Наперегонки с мертвецом

В конце октября отец купил велосипедную проволочную корзину, которую мы прикрепили к Ракете. Поначалу мне казалось, что велик с корзиной – это круто, но вскоре я понял, что корзина нужна для того, чтобы помогать маме, выполняя ее распоряжения. Примерно в то же время мама прилепила к доске объявлений у церкви написанное от руки извещение о том, что у Маккенсонов всегда можно купить пироги и прочую домашнюю выпечку. Точно такое же объявление мама повесила в парикмахерской. Начали поступать первые заказы; не прошло и нескольких дней, как вся жизнь мамы стала крутиться вокруг бачков для перемешивания муки, яичной скорлупы и коробок с сахарной пудрой.

Позднее я узнал: отцу сократили рабочие часы в «Зеленых лугах», что и стало причиной этих перемен. Наши доходы уменьшились, и родителям пришлось искать дополнительные источники заработка, правда, мне этого не объяснили. Дела сыроварни шли плохо: многие старые клиенты перестали делать заказы. Всему виной стал новый супермаркет, появившийся в Юнион‑Тауне. Супермаркет был торжественно открыт под фанфары духового оркестра, составленного из старшеклассников средней школы Адамс Вэлли. Громадина‑супермаркет под названием «Кладовая Большого Пола» без труда мог поглотить наш малюсенький магазинчик «Пигли‑Вигли», подобно тому как кит глотает креветку. В супермаркете имелись секции для всего, что только способен представить себе истинный гурман. Молочная секция занимала целый проход, а молоко продавалось в непрозрачных пластиковых бутылках, которые не нужно было мыть и возвращать в магазин. Поскольку объемы продаж молока в «Большом Поле» были велики, они могли позволить себе назначать такие низкие цены, от которых «Зеленые луга» затрещали по швам. Все эти перемены в молочном бизнесе привели к тому, что обычный маршрут моего отца становился все короче и короче. Людям нравилось приходить в новый, чистый, оснащенный кондиционерами супермаркет, покупать молоко в пластиковых бутылках, которые можно было потом, не задумываясь, выбрасывать. Помимо всего прочего, «Кладовая Большого Пола» была открыта до восьми часов вечера, что само по себе было неслыханно.

Водрузить корзину на Ракету было все равно что загружать галетами мешки для писем. Тем не менее я старательно исполнял свои обязанности и день за днем развозил пироги и кексы нашим клиентам, чувствуя, как время от времени Ракета подо мной напрягается в безмолвном протесте. Однако ни один пирожок ни разу не упал на землю за все время нашего совместного труда.

Чтобы отблагодарить доктора Лезандера за то, что он уделил Бунтарю столько внимания, мама решила специально испечь для него и его жены пирог с тыквой, который удавался у нее лучше всего, и угостить их бесплатно. Когда пирог был готов, она положила его в коробку, перевязав ее бечевкой. Я положил коробку с пирогом в корзину Ракеты и покатил к дому доктора Лезандера. По пути я встретил братьев Брэнлинов, ехавших на своих черных велосипедах. Гота поприветствовал меня легким кивком головы, а Гордо, чья ободранная Люцифером голова все еще кровоточила и была забинтована, что есть духу припустил прочь от меня. Добравшись до цели, я постучал в дверь. Через минуту мне открыла миссис Лезандер.

– Вот мама испекла для вас и доктора, – сказал я, вручая ей коробку. – Это пирог с тыквой.

– О, как мило!

Миссис Лезандер взяла у меня из рук коробку и осторожно понюхала ее.

– Ах, боже мой, ведь это со сметаной?

– Нет, по‑видимому, только сгущенное молоко.

Я знал это наверняка. На кухне у мамы было полно банок «Пет Милк».

– Она испекла его сегодня утром.

– Передай маме, что я ей очень благодарна, но, к несчастью, ни я, ни мой муж не едим молочных продуктов. У нас с ним аллергия на все молочное.

Миссис Лезандер смущенно улыбнулась мне.

– Благодаря аллергии мы и познакомились. Мы встретились в клинике в Роттердаме, куда попали все покрытые красными пятнами.

– Очень жаль, но, может быть, вы тогда отдадите кому‑нибудь этот пирог? Он действительно вкусный.

– Я уверена, что это чудесный пирог.

«Чадесный», – вот как сказала миссис Лезандер.

– Стоит мне оставить пирог на кухне, как Франц обязательно доберется до него ночью и отгрызет кусочек, как маленькая мышка. Он у меня настоящий сластена и не выдержит такого соблазна. А потом через пару дней будет выглядеть так, словно заболел корью, кожа будет чесаться настолько сильно, что он не сможет надеть никакой одежды. Так что пусть он лучше даже не почувствует запаха этого пирога, иначе ему придется ходить голым, как Вернон Такстер.

Представив себе эту картину, я рассмеялся.

– Хорошо, мэм. Я отвезу пирог обратно. Мама приготовит для вас что‑нибудь другое.

– В этом нет необходимости. Она и так была очень добра к нам.

Я задержался в дверях, вспомнив, что пришло мне недавно на ум.

– Что‑то еще, Кори? – спросила меня миссис Лезандер.

– Могу я увидеть доктора? Всего на минутку, я не задержу его надолго.

– Он только‑только прилег отдохнуть. Опять всю ночь слушал свои радиопостановки.

– Он слушает радиопостановки?

– Да, для этого он купил себе коротковолновый приемник. Иногда Франц почти до рассвета слушает иностранные радиостанции. Что‑нибудь ему передать?

– Нет, лучше я сам поговорю с ним когда‑нибудь потом.

Я хотел спросить у доктора, не нужен ли ему помощник для работы днем. Наблюдая за его трудом, я пришел к выводу, что ветеринар – очень важная профессия. Ничто не мешало мне быть одновременно и ветеринаром, и писателем. Ветеринары всегда будут нужны людям, как, впрочем, и молочники.

– Я как‑нибудь еще зайду, – сказал я миссис Лезандер.

Положив коробку с тыквенным пирогом в корзинку Ракеты, я сел в седло и покатил к дому.

На обратном пути я не торопился, лениво крутя педали. Ракета вела себя немного нервно, но я отнес ее недовольство на счет неудобной корзинки, которая, наверно, мешала ей, как поводок гончей. Солнце пригревало, и холмы полыхали желтым пламенем. Через неделю листва в лесах станет коричневой и начнет опадать. Стоял один из тех чудесных дней, когда даже синие тени прекрасны и ты инстинктивно ощущаешь, что нужно замедлить шаг и насладиться красотой природы, которая очень скоро увянет.

Я улыбнулся, представив себе дока Лезандера, расхаживающего по городу голышом, как Вернон Такстер. Вот это действительно было бы незабываемым зрелищем! Я слышал, что у людей бывает аллергия на траву и табак, собак и кошек, амброзию и одуванчики. Дед Остин страдал аллергией на лошадей: они вызывали у него такое сильное чихание, что он едва мог устоять на ногах. Именно по этой причине он перестал ходить на брэндиуайнскую ярмарку, которая приезжала в наш городок каждый год в ноябре. Бабушка Сара часто повторяла, что у дедушки Джейберда аллергия на любую работу. Как я догадывался, аллергия у людей могла возникнуть на что угодно, существующее в этом мире. Подумать только: Лезандеры были не в состоянии есть мороженое! Ни ему, ни его жене недоступны прелести бананового пудинга или молочного коктейля. Случись со мной что‑нибудь подобное, я бы, наверно, давно уже спятил…

Вдруг мне вспомнился Вернон.

Вернон, стоящий перед своей чудесной железной дорогой. Вернон на фоне миниатюрного Зефира.

«Знаешь, что мне кажется?»

Я вспомнил, как замерцал свет в маленьких окошках, когда Вернон нажал на выключатель.

«Мне кажется, что когда ты найдешь "сову", которая не пьет молоко, то найдешь и убийцу».

Я что есть силы надавил на тормоз. Неожиданность моего поступка изумила Ракету. Велосипед послушно замер у тротуара.

«Он опять всю ночь слушал радиопостановки», – сказала миссис Лезандер.

Я с трудом сглотнул. Ощущение было такое, что в горле у меня встало комом сухое молоко.

«Иногда Франц почти до рассвета слушает иностранные радиостанции».

– О господи, только не он! – прошептал я. – Это не может быть док Лезандер!

Автомобиль промчался рядом со мной так близко, что едва не содрал мне с ноги кожу, потом резко свернул, перегородив мне дорогу. Это был темно‑синий приземистый «шевроле» со здоровенной вмятиной на правом боку, ближе к багажнику, и пятнами ржавчины, разбросанными вокруг вмятины, словно мертвые листья ядовитого плюща. С зеркала заднего вида свешивалась белая кроличья голова. Мотор под капотом «шевроле» фырчал и клокотал от переполнявшей его сдерживаемой энергии, так что вся машина тряслась.

– Эй, пацан! – крикнул мне из‑за покрытого синим мехом руля водитель. – Ты, что ли, отродье Маккенсонов?

Он говорил, глотая слова, его красные глаза были наполовину прикрыты веками – короче, это был вдрызг пьяный Донни Блэйлок. Резкие черты его лица казались вырубленными из камня, густо напомаженные бриллиантином волосы свисали липкими сосульками.

– Я тебя запомнил по халупе Сима, – хмыкнул он. – Маленький поганец.

Я почувствовал, как Ракета подо мной задрожала. Мой велик неожиданно рванулся вперед и гулко врезался в борт «шеви», как терьер, набросившийся на добермана.

– Суешь нос куда не следует, – продолжал свою обвинительную речь Донни. – Сколько неприятностей нам доставил, стервец малолетний!

– Я не хотел ничего плохого, сэр, – отозвался я.

Ракета чуть попятилась и снова въехала в борт «шеви».

– Нечего прикидываться, будто ты тише воды ниже травы. Большое Дуло будет рад повидаться с тобой, приятель. Хочет поговорить насчет твоего носа, который ты суешь куда не следует, и твоего болтливого рта. Давай‑ка полезай в машину.

Если бы мое сердце могло биться еще хоть немного быстрее, оно, наверно, вырвалось бы из груди.

– Я сказал, полезай в машину. Быстро!

Внезапно вскинув правую руку, Донни схватил пистолет и направил его прямо мне в лоб.

Ракета снова налетела на «шеви». Она спасла меня от Гордо Брэнлина, но против этой грязной крысы, вооруженной пистолетом, она была бессильна.

– Сейчас снесу твою поганую башку к чертям, – угрожающе прорычал Донни.

Я испугался до полусмерти, потеряв от ужаса всякую способность соображать. Пистолетное дуло казалось огромным, как пушечный ствол. Это был убедительный аргумент. Когда я слезал с Ракеты и забирался в машину, в голове у меня звучал предостерегающий крик мамы, но что я мог в тот момент поделать?

– Немного прокатимся, – бросил Донни.

Перегнувшись через меня и обдав при этом удушающим зловонием затхлого пота и самодельного виски, он захлопнул дверцу с моей стороны и нажал на педаль газа. Заворчав, «шеви» заполз на край тротуара и лишь потом выкатился на дорогу. Я оглянулся на брошенную Ракету, стремительно уменьшавшуюся в размере. На тыльной стороне ветрового стекла автомобиля пластмассовая гавайка тряслась в танце хула‑хула.

– Сидеть тихо! – приказал Донни.

Я не посмел ему противиться, потому что пистолет сделал меня самым послушным мальчиком на свете. Подошва Донни крепче прижала педаль газа. Движок «шеви» взвыл, и мы, промчавшись по Мерчантс‑стрит, свернули к мосту с горгульями.

– Куда вы меня везете? – отважился спросить я.

– Сам скоро увидишь.

Стрелка спидометра приблизилась к шестидесяти. Мы пронеслись мимо горгулий, разинувших рты, словно в удушье. «Шеви» завывал как буря, по дороге, извивавшейся вдоль озера Саксон, мы неслись со скоростью семидесяти миль в час. Я что есть силы вцепился в подлокотники, а Донни лишь ухмылялся. По полу у меня под ногами перекатывались пустые бутылки, источавшие едкий запах ядовитого пойла, от которого у меня слезились глаза.

Лес по обе стороны дороги слился в две желтые стены. Тормоза «шевроле» визжали на поворотах извилистой дороги.

– Я жив, мать вашу! – орал Донни.

Может быть, и так, но мне он показался ходячим мертвецом. Его глаза запали, подбородок зарос клочковатой бородой, одежда была мятой и грязной, словно он три дня кряду спал в свинарнике. Скорее всего, он беспробудно пьянствовал несколько суток подряд.

– Я следил за тобой, ублюдок! – орал он, стараясь перекричать шум ветра. – Подстерег тебя! Да, сэр, старина Донни крался как лис и поймал‑таки птичку в свой мешок!

При этом он заложил такой крутой вираж, что мои глаза чуть не выскочили из орбит от ужаса.

– А этот толстый сукин сын говорит, что я придурок! Пусть эта жирная задница убедится, кто из Блэйлоков самый умный!

Пистолет, быстрая машина и большая доза выпитого зелья делали Донни в собственных глазах таким умным, словно Леонардо да Винчи, Коперника и Эйнштейна скатали в одну гениальную тестообразную массу.

Не успел я и глазом моргнуть, как озеро с красными утесами осталось далеко позади.

– Тпру, тпру, Большой Дик! – орал Донни, давя на тормоза, чтобы вписаться в очередной поворот.

Машина замедлила ход ровно настолько, чтобы можно было свернуть направо, на грязную дорогу, не налетев на деревья. Потом Донни снова поддал газу, и мы с шумом пронеслись по этой дороге пятьдесят ярдов, разделявших шоссе N 10 и небольшой белый домик с крыльцом, закрытым противомоскитной сеткой. Мне уже приходилось здесь бывать. Под зеленым пластиковым навесом все так же стоял красный «мустанг», но старый ржавый «кадиллак» куда‑то пропал. Кусты роз по‑прежнему были на своем месте, все в шипах, но без единого цветка.

– Тпру! – крикнул Донни, и Большой Дик, дрожа, остановился рядом с крыльцом дома мисс Грейс и ее дурных девушек.

«Господи, помоги! – пронеслось у меня в голове. – Что меня ждет?»

С пистолетом в руке Донни Блэйлок выбрался из машины. Еще раз продемонстрировав мне уродливое тупорылое дуло своей пушки, он сказал;

– Советую сидеть тихо и дожидаться меня! Не вздумай сбежать, иначе я тебя выслежу и пристрелю как собаку! Понятно?

Я кивнул. Если верить мистеру Доллару, Донни Блэйлоку уже случалось убивать человека. У меня не было сомнений, что он может сделать это еще раз, поэтому мой зад прилип к сиденью, словно его приклеили. Пошатываясь, Донни доплелся до двери белого домика и принялся колотить в нее кулаками. Изнутри что‑то прокричали в ответ. Пинком ноги распахнув дверь, Донни ворвался внутрь с дикими воплями:

– Где она? Где эта чертова телка?

Я попал в чудовищную переделку – сомневаться в этом не приходилось. Где‑то в глубине моего парализованного страхом разума зародилась мысль, что док Лезандер не мог быть убийцей того несчастного, что лежит на дне озера Саксон. Это наверняка дело рук Донни Блэйлока. Мистер Доллар сам слышал об этом от Сима Сирса. Донни Блэйлок – вот кто настоящий убийца, но никак не доктор Лезандер!

Не прошло и полминуты после того, как Донни Блэйлок скрылся в доме, и он появился снова. Теперь он был не один. Он тащил за собой девушку, схватив ее за светлые волосы. Девушка отбивалась изо всех сил, осыпая Донни ругательствами.

Это была не кто иная, как Лэйни, девушка, что в тот памятный день показала мне свернутый трубочкой язык.

– Полезай в машину! – заорал Донни, волоча ее за собой по земле.

На Лэйни был розовый лифчик от купального костюма, пурпурные джинсы и лишь одна серебристая туфля.

– Полезай в машину сейчас же!

– Отпусти меня, сволочь! Отпусти, сукин ты сын!

Из дверей домика пулей вылетела рыжеволосая приземистая мисс Грейс, в белом свитере и джинсах такого большого размера, что в них при желании можно было устроить сельский праздник с танцами. С перекошенным от ярости лицом она подняла над головой сковородку, явно собираясь огреть ею Донни по лбу.

Грохнул выстрел: бах! Все произошло мгновенно.

Мисс Грейс вскрикнула и схватилась рукой за плечо. На белой шерсти свитера быстро растеклось темно‑красное пятно, словно распустилась роза. Продолжая кричать, мисс Грейс упала на колени.

– Стрелять в меня вздумал, идиот проклятый! Тупой мерзкий ублюдок!

Из домика выскочили еще две девушки, обе брюнетки – одна толстушка, другая тощая. Бросившись к мисс Грейс, они опустились рядом с ней на колени, а третья девушка, блондинка, кричала с крыльца:

– Все, хватит, я вызываю шерифа! Сию же минуту ему звоню!

– Дура набитая! – заорал в ответ от машины Донни. – Мы давно купили твоего шерифа со всеми потрохами!

Распахнув дверцу с моей стороны, он толкнул Лэйни прямо на меня. Я торопливо перебрался на заднее сиденье, потому что Лэйни, стремясь выбраться из машины, принялась пинаться и царапаться.

– Замолкни, сука! – крикнул Донни.

Он с размаху залепил ей сильную оплеуху, так что я, лишь миг назад созерцавший ее затылок, увидел миловидное лицо, искаженное от боли. Из уголка ее рта струилась кровь.

– Если не хочешь получить еще, закрой рот! – предупредил ее Донни.

Обойдя машину, он сел за руль. Мотор «шеви» ожил. Я хотел было выпрыгнуть наружу и дать тягу, но Донни, заметив мое движение в зеркале заднего вида, замахнулся пистолетом, целя мне в голову. Если бы я вовремя не пригнулся, он заехал бы мне прямо в лоб и я, может быть, и в самом деле воспарил бы к праотцам.

– Сидеть, сволочи! Не дергаться, мать вашу! – прорычал Донни и, сделав замысловатый зигзаг, выехал на шоссе N 10.

– Ты спятил, Донни, совсем обезумел, – всхлипывала Лэйни, прижав ладонь ко рту. – Сколько раз я просила тебя оставить меня в покое?

– Ни хрена!

– Клянусь, Донни, я не стану этого терпеть. Мисс Грейс…

– Что мисс Грейс! Что? Будет путаться под ногами, я ей мозги вышибу!

Лэйни попыталась открыть дверцу машины и выскочить на дорогу. Но было уже поздно: «шеви» выехал на шоссе, и Донни поддал газу. Шины завизжали по асфальту, и мы помчались в сторону Зефира. Рука Лэйни лежала на ручке двери, но сделать она ничего не могла: мы неслись со скоростью миль пятьдесят в час, не меньше.

– Ну что же ты не прыгаешь? – осклабился Донни. – Кишка тонка?

Пальцы Лэйни разжались. Она отпустила ручку двери.

– Я сообщу о тебе властям, попомни мое слово!

– Как я испугался, гляди, даже коленки дрожат! – Ухмылка Донни стала еще шире. – У властей нет времени возиться с такой дешевкой, как ты.

– Ты совсем спятил от виски, понятно, Донни?

Лэйни наконец оглянулась назад и заметила в машине меня.

– Какого черта ты тащишь с собой мальчишку?

– Это семейное дело. А теперь заткнись и будь куколкой.

– Чтоб тебя черти забрали, чтоб ты сдох! – Лэйни плюнула в его сторону, но Донни только рассмеялся.

Мы снова промчались через мост с горгульями. Промелькнула брошенная Ракета. На корзинке устроилась ворона. Она пыталась разорвать коробку клювом, чтобы добраться до пирога. Какое унижение! Донни промчался через Зефир, ни разу не сбросив скорость ниже шестидесяти миль в час; потревоженная палая листва еще долго кружилась за нами следом. Мы пересекли городок, вылетев с другой его стороны на шоссе N 16, и помчались в сторону Юнион‑Тауна.

– Так ты похитил этого мальчишку? – Лэйни еще не успокоилась. – Точно, ты его украл! Тебя пристрелят за это, Донни! Тебе это не сойдет с рук просто так!

– Мне плевать. А ты теперь будешь жить со мной – я давно этого хотел.

– Я не стану жить с тобой!

Лапа Донни схватила Лэйни за подбородок и крепко стиснула. «Шеви» бросило к обочине, у меня перехватило дыхание, когда деревья стремительно приблизились к нам. Резко крутанув руль, Донни снова вернул машину на середину дороги – все это время мы держались разделительной линии.

– Больше никогда не говори так! Иначе очень сильно пожалеешь.

– Сейчас умру от страха!

Лэйни попыталась вырваться, но Донни крепко держал ее своими железными пальцами.

– Ей‑богу, мне совсем не хочется делать тебе больно, детка.

Рука Донни разжалась, но следы от его пальцев так и остались на ее коже.

– Я не твоя детка! Много раз говорила тебе, что не желаю связываться ни с тобой, ни с твоими окаянными братьями!

– Но ведь ты берешь наши деньги? Да и под бок к себе пускаешь?

– Я профессионалка! – не без гордости отозвалась Лэйни. – Я никогда не любила тебя, как ты не понимаешь? Ты мне даже не нравишься! В жизни я любила только одного парня, но он сейчас на небесах!

– На небесах? – В голосе Донни явно прозвучала насмешка. – Этот слизняк гниет сейчас в аду.

Глаза Донни метнулись к зеркалу заднего вида и сузились от удивления.

– Это еще что за хреновина! – прохрипел он.

Я оглянулся назад. На большой скорости нас быстро догоняла какая‑то машина.

Черный автомобиль. Черный, как пантера.

– Нет! – затряс головой Донни. – Я не мог так надраться!

Лэйни тоже оглянулась назад, ее разбитая нижняя губа распухла.

– Что там такое?

– Машина. Видишь ее?

– Какая еще машина?

Ее карие глаза ничего не замечали на дороге позади нас. Но я все видел отчетливо и ясно. И Донни тоже видел. Я это понял по тому, как завилял «шевроле» на дороге. Черный автомобиль настигал нас. Через мгновение я различил языки пламени, которыми был разрисован его капот. За ветровым стеклом виднелся силуэт водителя, пригнувшегося к рулю. Казалось, он мечтал только об одном – догнать нас.

– Что за чертовщина! – прохрипел Донни, стискивая пальцами руль так, что побелели костяшки. – Неужто я с катушек срываюсь?

– Наконец‑то до тебя дошло! Уже за одно то, что ты увез меня силой, тебя по головке не погладят, а ведь ты еще и ранил мисс Грейс! А если бы ты ее убил?

– Заткнись, сука!

Крохотные капли пота вдруг высыпали на лбу Донни. Его глаза продолжали метаться от зеркала заднего вида к извивавшейся впереди дороге. На несколько мгновений черный автомобиль позади нас скрылся за поворотом, но еще через миг Полуночная Мона вылетела на дорогу и устремилась за нами. Сквозь тонированное лобовое стекло «шевроле» солнце казалось тусклым кружком. Донни разогнался до семидесяти, но Полуночная Мона настигала нас, делая не меньше девяноста миль в час.

– Вот то место, где это случилось, – проговорила вдруг Лэйни, указывая в сторону леса. Ветер развевал волосы вокруг ее напряженного, мрачного лица. – Здесь убили моего парня.

Ее рука указывала туда, где не было видно ничего примечательного, только сорная трава и густой подлесок, если не считать двух стоящих рядом мертвых почерневших деревьев с зияющими в стволах большими уродливыми дырами. Ветви деревьев были тесно переплетены, словно, умерев, они продолжали крепко обнимать друг друга.

Я повернулся к Лэйни и, приглядевшись, сразу же вспомнил ее.

Эта самая светловолосая головка покоилась на плече Малыша Стиви Коули, давным‑давно, на парковке у «чертова колеса».

– Смотри вперед! – вдруг заорала в смертельном ужасе Лэйни и схватилась за руль.

Большой грузовик с прицепом взревел на холме прямо перед нами, его радиатор внезапно заслонил все лобовое стекло Большого Дика, словно рот, полный серебряных зубов. Донни, чье внимание было поглощено Полуночной Моной, отражение которой стремительно увеличивалось в зеркале заднего вида, заорал от ужаса и резко крутанул руль в сторону. Огромные, выше моего роста, колеса грузовика пронеслись мимо нас, могучий басовитый гудок негодующе заревел. Я обернулся назад и успел увидеть, как Полуночная Мона и грузовик на мгновение слились, после чего Мона вылетела из‑под задних колес грузовика и продолжила свою гонку, предоставив грузовику, тупому, как бык Пола Баньяна[6], тащиться своей дорогой.

Донни явно не заметил этого чуда; в тот момент он внимательно смотрел вперед, пытаясь избежать аварии.

– Черт, мы едва не столкнулись с ним! – потрясенно выдохнула Лэйни.

Она оглянулась назад, и по выражению ее лица с уверенностью можно было сказать, что никакой черной машины позади нас она не замечала.

Но я‑то все знал. И Донни тоже знал. Малыш Стиви Коули летел на выручку своей девушке.

– Если он хочет со мной поиграть, то черт с ним, я не прочь! – заорал вдруг Донни, и его нога резко вдавила педаль газа. Движок «шеви» завыл, машина пугающе затряслась, и все, что не было закреплено болтами, задребезжало и зазвенело. – Он никогда не побьет меня! Черта с два!

– Какого дьявола ты так гонишь? – крикнула Лэйни. – Притормози, а то всех нас отправишь на тот свет!

Но Полуночная Мона, похожая на черный реактивный самолет, привыкший противопоставлять скорости только скорость, почти настигла нас. Темный силуэт водителя маячил позади руля. Шины «шевроле» заелозили по асфальту, обливавшийся потом Донни заскрежетал зубами и, вцепившись в руль, продолжал опасную гонку. Свистел ветер, ревел мотор, Лэйни кричала, чтобы Донни сбросил скорость, лишь Полуночная Мона не издавала ни звука.

– Ну давай, сукин сын! – рычал Донни. – Один раз я уже прикончил тебя! Если нужно, я убью тебя снова!

– Ты спятил! – Лэйни цепко, как кошка, ухватилась за свое сиденье. – Я не хочу умирать!

На поворотах, которые Донни делал, не снижая скорости, меня бросало с одной стороны заднего сиденья на другую. Донни боролся с рулем из последних сил, оставшихся в его измученном теле. Мысли прыгали у меня в голове, но определенная цепочка рассуждений все же выстраивалась; летая по салону «шевроле», как мешок с грязным бельем, я понял, что именно Донни Блэйлок убил Малыша Стиви Коули. О том, как это случилось, я мог только догадываться: две машины, одна синяя, другая черная, гнали так, что чертям было тошно, по этой самой дороге. При свете прошлогодней октябрьской луны из их выхлопных труб било пламя. Быть может, они гнали ноздря в ноздрю, словно колесницы в фильме «Бен Гур», и вот тогда‑то Донни подло вильнул в сторону, так что правое заднее крыло Большого Дика ударило Полуночную Мону. Возможно, машина Малыша Стиви вышла из‑под контроля и ее занесло или лопнула шина. Так или иначе, Полуночная Мона взлетела и, грациозная, как черная бабочка, пронеслась сквозь серебристую тьму, а едва коснувшись земли, взорвалась. Я почти слышал дьявольский хохот Донни Блэйлока, уносившегося прочь от горящих руин искореженного металла и стекла.

И этот злобный смех не грезился мне, я его слышал именно сейчас.

– Я с тобой покончу! – орал Донни.

Его глаза блестели уже совершенно безумным огнем а напомаженные волосы поднялись на голове дыбом и развевались, как змеи‑щупальца горгоны Медузы. Было совершенно ясно, что он дошел до предела.

Неожиданно Донни вдавил в пол педаль тормоза. Лэйни закричала, я тоже. Даже Большой Дик и тот закричал вместе с нами.

Полуночная Мона, расстояние от которой до нашего заднего бампера составляло не более пяти футов, врезалась в нас.

Чувствуя, как глаза едва не вылезают мне на лоб, я увидел, как разрисованный языками пламени капот Моны появляется из обивки заднего сиденья. Потом неторопливо, как в замедленной киносъемке, Полуночная Мона стала заполнять собой салон «шеви». Я почувствовал запах горящего масла и обожженного металла, сигаретного дыма и одеколона «Английская кожа». На краткий миг рядом со мной возник вцепившийся в руль молодой темноволосый парень с глазами голубыми, как вода в плавательном бассейне, с зажатым в зубах окурком «Честерфилда». Острый подбородок его грубоватого, но симпатичного лица был гордо и упрямо выставлен вперед, словно нос Летучего Голландца. Я почувствовал, как у меня на голове шевелятся волосы.

Полуночная Мона пронеслась сквозь Большого Дика. Черный автомобиль пронзил собой переднее сиденье, и на пути к двигателю сидящий за рулем парень протянул руку и, как мне показалось, коснулся щеки Лэйни. Я увидел, как она подскочила на месте и побледнела. Донни втиснулся в сиденье, вопя благим матом от охватившего его панического страха. Он крутил руль то в одну, то в другую сторону, пытаясь избавиться от вконец загнавшего его призрака, ведь он видел его, а вот Лэйни упорно не замечала. Полуночная Мона прошла через передний бампер Большого Дика, блеснула красными рубинами задних габаритных фонарей и пыхнула выхлопом в лицо Донни. «Шеви» закрутился, скрипя тормозами и вереща шинами, как будто из леса на дорогу вырвалась на ночную охоту толпа пьяных привидений.

Я почувствовал сильный удар и услышал скрежет, меня швырнуло на спинку переднего сиденья, на котором сидела Лэйни, и прижало к нему, словно невидимым утюгом.

– Господи! – услышал я сдавленный крик Донни; на этот раз он ни над кем не смеялся.

Зазвенело стекло, в брюхе «шевроле» что‑то безнадежно сломалось, громко затрещали кусты и ветви деревьев, и «шеви» наконец остановился, зарывшись носом в кучу красной глины.

– Йи‑йи‑йи! – завизжал Донни, словно пес со сломанной лапой.

Я почувствовал во рту привкус крови, мой нос болел так, словно его вдавили в лицо. Я заметил, как бешено крутит по сторонам головой Донни; его волосы на висках поседели.

– Я прикончил его! – завизжал он высоким и безумным голосом. – Убил эту сволочь! Полуночная Мона сгорела! Вы видели, как валил из нее дым?

Лэйни смотрела на Донни, взгляд ее блуждал, на лбу быстро вздувался красный бугор размером с яйцо.

– Так это ты… убил… – с трудом ворочая языком, прошептала она.

– Да, я убил его! Сшиб с дороги к чертовой матери! Хрясь! И он улетел в кусты! Хрясь! И нет его!

Донни залился истерическим смехом и стал выбираться из машины прямо через окно с водительской стороны, не открывая двери. Его мокрое лицо распухло, вытаращенные глаза были совершенно безумными, весь перед его джинсов пропитался мочой. Выбравшись наружу, Донни принялся ходить кругами.

– Папаша! – звал он. – Помоги мне, папаша!

Потом Донни что‑то забормотал, всхлипывая, и начал взбираться на кучу красной глины на опушке леса.

Я услышал щелчок.

Открыв бардачок, Лэйни достала оттуда пистолет, взвела курок и прицелилась в едва державшуюся на ногах фигуру, в эту безумную развалину, которая рыдала, в отчаянии призывая на помощь своего папашу.

Рука Лэйни дрожала. Я увидел, как напрягся ее палец на курке.

– Лучше не надо, – прошептал я.

Ее палец меня не послушался, но рука Лэйни откликнулась на мой призыв, сдвинувшись на дюйм. Пистолет дернулся, чмокнула пуля, вонзившись в красную глину. Лэйни продолжала жать на курок, еще четыре пули с чавканьем впились в глину, разбрасывая ее комья по сторонам.

Донни Блэйлок уже бежал к желтеющему невдалеке лесу. Ветви поймали его в свои объятия; пытаясь высвободиться, он разорвал о сучья рубашку и помчался со всех ног дальше. Мы слышали, как он одновременно смеется и плачет. Эти ужасные звуки смолкли лишь тогда, когда он исчез в глубине леса.

Опустив голову, Лэйни спрятала лицо в ладонях. Ее спина вздрагивала. До моих ушей донеслись тихие, похожие на стоны всхлипывания. У меня в носу было такое ощущение, словно там полыхал пожар.

Нос болел, но все же я отчетливо различал легкий запах одеколона «Английская кожа».

Внезапно Лэйни в испуге подняла голову. Ее рука дотронулась до мокрой от слез щеки.

– Стиви? – прошептала она, и ее голос был полон надежды.

Я уже говорил, что это время года как нельзя лучше подходило для призраков. Они собирались с силами, чтобы бродить по октябрьским полям и дорогам и говорить с теми, кто хотел их выслушать.

Лэйни, наверно, так и не увидела Стиви. Быть может, если она что‑то и почувствовала, то сама себе не поверила, иначе в будущем ее ожидал бы тот же дом с комнатами, обитыми резиной, куда теперь суждено было отправиться Донни.

Но мне кажется, она слышала голос Стиви отчетливо и ясно. Или, может быть, почувствовала запах его кожи, вспомнила прикосновение.

И мне хотелось верить, что для нее этого было достаточно.