола и такую же шапку Санта Клауса с оторочкой из фальшивой норки. Каждое Рождество он подрабатывал, оправдывая свою кличку, – выступал Сантой на вечеринках и корпоративах в Эшвилле.

– Я буду викторианским Секретным Сантой в клубе Эшвилля, – объяснил он. Костюма еще нет, но как вам эта шуба?

– Шикарно смотрится с камуфляжными штанами и футболкой «Роллинг Стоунз», – сказал я.

– Тяни, Рудольф, – огрызнулся он и вернулся в кафе.

Я каждое Рождество помогал Дельте и ее семье украшать кафе. И это была не символическая помощь. К тому времени как мы заканчивали украшать, ресторан и все соседние дома светились по ночам снизу доверху. Схематичные проволочные олени бежали по крыше, фанерные ангелы, снеговики, целый хор, поющий колядки, сани Санта Клауса и сам он – все это было оплетено разноцветными мигающими гирляндами, выстроившись вдоль дороги странным караваном, бредущим по Трейс. Лучше всего смотрелся «Шевроле Импала» 1970 года, который Джеб и Бубба поставили на лугу, обмотали гирляндами, выложили светящиеся следы под колесами, так что казалось, что машина поворачивает, и на боку автомобиля лампочками сложили знак НЭСКАР[15]РУЛИТ.

Произведение искусства на колесах. Люди съезжались со всей округи, только чтобы полюбоваться на рождественскую машину и световое шоу Ков. А я гордился, что приложил к этому руку.

Дельта продолжала коситься на меня так, словно я ее предал.

– Томас, не то чтобы я была против, но ты уже неделю не пил. И не спал в своей развалюхе под дубом.

– По ночам же до минус семи. Я мог отморозить себе… мог замерзнуть.

– Раньше тебя это не останавливало. И твое странное поведение как‑то связано с Кэти, так ведь? К тому же я заметила у тебя новый телефон.

– Который не присылали по почте, – самодовольно заметила Бека, наш почтальон. – Я бы знала!

– Именно. Ты не получал посылки от брата, поэтому сам поехал в Тартлвилль и купил его. – Дельта погрозила мне гирляндой. – Что происходит?

Я занялся накручиванием мигающей гирлянды на ржавые гвозди портика, обдумывая дипломатичный ответ. К счастью для меня, Пайк посигналил и загнал патрульную машину на парковку рядом с нами. Гравий взлетел веером. Дельта ойкнула и замахала на него гирляндой.

Он опустил окно и мрачно уставился на нас.

– Мне только что позвонили. Лэйни Крэншоу в тюрьме в Каттануге. Напилась и буянила в баре у аквариума. Подралась со своим приятелем, он таскал ее за волосы. Теннеси сказал, что до завтра ее не выпустит. В общем, мне нужен доброволец, который поможет забрать Кору и Иви. О, спасибо, милая, – кивнул он Дельте. – И тебе, сынок Томми. Маленькая Кора тебя обожает. Жаль только, что Иви мечтает выпотрошить тебя тупой вилкой. Всем развлекаться, ребята!

Он помахал рукой и уехал.

Дельта хмурилась, когда мы подходили к моему грузовику.

– Скажи мне только одно. На прошлой неделе, когда ты говорил с Кэти, она хоть словом обмолвилась, что собирается приехать к нам в гости?

– Обмолвилась.

– И когда?

– А вот этого я не могу тебе сказать. – Я помахал Бэнгеру зеленым рождественским венком, выманивая из кабины грузовика. Когда я парковался у столика для пикника под дубом и забывал закрыть окно, Бэнгер обязательно залезал внутрь.

– Там едва хватит места мне, Дельте и девочкам, – объяснил я козлу.

– Бэ, – сказал он и выпрыгнул. Я открыл дверцу и пригласил Дельту на скрипучее пассажирское сиденье жестом вышколенного дворецкого. Она ткнула меня локтем.

– Когда она к нам приедет? Когда?

– Скоро.

Надеюсь.

* * *

– Мы никуда не поедем, – настаивала Иви, стоя посреди гостиной коттеджа возле Фокс‑Крик. Она недобро смотрела на Дельту и совсем уж враждебно на меня. – Я могу позаботиться о Коре. Нам не нужна помощь. Особенно от него.

Этот мой эффект, похоже, распространяется на девочек всех возрастов, мрачно подумал я. Иви и Кэти неплохо спелись бы.

– О, милая, – начала Дельта. – Но ты не должна в одиночку заботиться о малышке…

– Мы не уцдем из этого дома, – повторила Иви. – Не волнуйтесь о Коре. Я присмотрю за ней. Я всегда за ней присматриваю.

– Ваша тетя часто уезжает? – тихо спросил я.

– Нет! Я не это имела в виду! Она постоянно тут!

Сердце сжалось. Иви прошла уличную школу. Она ни за что не признается, что тетка регулярно оставляет их одних. Потому что стоит ей признать – и девочек снова заберут в приют.

– Милая, но никто же не говорит, что ты не можешь позаботиться о сестре, – заворковала Дельта, когда я отступил. – Но почему бы вам не поехать со мной всего на одну ночь? Вы можете помогать мне в кафе. Я буду платить по доллару в час за то, что вы станете вытирать столы и уносить на кухню грязную посуду. А на вечер у меня есть мороженое и банановый пудинг, и мы будем пить горячий шоколад, смотреть телевизор, а потом я постелю вам в моей лучшей гостевой спальне. Будет весело!

Кора, которая подбежала ко мне, уклонившись сначала от Иви, потом от Дельты, подняла на меня тревожные глаза.

– Что нам делать? Я не могу бросить принцессу Арианну и Германа.

Герман, петух, обитал в теплом курятнике на огороженном участке заднего двора. Я построил ему этот домик. Даже прикрутил специальную лампу для обогрева.

– Я его только что проведал, – сказал я Коре. – Он крепко спит. Здоровый глаз у него закрыт. – Кивнув на принцессу Арианну, которая мурлыкала, свернувшись клубком на диване, я продолжил: – И с ней все тоже хорошо. Мы оставим ей много еды и воды, а еще поменяем песок.

– Хорошо, значит, я еду в кафе. А ты тоже вытираешь столы за доллар в час?

– Меня уже повысили до помощника официанта. Можешь мне помогать.

– О'кей!

Иви сжала губы.

– Нам не нужна помощь.

– А мне нужна, – парировала Дельта. – Очень нужна. И мне не стыдно в этом признаваться. – Она кивнула на меня. – И Томасу тоже нужна помощь. Он самый беспомощный из всех, кого я знаю, особенно когда пытается скрыть то, что я хочу узнать. Правда, Томас?

Это был вызов. Я скопировал жест из «Матрицы». Ладонь вперед, пальцы вместе, вытянуть, сжать. Давай, Королева Бисквитов.

– Знаете, мне правда нужна кое‑какая помощь, – сказал я девочкам. – Кэтрин Дин скоро приедет в гости. И я уверен, ей понравится, если вы сделаете особые рождественские украшения к ее приезду. Иви, у тебя талант дизайнера. А ты, Кора, умеешь сделать волшебными самые обычные вещи. Вы не могли бы помочь мне сделать ей приятный сюрприз?

– О да! – запищала Кора. – Настоящая принцесса Арианна приедет к нам? Ура!

– Иви! Ты доверяешь мне и Дельте? Даю слово, что вы с Корой вернетесь сюда, как только ваша тетя приедет домой.

– Обещать легко, – сказала Иви. – Тетя все время только обещает.

– А я похож на твою тетю?

Кора, не уловив сути, захихикала.

– Нет, у тебя борода!

– Я никогда не нарушаю данное слово, Иви. – Я посмотрел на Дельту. – Можно мне доверять?

Дельта оскалилась.

– Иви, этот человек похож на банковский сейф. Вложи в него крупицу веры, и он вернет с процентами. Можно ехать в кафе, делать украшения для моей кузины Кэти и ни о чем не волноваться.

Иви нахмурилась и закусила губу.

– Кэтрин Дин сдаёт нам этот дом за копейки. Так что, думаю, я задолжала ей пару украшений. Ладно.

– Отлично! Собирайте вещи для ночевки, и поехали.

– Ура! – Кора выскочила из комнаты, за ней медленно вышла Иви, все время мрачно на меня оглядываясь.

Оставшись со мной наедине, Дельта развернулась.

– Томас Кэрол Меттенич, ты ведь солгал сейчас? Или Кэти правда приедет на Рождество?

– Есть вероятность. Но большего я сказать не могу.

Она толкнула меня локтем.

Я только улыбнулся.

КЭТИ

«Тело Кэтрин Дин найдено в ледяном ущелье».

«Пустая канистра для бензина, разряженный мобильный телефон намекают на причину досадной смерти».

Не хотела бы я таких некрологов.

– Я могу дойти до Ков раньше, чем что‑то себе отморожу, – вслух убеждала я себя, пробираясь по ущелью Руби‑Крик. Учащенное дыхание зависало в ледяном воздухе облачками пара. Ноги уже онемели. Выходя с фермы около двух часов назад, я замоталась в овчину, шерсть, кожу, мех – другими словами, стала идеальной мишенью для борцов за этическое обращение с животными. Вот тебе результат лени, вот тебе месяцы лежания на кровати в Лос‑Анджелесе, ругалась я про себя, пытаясь заставить легкие дышать, ноги – идти. Ты совершенно не готова к курсу горной аэробики.

С левого моего плеча свисала желтая канистра для бензина. Я подвесила ее на бечевке, моток которой нашла в доме. Вытащив из кармана шубы спутниковые фотографии, которые распечатала еще в Калифорнии, я сверилась с ними. Вот ручей, вот Ков. А вот место, где Трейс пересекается с руслом ручья. Если сейчас двинуться на юго‑восток, перейти русло, то можно срезать угол и добраться до кафе раньше, чем пальцы почернеют от обморожения.

Я сунула фото обратно в карман, глубоко вздохнула и начала спускаться по уступам к ручью. Ага. Маленький, но широко известный факт: в ручьях есть вода. Я нашла отмель с песчаным дном и зашагала к другому берегу, проламывая тонкую корочку льда и искренне надеясь, что мои новомодные водонепроницаемые туристические ботинки оправдают свою рекламу.

Не оправдали.

Холодная вода пропитала толстые носки и захлюпала между пальцами, а я взобралась на противоположный берег и упрямо двинулась на юго‑восток.

Пытаясь отвлечь себя сочинением первых слов, которые скажу Дельте.

Привет, кузина, рада тебя видеть. Да, я понимаю, что я идиотка, у которой бензин закончился раньше, чем она куда‑то доехала, и которая позволила телефону разрядиться до того, как смогла позвонить и позвать на помощь.

Но ведь все так хорошо начиналось.

* * *

До экстренной прогулки в Ков я провела на Хребте Дикарки счастливую неделю, исследуя свои новые владения. Возможность побыть одной, невидимой и никого не видя, дала мне именно то, что я надеялась найти в доме бабушки – ощущение свободы, и безопасности. Сначала я обыскала лес молодых сосенок за задним двором и нашла бабушкин фруктовый сад – искривившиеся от времени яблони, фиги, полдесятка орехов пекан и целую бахрому высоких плетей черники, отчаянно пытающейся пробиться к солнцу сквозь заросли вечнозеленых елок. Мысленно я сделала пару пометок: очистить сад от сосен. Заказать книгу по садоводству, выращиванию яблонь и орехов. Научиться печь пироги с пеканом.

Там, где раньше был колодец, я нашла лишь бетонную заплатку. Вырыть новый колодец. Два или три новых колодца. Мне нужно много воды. Орошение, защита от пожара. Разбрызгиватели! Я уже решила, что во всем доме будет установлена новейшая система пожаротушения. Прости, Томас, можешь научить меня прятать насадки разбрызгивателей, чтобы не портить чистоту архитектурного стиля, но эта система у меня будет. А еще со стен уберутся все деревянные панели, уступив место огнезащитной обшивке. Я не стану жить в деревянном доме без защитных средств. Одним из первых я распаковала ящик с огнетушителями. И развесила их во всех комнатах, даже в кладовых.

Я осмотрела пустые места на маленькой светлой кухне, где бабушка держала древний холодильник, работавший на керосине, и чуть более современную плиту с баллоном пропана. Папа продал плиту и холодильник, он продал все, за что давали хоть немного денег. Установить электрический холодильник, отметила я, и микроволновку. Я не знала, смогут ли мои нервы смириться с духовкой, пусть даже с электрической, без открытого пламени. Но микроволновка сойдет.

Я любила эту кухню, любила вид из окна над раковиной, выходившего на луг и амбар. Высокие белые шкафчики поднимались до потолка, стены над ними были покрыты аккуратными керамическими плитками, раскрашенными в яркие цвета. Это бабушка их сделала. Чтобы обжечь плитки, она ездила к керамической печи в Эшвилле. А брат Дельты, Бубба, в то время еще маленький мальчик, помогал положить плитку на бетон. Бабушка вдохновила его заняться гончарным делом.

Пол в кухне был выложен большими плитками из красной глины, с вкраплениями белых камешков. В детстве они казались мне случайно разбросанными пятнами, но теперь, когда стол и стулья не портили эффекта, я поняла, что это созвездия. Всё двенадцать знаков зодиака, обе медведицы, Большая и Малая, Орион, Андромеда и другие, другие…

Я сняла ботинки и прошлась по полу в одних носках.

По поводу пола на кухне: почистить, переложить плитку, купить стол со стеклянной столешницей, и никаких ковров!

Я перенесла вниз несколько десятков коробок с чердака и начала распаковывать эту сокровищницу бабушкиных вещей. Больше всего я любила ее скатерти и полотенца, а еще вышитые вручную копии картин известных художников – тут были Пикассо и Ван Гог, Джорджия О'Кифе и Фрида Кало. К вышитому автопортрету Кало – боже, ну почему эта женщина не пробовала восковую эпиляцию для участка между бровей – прилагалась цитата.

«Я рисую автопортреты, потому что я часто одна, потому что лучше всего я знаю саму себя».

Я положила эту вышивку на ящик и долго ее разглядывала.

– Бабушка, тебе бывало здесь одиноко? – спросила я в абсолютной тишине холодного дома. Мне не хотелось так думать о бабушке – я хотела, как прежде, восхищаться ее независимостью, хотела, как и она, провести остаток жизни в полном одиночестве.

Она, конечно же, это одобряла.

Я достала из ящиков ее красно‑черные эмалированные кастрюли, чугунные сковородки, глиняные бочонки для сахара и муки. Расставила все это в кухонных шкафах, усадила на комоде глиняные фигурки, поставила там же алюминиевую хлебницу и забавную старую вазу для печенья в виде гаитянской танцовщицы. Чудесную керосиновую лампу я определила на тумбу у раковины, хотя наверняка не смогу заставить себя ее зажечь. Вместо занавесок я временно повесила вышитые скатерти.

Всю стену напротив камина в гостиной, от пола до потолка, занимали встроенные шкафы. Вишневое дерево за все эти годы потемнело и слегка разбухло, кое‑где закоптилось, но шкафы все равно потрясали воображение. Я нашла ящик со старыми фотографиями в рамках, расставила их на нескольких полках. Мама, бабушка. Давно погибший дедушка, молодой, красивый, явно задиристый. Нашлись и фото родственников, которых я не узнала.

А еще фотографии собак, кошек, козла. Козла? «Бэ Ба Лу» – гласила подпись на обратной стороне снимка. Кто‑то из лежащих на кладбище? До кладбища я еще не дошла. Пришлось сделать мысленную пометку: проверить надгробие Бэ Ба Лу.

Но полки все равно выглядели пустыми.

Подсвечивая себе фонариком, я спустилась в подвал. Там было холодно, темно и пахло сыростью, как в любом старом подвале, но я представляла себе, как он будет выглядеть при свете флуоресцентных ламп, которые я обязательно повешу на стенах из крупных камней. Вдоль стен тянулись толстые деревянные полки, а на полках располагался целый музей старых банок. Не только обычных, для консервации, были и огромные, на два галлона.

– Бабушкины бидоны для молока! – воскликнула я.

У нее же была дойная корова. Дважды в день она давала по ведру свежевыжатого коровьего сока. Бабушка разливала молоко по бидонам и накрывала их чистой марлей. И было видно, как сверху формируется толстый слой желтых сливок.

То сырое молоко и настоящие сливки были для меня лучшим в мире лакомством. Я помнила, как мы с бабушкой ездили в Ков на ее грузовичке. Излишки молока и яиц бабушка продавала кафе.

А кроме молочных бидонов я нашла десятки кобальтово‑синих бутылок – некоторые были от содовой, другие – от лекарств, третьим видом оказались потертые заслуженные квадратные бутыли от лучшего средства против морозов: «Викс Вапораб».

Я сняла с полки пустую баночку и попыталась унюхать хоть намек на ментоловый запах детства, но время стерло все следы. Зачем бабушка хранила эти бутылки? Я покопалась в памяти. Бутылочное дерево. Она наряжала во дворе бутылочное дерево. Там был вкопанный в землю столб с дырками по всей длине. Бабушка вставляла в эти дырки сухие ветки деревьев, так, чтобы вышел странный рисунок, а потом надевала на свободные концы веток вот эти синие бутылки. Такое бутылочное дерево отлично преломляло свет и рассыпало синие радуги на двор, цветы и мое лицо.

Все это я отнесла наверх. Синие бутылки, бутыли для молока, для консервации. Мир бутылочного стекла. Как только у меня появится время, я сделаю во дворе синее бутылочное дерево, а пока я расставила их перед шкафами в гостиной и присмотрелась как к сырому материалу.

Как‑то на званом обеде меня усадили рядом с Мартой Стюарт, и я спросила ее о секрете простого декора. Она тогда наклонилась ко мне и гордо, как Орстон Уэллс на премьере «Гражданина Кейна», прошептала:

– Комбинирование.

И я стала комбинировать.

А когда закончила, мои полки засияли чудесными бутылочными темами. Я принесла несколько веток и побегов остролиста, сделала букеты, расставила в бутылки – и вуаля. Произведение искусства из чистого стекла. Ночью я ставила в середину композиции фонарик на батарейках, и вместо жутких свечей у меня появлялся калейдоскоп отраженного света.

А в столовой вдоль одной стены тянулся чудесный встроенный китайский шкафчик. Я чистила и полировала стекла и панели, пока они не засияли, как чистая спокойная вода. А потом нашла китайский фарфор с синими рисунками и тоже отмыла, сначала вымочив в ведре с водой, которую я набирала из коровьего пруда. Когда все засияло чистотой, я расставила сервиз в шкафчике, как раньше.

А потом взяла кофейную чашку, блюдце и одну маленькую тарелку, сделала из пустых коробок подобие стола, принесла складной стул для кемпинга, застелила свой «стол» скатертью с вышитым одноухим Ван Гогом. Налила в чашку воды из бутылки, выложила на тарелку холодного «цыпленка Альфредо» из вакуумной упаковки и, с пластиковыми вилкой и ножом из походного набора, отобедала.

Лучшей находкой стали квилтовые покрывала бабушки, аккуратно свернутые и проложенные бумагой. Осталось только четыре, все размером для двуспальной кровати, а я ведь помнила, что у бабушки было больше. Но все исчезло, когда папа хладнокровно и последовательно избавлялся от ее вещей. Я покачала головой и прижала уцелевшее покрывало к груди.

Три бабушкиных квилта я использовала в качестве занавесок в гостиной, четвертый использовала как одеяло, уложив поверх спального мешка. В гостиной сохранились старые бабушкины держатели для гардин. Я принесла из леса красивые ветки, вставила их в кольца держателей, и у меня получились разноцветные занавески с декором вместо скучных шерстяных одеял.

Мой дом. Мой дом. Здесь все еще было темно и очень пусто, здесь все еще не было мебели, зато на окнах и на полках уже ожили мои воспоминания. Я подкрасила дому глаза, чуть‑чуть, только чтобы вернуть в них прежний блеск.

Воспоминания и украшение дома заняли меня на целую неделю. А потом я вдруг поняла, что сижу на спальном мешке в углу гостиной, у заколоченного камина, что я устала и замерзла, что кутаюсь в грязную одежду и понятия не имею, что делать дальше. Утром я уже выходила к «хаммеру» с ключами в руке, кралась к машине, словно пытаясь ее не спугнуть. Мне очень хотелось собрать в кулак остатки мужества и снова сесть за руль. Я не водила машину с момента аварии. И одна только мысль о том, что снова придется вести, вызывала панику и тошноту. Сердце колотилось, руки дрожали. Я смотрела на «хаммер», а видела «ТрансАм». Ключи упали на землю, я подняла их и почти бегом вернулась в дом. Меня трясло от стыда. Превратившись в уродливую неудачницу, я позволила страху держать меня в заложницах. Позорище. Прижав руки к бокам, я начала мерить гостиную шагами.

Сначала я хотела позвонить Дельте, сказать, что я здесь, взять с нее слово молчать и пригласить в гости, а потом уговорить стать моей посланницей в реальном мире. Я дала бы ей деньги и списки, а она присылала бы мне все нужное. Я могла бы ей сказать, какая мебель мне нужна, и она все купила бы. Но кто бы эту мебель привез? Кто мог бы доставлять, разгружать и собирать все нужное, храня при этом полное молчание?

Томас мог бы. Но только если я дам клятву не менять ни гвоздя во всем этом доме.

Проклятье.

Размышляя, как бы совместить одинокое отшельничество и необходимость пройтись по магазинам, я упала в коровий пруд. Это случилось вечером шестого дня. Да, с прудом у меня были проблемы: гладкая серебристая поверхность спокойной воды отражала мое лицо, и я старалась не смотреть в пруд, зачерпывая воду ведром. А земля у пруда замерзла, ледяная кромка покрывала края, и понять, где заканчивается берег, а где начинается вода, было почти невозможно. Я нагнулась, чтобы зачерпнуть воду из полыньи, которую пробила во льду, а смотрела при этом на ястреба, который качался на сухой верхушке высокого тополя. И наступила на лед.

Который сломался, и я полетела вниз головой в ледяную воду. Тяжелая куртка и ботинки тянули вниз. Дергаясь и отплевываясь, я выбралась на берег, неуклюжая и мокрая, как плюшевый медведь после стирки. До дома я дошла, но меня так трясло, что я с трудом смогла снять с себя мокрую одежду. Вытершись шерстяным покрывалом, я натянула сухие вещи, но согреться так и не получилось. Наступала ночь, столбик маленького термометра, который я прикрутила к перилам крыльца, опускался все ниже.

Если я согреюсь, все будет хорошо. Нужно только перезапустить собственный термостат. Я посмотрела в окно, на «хаммер». По крайней мере, мне хватит смелости включить печку и посидеть внутри.

Прихватив одеяла, несколько бутылок воды и протеиновые батончики, я забралась в машину, как только золотой закат погас за Хог‑Бэк. Повернув ключ, я прогрела машину и выставила обогрев на минимум. Всего на несколько минут, сказала я себе, когда меня окутала уютная волна тепла, которого я не чувствовала уже много дней. Мне удалось поймать радиостанцию WTUR‑AM, Голос Тартлвилля с 1928 года. Где‑то вдали, почти что из космоса, пели колядки и рассказывали о фермерских достижениях.

Портер Вагонер пел серенаду. «Как хорошо шагнуть на зеленую траву у дома». Песня человека, которому снится старый дом накануне казни. Как раз мой тип музыки. Я снова мысленно отметила, что нужно бы и завтра забраться в «хаммер», потому что будут передавать Гранд Оле Опри из Эшвилля.

У бабушки были очень простые вкусы, это шоу она любила всей душой. Обожала кантри, шотландские напевы, мелодии из мыльных опер и баллады Пэтси Кляйн. Это была музыка моего детства. Когда я приезжала сюда, мы с ней слушали старое радио на батарейках, которое бабушка держала в гостиной. Радио стояло на древней коробке радиолы, которую дедушка заказал по каталогу Сирса еще в 1920 году.

– Я помню первое Гранд Оле Опри, его начали транслировать, когда я была подростком, во времена Великой Депрессии, – рассказывала она. – Убегала из воскресной школы и бежала в кафе у дороги. Пила домашний джин с бутлегером из Чикаго, слушала Билла Монро и Его Блю Грасс Бойз по радио. Можешь представить, как я подпеваю «Синей Луне Кентукки» с бутлегером, который тут же переводит ее на родной идиш? Ту ночь я никогда не забуду.

Она не забыла ту ночь, а я помнила бабушкин рассказ. Она умела так живописать, что я сама словно оказывалась в прошлом, могла прикоснуться к тем людям. У меня появится новое хобби, я буду слушать Гранд Оле Опри по субботам. А вдруг Фейт Хилл, или Гарт Брукс, или Тревис Тритт вдруг заговорят на идиш? Ну а вдруг?

Тепло, музыка и мягкое свечение приборной панели убаюкивали меня. Ночь смыкалась вокруг, и просто невозможно было устоять. Я сползла по спинке свденья, закуталась в одеяло и закрыла глаза. Чуть‑чуть подремать. Совсем чуть‑чуть, чтобы согреться.

Яркие лучи утреннего солнца заставили меня сонно моргать. В «хаммере» было подозрительно тихо и холодно. Я дернулась на сиденье и попыталась завести мотор. Мотор ответил звуком, с которым кошка избавляется от проглоченной шерсти.

Я посмотрела на наручные часы:

– О господи.

Я проспала в «хаммере» больше двенадцати часов, оставив мотор работать. А бензобак, когда мы с телохранителями приехали, был полон всего на четверть, сейчас там было пусто, а что еще хуже, аккумулятор, по всей видимости, сдох. Я вышла из машины, пытаясь не паниковать.

– Ладно, я все равно не собиралась никуда ехать. Не проблема. Подумаю об этом позже. К тому же позвать на помощь можно и по телефону.

И я пошла в дом, съела вкусный завтрак из протеиновых батончиков, почистила зубы, вымыла окна в обеих спальнях, а потом села у камина и решила позвонить Боните. У нас был договор; каждый день, ровно в полдень по времени Восточного Побережья, я должна была ей звонить. Если звонка не было и я не отвечала на ее звонки, Бонита предупреждала Дельту о том, что случилась беда.

Выудив телефон из кармана, я ткнула в клавишу быстрого набора. И только потом посмотрела на дисплей и поняла, что он погас. Вчера я забыла поставить его на зарядку в «хаммере» и в итоге осталась без связи.

– О господи, – повторила я уже громче.

Бонита позвонит Дельте и сообщит, что я пропала. Дельта скажет своему мужу, шерифу Пайку, а он организует поисковую команду, поднимет все население Тартлвилля, а то и округа Джефферсон, после чего я могу забыть о жизни отшельницы.

Я почти слышала голос Андерсона Купера, читающего новости на Си‑эн‑эн: Сегодня нам стала известна шокирующая правда о местонахождении Кэтрин Дин. Актриса, которую называли «самой красивой женщиной планеты», найдена в глухом лесу на отрогах Аппалачей Северной Каролины. Сегодня мы расскажем вам о ее странной новой жизни без отопления, канализации и мебели, о странной композиции из бутылок, о ее таинственных отношениях с евреем‑бутлегером, который когда‑то пел «Блой Лево не Ибер Кентукки…»

Моей единственной надеждой было добраться до Ков раньше, чем все это произойдет.

ТОМАС

Архитектура – это язык, искусство возведения воздушных замков. Я страстно верил в нее и полностью понимал ее структуру. Но до того субботнего вечера в кафе ни разу не задумывался, что моя любимая специальность способна построить мост между маленькими замкнутыми мирами разных людей.

– Вот это несущие стены, – объяснял я Иви, передвигая картонные кубики по клетчатой скатерти стола в главном зале кафе. – Если вот так согнуть картон и накрыть им стены, мы получим то, что называется «острым коньком».

– Тут почти у всех домов такие крыши, – сказала она, уложив подбородок на руки и внимательно рассматривая маленький картонный домик, который мы клеили серебристым скотчем и клеем из муки и яичных белков.

– Да, стандартная крыша жилого дома.

– Крыша для домика Тинкербелл, – добавила Кора. – Это домик для феи.

– Вот именно. Ладно, а как называются вот эти части крыши по краям?

Иви нахмурилась на секунду, потом просветлела.

– Скаты!

– Там феи сидят, когда прячутся от солнца, – добавила Кора.

– Верно! А теперь давайте добавим к этой крыше пару интересных деталей. – Я смазал крышу самодельным клеем и положил на него два кубика сахара. Вилкой для оливок я размял кусочки сырого бисквита, формируя поверх этих кубиков крошечные остроконечные крыши. – Как называются эти штуки?

– Домики для ручных птичек, – сказала Кора.

– Слуховые окна! – сказала Иви.

Я кивнул.

– Вы обе опять правы.

Мы с девочками смотрели на странный маленький домик. Понадобится немало блесток и пластиковой зелени, чтобы это нечто могло сойти за рождественский орнамент, если оно до того не развалится. Но даже мрачная Иви довольно сияла глазами, когда я сказал:

– Засим провозглашаю, что первый проект дома Иви и Коры отвечает всем нормам и требованиям к домам из картона, яичного клея и сахарных кубиков. – Я торжественно отставил макет в сторону и взял новые листы картона. – А теперь я покажу вам, как сделать маленькое бунгало вроде того, что стоит на Хребте Дикарки…

– Кстати, о доме Нэтти, Томас. Мне нужно с тобой поговорить. Сейчас же. Пожалуйста.

Я поднял глаза. В дверях кухни стояла Дельта, очень бледная, с телефонной трубкой в руке. Она кивнула на трубку и приложила палец к губам, а потом мотнула головой, приглашая меня двигаться быстро и тихо.

– Мне звонила домоправительница Кэти из Калифорнии. Она перепугана до смерти и призналась во всем. Как ты мог не сказать мне, что Кэти уже неделю живет в доме бабушки! Да я с тебя шкуру спушу и поджарю вместо бекона! Томас, Кэти сегодня не позвонила ей в Калифорнию! У них был четкий уговор созваниваться каждый день! Что‑то случилось!

Спину продрало холодом.

– Займи девочек. Я еду в дом Нэтти.

– Я звоню Пайку. Он организует поиск и спасателей…

– Пока нет, – сказал я, шагая к черному входу. – Придержи коней, пока я не осмотрю ферму. Если мы спугнем Кэти своей истерикой, она больше никогда не будет нам доверять.

– Но она может пострадать или…

– Не говори этого, – приказал я и побежал к грузовику.

* * *

Я звал ее, пока не сорвал горло. Обыскал коттедж, лес, амбар – ничего. В «хаммере» я нашел обертки от протеиновых батончиков, пустые бутылки из‑под воды, скомканные покрывало и ключи в замке зажигания. Быстрая проверка подтвердила мою догадку: «хаммер» не завелся.

Господи. Я ударил кулаком по капоту.

– Что ты тут делала, Кэти? Кто‑то спугнул тебя из дома?

Я еще раз обошел ферму, хрипло выкрикивая ее имя. На этот раз, проходя мимо сарая, я зацепил взглядом обледеневший пруд. Какая‑то неправильность привлекла мое внимание. Я упал на колени там, где новый лед еще не успел побелеть. Что‑то – или кто‑то – за прошедшие сутки проделал в этом льду довольно большую дыру. И сейчас ее заволакивало новой коркой. Из белой поверхности нового льда торчал мягкий коричневый палец. Я схватил за него и потянул.

У меня в руках оказалась кожаная перчатка Кэти.

Она в пруду.

Я прыгнул в центр пруда, проламывая лед в два пальца толщиной, и оказался по пояс в воде с илистым глиняным дном. Пруд был всего в несколько шагов длиной и мелким по краям. Проламывая лед кулаками, я опускался в воду и проверял каждый сантиметр, обшаривая руками и ногами.

Тела не было. Слава Богу.

Хватая воздух и чувствуя, что тело уже немеет от холода, я выбрался из пруда к сараю, пытаясь найти новые подсказки. Спотыкаясь и стуча зубами, я дошел до старой подъездной дороги к дому, туда, где потемневшая зимняя трава уступала место мягкому песку. На песке меня ледал след ноги, направленный в сторону от фермы. Маленький след рифленой подошвы. Как у туристического ботинка. Женского туристического ботинка.

И вел он дальше по дорожке.

Я отряхнулся, как мог, и забрался в свой грузовик без печки. Пальцы свело так, что я не мог как следует обхватить руль. След довел меня до ущелья, где дорожка к ферме пересекалась с Руби‑Крик Трейл, но там пришлось выйти и снова присмотреться к земле. Вот отпечаток ноги. И еще один.

Она ушла с фермы пешком. Я следовал по ее следам еще примерно милю, потом след прервался. Она свернула с дороги, но куда? В сторону Ков? Пыталась срезать дорогу? Или кто‑то гнался за ней по лесу? В лучшем случае она сейчас заблудилась, в худшем…

Я рулил одними ладонями и с трудом удерживал ногу на педали газа, но двигался в сторону Ков со всей доступной мне скоростью, пытаясь только не опрокинуть грузовичок в заледеневшее русло ручья. Мне нужно было переодеться в сухое и согреть руки, а сразу после этого я собирался собрать всю возможную помощь и начать прочесывать лес.

Держись, Кэти.

КЭТИ

Выйдя из леса и увидев в отдалении кафе, окруженное горами, залитое ледяным зимним светом, манящее к себе забавными рождественскими фигурками скачущих оленей, я расплакалась и постучала себя по груди над сердцем. У меня появилось чувство направления. Наконец‑то.

– Подогревай бисквиты, Дельта! – закричала я ветру. – Беглая актриса возвращается домой с холмов!

Ступни промокли и замерзли, ноги все так же подгибались, бечевка канистры и лямки рюкзака натерли мне плечи, но, слава Богу, я пережила путешествие в тысячу миль по дикому лесу – ну ладно, не в тысячу, но семь миль вверх и вниз по утесам на склонах Хог‑Бэк – и смогла не свалиться, не потеряться и не отгрызть себе пару пальцев для пропитания.

Теперь мне осталось лишь добраться до кафе так, чтобы никто не заметил, просочиться внутрь и поговорить с Дельтой наедине – и я смогу сохранить остатки гордости. Дельта никому не скажет, какая я идиотка.

Спотыкаясь и дрожа, но стараясь не сбавлять хода, я прошла вдоль высокой изгороди, за которой виднелись фруктовый сад и выставка последних модных новинок для огородных чучел. Потом я перебежками проскочила от навесов до старого амбара с вывеской: «Обмен и продажа комиссионных товаров», а от него к чудесным древним дубам, таким же старым, как те, что росли возле бабушкиного дома. На парковке перед кафе я заметила несколько машин, а у черного входа – пару пикапов. Ни намека на древний ржавый грузовик Томаса. Отлично. Пока у меня есть возможность гордиться своей способностью инстинктивно находить путь, ему незачем знать, что случилось с «хаммером» и телефоном.

Стараясь держаться в тени сарая, я рассматривала черный вход, окна и крыльцо для разгрузки товара. Кафе Дельты было очень маленьким, уютным и гостеприимным местечком. Во дворе стоял старый стол для пикника и дощатые стулья, у крыльца находились ящики для овощей, а над дверью в кухню висел полинявший от времени плакат с надписью: «Пейте кока‑колу».

Парочка толстых котов вынырнула из кустарника, мурлыча и мяукая в мою сторону, несколько толстых собак высунулись из собачьего лаза в двери, а потом…

А потом появился козел.

Он рысцой выскочил из тени луба, растущего слева. Лохматая белая угроза в кожаном собачьем ошейнике. Бэнгер! Томас присылал мне его фотографии. Но ни разу не написал, что Бэнгер работает сторожевым козлом. Бэнгер смерил меня мрачным взглядом блестящих козлиных глаз. И перешел на галоп, воинственно мотнув бородой. Острые рога мотались вверх‑вниз, как кресло‑качалка. Приближаясь ко мне, Бэнгер явно прицеливался.

– О черт!

Бросив канистру, я побежала к задней двери кафе. Козел перехватил меня на полдороги. Мне удалось нырнуть между грузовиками, Бэнгер галопом последовал за мной. Завернув за угол, я заметила выступающую часть здания – какую‑то пристройку вроде кладовой. И к моему огромному облегчению, на двери этой пристройки оказалась цветная вывеска:

СОРТИР изящных ИСКУССТВ

Присядьте, расслабьтесь, расширьте сознание

Сортир. Томас присылал мне фотографии отсюда. Ванная и спасение. Благодарю тебя, Господи.

Мне удалось запрыгнуть внутрь и хлопнуть дверью в тот самый момент, когда Бэнгер меня догнал. Бум. Пошарив рукой в темноте, я нащупала выключатель. Щелк. На двери болталась старая заслуженная защелка. Клещ. Сама дверь была хлипкой, замок ненадежным, но их хватило, чтобы почувствовать себя в безопасности.

– Смирись, Козел Сатаны, – крикнула я через дверь. – Иначе превратишься в шаурму.

Бэнгер боднул дверь еще пару раз, потом отступил. Я прислушивалась до тех пор, пока злобные маленькие копытца не зашуршали по гравию в сторону от двери. Вздохнув с облегчением, я обернулась.

И на меня уставились кислотного цвета форели и стая индеек.

– Пассажиры Ноева Ковчега обкурились, – восхитилась я. Но тут же отвлеклась на чудного вида электрообогреватель, который дышал на меня теплом со стены, раковины с запасом бумажных полотенец, мыла, горячей и холодной воды и – в узкой нише, где обитали пурпурные индейки, – волшебного туалета с бачком.

Тепло, горячая вода, мыло, комфортное сиденье унитаза. Рай.

На повторную встречу с Бэнгером я выйду во всеоружии и полная сил. Я позволила себе бросить взгляд в зеркало над раковиной, вздрогнула и занавесила зеркало курткой. Положила на раковину длинный вязаный шарф и солнцезащитные очки. Я надену эти очки поверх шарфа, которым оберну шею и голову, – войду в образ Одри Хэпберн в «Завтраке у Тиффани» 1960 года. И на виду останется только намек на Призрака Оперы с его шрамами.

Я стряхнула ботинки, сняла носки, шерстяные штаны, плотную поддевку, фланелевую рубашку, меховые наушники. Осталась в белом кружевном лифчике и плотных термоштанах с заплаткой на липучке Велкро, которую можно было снять при необходимости. Я набрала горсть бумажных полотенец. Рывок – и теплая заплатка отправилась в кучу сброшенной одежды. Темный треугольник волос в окошке серой ткани будет сегодня первым в очереди на помывку.

Набрав полную раковину теплой, мыльной, изумительной воды, я начала отмываться – тщательно, как птичка королек в своем гнезде. И если не считать покрытой шрамами правой стороны тела – а я очень хорошо научилась с ней не считаться, – я чувствовала себя почти расслабленно.

А потом я, не торопясь одеваться, устроилась на разрисованном форелями сиденье, положила одну замерзшую ступню на колено. И начала растирать пальцы, решив, что носки вполне могут еще немного просохнуть. Звуки, раздавшиеся снаружи, чередовались со скоростью пулеметной очереди. Рев мотора, тишина, железный хлопок двери, хруст гравия под тяжелыми шагами.

Шаги направлялись ко мне, а у меня не было времени даже закричать. Неизвестный буквально врезался в дверь уборной. Защелка отлетела в сторону. Дверь распахнулась и врезалась в противоположную стену.

Томас практически упал внутрь.

Промокший, дрожащий, он появился в вихре холодного воздуха. С его волос, бороды и одежды лилась вода. Пинком закрыв дверь, он навис над раковиной, пытаясь непослушными руками схватиться за край.

А я лихорадочно подхватывала с пола свой серый топ и фланелевую рубашку. Ну и заплатку, конечно же. Дилемма: что первым закрывать – обнаженный пах или шрамы на правой стороне тела, тянувшиеся от головы до пальцев ноги? К счастью, я втиснулась в нишу за комодом, и Томас не мог сразу меня рассмотреть.

Когда он наконец обернулся ко мне, то издал хриплый звук, который мог быть как ревом злости, так и стоном облегчения. А может, тем и другим. Его зубы так стучали, что связно говорить Томас не мог. И когда он положил руку мне на плечо, я не знала, чего ожидать – дружеского похлопывания или удара. Рука была совершенно ледяной. Закрывая охапкой одевды свой крошечный лифчик и голый пах, я с ужасом рассмотрела Тома.

– Ты что устроил? Решил поплавать в ручье? У тебя теперь кожа синяя!

Он всматривался в меня, словно я была миражом, и все время пытался подцепить что‑то из кармана своей куртки. Этим «чем‑то» оказалась мокрая коричневая перчатка. Я узнала ее, и сердце оборвалось.

– О нет. Ты поехал на ферму меня искать. И решил, что я утонула в пруду?

Он кивнул.

К черту приличия. Я обернула рубашку вокруг талии, сделав подобие юбки. И попыталась забыть о том факте, что лифчик почти не скрывает мою грудь и что мне нечем прикрыть все уродство рубцов на лице, шее, руке и торсе. Нижней рубашкой я вытерла Томасу волосы. Он наклонился, чтобы мне было удобнее, и его нос застыл в дюйме от моей груди.

На мое мрачное: «Нравится вид?» – он только захихикал. Странный был смех, учитывая ритм, который отбивали его зубы.

Я стянула куртку с его плеч. Под ней оказался старый джемпер «Нью‑Йорк Джайентс». Куртка с громким мокрым звуком упала на пол. Я сдернула свою с зеркала и набросила ему на плечи. А потом схватила дрожащие ладони Томаса и погрузила их в раковину с теплой водой.

– Когда согреешься и сможешь говорить, – сказала я, – можешь кричать на меня за то, что доставила столько неприятностей. Но помни: я не просила обо мне волноваться. Никогда не просила.

Он вынул руки из воды, взял мои ладони и прижал к своей груди, качая головой.

Язык жестов. Бесполезно. Я ничего не мог с собой поделать.

А я вглядывалась в него с нарастающим удивлением. Где он был всю мою жизнь, почему я не встретила его до того, как превратилась в комок шрамов и невроза? Ледяная вода капала с его бороды мне на пальцы. Я запустила руки в этот мокрый комок волос и потянула на себя.

– Просто чудо, что эта… овчина не утащила тебя на дно. Ты требовал, чтобы я ради тебя сняла маску. Теперь твоя очередь расстаться с этим… волосатым альбатросом. Ты тоже можешь. Иначе она превратится в висячий айсберг.

Он нахмурился, вздрогнул, помотал головой, но я опять потянула за бороду, и он наконец пожал плечами. Пришлось наклоняться за рюкзаком и рыться в груде протеиновых батончиков. А разогнулась я, уже сжимая огромный карманный нож.

– За эту штучку бойскауты запинали бы бабушку, – гордо заявила я.

Скрутила его бороду под подбородком и перерезала, как толстый канат. Когда последние пряди поддались под ножом, у меня в руке остались полметра каштановой шерсти. Я победно взмахнула ими, как вражеским скальпом. Томас ответил несчастным взглядом.

Я фыркнула.

– Не плачь, у тебя остался кусок бороды. Подстрижешь, подкрасишь хной – и сойдешь за профессора гуманитария или за поклонника «Lynyrd Skynyrd». Особенно с хвостиком.

– «Ф‑фриберд» р‑рулит.

– Ага. «Lynyrd Skynyrd» даром не прошли.

Затолкав промокшую бороду в мусорную корзину, я набрала в раковину новую порцию теплой воды. Томас очень хорошо притворялся, что не рассматривает шрам на моей руке, уходящий под мышку и опускающийся до правого бедра.

– Да, мне стоит одеться, прежде чем заходить в кафе, – мрачно сказала я. – Но пока что, – я ткнула двумя пальцами в направлении его глаз и провела траекторию к моим, – подними глазки, приятель, и смотри вот сюда. Ага, выше.

Он выгнул бровь, но подчинился. Я сняла рубашку с талии, надела, застегнула, натянула штаны и сунула босые ноги в сырые ботинки. А потом подняла с пола заплатку от термобелья и сунула ее, как слюнявчик, за ворот его мокрого футбольного джемпера.

– Сувенир от меня. Может, впитает немного воды из остатков твоих зарослей.

В уголке его рта появился намек на улыбку. Губы все еще не утратили синеватый оттенок, но они были красивыми, чувственными и пухлыми.

– Было бы забавней… – он говорил медленно, пытаясь унять стучащие зубы, – если бы мы оказались в том фильме… где раздевались, чтобы согреться… теплом живых тел.

Я подняла свой шарф, тот самый шарф, в котором надеялась спрятать лицо при встрече с Дельтой. И вытерла лицо Томаса одним из концов мягкой ткани, а сухую часть обернула вокруг его шеи. Он вежливо флиртовал, но это была лишь обычная вежливость. А я, как никогда явно, ощущала шрамы на своей коже.

– Прости, но в этом фильме я должна обогнать сумасшедшего козла, чтоб принести тебе полотенца и смену одежды.

– Ч‑черт, – сказал он.

* * *

Бэнгер вложил в погоню все силы, но я очутилась на заднем крыльце кафе, опередив его злобные рога на целый корпус. Я взлетела на заваленное ящиками крыльцо, рванула входную дверь, а потом и деревянную белую дверь в кухню. На вежливость вроде «Можно войти?» у меня не было времени. Я пулей влетела внутрь, захлопнула дверь и вздрогнула от удара, с которым Бэнгер в нее попал.

Из‑за кухонной стойки выглянули трое и уставились на меня. Ну естественно, растрепанная незнакомка без верхней одежды, влетающая на вашу кухню в измятых остатках туристического снаряжения не может не насторожить. Я присмотрелась к ним и затаила дыхание. Томас прислал мне столько снимков семейства Дельты, что я узнала всех троих с первого взгляда: маленькая женщина лет сорока, с копной каштановых волос и россыпью веснушек – Клео. На груди у нее золотой крест, на руках браслеты с вопросом «Что бы сделал Иисус?». Большой коренастый Джеб с военной татуировкой на предплечье и темными волосами, которые ему лень было расчесывать. А рядом – его жена Бека, высокая, рыжеволосая женщина с четырьмя золотыми колечками в одном ухе и тремя «гвоздиками» с бриллиантами в другом.

Судя по их изумленным взглядам, они не только не знали, кто я, они откровенно ждали, когда я достану ружье и начну их грабить.

– Привет, – выдохнула я наконец. – Я знаю, что все это очень внезапно, однако…

Но я осеклась, когда в кухню влетела Дельта. Сначала она меня не увидела, ее занимал телефон, который она прижимала плечом к уху.

– Я сказала Томасу, что дам ему время поискать Кэти в домике Мэри Ив, – говорила она. – Но ее нет слишком долго, и я не собираюсь терять ни секунды. Пайк, она могла упасть с утеса. Потеряться в лесу и замерзнуть! Звони всем, до кого дозвонишься. Вытряси из лесной службы вертолет! И достань мне ищеек! Кэти городская девочка, у нас она – как котенок, как маленький новорожденный котенок…

– Дельта, – хрипло сказала я. Увидев ее впервые, я среагировала куда сильнее, чем думала. – Мяу.

Дельта вскинула голову и посмотрела меня.

– Наплюй! – завопила она в телефон. – Она уже здесь!

Распахнув объятия, Дельта бросилась ко мне. Телефон улетел куда‑то в горшок с фасолью.

– Кузина Кэти!

– Кузина Дельта. Прости, что напугала тебя…

– Главное, что ты жива, что ты в порядке, что ты здесь!

Шмяк. Она сгребла меня в объятия. Он Дельты пахло мукой и маслом. И она была на голову ниже меня. Почти седая темноволосая макушка щекотала мне подбородок, мягкая, как пуховка для пудры. Тело у Дельты было мягким, но сильным. Меня словно обнял оживший бисквит. Дельта раскачивала меня из стороны в сторону. Хлопала по спине. А я обняла ее за плечи и прижалась здоровой щекой к ее волосам. От ее прикосновений я растаяла, заулыбалась и расплакалась. Она была моей кузиной. И бисквитом. А я была ее подливкой.

Отступив на шаг, Дельта вытерла глаза, улыбнулась и взяла меня за плечи.

– Дай‑ка мне тебя рассмотреть!

– Томас сидит в уборной. Я потом объясню. А сейчас мне нужны полотенца и…

– Я только посмотрю. Один раз. – Она поймала меня за подбородок. Так быстро, что я не успела отвернуться. Внимательно всматриваясь в мое лицо, Дельта улыбалась все шире и шире.

– Да! Глаза у нас действительно похожи! – воскликнула она. – А я всегда всем говорила! Мы правда похожи!

Меня покорило ее обаяние, и я могла только вздохнуть и кивнуть. Можно было и догадаться, что Дельта рассмотрит во мне только то, что захочет увидеть. Мы же семья.

Мы похожи.

ТОМАС

Кэти могла верить, что перестала быть кинозвездой, вот только восхищение ее приездом ощущалось почти физически. Клан Уиттлспун – не меньше двадцати человек, считая детей, – тихонько гудел на кухне. И это при том, что присутствие Кэти считалось тайной. Все делали вид, что увлеченно занимаются меню на завтра, но то и дело крутили головами и вытягивали шеи в сторону двери в зал – в надежде услышать любой намек на то, что Дельта и Кэти вот‑вот появятся. Все хотели на нее посмотреть. Шрамы и все такое.

Иви и Кора не могли сосредоточиться на картонных коттеджах, я тоже не мог. Мы сидели в боковой столовой, обклеивали пайетками сосновые шишки. Больше всего мне мешали непривычные штаны и рубашка с логотипом тракторов Джона Дира. В Кроссроадс и Дженерал Стор не было другой одежды моего размера. И всякий раз, опуская глаза, я видел не бороду, а рубашку, что каждый раз заставало меня врасплох.

Кожа зудела так, словно меня сначала побрили сосульками, а потом отогрели факелом. Этими ощущениями я был обязан Кэти, которая так трепетно заботилась обо мне в Сортире. А еще этот зуд вызывал воспоминание о том, как смотрелись ее груди в низко обрезанном лифчике, когда она наклонялась, натягивая штаны. В фильмах Кэти никогда не раздевалась, и я, естественно, думал о том, нет ли у нее татуировок или родимых пятен, которые нужно прятать. Точнее, я выдумал эту причину, чтобы как следует к ней присмотреться. Ну что ж, ни татуировок, ни родимых пятен я не заметил, зато в прорези ее штанишек мне открылся отличный вид на самые красивые в мире части тела.

– А может, принцесса Арианна и Дельта уже наговорились? – прошептала мне Кора с другой стороны стола. – Можно уже с ней познакомиться?

– Пока нет. Им с Дельтой есть чем поделиться. Я же вам говорил, они не виделись с тех пор, когда Кэт… принцесса Арианна была ровесницей Иви. А это было двадцать лет назад.

Иви скривилась в сторону закрытых дверей.

– А, да ей просто не хочется тратить время на глупых деревенских детишек.

– Эй, – я наклонился вперед и мрачно на нее посмотрел. Мне не хотелось нависать над Иви. Она была умной девочкой и никому не позволяла смотреть на себя сверху вниз. – Ты сделала для нее домик. Я не знаю никого, кто в твоем возрасте мог бы справиться с таким макетом. Даже меня впечатляет твое знание архитектуры. Если хочешь, я помогу тебе построить модель из палочек от фруктового льда. Так мой старик – мой отец – учил меня основам проектирования.

Иви пожала плечами, но ее веснушки чуть порозовели, а пальцы залихватски послали пайетку в полет.

– Лэйни говорит, что я зря трачу время на книги.

– Чтение хороших книг никогда не проходит зря.

– Как думаешь, Кэти любит читать? Не. Она красотка, ей это не нужно.

– А что, красоткам можно быть глупыми?

– Ага. Им достаточно похлопать ресницами, и все вокруг них забегают. Люди считают, что красивые – значит умные. Особенно если они красивые и белые. – Она прищурилась. – Они всегда получают готовенькое.

– Я думаю, Кэти с тобой не согласится. Она читает книги, и она не глупая.

– А как она теперь выглядит? Все еще красотка?

– Да, она очень красивая. Только не так, как раньше. Но она себя красивой не считает.

В глазах Иви вдруг засиял интерес.

– Не считает?

– Нет. Она чувствует себя уродкой. После аварии люди грубо с ней обращались. Не забывай об этом, когда вы встретитесь. И думай, что говоришь.

Глаза Коры тревожно расширились.

– Мы никогда не будем грубить принцессе Арианне! Я ей так и скажу, прямо сейчас.

Для такой маленькой девочки скорость у нее была потрясающая. Ни я, ни Иви не успели ее остановить – Кора спрыгнула со стула и подбежала к двойной двери. Потянув ручки на себя, она рванулась в зал. Но когда мы с Иви дошли до створок, Кора так и стояла в двух шагах от порога. Смотрела на Кэти открыв рот, и в ее карих глазах плескался самый настоящий ужас.

– Да что ж такое? – спросила Дельта.

Они с Кэти сидели рядышком, на столе перед ними стоял горячий чай и сырные бисквиты. Кэти вскочила на ноги и быстро натянула шарф, который отняла у меня, как только я достиг комнатной температуры. Шарф не полностью закрывал правую сторону ее лица, и Кэти это знала. Эффект был жутким, особенно для Коры, которую нужно было оберегать от любых жестокостей мира. Дельта оскалилась в мою сторону с видом «ну‑куда‑ж‑ты‑смотрел».

– Ты, наверное, Кора, – нервно сказала Кэти. Кора не двинулась с места и не издала ни звука. Кэти съежилась. – Кора, все в порядке. Тебе не нужно говорить «здравствуйте» и все такое. Я знаю, что странно выгляжу.

Кора рванулась к ней, словно темноволосая колибри. Схватила стул, подвинула его к Кэти, забралась на сиденье и потянулась вверх. Маленькая ладошка отодвинула шарф в сторону. Кэти застыла. Кора нежно дотронулась до обгоревшей щеки, провела пальцами, словно перышком.

– Я знаю, что случилось, – прошептала она. – Это же Перефорн на тебя дунул?

В фильмах о принцессе Арианне так звали опасного огнедышащего дракона. А Кэти теперь смотрела на Кору с облегчением и нежностью.

– Да, он на меня дунул.

– А ты все равно прекрасная принцесса. Все равно.

– Ты так считаешь?

– Aгa. И я так рада, что ты здесь! – Кора поднялась на цыпочки, протягивая к ней руки. Кэти обняла девочку.

– У меня в сумочке твой рубин, – голос у нее дрогнул.

К тому времени Дельта уже вытирала слезы, да и у меня в горле застрял комок.

Кора запищала:

– Правда?

Кэти аккуратно усадила ее на стул.

– Чистая правда. Он принес мне удачу.

– Тетя Лэйни сказала, что это просто камень.

– А вот и нет. Он волшебный.

– Ух ты!

Кэти перевела взгляд на Иви, застывшую у двери и готовую защищаться.

– Иви?

– Иверем.

Кэти щелкнула внутренним выключателем. Помните, я говорил о мегаваттной улыбке? Об оглушительной харизме? Иви получила полный заряд того и другого.

– Я храню эскиз, который ты мне прислала. Шлюз на ручье. В бабушкином доме я нашла рамку для фотографий, так что теперь твой эскиз стоит в шкафу, в моей гостиной. Рядом с коллекцией моих бутылок. Отлично смотрится. И я рада познакомиться с тобой, Иверем.

У Иви не было ни единого шанса. Она сделала завороженный шаг вперед, к Кэти, потом еще шаг и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Кэти протянула ей руку. Левую, без шрамов. Я видел, что правую руку Кэти прячет за бедром.

– Можешь называть меня Иви. – Иви пожала протянутую руку. Совсем чуть‑чуть, нежно и восторженно. А на ее лице читалось: «Кэтрин Дин пожала мне руку. Мне. Я теперь знаменитость». – У тебя есть коллекция бутылок? А с чем они?

– Ни с чем, это просто, хм, пустые бутылки. Немного странно, правда?

– Не, к тому же мне нравятся странные вещи.

– И мне. Круто.

– Круто.

Мы с Дельтой обменялись взглядами. Она прижала руку к сердцу и улыбнулась. Круто, беззвучно повторила она.

За моей спиной, из кухни, донебся топот. Улыбка Дельты исчезла. Кэти тоже перестала улыбаться, опять натянула шарф и попятилась к двери на крыльцо.

– Стадо сорвалось в набег? – мрачно пошутила она.

– О, милая, рано или поздно тебе пришлось бы познакомиться с остальными, так почему бы не сейчас? – заворковала Дельта, хватая ее за руку. Я уцепился за косяк, пытаясь блокировать путь, но их было слишком много.

– Бесполезно, – прорычал Пайк, хлопнув меня по плечу. – Это как Баптистское крещение. Кэти пройдет крещение всеми Уиттлспунами за раз. Так что скажи «Аминь» и отойди.

Родственная орда окружила Кэти со всех сторон, вежливо, но внимательно разглядывая. Кэти побелела, но улыбалась приклеенной улыбкой, пока Дельта знакомила ее с каждым членом семейства. Затравленные глаза Кэти поймали мой взгляд. Они смотрят на мое лицо.

У меня получилось только кивнуть. Так просто позволь им.

– Томас, люди запомнят этот день на века, – шепнула мне Дельта. – Сегодня родилась легенда Кэтрин Дин.

– Боже, благодарю тебя за то, что Кэти с нами, – провозгласила Клео, воздев руки к потолку. – Но уж простите, мне нужно прогреть этот зал для клиентов.

Она подбежала к камину, присела на корточки и вытащила из кармана джинсов газовую зажигалку на длинной ручке. Плеснув на поленья жидкостью для разжигания, Клео щелкнула зажигалкой.

И над дровами с громким шипением заплясало оранжево‑синее пламя.

Кэти выскочила на крыльцо и перегнулась через перила. Ее рвало на рождественские гирлянды, ждущие своего часа возле крыльца, и трясло от ужаса и унижения.

– Кто‑нибудь, принесите влажное полотенце, – скомандовала Дельта, подбегая к Кэти, чтобы поддержать ее голову. Кэти снова стошнило.

Я схватил горсть бумажных салфеток и попытался подойти к двери, но меня перехватили Бека и Клео.

– Что может быть хуже, чем заблевать рождественские гирлянды на глазах у толпы незнакомцев? – спросила Бека.

– Только увидеть, как твой парень вытирает рвоту с твоего лица, – ответила Клео. – Аминь.

– Но я не… – начал я.

– Еще как да, – отрезала Бека.

Они отобрали у меня салфетки, а я не сопротивлялся.