Волшебная шкатулка

Наступила суббота, а с ней – церемония награждения победителей в конкурсе, устроенном Советом по делам искусств города Зефира. Приодевшись, мы втиснулись в наш пикап и поехали в библиотеку. Уровень испытываемого мной ужаса, колебавшийся до тех пор по десятибалльной шкале где‑то около восьми, преодолел отметку «девять». Каждый день в течение прошедшей недели мои так называемые приятели живописали мне, что может случиться, когда я начну читать рассказ. Если их предсказания сбудутся, то у меня выступит крапивница, я намочу штаны или в мучительном приступе стыда извергну свой обед с обеих сторон. Чтобы чувствовать себя спокойно, Дэви Рэй посоветовалмне заткнуть зад пробкой. Бен предупредил, что мне следует быть особенно внимательным при восхождении на подиум, так как несчастный случай, вероятнее всего, случится именно в этот момент. Джонни сказал, что был знаком с парнишкой, который, поднявшись на сцену, чтобы выступить перед публикой, внезапно забыл родной язык и начал бормотать то ли на зулусском, то ли по‑гречески.

Обдумав предложение, касающееся пробки, я решил от него отказаться, но, как только увидел огни библиотечных окон и множество машин, припаркованных перед зданием, пожалел, что пренебрег советом Дэви. Мама ободряюще обняла меня за плечи:

– Все будет хорошо, сынок.

– Точно, – подтвердил отец.

Его лицо снова стало обычным «лицом моего отца», если не считать темных кругов под глазами, заметив которые мама завела разговор о том, что отцу хорошо бы попринимать геритол. Она, конечно, тоже видела, что с ним творится что‑то неладное, но вряд ли представляла глубину душевного кризиса, в котором он пребывал.

– Все пройдет отлично, – сказал мне отец.

В библиотечном зале были рядами расставлены стулья, на вселявшей ужас сцене стояли стол и стулья для жюри. Но самое ужасное: на подиуме стоял микрофон! На стульях уже сидели человек сорок, среди них были мэр Своуп, миссис Пратмор, мистер Гровер Дин и другие члены жюри литературного конкурса, некоторые из них прогуливались в проходах, негромко переговариваясь друг с другом. Когда мэр Своуп заметил нас и направился в нашу сторону, мне захотелось съежиться и забиться в угол, но, почувствовав руку отца на своем плече, я решил выдержать все до конца.

– Привет, Кори! – улыбнулся мне мэр Своуп, но в глазах его ясно читалась настороженность. Он, наверно, думал, что я могу сорваться с катушек в любую секунду. – Ты готов прочитать нам свой рассказ?

«Нет, сэр» – вот что мне хотелось ответить, но наружу вырвалось совершенно иное:

– Конечно, сэр.

– Что ж, чувствую, сегодня вечером у нас будет полный зал народу.

Внимание мэра переместилось на моих родителей.

– Уверен, вы гордитесь своим мальчиком.

– Конечно, – ответила мама. – В нашей семье до сих пор не было писателей.

– У него очень живое воображение. – На лице мэра Своупа появилась натянутая улыбка. – Кстати, Кори, ту шляпу из гардероба в моем кабинете мне пришлось отдать в мастерскую, чтобы ее привели в порядок. Ты не знаешь, что случилось с…

– Лютер! – пророкотал голос, заглушивший конец вопроса мэра. – Ты‑то мне и нужен!

К мэру протолкался мистер Доллар в темно‑голубом костюме, источая аромат одеколона «Аква Велва». Никогда за всю свою жизнь я не был так рад кого‑то видеть.

– Что такое, Перри? – спросил мэр, наконец‑то отвернувшись от меня.

– Лютер, ты должен в конце концов что‑то сделать с этой чертовой обезьяной! – заявил мистер Доллар. – Эта проклятая тварь забралась ко мне на крышу и устроила там такой тарарам, что ни я, ни Элен всю ночь глаз не сомкнули! Вдобавок она измазала своим дерьмом всю мою машину! Дьявол ее раздери, должен же быть какой‑то способ изловить это исчадие ада!

Речь шла о Люцифере. Обезьяна все еще была на свободе, лазала по деревьям Зефира и горе было жителям тех домов, чьи крыши Люцифер выбирал для ночлега. Из‑за растущего гнева горожан и угрозы судебных исков за нанесение ущерба имуществу преподобный Блессет тайком бежал из города в середине августа, не оставив даже адреса для пересылки писем.

– Если у тебя, Перри, есть конкретное предложение по этому поводу, ознакомь меня с ним, – отозвался мэр Своуп, в голосе которого явственно прозвучало раздражение. – Мы уже все перепробовали, разве только не просили летчиков с авиабазы сбросить на город бомбу.

– Может быть, доктор Лезандер сумеет изловить этого демона или нам придется заплатить специалисту из зоопарка, чтобы он приехал сюда…

Мистер Доллар все еще говорил, а мэр Своуп уже шел прочь от него. Мистеру Доллару, который продолжал жаловаться на обезьяну, пришлось бежать за ним следом. Мы с родителями уселись, и я нервно ерзал на своем месте, пока зал наполнялся. Пришел док Пэрриш со своей женой, а после – подумать только! – явилась Демон собственной персоной в сопровождении своей мамочки цвета пожарного гидранта и напоминающего подсвечник папочки. Я попытался вжаться в стул, но Демон немедленно меня обнаружила и радостно замахала рукой в знак приветствия. По счастью, рядом с нами не нашлось свободных стульев, а не то мне пришлось бы подниматься на сцену с козявкой, размазанной по затылку. Через пару минут я пережил новое нервное потрясение: сначала в дверях появился Джонни Уилсон со своими родителями, потом Бен с матерью и отцом и сразу же за ними – Дэви Рэй со своими предками. Я понял, что мне придется во время своего выступления любоваться ухмыляющимися физиономиями моих приятелей, но, по правде говоря, я был рад их видеть. Ведь, как сказал мне однажды Бен, они были моими старыми добрыми корешами.

Должен признать, что жители Зефира проявили большой интерес к этому мероприятию. Да, похоже, дело обстояло именно так, а может быть, в тот субботний вечер не было ничего интересного по телевизору. Народу явилось столько, что из кладовой пришлось доставать складные стулья, чтобы все могли сесть. Собравшиеся притихли на несколько секунд, когда в зале появился лучезарно улыбающийся Вернон Такстер, прикрывавший тело лишь остатками своего летнего загара. Люди уже привыкли к Вернону и знали, куда следует смотреть, а куда нет.

– Мамочка, этот дядя опять ходит голышом! – громогласно объявила Демон, но, если не считать нескольких сдавленных смешков да покрасневших щек, никто не стал придавать большого значения его виду.

Взяв стул, Вернон поставил его в самый дальний угол и уселся там, довольный собой, как корова или, вернее, бык.

К тому времени, когда мэр Своуп и миссис Пратмор наконец поднялись на сцену и поставили на стол коробку, полную именных табличек, в зале собралось не менее семидесяти любителей изящной словесности. Мистер Гровер Дин, худощавый человек средних лет, носивший аккуратно уложенный парик под шатена и круглые очки в серебряной оправе, уселся за стол вместе с мэром Своупом и миссис Пратмор. Расстегнув портфель, мистер Дин достал из него стопку бумаг, где, как я понял, были списки победителей в трех номинациях – рассказ, эссе и стихотворение – и сами сочинения.

Мэр Своуп подошел к микрофону и для проверки слегка постучал по нему пальцем. Начало речи мэра сопровождалось свистом и слоновьей одышкой динамика, что вызвало в зале взрыв хохота. Мэр замолчал и сделал знак технику, ведавшему звуком. Наконец толпа затихла, микрофон был настроен. Мэр прочистил горло, готовясь заговорить, но тут по залу пополз шепоток. Я оглянулся в сторону двери и почувствовал, как мое сердце нырнуло к животу и забилось, как пойманная рыба. В зал вошла Леди.

Она была облачена во все фиолетовое, на голове красовалась маленькая шляпка, на руках были перчатки. Ее лицо было скрыто за тонкой вуалью. Леди казалась очень хрупкой, ее синевато‑черные руки и ноги были тонкими, как палки. Ее осторожно поддерживал под локоть Чарльз Дамаронд, плечистый человек с бровями оборотня. В трех шагах позади Леди следовал ее муж Человек‑Луна с обычной своей тросточкой в руках, облаченный в черный потертый костюм и красный галстук. Человек‑Луна был без шляпы, поэтому сразу бросались в глаза разделенные на две половины – черную и белую – лицо и лоб.

Наступила такая тишина, что можно было услышать, как падает булавка. Или, что более подходило к данной ситуации, козявка из носа Демона.

– Господи! – прошептала мама.

Отец нервно заерзал на стуле. Мне показалось, что он готов был подняться и выбежать вон, если бы не был обязан присутствовать из‑за меня.

Леди внимательно осмотрела собравшуюся публику из‑под вуали. Свободных стульев не было, все места были заняты. На какой‑то миг я ощутил на себе быстрый взгляд ее зеленых глаз, но этого оказалось достаточно для того, чтобы я ощутил запах влажной земли и болотных цветов. Неожиданно для всех Вернон Такстер поднялся с места и, учтиво поклонившись, предложил Леди свой стул.

– Благодарю вас, сэр, – произнесла она своим вибрирующим голосом и села.

Человек‑Луна и Чарльз Дамаронд встали по обе стороны от элегантной Леди, а Вернон подпер стенку в дальнем конце зала. Несколько человек – совсем немного, всего пятеро или шестеро – поднялись с мест, но не для того, чтобы предложить свои стулья, а чтобы выйти из зала. В отличие от отца Леди не пугала их: так они выражали свое возмущение тем, что чернокожие без позволения вошли в зал, полный белых людей. Мы все это понимали, как, впрочем, и Леди. Ничего не поделаешь: в такие времена мы тогда жили.

– Что ж, теперь, я думаю, можно начинать, – заговорил мэр Своуп.

Обведя глазами публику, мэр Своуп остановил взгляд на Леди и Человеке‑Луне, потом опять оглядел зал.

– Хочу поприветствовать всех собравшихся на церемонию награждения победителей литературного конкурса, проводимого Советом по делам искусств города Зефира в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. В первую очередь я хотел бы поблагодарить всех принявших участие в конкурсе, без них это мероприятие было бы невозможно.

В таком духе все продолжалось еще некоторое время. Я, может быть, даже задремал бы, если бы не нервничал так сильно. Мэр Своуп представил по очереди членов жюри и членов Совета по делам искусств, после чего отдельно представил мистера Квентина Фаррадея из «Журнала» Адамс‑Вэлли, который собирался сфотографировать победителей конкурса и взять у них интервью.

Мэр Своуп сел, а миссис Пратмор вызвала на сцену участника конкурса, занявшего третье место в номинации «эссе». Им оказалась пожилая леди по имени Делорес Хайтауэр, которая, шаркая ногами, поднялась на сцену и, приняв у мистера Дина свое эссе, минут пятнадцать развлекала аудиторию повествованием о радостях садоводства, после чего получила свою именную табличку, спустилась в зал и уселась на место.

Занявший первое место в конкурсе эссе мясистый редкозубый джентльмен по имени Джордж Игерс описал день, когда проколол шину около Таскалусы, и только Медведь Брайант остановился, чтобы поинтересоваться, не нуждается ли мистер Игерс в помощи, что, безусловно, свидетельствовало о доброй душе Медведя.

Следующим шел конкурс поэтических произведений. Вообразите мое удивление, когда оказалось, что второе место заняла мама Демона, зачитавшая свое творение со сцены. Вот несколько строк из ее стихотворения: «Дождь, дождь, дождь, уходи/ Да будет солнце в летний день/ Впереди в жизни моей будет еще много светлых дней/ А мрачные тучи в небесах заставляют меня плакать». Мама Демона прочитала все это с таким воодушевлением, что я испугался, как бы слезы и дождь не пролились на наши головы прямо со сцены. Демон и ее отец хлопали в ладоши так громко и восторженно, что можно было подумать, будто только что они стали свидетелями второго пришествия Христа.

Первое место в конкурсе поэтов заняла маленькая морщинистая леди по имени Хелен Троттер. Ее творение представляло собой, по существу, любовное письмо, первые строки которого были:

Я не безразлична ему,

И он мне дает понять почему.

А последние:

О, как приятно видеть мне улыбку его лица,

Нашего губернатора штата Джорджа Си Уоллиса.

– Кошмар, – прошептал отец.

Леди, Чарльз Дамаронд и Человек‑Луна молчали: они не привыкли проявлять свои чувства на публике.

– Теперь, – объявила миссис Пратмор, – мы переходим к номинации «рассказ».

Мне нужна была пробка. Я хорошо это чувствовал.

– В этом году среди победителей есть самый юный за все время проведения конкурса, начиная с тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Мы столкнулись с некоторыми затруднениями, определяя, к какому разделу конкурса – эссе или рассказу – отнести сочинение этого автора, поскольку оно основано на реальных событиях, но в конце концов решили, что, создавая свое произведение, автор проявил достаточно воображения и фантазии, и отнесли его к рассказам. Поприветствуйте нашего призера в номинации «рассказ», занявшего третье место. Его произведение называется «Перед восходом солнца». Кори Маккенсон!

Миссис Пратмор первая захлопала в ладоши.

– Иди и покажи им, сынок, – сказал отец, и я, сам не знаю как, поднялся с места и побрел к сцене.

Подходя к подиуму, объятый смертельным ужасом, я услышал позади хихиканье Дэви Рэя и мягкий шлепок подзатыльника, которым наградил Дэви его отец. Мистер Дин передал мне мой рассказ, а миссис Пратмор опустила пониже микрофон, чтобы мне было удобно говорить в него. Я взглянул вниз на море лиц: казалось, они расплываются, превращаясь в одну общую массу глаз, носов и ртов. Внезапно меня пронзил ужас: застегнута ли у меня ширинка? Могу ли я проверить это прямо сейчас? Краем глаза я заметил фотографа из «Журнала» с массивным фотоаппаратом в руках. Мое сердце билось, как пойманная в силки птица. В животе что‑то отчаянно урчало, к горлу подкатывалась тошнота, но я знал, что если меня сейчас вырвет, я уже никогда не смогу показаться на публике при свете дня. В зале кто‑то кашлянул, кто‑то прочистил горло. Все глаза были устремлены на меня. Листки с рассказом дрожали в моих руках.

– Ну, Кори, можно начинать, – подала за моей спиной голос миссис Пратмор.

Опустив глаза я отыскал заголовок и начал зачитывать его, но в моем горле, там, откуда выходят слова, казалось, застряло какое‑то колючее яйцо. По краям поля моего зрения начала сгущаться тьма. Мне только не хватало упасть в обморок на глазах у всех этих людей! Нечего сказать: классная тогда получится фотография для первой страницы «Журнала»! Я лежу на полу с закатившимися глазами, а в распахнутой ширинке белеют мои трусы!

– Давай читай, Кори, но только не спеши, – сказала миссис Пратмор.

Чувствовалось, что она начинает нервничать.

Мои глаза, которые, казалось, вот‑вот выскочат из орбит, оторвались от листка с рассказом и перескочили на аудиторию. Я видел Дэви Рэя, Бена и Джонни. Они больше не улыбались: это был дурной знак. Я увидел, как мистер Джордж Игерс смотрит на свои наручные часы, – еще один дурной знак. Я услышал, как какое‑то злобное чудовище прошептало: «Он до смерти напуган, бедный мальчик».

Потом я увидел, как в самом конце зала со своего места поднялась Леди. Ее взгляд за тонкой пеленой вуали был спокоен и холоден, словно море в штиль. Ее подбородок слегка поднялся, и я угадал единственное слово, обращенное ко мне: «Смелее».

Я глубоко вздохнул. Мои легкие задребезжали, как товарняк, пересекающий шаткий железнодорожный мост. Я стоял здесь, мое время пришло, я должен был двигаться дальше, а там – будь что будет.

– Перед восходом… – начал я.

Мой голос, усиленный динамиками, прогрохотал под сводами библиотечного зала, и я в ужасе снова замолчал. Миссис Пратмор ободряюще коснулась рукой моего плеча.

– …солнца, – закончил я. – К‑к‑кори Маккенсон.

Я начал читать. Я знал рассказ наизусть, помнил в нем каждое слово. Мне казалось, что мой голос принадлежит кому‑то другому, но рассказ уже успел стать частью моего существа. Переходя от одного предложения к другому, я слышал, как в зале стихает кашель и замолкает шепот, никто уже не пытался прочистить горло. Я читал, будто шел тропинкой через знакомый лес, зная, куда иду, и это несло успокоение. Вскоре я уже настолько освоился, что решился поднять глаза и взглянуть на слушателей. Я увидел лица зрителей и испытал удивительное ощущение.

Это был мой первый опыт такого рода, а когда что‑то переживаешь впервые, воспоминания об этом остаются с тобой на всю жизнь. Я не могу описать словами, что это было, но оно закралось в мою душу и поселилось там навсегда. Все смотрели на меня и внимательно слушали. Слова, срывавшиеся с моих губ, слова, которые я зачал, которым дал жизнь, обращали время в ничто; мои слова объединяли зрителей и уносили их в путешествие, где мы были объединены общими для всех пейзажами, звуками и мыслями; слова слетали с моего языка и достигали сознания и памяти людей, которым не довелось побывать на берегу озера Саксон в то холодное мартовское утро. Глядя на этих людей, я с уверенностью мог сказать, что они следуют за мной. Но самое главное: они хотели именно этого – идти за мной туда, куда я их вел.

Разумеется, я понял это гораздо позже. Ближе к концу рассказа меня больше всего поразило, до чего тихо и неподвижно все сидели, слушая меня. Казалось, я отыскал ключ к машине времени, открыл в себе источник силы, о котором раньше даже не подозревал. Я нашел волшебную шкатулку, имя которой было «пишущая машинка».

Мой голос зазвучал громче и уверенней, поднялся от монотонного бормотания до подлинной ясности и выразительности. Я был преисполнен изумления и ликования и действительно – чудо из чудес! – наслаждался чтением вслух своего произведения.

Добравшись до последнего предложения, я закончил читать.

На этом все.

Первой захлопала в ладоши моя мама. Вслед за ней принялся аплодировать отец, а за ними – и весь зал. Я видел, как Леди стоя хлопает ладонями, затянутыми в фиолетовые перчатки. От аплодисментов на сердце было радостно, но еще больше грело душу ощущение, что я веду слушателей в путь и они доверяют мне. Возможно, завтра я захочу стать молочником, как отец, летчиком на реактивном самолете или детективом, но в тот момент больше всего на свете я хотел быть писателем.

Я принял из рук мэра Своупа свою наградную табличку. Когда я, спустившись со сцены, шел между рядами, а потом садился на свое место, меня со всех сторон ободряюще хлопали по плечу. По тому, как светились улыбками мои родители, было видно, что они ужасно гордятся мной. И неважно, что имя на табличке было написано неверно. Главное – я понял, в чем мое призвание.

Мистер Терренс Хосмер, завоевавший второе место, писал о фермере, вознамерившемся перехитрить стаю ворон, которые покушались на его пшеничное поле; победитель, миссис Ада Йирби, описала полуночное поклонение зверей новорожденному Иисусу Христу. После того как все грамоты были розданы, мэр Своуп поблагодарил за внимание и сказал, что можно расходиться.

По пути Дэви Рэй, Бен и Джонни так и вились вокруг меня, и вообще мне уделяли гораздо больше внимания, чем завоевавшей первое место миссис Йирби. Мамаша Демона тоже подошла поздравить меня и, обратив к моей маме свое широкое лицо с заметными усиками, проговорила:

– Я хочу сказать, что в следующую субботу мы устраиваем праздник по случаю дня рождения Бренды и хотели бы пригласить вашего сына. Знаете, я посвятила свои стихи Бренде, потому что она тонко чувствующий ребенок. Вы позволите вашему мальчику прийти к Бренде на вечеринку? Можно просто так, никакого подарка не нужно.

Мама быстро взглянула на меня, пытаясь угадать, каким должен быть ответ. А я смотрел на Демона, которая стояла рядом с отцом в другом конце зала. Заметив, что я гляжу на нее, Демон помахала мне рукой и хихикнула. Дэви Рэй толкнул меня в бок локтем, он в тот момент даже понятия не имел, как близко от смерти находился.

– Спасибо за приглашение, миссис Сатли, но, к сожалению, в субботу у меня очень много работы по дому и я вряд ли смогу прийти. Верно, мама?

Слава богу, мама отличалась сообразительностью.

– Ах да, конечно! Ты ведь должен скосить на лужайке траву, а потом помочь отцу покрасить крыльцо.

– Правда? – хмыкнул отец.

– Крыльцо давно нуждается в покраске, – твердо сказала мама. – А суббота – единственный день, когда мы сможем заняться домашними делами все вместе.

– Я позову ребят на помощь, – подал я голос, но, обернувшись, не обнаружил никого из своих друзей: видно, на ногах у них выросли крылья.

– Ну что ж, если вдруг тебе все‑таки удастся выбраться к Бренде на день рождения, она будет очень рада. Там будут только родственники, больше никого.

Миссис Сатли разочарованно улыбнулась. Она все поняла. Подойдя к Демону, она что‑то сказала ей, и Демон тоже мне улыбнулась, той же улыбкой, что и ее мать. Ощущение было такое, словно меня вываляли в грязи, но я не мог подавать Демону надежду – просто не имел на это права! Было бы бесчеловечно так себя вести. И кроме того, когда я представил себе, каким может оказаться это сборище родственников Демона, просто содрогнулся от ужаса. По сравнению с ними даже мои настенные чудовища, наверно, покажутся милашками!

Мы уже почти добрались до дверей, когда тихий голос произнес:

– Том. Том Маккенсон.

Отец вздрогнул и обернулся.

Перед ним стояла Леди.

Она была гораздо меньше ростом, чем мне показалось при первой встрече. Леди едва доставала моему отцу до плеча, но в этой старой женщине чувствовалась такая сила, что и десятку мужчин с ней тягаться было бы бесполезно. Леди была сильна, как старое дерево, долгие годы сгибавшееся под напором нескончаемых бурь, но так и не сломленное. Она подошла к нам одна, мистер Дамаронд и Человек‑Луна ждали ее поодаль.

– Добрый день, – поздоровалась с Леди мама.

Леди кивнула ей в ответ. У отца был вид человека, запертого в темном чулане вместе с тарантулом. Его взгляд метался по сторонам, словно в поисках путей к бегству, но отец был джентльменом и не мог позволить себе неучтивость по отношению к даме.

– Том Маккенсон, – повторила Леди, – вы и ваша жена вырастили очень талантливого сына.

– Я… мы… мы старались воспитать его как можно лучше. Благодарю вас.

– Он отличный оратор, – продолжила Леди и улыбнулась мне. – Все прошло хорошо.

– Благодарю вас, мэм.

– Как твой велосипед?

– Отлично, мэм. Я назвал его Ракетой.

– Прекрасное имя.

– Конечно, мэм. И знаете… – Я немного подумал и решил, что сказать все‑таки нужно. – У него в фаре золотой глаз.

Брови Леди чуть‑чуть приподнялись. Совсем немножко.

– В самом деле?

– Кори! – проворчал отец. – Прекрати выдумывать!

– Мне кажется, – сказала Леди, – велосипеду всегда необходимо видеть, куда он едет: ровная ли впереди дорога или имеет какое‑нибудь препятствие. Полагаю, в велосипеде, принадлежащем мальчику, должно быть немного от коня, немного от оленя и даже, пожалуй, от рептилии. Чтобы было побольше ума, понимаете?

– Да, мэм, – отозвался я за всех.

Леди знала толк в велосипедах, это уж точно.

– Вы очень добры, мэм, – обратился к Леди отец. – Велосипед – такой щедрый дар. Обычно я не принимаю подарков, но…

– Это не подарок, мистер Маккенсон, а заслуженная награда за доброе дело. Миссис Маккенсон, мистер Лайтфут по‑прежнему готов починить у вас все, что неисправно.

– Нет, благодарю вас. Вроде бы все работает нормально.

– Ну что ж, – вздохнула Леди и взглянула на моего отца. – Трудно предвидеть, когда что‑нибудь сломается.

– Я очень благодарен вам за внимание, миссис… гм… Леди. – Отец взял маму под локоть. – Извините, но нам пора домой.

– Мистер Маккенсон, нам с вами есть о чем поговорить, – тихо сказала Леди отцу вслед. – Дело касается жизни и смерти, надеюсь, вы понимаете меня?

Отец остановился. Я заметил, как перекатываются на его щеках желваки. Он не хотел оборачиваться, но Леди заставляла его это сделать. Может быть, он тоже, как и я, ощутил ее огромную жизненную силу. Было видно, что он хочет идти дальше, но не может сделать ни шага.

– Вы верите в Иисуса Христа, мистер Маккенсон? – спросила Леди.

Вопрос разрушил его последнюю линию обороны. Он обернулся и взглянул на Леди.

– Да, верю, – ответил он с серьезным видом.

– Я тоже верю в Христа, мистер Маккенсон. Иисус Христос был самым совершенным из людей, насколько это вообще возможно, но и он, бывало, доходил до крайней точки, тоже боролся и страдал. Порой и Христу казалось, что больше он не сможет сделать и шага, например, когда прокаженные и калеки едва не растоптали его, умоляя о чуде, неотступно следуя за ним до тех пор, пока он все‑таки не явил им чудо. Я хочу сказать, мистер Маккенсон, что даже Иисус Христос иногда нуждался в помощи и не считал для себя унизительным просить о ней.

– Но мне не нужна… – Отец замолчал.

– Дело в том, – продолжала Леди, – что видения время от времени бывают у всех, это свойство осталось в человеке от животного. Эти видения словно маленькие кусочки большого лоскутного одеяла, и часто мы не в силах понять, что они означают. Чаще всего они посещают нас во сне, но иногда мы грезим и наяву. Это случается почти со всеми, вот только мало кому удается понять смысл того, что он видит. Вы понимаете меня?

– Нет, – ответил отец.

– Неправда, мистер Маккенсон, вы понимаете меня.

Леди подняла свой тонкий палец.

– Липкая пленка этого мира залепляет наши глаза и уши, делает нас слепыми, немыми и глухими, поэтому мы не можем знать того, что происходит на другой стороне.

– На другой стороне?

– В другом мире, на другом берегу реки, – объяснила Леди. – Именно оттуда взывает к вам человек, лежащий на дне озера Саксон.

– Я не хочу больше этого слышать, – сказал отец, но не сдвинулся с места.

– Он зовет вас, – повторила Леди. – Я тоже слышу его крик, он не дает мне спать, а я ведь уже немолода и нуждаюсь в покое.

Леди шагнула к отцу и взглянула ему прямо в глаза.

– Этот человек хочет сообщить, кто убил его, прежде чем упокоиться с миром. Он силится докричаться до нас с вами, мистер Маккенсон, но не может выговорить имя или показать лицо убийцы. Все, что он может нам дать, – несколько фрагментов большого лоскутного одеяла. И если бы вы заглянули ко мне, мы бы вместе поразмыслили, и тогда, возможно, смогли бы соединить какие‑то кусочки вместе. И вы снова сможете спать спокойно, как, впрочем, и я, а человек со дна озера Саксон сможет уйти туда, где ему надлежит быть. Более того: мы смогли бы изловить убийцу, если, конечно, он еще ходит по этой земле.

– Я не… верю… в такую че…

– Можете верить или не верить, это ваше дело, – перебила отца Леди. – Но когда к вам сегодня ночью снова явится мертвец – а это непременно случится, – у вас не останется выбора, вам придется слушать его. Мой вам совет, мистер Маккенсон: прислушивайтесь к нему внимательно.

Отец хотел что‑то сказать: его рот приоткрылся, но он не смог выдавить ни единого слова.

– Извините, – обратился тогда я к Леди. – Я хотел спросить, снятся ли вам… другие сны?

– Да очень часто, – ответила она. – Но в моем возрасте главная беда в том, что сны зачастую повторяются.

– Я хотел спросить… может, вы когда‑нибудь видели сон о четырех девочках?

– О четырех девочках? – удивленно переспросила Леди.

– Да, мэм. О четырех девочках‑негритянках. Они одеты, как будто это воскресенье и они собрались в церковь.

– Нет, – ответила Леди. – Кажется, ничего такого я никогда не видела.

– А вот мне они постоянно снятся. Не то чтобы каждую ночь, но часто. Что бы это значило, вы не можете сказать?

– Это тоже лоскутки одеяла, – сказала Леди. – Скорее всего, это нечто такое, что ты уже знаешь, но еще не знаешь, что ты это знаешь.

– Простите?

– Возможно, причина не в духах умерших, – объяснила Леди, – а в тебе самом, в том, о чем ты постоянно думаешь, пытаясь понять.

– А‑а, – проговорил я.

Вот почему Леди видит сны моего отца, а не мои сны: ведь мои сны не призраки прошлого, а тени будущего.

– Скоро у нас в Братоне откроется музей, приходите, когда он будет готов, – сказала Леди маме. – Мы собрали деньги на строительство Центра отдыха и развлечений. Работа закончится через пару месяцев. В музее будет интересная экспозиция.

– Я слышала об этом, – сказала мама. – Желаю вам всяческих успехов.

– Спасибо. Я сообщу, когда состоится церемония открытия. А вам, мистер Маккенсон, советую хорошенько подумать о том, что я сказала.

Леди протянула отцу свою руку в фиолетовой перчатке, и тот осторожно ее пожал. Может быть, он и боялся Леди, но прежде всего он был джентльменом.

– Если надумаете прийти, вы знаете, где я живу.

Леди вернулась к своему мужу и мистеру Дамаронду, и они втроем вышли в теплую безветренную ночь. Мы вышли следом за ними и видели, как они уехали – не на «понтиаке», украшенном горным хрусталем, а на простом «шевроле» голубого цвета. Несколько человек, присутствовавших на церемонии, все еще стояли на тротуаре и разговаривали. Они воспользовались случаем, чтобы еще раз сказать мне, как им понравилось мое сочинение и как здорово я его прочитал.

– Продолжай в том же духе, у тебя отлично получается! – весело бросил мне мистер Доллар, а потом сказал кому‑то не без хвастовства: – А знаешь, этот парень – мой постоянный клиент. Да, сэр, я стригу его уже мною лет!

Мы отправились домой. Я держал свою наградную пластинку на коленях, стискивая ее обеими руками.

– Мама, – спросил я, – что за музей должен открыться в Братоне? Там будут показывать кости динозавров и тому подобное?

– Нет, – ответил отец. – Это будет музей гражданских прав. Если я правильно понял, там будут разные письма, документы, фотографии.

– Как я слышала, всякие предметы времен рабовладения, – вставила мама. – Ножные кандалы, клейма и тому подобное. Лизбет Сирс рассказывала, что Леди продала свой «понтиак» и вложила деньги в это строительство.

– Не думаю, что это обрадует парней, которые сожгли крест во дворе Леди, – подал голос отец. – Клан еще обязательно скажет свое слово, я уверен.

– Я думаю, музей в Братоне – хорошее дело, – сказала мама. – Для того чтобы представлять, что ждет тебя впереди, нужно знать, откуда ты пришел.

– Да, могу вообразить, какое будущее готовит Клан обитателям Братона, – заметил отец, сбрасывая скорость перед поворотом на Хиллтоп‑стрит.

Сквозь ветви деревьев я увидел огни в окнах Такстеров.

– А у нее крепкое пожатие, – сказал отец, словно обращаясь к самому себе, – у этой Леди.

Но мы и так знали, о ком он говорит.

– Сильная рука. Мне показалось, что она смотрит прямо в душу и я ничего не могу от нее скрыть…

Внезапно отец замолчал – видимо, осознал, что мы его слышим.

– Я могу сходить вместе с тобой, – предложила мама, – если ты все‑таки соберешься поговорить с Леди. Я буду рядом все это время. Она хочет тебе помочь. Думаю, тебе стоит согласиться.

Отец молчал. Мы уже почти добрались до дома.

– Хорошо, я подумаю, – сказал он.

Это означало, что он больше ни слова не желает слышать о Леди.

Отец знал, где живет Леди, и, возможно, собирался попросить ее о помощи в изгнании призрака, взывавшего к нему со дна озера Саксон, но был пока не готов к этому. Будет ли он когда‑нибудь готов, согласится ли пойти к Леди, я не знал. Первый шаг должен был сделать он сам: никто не мог принудить его к этому. А меня сейчас заботило другое: навязчивый сон о четырех девушках‑негритянках, втрескавшаяся в меня по уши Демон и предстоящая борьба с Луженой Глоткой. К тому же я собирался писать что‑то новое, но в голову ничего не шло.

И конечно, зеленое перо. Везде и всюду – зеленое перышко с опушки леса, лежавшее в одном из моих семи волшебных ящичков. На вопросы, которые оно порождало, у меня пока не было ответа.

Тем же вечером отец повесил наградную табличку на стену в моей комнате, прямо над волшебной шкатулкой. Табличка отлично смотрелась между фоткой здоровенного детины с болтами на шее и некой личностью с выступающими зубами и скрытым под черным капюшоном лицом.

Я чувствовал, что во мне бурлят творческие силы, что сегодня вечером я ощутил подлинный вкус жизни. Я выбрал дорогу, сделал по ней первый шаг, и не беда, что он вышел немного неловким. Под грузом дней это ощущение восторга, наверно, исчезнет в реке времени, но в этот вечер, который никогда больше не повторится, это чувство жило во мне.