Мое первое 19-дневное голодание

Прочитав книгу Алексея Суворина «Лечение голоданием» и отдел «Практика голодания» несколько раз, я летом — семья наша в ту пору жила в Бельгии — приступил к голоданию, несмотря на протесты и увещевания отца, матери, брата и сестры. Мне было тогда 23 года. Никакими болезнями не болел. Не болею, кстати, и до сих пор. Начал только для того, чтобы испытать процесс на самом себе и убедиться: неужели это правда, что человек может оставаться без пищи 40 дней и даже больше?

Принял слабительное, через 6 часов клизму. Туалет был на дворе. Поэтому я никому не мешал. Голодая, я продолжал работать на шахте. И аппетит у меня, несмотря на заверения Суворина, совершенно не пропал. Наверное, потому, что мать все время что-то готовила на кухне и не оставляла меня в покое своими просьбами начинать есть. Запах пищи раздражал, но я не поддавался искушению, уходил из квартиры, пока они обедали. Неделя тянулась очень медленно, временами запах пищи становился невыносимым. Я отгонял голод пол стаканом воды, глубоким дыханием и ходьбой. Регулярно принимал клизмы, стоя на коленях и на локтях.

Вторую неделю пришлось просто вести войну против всей семьи. Пробовал предложить им прочитать книгу Суворина. Все наотрез отказались. При этом не скупились на оскорбления. Брат вообще подозревал, что я где-то тайно обедаю и лишь делаю вид, что голодаю. В ответ я перестал играть с ним в шахматы.

Настала 3-я неделя, 15-й день. Мои партнеры по работе — 3 бельгийца — стали замечать, что я худею и бледнею. Пришлось сочинить историю о том, что влюбился и теперь любовь иссушает меня. Утка удалась.

Мать же по-прежнему ежедневно с плачем умоляла меня начать, есть. Я уходил из дома. Бродил вокруг бараков, читал «Евгения Онегина». Утром перед работой мать совала мне в руки кулек с едой. Я упирался, как бык, просил не надоедать. Отец кричал: «Оставь этого болвана в покое. Я завтра закажу ему гроб!»

Слабость все более начинала давать себя знать. Бельгийцы предлагают оставить предмет моей любви и найти другую девушку. Дома я заметил, что кто-то читает в мое отсутствие «Лечение голоданием», закладывая страницы. Мать перестала надоедать.

18-й день был самый длинный и скучный. Говорить ни с кем не хотелось. Штайгер или Форман в шахте посоветовал мне сходить к психиатру и как можно скорее оставить любовницу. Я пообещал. На 19-й день была пятница, день зарплаты. Дальше работать я не мог. Кружилась голова. Придя с работы, попросил мать сделать компот, на что она была мастерица. До чего же он был вкусен — этот компот! А хлеб, а щи! Я старался не переедать, но искушение было столь велико, что удержаться оказалось просто невозможно — ел не переставая. В результате на щиколотках ног появилась опухоль — верный признак переедания.

В понедельник пошел на работу. Бельгийцы сразу заметили перемены. Начали подтрунивать, подшучивать. Настроение у меня на все 100 процентов, чувствую себя, как никогда. В бане после шахты смотрю на щиколотки — опухоль не проходит, назавтра — то же самое. В среду начал однодневную голодовку ‑ опухоль исчезла.

Силы у меня прибавились настолько, что если вагонетка с камнем соскакивала с рельс, я ее ставил на рельсы сам, без палки. Что огорчало, так это то, что мои знакомые так и не поверили, что я проголодал 19 дней и ни разу не пропустил работу. Бельгийцы же ‑ те были вообще разочарованы, когда я рассказал, отчего ходил худой и бледный. Моя версия о неразделенной любви была им куда интересней, чем какое-то глупое, никому не нужное голодание.