Глава 43. Твой Свет. 5 page

Гермиона горько усмехнулась. Она не это имела в виду.

А Драко Малфой нервно закусил губу, осознав страшную вещь: он не хочет видеть ее слезы. Ему невыносимо это видеть. С каких пор ему есть дело до женских слез? Нет! Не до женских! До слез Гермионы Грейнджер. Это открытие совсем не понравилось. Это – проблемы, это слабость, это…

– Почему ты молчишь? – вдруг спросила она, распахивая глаза.

Драко едва не отступил прочь. Что с ним творится? Он провел по ее подбородку и негромко проговорил:

– Не плачь. Я не хотел.

– Неправда, – ее голос прозвучал жестко. – Ты всегда говоришь только то, что хочешь.

– Нет. Порой то, что должен.

– Должен кому?

– Здравому смыслу, – негромко произнес он после небольшой паузы.

Гермиона подняла голову и встретилась с напряженным взглядом. Действие заклятия окончилось, как заканчиваются маггловские сказки. Перед ней стоял хмурый слизеринец с закушенной губой и складкой на лбу. Гермиона подумала, что она никогда не видела его таким. И не хочет видеть. Только не сейчас.

– Мне пора, – она попыталась сделать шаг назад.

Он вдруг резко притянул ее к себе и негромко проговорил:

– Я не отпущу тебя, пока ты не скажешь, что не обиделась.

Щеку защекотал локон, зашевелившийся от его дыхания.

– А я обиделась. С какой стати я должна врать?

– Ну значит будем стоять так до утра, пока нас не найдут голодные гриффиндорцы. Думаю, эта картина поднимет им аппетит перед завтраком.

Гермиона невольно улыбнулась и предупредила:

– Я закричу.

– Хочешь поскорее обрадовать своих друзей?

Девушка глубоко вздохнула и негромко заговорила:

– Ты очень жестокий человек. Ты виртуозно говоришь гадости и причиняешь боль, делаешь все, чтобы вызывать исключительно раздражение и злость…

– Пять лет назад Мариса сказала мне: «Ты – маленькая жестокая мерзость», – он усмехнулся. – Кроме вас двоих никто мне этого не говорил.

– Значит, другим людям от тебя что-то нужно.

– А тебе нет?

– Сейчас мне нужно, чтобы ты меня отпустил. Я хочу уйти.

Он тут же разжал руки и сделал шаг назад. Гермиона покачнулась от неожиданности, подняла на него неуверенный взгляд. Он смотрел в сторону заснеженного окна.

– Любой каприз леди...

Она вздохнула и развернулась к нему спиной.

– Подожди!

Девушка обернулась. Драко Малфой что-то вытащил из кармана и протянул ей. На ладони лежала булавка в виде кленового листа.

– Спасибо, – негромко проговорил он.

Девушка пожала плечами, приколола булавку к кофте и подняла взгляд и сказала:

– Пока.

– У меня еще твоя книга.

– Я помню.

Он кивнул.

– Ты дочитал?

– Нет.

– Можешь не торопиться, она мне не нужна.

– Странные сказки.

– Почему?

– Нелогичные. Вот ты бы на месте Герды пошла за таким противным мальчишкой, как Кай?

– Спокойной ночи, – возвела глаза к потолку Гермиона.

– Спокойной, – тут же откликнулся он и, резко развернувшись, пошел прочь.

– Я уже за ним иду. Ты просто этого не заметил.

Гермиона быстро направилась к гостиной. Она даже не обратила внимания на выговор Полной Дамы. Ей впервые в жизни было плевать. Оказалось, есть вещи более важные, чем доброе расположение окружающих и безупречная репутация лучшей ученицы.

Она успела забраться в постель, когда в окно постучала сова.

«Я добрался без приключений, если тебе интересно».

Она улыбнулась. Интересно.

«Спасибо, что написал. И знаешь… Герда сделала правильно».

«Но бессмысленно».

«Спокойной ночи!»

Гермиона не стала с ним спорить. Зачем? Он и сам когда-нибудь все поймет. А пока… Пока она просто захлопнула тяжелое окно, поежившись от холодного ветра, и улыбнулась. Да, мир рушился к чертям. Шла война, сердца сковывал страх. А ее сердце трепетало от счастья. Глупо? Неправильно? Кто знает?

* * *

Драко Малфой откинулся на подушки, заложив руки за голову и глядя в темноту. Он не знал: злиться, радоваться... Он устал анализировать свои поступки. Он знал лишь одно, что впервые за несколько дней он не думает о Марисе. Эти мысли были рядом, они, словно липкая, растекшаяся на солнце смола, касались нервов, заставляя вздрагивать и на миг закрывать глаза. Но впервые они не заполняли душу, не неслись на волне отчаяния.

Отчасти чтобы спастись от этих мыслей, Драко настойчиво цеплялся за образ гриффиндорки. Вздернутый носик, смешной хвостик, выбившаяся прядь волос… Влечение? Нет. То есть, разумеется, ему не десять лет. Понятно, что когда он ее поцеловал… А на черта он вообще это сделал? Не-е-ет. Об этом подумаем завтра или послезавтра. Или лет через сто.

Почему он так разозлился? Да потому, что впервые в жизни Драко Малфой почувствовал ответственность. Да, банальную ответственность перед девушкой. Хотя нет. Не перед девушкой – перед Грейнджер. Так странно. Он не относил ее ни к категории желанных женщин, ни к категории смазливых девчонок. Она стояла особняком.

Юноша вспомнил свою первую ночь с Блез. Нежность? Да. Симпатия… Радость… Эмоций было достаточно, но ему и в голову не пришло поинтересоваться, понимает ли она, что делает? Блез для него была взрослым самостоятельным человеком, который сам в состоянии решить свои проблемы. Если она оказалась в его постели, значит, этого хотела. Значит это – ее выбор.

А тут... Всего лишь какой-то поцелуй. Но в тот момент, когда ее дрожащие пальчики прочертили дорожку вдоль ворота его рубашки, он понял, что не может позволить ей продолжать. Эти ее неосознанные жесты, наивное любопытство… Юноша с раздражением нащупал на тумбочке палочку и зажег огонь в камине. Комната озарилась отблесками пламени.

Нашел, чем себе голову перед сном забивать. Вон лучше бы придумал, как завтра Снейпу объяснить произошедшее с Уорреном. Драко в первый раз видел своего декана в такой ярости. Профессор говорил чуть слышно, но от его взгляда хотелось умчаться на край света. И в первый раз эта ярость была направлена в том числе на него, Драко. Завтра ему придется давать объяснения. Юноша недовольно посмотрел на будильник. Спать нужно, а не глупостями заниматься. Взгляд упал на записку. Он поднес ее к глазам. «Спокойной ночи».

Словно солнечный зайчик на серой стене, который всегда появляется в самый нужный момент, чтобы рассеять темноту, развеять грусть. Когда он рядом, на душе спокойно.

Он вспомнил собственную растерянность при виде ее слез. А ведь раньше ему нравилось причинять ей боль. «Грязнокровка». Грубое и нелепое слово. Не то чтобы он изменил мнение... Наверное, повзрослел. Юноша поймал себя на мысли, что это слово исчезло из его лексикона давным-давно. Оно казалось каким-то нелепым. Чистоту крови не нужно подчеркивать словами. С возрастом это понимаешь. Вот Уоррен пока не понимал. Драко вспомнил день, когда Том назвал Грейнджер грязнокровкой.

А ведь единственное, что он тогда почувствовал, – злость на Уоррена. И не из-за того, что тот был груб с Грейнджер. Нет. Просто… Драко всегда считал это своей прерогативой. Только он имел право на это. Никто другой. Это по-детски, но так было. А вот теперь он не хотел видеть ее слезы: порозовевший нос, красные пятна на щеках. А все чертова благодарность. Его это злило? Драко и сам не знал. И об этом он тоже подумает завтра. Или послезавтра. Или в другой жизни.

Дрожащие пальчики на его груди.

По коже побежали мурашки.

А ведь несколько дней назад он и подумать о подобном не мог.

Тени прошлого.

Глава 44. Тени прошлого.

Ты ведь будешь меня вспоминать?

Пусть нечасто, пускай лишь однажды.

Для меня это важно знать,

Ты поверь – действительно важно.

Если будешь, то стоит жить

И терпеть это странное бремя.

Значит, мы еще в силах любить,

Значит, что-то не губит время.

Если сердце в ночи глухой

Отзовется вдруг гулким стуком,

Значит, мы еще живы с тобой,

Мы не умерли в этой разлуке.

Значит, будут еще слова

И до боли знакомые жесты.

Значит, в мире, где серая мгла,

Место есть для цвета Надежды.

А ведь несколько дней назад он и подумать о подобном не мог.

Сириус Блэк усмехнулся своему стакану с соком. Ему с детства нравилось сравнивать свои ощущения до заклятия и после. Вот и сейчас он с азартом занимался самокопанием. Вчера вечером Джеймс наконец-то решился на заклятие Хранителя. Хранителем тайны стал Питер, с которым Сириус не виделся вот уже несколько дней, и как раз сегодня они договорились о встрече. Питер задерживался, и Сириус коротал время за выискиванием изъянов в заклинании. Дело в том, что местоположение дома Поттеров начисто стерлось из сознания всех, кто там когда-либо бывал. Это было настолько странно, что Сириус никак не мог к этому привыкнуть. Да, он знал, как действует заклятие. Но одно дело знать... К тому же каждый человек в глубине души считает себя уникальным, вот и Сириус с завидным упорством пытался вспомнить то, что знал в мельчайших подробностях еще несколько дней назад. Не получалось. Кажется, вот-вот и…

Он помнил кухню в доме Джеймса и Лили. Помнил, где стоит сок, а где можно отыскать напитки покрепче. Помнил розу в большом горшке, которую сам подарил Лили на прошлый день рождения. Бутоны касались края шторы на широком окне. Сириус помнил розу, помнил штору, помнил подоконник, а вот пейзаж за окном словно вырезали из памяти.

Сириус помнил зеркало в коридоре, которое регулярно отчитывало его за кожаную куртку. Помнил гостиную. Помнил камин в гостиной, помнил семейные колдографии на стенах, помнил комнату малыша Гарри. Но ничего из того, что могло натолкнуть на мысль о местонахождении дома, в памяти не всплывало. Сириус потер переносицу и залпом допил сок, который заказал в ожидании Хвоста.

– Повторить? – бармен с улыбкой кивнул на опустевший стакан.

Сириус проследил за его взглядом.

– Нет, спасибо.

Он снова бросил взгляд на часы. Хвост опаздывал на двадцать минут. На него непохоже. Как бы чего не случилось. Сириус выбрался из-за барной стойки:

– Дилан, я буду во дворе. Питу скажешь, когда он появится?

Бармен отсалютовал пустым бокалом.

Сириус направился к выходу, по пути оглядывая немногочисленных посетителей. Это вечером здесь яблоку негде упасть, сейчас время не то. Обед прошел, а до окончания рабочего дня пока рановато. Сириус распахнул входную дверь и на миг зажмурился от яркого света. В баре царил полумрак, а на улице солнце щедро дарило свое тепло. Сириус расправил плечи и подавил желание сладко потянуться. Как давно он не бездельничал! Все последние дни на работе было жарко. Аресты, набеги, обыски. За всей этой кутерьмой забывалось, что на дворе лето – самая пора выбраться на природу на денек другой, погреться на солнышке, забыть о проблемах. Вот только отпуск сейчас – непозволительная роскошь. Когда-нибудь, когда закончится эта война...

Сириус вытащил из кармана шоколадную конфету. Неделю назад он купил по пути к Джиму гору всяких сладостей, за что получил от Лили нагоняй. Оказывается, Гарри сладкое есть рано, а сама Лили наотрез отказалась, мотивируя это тем, что сладкое вредно. Сириус тогда посмеялся. У Эмили в последнее время такой же бзик. Она с чего-то решила, что поправилась, и теперь Сириус отдувался отсутствием сладкого в собственном доме, потому что самому по магазинам ходить некогда, а Эмили из чувства солидарности с собой посадила и его на жесткую диету. Вот Сириус с Джимом и Ремом под завистливые взгляды Лили и Эмили поедали запасы, купленные для Гарри.

Сириус улыбнулся, вспомнив крестника. Все-таки дети – самые невероятные создания. Ведь всего лишь год, а он уже что-то соображает. Характер проявляет. И людей для себя поделил по какому-то ему одному ведомому принципу. Он почему-то наотрез отказывался идти на руки к Питу, сколько тот ни порывался с ним поиграть. Гарри вообще был забавным созданием. Его обожали все, потому что он умудрялся найти подход к каждому. Так с Ремом они могли часами разглядывать картинки в книжках. Лили всегда повторяла, что Гарри ни с кем так долго не сидит на одном месте. Видимо, Лунатик действовал на него умиротворяющее. А с Сириусом он бесился так, что стены дрожали.

– А куда крестника дели?

Сириус в очередной раз отмахивается от зеркала в коридоре и направляется в ванную мыть руки. Благо, здешнее зеркало менее консервативно.

– Его Лили укладывает.

– Так день же.

– Дети спят днем.

– Хочу быть ребенком, – Сириус бросает взгляд на свое замученное отражение. – И днем спишь, и ночью. И никаких забот.

– Да уж, – в улыбке Джеймса непривычная нежность. Метаморфоза отцовства.

Они на цыпочках пробираются в спальню и тихо приоткрывают дверь.

Лили сидит у кроватки и качает на руках почти уснувшего Гарри. Сириус останавливается на пороге. Все-таки мать и дитя – самая удивительная картина, которую только могла создать жизнь. Сириус чувствует безграничную нежность к этим людям. Они стали его семьей за эти годы. Было всякое: ссоры, примирения, обиды, но они всегда были рядом.

Сириус на цыпочках входит в комнату. Лили вскидывает голову, заслышав его приближение. Гарри тоже открывает глазки. Сириус подмигивает крестнику, Гарри улыбается.

– Сириус! – в голосе Лили обещание убить. – Он только-только начал засыпать.

– А я что сделал? – шепотом возмущается Сириус, снова подмигивая крестнику, с которого слетели остатки сна.

– Сам теперь будешь его укладывать.

– Запросто.

Сириус осторожно берет ребенка на руки. Дети должны спать днем? Он так и не смог втолковать это Гарри.

Сириус блаженно улыбнулся. Нужно непременно состыковать выходные дни всей их честной компании и выбраться на пикник. Куда-нибудь, где шелестит листва и плещется вода у ног.

Он вспомнил последнее пребывание на природе. Это было в саду у Джима, когда они с Хвостом вешали качели для Гарри. Качели были странными – Лили купила их в маггловском магазине и впридачу надавала ему и Питеру всяких непонятных принадлежностей для их крепления. Хвост сразу предложил наплевать на маггловские штучки и прикрепить магией, но Сириус, в силу природного упрямства, решил блеснуть знаниями по маггловедению. В Хогвартсе он посещал этот предмет целый год. Ничего, правда, не вынес, но это уже детали.

После получаса мучений, отбитого пальца и поцарапанного плеча ему удалось повесить качели. Сириус гордился собой целых десять минут, пока не объявился Рем и не решил их испробовать. Пять минут магии, и разломанные качели, как новенькие. Обидно только, что Лили так и не поверила в то, что он справился. Сириус вновь улыбнулся. Как же занятно! Он помнил сад Поттеров. Помнил старое дерево, к которому они крепили качели, помнил виноград над крыльцом, из которого Лили упорно старалась вырастить живую беседку. Сириус не верил в успех предприятия, потому как однажды они с Ремом обнаружили там целую ораву Крипсов. Этих тварей практически невозможно было вывести, но Лили старательно отказывалась верить в то, что виноград не растет. Порой она была жутко упряма.

Сириус бросил взгляд на часы. Ну где же Хвост? В душу закралось беспокойство: может, зря он переложил ответственность на Питера? И дело не в недоверии, нет. Просто... У Пита не было должной подготовки. Он вообще был создан для спокойной жизни. Тихий, рассудительный, немногословный. Сириус нахмурился. Вдруг с ним что-то случилось? Не нужно было оставлять его одного. Но, с другой стороны, не переезжать же к нему жить. К тому же при таком графике работы видеться часто совсем не получалось. Однако это все пустые оправдания. Выход можно найти всегда. Сириус огляделся по сторонам. Во дворе было немноголюдно. Резвились детишки, о чем-то спорили два пожилых волшебника.

Сириус подошел к своему мотоциклу, по пути споткнулся о камень и внезапно почувствовал, как в ушах зазвенело и в носу засвербело. Юноша потер переносицу, чихнул. Странное ощущение вызвало озноб. Как от заклинания. Сириус потер мочку уха, потряс головой. Неприятное чувство ослабло. Юноша глубоко вздохнул. Что там говорят колдомедики? Нужно больше отдыхать? Вот он и отдыхает. Первый выходной за несколько недель. Сириус бросил взгляд на часы. Питер опаздывал на час. Связаться с его домом? Не выйдет. Хвост должен ехать с работы. Справиться в Министерстве или еще подождать? Ну не может с ним ничего случиться. Не должно. Сириус провел рукой по царапине на мотоцикле. Нужно отдать в мастерскую. Интересно, где он так умудрился? Юноша задумался и почти сразу вспомнил. Ну конечно, на прошлой неделе он в дождь подъезжал к дому Джима, и мотоцикл занесло. Помнится, Лили чуть в обморок не упала, когда он появился на пороге грязный и злой. У них вообще подъезд к дому дурацкий: дорога под уклон. Зимой – ледяная горка, в дождь – река. А ведь он говорил, что не стоит покупать дом в низине. Хотя сама Годрикова Лощина была чудесным местом.

Пальцы, скользящие по царапине на корпусе мотоцикла, замерли. «Годрикова Лощина?» Сириус сделал шаг назад и в панике оглянулся по сторонам. Во дворе все было так же: веселые улыбки, негромкие голоса. Кто-то сильно задел его плечом. Юноша резко обернулся на седовласого волшебника, извинившегося за собственную неловкость. Сириус даже не кивнул в ответ.

«Мерлин, пусть это будет моя уникальность! Пусть это я такой особенный, и заклятие перестало действовать именно на меня».

Сириус рванул обратно в бар.

– Питера не бы… – бармен замер на полуслове, увидев взгляд Сириуса.

– Мне нужен камин.

– Там, – бармен указал направление. Сириус часто здесь бывал, вот только камином не пользовался ни разу.

Он подлетел к камину, схватил порошок и…

– Молодой человек, вы разучились читать? Камин не работает, – пожилой волшебник меланхолично чистил какую-то деталь.

– Мне срочно нужен камин! – рявкнул Сириус.

– Через полчаса. Не раньше.

Сириус в раздражении швырнул порох на пол. Захотелось прибить этого флегматичного старикашку. Он бросился обратно в зал:

– Дилан! Мне нужен камин. Срочно!

– Сириус, я совсем забыл: приказ Министерства проверить все камины. Сейчас как раз проверяют эту часть города.

Юноша схватился за голову.

– Ты же на мотоцикле, – осторожно подсказал Дилан, всерьез обеспокоенный поведением молодого аврора.

Сириус выскочил на улицу. Другого выхода не было. Резко взмыв в воздух, он направился в Годрикову Лощину самым коротким путем. Он плевал на средства антимаггловской безопасности: летел прямиком через маггловские кварталы. Знал, что за это ждет отстранение от должности, разбирательство и решение комиссии. Но ему было плевать. Плевать на все, кроме одного: успеть к дому Поттеров раньше, чем тот, кому Питер открыл его местонахождение.

Как он собирался справиться с величайшим черным магом последних лет? Сириус не знал. В этот миг он не строил планов, не рисовал в сознании героических сцен. Он просто хотел увидеть уютный домик Джима в целости и сохранности.

Только бы успеть. Только бы успеть.

Он старался не думать о Питере. Вопрос «почему» он ставит до лучших времен. Сейчас нельзя давать волю гневу. Он должен справиться. Мотоцикл с ревом разрезал небо, подгоняемый мольбами своего хозяина.

С Джимом ничего не случится. С ним ничего не может случиться. Не имеет права. Сириус так отчаянно повторял это, чтобы отогнать липкий страх. Он не думал в этот момент о Лили и Гарри. Так получилось, что над Джеймсом Поттером частенько витала смерть, как и над самим Сириусом. Потому-то он не раз представлял себе возможность гибели друга, но всегда отгонял подобные мысли прочь. С Джимом ничего не может случиться. Это же Джим. Его ждут дома жена и ребенок. Он... не имеет права.

Что же касается Лили и малыша Гарри, то слово «смерть» никоим образом не сочеталось с их именами. Они были из той, другой жизни, где нет места смертельному заклятию авада кедавра, нет места крови. Только лишь свет и радость.

Даже находясь рядом с семьей Джима в те дни, когда Сохатый дежурил, Сириус не отдавал себе отчета в том, что он их охраняет. Нет, в случае опасности, он готов был отдать жизнь за этих людей. Но это – инстинкт, это магия дружбы. А разумом он не верил в опасность. Не верил, что счастливую семью Джима может постичь участь тех людей, в дома которых они были вынуждены входить по долгу службы.

С ним все будет хорошо.

Все будет замечательно.

Сириус повторял эти слова вполголоса, чтобы они превратились в реальность. Ведь мысли материальны. Если верить, все сбудется. Если верить…

Опытный глаз аврора увидел черную Метку издалека. Но сердце не желало этого принимать. Сириус до рези в глазах вглядывался в уродливое облако впереди. Черная Метка… Юноша на миг зажмурился, отчаянно надеясь, что когда он откроет глаза, небо впереди окажется чистым и ясным. Мотоцикл повело в сторону. Сириус открыл глаза, выровнял полет и только тогда вновь посмотрел на Метку.

Надежда рассыпалась в пыль. Сириус малодушно подумал: «Пусть это будет другой дом. Пусть это будет что угодно, только не дом, во дворе которого они несколько дней назад вешали детские качели».

Великий Мерлин не услышал его молитвы. Великий Мерлин насмехался оскалом черепа со змеей, выползающей изо рта.

В тот день Сириус подумал, что напрасно верил ему все эти годы. Спускаясь к полуразрушенному дому, он понял, что в нем больше нет ничего: ни Веры, ни Надежды, ни Жизни. Весь его мир в одночасье превратился в руины, подобно некогда уютному дому его лучших друзей. И это – лишь его вина.

* * *

На следующий день после знаменательного события Люциус Малфой решил дать обед в своем поместье. Обед для людей, объединенных Меткой. Что он ожидал от этого дня? Увидеть единение? Почувствовать, что Лорд не исчез навсегда? Поверить в то, что все закончилось? Люциус не знал. В миг, когда стало известно о произошедшем в доме Поттеров, Люциус понял, что он наконец может вздохнуть с облегчением, расправить плечи и жить своей жизнью. Он был огорчен падением Лорда? Он не знал. Пока не знал, потому что нужно было понять, как жить дальше. Ведь все последние годы он делал лишь то, что требовал от него мужчина с пронзительным взглядом. Мировое господство стало заоблачной мечтой. А мечтал ли Люциус сам о нем когда-нибудь? Наверное, нет. При всей его амбициозности мировое господство представлялось Люциусу довольно хлопотным делом. Да его, в общем-то, всерьез на эту роль и не брали. Роль приближенного, роль правой руки. А теперь все повисло в воздухе. Именно для этого Люциус собирал гостей: чтобы понять, что делать дальше. Какие ходят слухи, домыслы... Он не верил, что Лорд погиб. А это означает, что нужно придерживаться осторожной линии поведения. С одной стороны, попасть в Азкабан совершенно не хотелось, а если вскроется его участие в делах Лорда, то этого не избежать. Его семья и так оказалась в невыгодном положении: сестра Нарциссы была арестована, как одна из самых ярых сторонниц Лорда. Это обстоятельство, естественно, не прибавляло Люциусу уверенности в будущем. С другой стороны, публично отрекаться тоже было чревато, потому что в случае возвращения Лорда, Азкабан покажется райским уголком.

А еще оставался сын, на которого наложено древнее заклятие. Мальчик должен вырасти великим волшебником, только нужно правильно его воспитать. Но теперь Люциус уже не мог понять, где это «правильно». Он не желал себе признаваться, но в присутствии сына чувствовал себя неуютно. Почему? Да потому что мальчик рос совершенно не таким, каким был он, Люциус. Понятно, что в столь раннем детстве он себя не помнил, но, по рассказам матери, Люциус был плаксив, болезнен. Драко же не плакал вообще. Был требовательным и упрямым. И это лишь начало. Что с ним делать дальше, Люциус понятия не имел. Чем больше он об этом думал, тем отчетливее понимал, что не был готов к отцовству. Его вполне устраивала жизнь без семьи.

Ну, ничего. Время все расставит по своим местам.

В его доме собралось много людей. Все те, кто носил на предплечье черную Метку. Те, кто был отягощен виной перед волшебным миром. Смерти магглов и авроров, применение непростительных заклятий… Люциус смотрел на знакомые лица, словно ожидая ответа на свой невысказанный вопрос. И что же делали они? Те, кто должен дать ответ? Они изучали. Они так же, как и Люциус, вглядывались в лица друг друга, не спеша высказывать свое мнение. Званый обед напоминал игру. Говорили о чем угодно, но не о случившемся вчера. А ведь эта тема обсуждалась всем волшебным сообществом. Газеты трубили: «Тот-Кого-Нельзя-Называть пал». А люди, собравшиеся в этом замке, не спешили подключаться к общему хору. Безусловно, были и ярые сторонники Лорда, часть из которых не пожелала откликнуться на приглашение. Но были и те, кто служил из страха, как, например, виновник вчерашних событий Хвост, который пропал неизвестно куда. А впрочем, возможно, Блэк действительно его убил. Люциус не сожалел об этом человеке. Тот, кто предал одну сторону, рано или поздно предаст другую. Лорд все равно собирался покончить с ним.

Большинство собравшихся были из той – первой волны Пожирателей. Первые татуировки делались скорее из любопытства. Это потом жизнь круто изменилась, но ведь это не означало, что все сидящие за этим столом приняли взгляды Темного Лорда. Люциус посмотрел на Фреда Забини.

Тот был молчалив и хмур. Люциус не удивился бы, узнав, что Фред всерьез переживает из-за смерти Поттера. Люциус никогда не мог понять, почему Лорд держит Фреда. Обычно неугодные погибали. А Фред здравствовал и процветал. Почему? Не то чтобы Люциус был не рад этому. Так или иначе, Фред входил в число немногих людей, которых Люциус мог назвать друзьями. С натяжкой, правда, в силу того, что у него вообще не было друзей. Однако он не мог не признать, что Забини совершенно не проникся идеей Пожирателей. Он принял Метку по настоянию отца, но однажды наотрез отказался участвовать в «забавах» Пожирателей. В тот день Люциус думал, что видит Фреда в последний раз. Но нет. Лорд нашел применение таланту мистера Забини. Фред, который очень тонко разбирался в рунах, стал кем-то вроде переводчика древних трудов. Лорд использовал много старых книг, а сам, видимо, не владел этим языком в достаточной степени. Хотя Люциус сомневался, что тот мог бы в этом признаться. Скорее всего, хорошей отговоркой стало отсутствие времени. Вот Фред и занимался творческой работой. Нравилось ли ему это? Вряд ли.

Частенько благодаря его переводам с Лордом происходили трансформации, делавшие его все менее похожим на человека. Люциус как-то даже подумал, что Фред мог бы перевести что-нибудь не так, и тогда все могло бы измениться. Но он сразу отогнал подобные мысли. Фред не был похож на самоубийцу. Да и на палача собственной семьи тоже.

За большим столом их взгляды встретились. Никаких эмоций. Люциус так и не смог понять, о чем думает Фред Забини.

Обычный светский прием. После обеда гости разбились на группы «по интересам». Сам воздух старого имения был пропитан недосказанностью и фальшью. Люциус прислушивался к разговорам гостей и… ничего. Он почти хотел, чтобы что-то разорвало это затишье. Чтобы грянула буря, и всем наконец стало понятно, что все закончено, или же, наоборот, все продолжается, лишь нужно выработать какую-то новую тактику. Что взамен Лорда есть новый человек, за которым все пойдут, и этим человеком считают Люциуса. Он отчаянно хотел какой-то определенности. Вот только сам сделать первый шаг не мог. Это значило бы выступить открыто, обозначить свою позицию и практически неминуемо наткнуться на противников. Люциус не умел так действовать, да и не хотел. Ему было проще спровоцировать чей-то шаг. В случае удачного хода всегда можно вступить в игру, а в случае ошибки… что ж, в случае ошибки отвечает тот, кто делает этот самый шаг.

Но все молчали. В первый раз на памяти Люциуса желающих выступить не нашлось. Он еще раз бросил взгляд на Фреда. Но мистер Забини молча курил, сидя в одном из кресел. Люциус про себя выругался. Наивно полагать, что в этом доме могут говорить то, что думают.

Здесь он ошибался, потому что дух показного равнодушия и напряженной недосказанности, пропитавший обеденный зал, гостиную, холл, каминную старого поместья, не достигал тяжелых резных дверей библиотеки. Наверное, поэтому за ней не было недостатка в эмоциях. А возможно, дело было в пропасти между толпой, связанной узором, впечатанным в кожу, и двумя людьми, чьи души не затронула суть Метки, в ком по-прежнему продолжали бушевать юношеские порывы и нешуточные страсти. Их внутренний мир привычно прятался под маской вежливости, хороших манер и умением держать себя в руках, но бывали минуты, когда стены разлетались в пыль, а нормы поведения окружающего общества сметались шквалом эмоций.

– Это неправда! Это не может быть правдой! – как заведенная, повторяла Нарцисса Малфой, сжимая в руке газету.

Северус Снейп упорно молчал. Молчал уже около двадцати минут, прислонившись к подоконнику и неотрывно глядя на широкий письменный стол. Молчал потому, что не мог говорить, потому что до сих пор не мог поверить в случившееся, не мог понять и принять. Переживал ли он падение Лорда? Да плевать ему было на Лорда. Он не испытал ни радости, ни ужаса, ни печали, ни разочарования. Ему было плевать на то, что случилось с этим чертовым Темным Лордом, потому что случилось что-то более страшное, чем изменения в судьбе всего волшебного мира. Взорвался и разрушился мир самого Северуса, разрушился, подобно дому в Годриковой Лощине, погребя под обломками часть его души: яркую и солнечную. Он еще не понимал этого до конца, но сухие факты в газетах говорили сами за себя. Там кричали, трубили о победе Добра, о падении Темных сил, о том, что в мир пришел мальчик, способный остановить зло. Ему тут же придумали звучное имя – «Мальчик-Который-Выжил». Его восхваляли, его возносили до небес. И маленькой ремаркой информировали о гибели его родителей. И всему этому беснующемуся от радости волшебному миру было невдомек, что за этой маленькой строчкой скрывалось... Северус не мог подобрать определения этому. Горе? Беда? Кошмар? Апокалипсис? Все эти слова звучали напыщенно и высокопарно, и в то же время они даже в малой степени не передавали то, что творилось в его душе.