Искалеченная затворница – невыносимый стыд заставляет Кэтрин Дин прятаться от людей

Занавески, маска, холодная еда – слухи о сумасшествии звезды нарастают

Самая красивая женщина поражает своими чудачествами

В основном таблоиды говорили полуправду с дикими передергиваниями в сторону откровенной лжи. К сожалению, в моем случае они были правы. Джуди, Люси и Рэнди не смогли удержаться и рассказали обо мне своим друзьям, которые рассказали репортерам.

Только еженедельная посылка от Дельты и Томаса не давала мне наглотаться таблеток. В один из самых депрессивных дней я вытащила несколько фотографий и стала их пересматривать.

«На этой фотографии, Кэти, ты дремлешь на пастбище», – писал Том в нижней части фотоснимка. Маленькая золотисто‑белая телочка дремала на солнце. На втором фото она убегала от маленького козленка. Томас писал: «А здесь ты играешь в салочки с Эллен. Ее назвали в честь Эллен Ли Дедженерес. Вы с маленькой Эллен чудесные друзья».

Судовладелец из Греции назвал яхту в мою честь. Знаменитый шеф‑повар назвал в мою честь десерт. Но никто и никогда раньше не называл в мою честь телят. Крошечную золотисто‑белую коровку с большими темными глазами и маленьким нежным носом, который поместился бы у меня в ладони.

Она была прекрасна. Я положила фотографии на ночной столик, перед таблетками.

Спасибо, Томас, что в тебе хватает света, чтобы я жила.

ТОМАС

Я не собирался называть теленка в честь Кэти. Просто так получилось.

Нет ничего забавнее в жаркий летний день, чем запах коровьего навоза и крови. Добавьте несколько толстых назойливых мух и общество подозрительных женщин и получите плохое реалити‑шоу – «Остаться в живых: Кроссроадс».

Я сидел на полу сарая на Ферме Радужной Богини – в королевстве наших местных лесбиянок, занятых выращиванием ягод, Альберты Гувер и Мэси Спрювилл, которые прославились своими музыкальными потугами в группе «Лог Сплиттер Герлз». Мои очень большие мужские босые ноги стояли по обе стороны коровьей вагины. Вокруг, внимательно за мной наблюдая, столпились два десятка женщин с детьми. Все они жили и работали здесь. Где для них все сплелось воедино – коммерческое предприятие, ферма, коммуна, товарищество и неофициальное убежище для жертв домашнего насилия.

То есть меня окружали женщины, которых условно можно было поделить на несколько категорий: те, кому не нужны мужчины, те, кто не хочет мужчин, те, кто не доверяет мужчинам, и наконец те, кто считает, что всех мужчин нужно кастрировать и заставить смотреть «Тельму и Луизу». Некоторые наблюдательницы были вооружены лопатами и вилами. Если у этой коровы что‑то пойдет не так с родами, остается только надеяться, что меня убьют не на глазах у детей.

Искренне ваш, коровий акушер. А ведь я всего лишь заехал за проводками для фотоаппарата, чтобы сделать и отправить Кэти очередные снимки. Альберта и Мэси тут же запрягли меня помогать в качестве живого извлекателя. Победа грубой мужской силы над обстоятельствами.

– Так, Томас. Бери ребенка за ноги и осторожно тяни, – приказала Альберта.

Они с Мэси сидели рядом со мной на корточках, стараясь не запачкаться об измазанные навозом рабочие сапоги, и смотрели на пару тоненьких, окровавленных, покрытых навозом копыт, которые торчали из раздутой коровьей вагины.

Я осторожно нагнулся, вытянул руки и взялся за тонкие ноги теленка. Потянул на себя. Мать, золотисто‑белая дойная корова гернзейской породы, устало вздохнула. Ей никак не удавалось родить без посторонней помощи. Это была первая беременность, теленок лежал правильно, схватки начались уже давно, но сил корове не хватало.

– Тяни, давай, тяни, давай!.. – заклинала Альберта.

Женщины выталкивают детей, мужчины их тянут.

Покрытый слизью, кровью, обернутый в плаценту теленок вывалился мне на колени. Я подхватил его на руки. Теленок булькнул, фыркнул и начал брыкаться. Мои руки были по локоть в слизи, джинсы испачкались, бороду залепило слизью, кровью и плацентой. Аудитория зааплодировала, потом выдала:

– Фу‑у‑у‑у…

– Хорошо тянул. Теперь наша очередь, – сказала Мэси.

Они с Альбертой принялись вытирать теленка старыми полотенцами. Мягкая золотая шкурка начала высыхать, стали различимы молочно‑белые пятна на спине и передних ногах, широкий завиток на морде. Изумительно красивый теленок.

Я поднялся на ноги, меня слегка шатало. В голове гудело. Когда рождался Этан, я был с Шерил в родильном зале, поддерживал ее, завороженно смотрел, как наш крошечный идеальный сын приходит в этот мир. С самого рождения он улыбался. Нет, были потом тяжелые дни, когда он плакал, были и болезни за три года его жизни, но теперь я помнил только его улыбку.

– Зачем нам мужская помощь? – прошептала кому‑то женщина за моей спиной. – Я думала, мужчин сюда не пускают. А этот заросший парень с бородой похож на психа.

– Ш‑ш‑ш, – зашептала другая в ответ. – Это Томас Меттенич. Ну, ты знаешь. Тот, у которого жена и сын. Погибли… ну, ты знаешь. Одиннадцатого сентября.

– О господи. Тот алкоголик, который вмешался, когда бывший парень Лорейн и его друзья‑байкеры решили сбить ее на дороге?

– Ага. Он самый. Мистер Хороший Парень. Представь, он гетеро и хранит целибат.

– Не может быть.

– Может.

Их разговор доходил до меня как сквозь туман.

– Это девочка, – объявился Мэси, заглянув теленку под хвост.

Женщины захлопали в ладоши, я и немногочисленные мальчишки воздержались.

Альберта взглянула на меня с улыбкой.

– Том, ты вытащил ее на свет, и тебе принадлежит честь дать ей имя.

Перед глазами густела темная пелена.

– Ладно, – буркнул я. – Кэти. Назовите ее Кэти.

– О'ке‑е‑ей, – ухмыльнулась Альберта.

Они с Мэси переглянулись, пожали плечами. Мэси развернулась к толпе.

– Мы нарекаем эту телочку, нашу молочную сестру, именем Кэти!

Аплодисменты.

Так я назвал в честь Кэти молочную корову.

Я вышел из амбара на нетвердых ногах, прижимая руки к бокам, чтобы унять дрожь. Пытался сосредоточиться на залитых солнцем весенних полях, на старом бревенчатом доме Лог Сплиттерс, на сараях, где четвероногие сестрички Кэти давали домашнее молоко. Я старался смотреть только на свободных от петушиного ига куриц, откладывавших политкорректные яйца, на приют для бродячих собак и кошек, кроликов и толстых поросят, на статую обнаженной богини, стоящую среди зеленых грядок. Статую вырезали цепной пилой из цельного дуба. Но думать я мог только о том, что на коже у меня высыхают жидкости нового рождения, отчего у меня перехватывало горло. Не вздумай. Дыши. Не смотри вниз.

Но ужас и искушение были слишком велики. Я посмотрел на себя, на покрытые кровью руки. И внезапно снова оказался на Манхэттене, покрытый высыхающей кровью и пылью, мертвой пылью обломков, под которыми я искал Шерил и Этана.

Меня снова окутала смерть.

Пришло время напиться.