Имперский Указ

В вопросах собирания пожертвований, уже многократ­но доводилось до сведения местных властей, что никакие оправдательные ссылки оных на закон недопустимы в случае угнетения бедных. Нам стало известно, что школьные учреж­дения и фабрики строятся произвольно, без учета актуаль­ных нужд провинций и элементарного уважения к буддистс­кой сангхе. Такое положение вещей нетерпимо, и потом;

вводится правило, согласно которому все наместники долж­ны незамедлительно приказать местным властям взять по/:

свою защиту все монастыри, большие и малые, и всю принад лежащую этим монастырям собственность. В связи с этим никакое знатное лицо или чиновник ни под каким предлого!" не имеет права вмешиваться в их жизнь, и никаким местнык властям не разрешается облагать монастырскую собственяость налогом. Исполнение этого указа одобряется как дей­ствие, согласующееся с нашей формой правления.

После провозглашения этого имперского указа все местные налоги на монастырскую собственность были отме­нены. Я остался в столице, чтобы привлечь внимание буддис­тских законников к тому факту, что еще ни один император династии Цин не посылал копию трипитаки в провинцию Юнь-нань и убедил их в целесообразности представить пети­цию, дабы этот удаленный пограничный район извлек пользу из этой дхармы. Принц Су охотно согласился поддержать эту петицию, и министр внутренних дел представил ее императо­ру. Она гласила:

Куратор по делам буддизма и хранитель печати Фа-ань обратились с прошением в наше министерство. Они подчер­кнули тот факт, что по сведениям, полученным от настоятеля Сюй-юня из монастыря Ин-сян, расположенного на вершине горы "Петушиная Ступня", в Бинь-чуане префектуры Дали провинции Юньнань, монастырь сей является древним мес­том святым, но до сих пор не имеет копии трипитаки. Он просит передать в дар монастырю имперскую копию оной, дабы чтили ее в монастыре до скончания веков. Место, о котором идет речь, считается священным пристанищем Ма-хакашьяпы, и храм сегодня являет собой лишь останки древнего монастырского комплекса. Цель прошения сего снискание щедрого благодушия в вопросе о передаче в дар имперского издания Трипитакис целью восторженного почи­тания дхармы Будды. Прошение представлено принцем Су, министром Гражданского управления, настоятелем Чэн-хай из монастыря Бай-линь и настоятелем Дао-сином из монасты­ря Лун-син. В случае одобрения Вашим Величеством, моя скромная просьба сводится к тому, чтобы Буддистский депар­тамент получил указание совершить передачу Трипитаки в Дар монастырю.

На шестой день шестого месяца петиция получила имперскую санкцию, и следующее императорское распоряжение было издано двадцатого числа седьмого месяца трид­цать второго года правления Гуан-цзу (1907 г.):

Его Императорское Величество с чувством удовлетворе­ния присваивает монастырю Ин-сян, что на вершине горы "Петушиная Ступня" в провинции Юньнань, дополнитель­ный титул: "Чаньский Монастырь Чжу-шэн" ("Обращение к Святому") во благо нации. Кроме этого Его Величество дарит монастырю тележку с экземпляром Трйпитакиимпера- торского издательства "Дракон", а настоятелю монастыря --пурпурную рясу, чашу, нефритовую печать, жезл и скипетр. Настоятелю Сюй-юню отныне присваивается титул "Велико­го Учителя Фо-цы Хун-фа (Великий буддийский закон со­страдания)». Ему предлагается вернуться в горный монас­тырь и распространять там свет буддистского учения во имя процветания нации и народа ее. Министр внутренних дел получил в связи с этим указание оповестить Учителя Сюй-юня об этом Императорском указе, дабы Учитель принял дары и вернулся в монастырь в качестве его хранителя и проповедовал бы там учение Будды.

Всем чиновникам и местным жителям предписывается неуклонно выполнять сей Императорский Указ и покрови­тельствовать монастырю. Все противоречащие Указу деист вия с их стороны строго запрещаются.

Моя просьба подарить монастырю Трипитаку была, таким образом, удовлетворена, и теперь все было в порядке. Двадцатого дня я получил письмо от Мяо-ляня из Гу-шаня. Он писал: "Перевозя Трипитаку, Вам, прежде всего, следует добраться до Амойя {Ся-мэня). Пожалуйста, оставьте сутры там на некоторое время и немедленно отправляйтесь ко мне на гору Гу".

В столице буддистские законники помогли мне полу­чить Трипитаку. Настоятели Чуань-дао из монастыря Ян-чжэнь и Вэнь-чжис горы Фу-дин, в особенности, оказали мне огромную помощь по доставке массивной коллекции текстов из столицы в Амой. Год заканчивался, и я встретил новый, задержавшись в Бэйцзине (Пекине).

МОЙ 68-й ГОД (1907-1908)

В первый месяц той весны я отправился в Шанхай и в Амой, благодаря содействию Учителей Вэнь-цзи и Чуань-дао. Прибыв туда, я получил телеграмму с горы Гу с уведомлени­ем о том, что старый настоятель Мяо-лянь скончался на горе Гу. В это время монахи всех монастырей Амойя отправились на гору Гу на церемонию ритуальной кремации тела настоя­теля, чья ступа была перенесена в малый зал монастыря до принятия решения относительно места ее упокоения. Я немедленно отправился на гору Гу, где руководил возведени­ем пагоды и помогал в церемонии прочтения буддистских наставлений усопшему. Я был весь в работе, и на десятый день четвертого месяца, как только закончилось сооружение пагоды, начался проливной дождь, длившийся пятнадцать дней подряд и доставивший всей общине много неприятнос­тей.

На восьмой день следующего месяца, после окончания церемонии передачи заповедей Бодхисаттвы, дождь прекра­тился. На девятый день погода исправилась, и начали в большом количестве приходить люди, образованные и про­стые. На десятый день, когда ступу (с пеплом) поместили в пагоду, было расставлено сто столов с вегетарианской пищей на открытой площадке, где все собрались на чтение сутр. После чтения молитв и преображающей пищу мантры, не­ожиданно налетел смерч и поднял всю пищу в воздух, и яркий красный свет начал струиться из ступы, поднимаясь к крыше пагоды. Все присутствующие были удивлены редкому явле­нию. После того, как закончились церемонии и мы возврати­лись в монастырь, начался проливной дождь. Половина останков была помещена в ступу, а другая половина была отправлена в монастырь Цзи-ло в Пэньане в качестве священ­ной реликвии.

Когда я прибыл в Пэньань с Трипитакой и останками покойного настоятеля Мяо-ляня, монахи из монастыря Ава-локитешвара и другие пришли встретить меня. Их было Несколько тысяч. После чтения сутр, во время монотонного Повторения преображающей пищу мантры, неожидан­но налетел смерч и разбросал повсюду тысячи жертвенных цветов. Коробка с останками источала яркий луч света, уходивший вдаль, к крыше пагоды, на два ли оттуда. Эти два удивительных явления имели место во время совершения мною ритуальных обрядов и четко засвидетельствованы мною лично. По этому поводу Будда говорил: "Эффект эзотеричес­ких обрядов таинственен". Я ничего не знал о жизни и самосовершенствовании настоятеля. Он не настаивал ни на чаньских, ни на методах "Чистой Земли", но главной целью его жизни он считал восстановление разрушившихся монас­тырей и создание покровительственной кармы, принимая и преображая всех, кто к нему приходил. Явления, связанные с его кончиной, были поистине удивительными. После того, как он мне, новичку, обрил голову многие годы назад, я ничего о нем не слышал. Я действительно был виновен, не проявляя должной благодарности своему Учителю, и мой последний контакт с ним выражался в заботе о его ступе и в упокоении его светозарных останков. Я вспомнил его послед­ние слова, по которым можно было судить о том, что он знал о своей грядущей смерти. Поскольку невозможно очень точно что-то предугадать в этом отношении, я просто излагаю факты для тех, кто придет мне на смену и сделает свои собственные выводы.

Затем я пароходом отправился в Дань-на, и монастырь Авалокитешвара пригласил меня дать трактовку Хридайя Сутре (Сутре Сердца). Оттуда, на другом пароходе, я отбыл в Сиам (Таиланд), но поскольку на нем не было вегетарианской пищи, большую часть пути я провел сидя, скрестив ноги Один англичанин пришел на нашу палубу и, взглянув на меня несколько раз, спросил:

"Куда Достопочтенный Учитель направляется?" Услышав, что он говорит по-китайски, я ответил: "Я держу путь в Юньнань". После этого он пригласил меня в свою каюту и предложил мне пирожных и молока, от чего я вежливо отказался.

"Где Вы обычно останавливаетесь в Юньнане?" -спросил он.

"В монастыре Ин-сян на горе Петушиная Ступня", ответил я.

Он сказал: "Монашеский кодекс там превосходно со­блюдается".

Я спросил его: "А что Вы там делали, сэр?"

Он ответил: "Я был британским консулом в Тэнюэ и в Куньмине и посещал монастыри в этом районе". Затем британский консул спросил о цели моего пребывания за границей. Я сказал, что я везу Трипитаку в Юньнань и что стеснен в дорожных расходах, что я в первую очередь посетил Куала-Лумпур в поисках пожертвований. Он спросил: "Есть ли у Вас какие-нибудь официальные документы?" Тогда я представил ему официальные доказательства и предъявил книгу, регистрирующую пожертвования. Консул занес в нее запись и приложил чек на 300 долларов.' Это было необычай­ным кармическим событием. Потом он пригласил меня к трапезе, состоящей из жаренного риса и овощей. Когда пароход прибыл в Сиам, я сошел на берег, расставшись с ним.

Затем я остановился в монастыре Лун-цюань, где дал толкование Сутре Кситигарбхе ("Земное изваяние Бодхисат-твы"). Однажды меня навестил тот самый британский консул и вручил мне 3000 долларов. Чтобы построить зал для хранения Трипитаки по возвращению в Юньнань, мне была необходима большая сумма, выражающаяся в нескольких десятках тысяч долларов, но до консульского пожертвования я смог собрать лишь незначительную сумму. Через несколько дней после того, как я закончил толкование Сутры Кситигар-бхи, я приступил к толкованию Вселенской Двери²' перед аудиторией в несколько сот человек.

Однажды, сидя со скрещенными ногами, я непроиз­вольно погрузился в самадхи и таким образом забыл все о толковании сутр. После того, как я просидел так в течение девяти дней подряд, эта новость распространилась по столице (Бангкоку). Король, приближенные министры, а также муж­чины и женщины из среды учеников пришли засвидетель­ствовать свое почтение. Я вышел из самадхи и, когда закон­чил трактовку сутр, король Таиланда пригласил меня в свой дворец, чтоб я дал трактовку сутрам там. Он преподнес мне много подарков и уважительно попросил меня принять его в ученики. Образованные люди и простой народ сделались моими последователями. Их было несколько тысяч человек.

После этого самадхи обе мои ноги онемели и я с трудом мог ходить. Вскоре все мое тело потеряло чувствительность и, поскольку я не мог даже держать в руке палочки для еды, то меня кормили другие. Буддистские законники вызвали ки­тайских и западных врачей, но лекарства, иглоукалывание и прижигания не помогли. Когда я потерял зрение и слух, все врачи не знали что делать. Я, однако, был безразличен ко всему этому и не огорчался, находясь в отрешенном состоя­нии. Но оставалось нечто, от чего я не мог себе позволить отрешиться. Это был банковский чек, зашитый в воротник. Об этом никто не знал, и поскольку я не мог сообщить об этом ни устно, ни письменно, то в случае моей смерти и кремации вместе с этим чеком, Трипитаку не удалось бы доставить на гору "Петушиная Ступня" и зал для ее хранения не на что было бы строить. Какое тяжелое кармическое бремя я взва­лил бы на себя в этом случае? Думая об этом, я плакал и молча молился, обращаясь за помощью к Махакашьяпе.

В то время Учитель Мяо-юань, который в прошлом останавливался со мной на горе Чжун-нань, случайно оказал­ся рядом. Он увидел, что я плачу и шевелю губами, и наклонился надо мной, внимательно прислушиваясь. Я поп­росил его дать мне немного чая, чтобы немного взбодриться и продолжить молитву, обращенную к Махакашьяпе. После чая мой ум прояснился и я уснул. Во сне я видел старика, похожего на Махакашьяпу, который сидел возле меня. Он сказал: "Бхикшу, ты должен всегда придерживаться запове­ди относительно чаши и рясы. Не волнуйся о состоянии твоего тела. Пользуйся сложенной рясой и чашей в качестве подушки, и все будет хорошо". Услышав это, я немедленно соорудил себе подушку из сложенной рясы и чаши и, кладя ее по голову, я посмотрел в сторону, но Почтенный Старец исчез. У меня выступил по всему телу обильный пот, и я почувствовал себя неописуемо счастливым. Теперь я уже был в силах пробормотать несколько слов и попросил Мяо-юаня обратиться за лекарством в священный мемориал Вэйто. Лекарство, которое ему дали, состояло исключительно из му-цзэ и экскрементов летучих мышей. Приняв его, я снова обрел способность видеть и говорить. Мяо-юань попросил второе лекарство, которое состояло из простых мелких чече­вичных зерен, которые следовало смешать с рисовым конжи (жидким супом), при воздержании от всякой другой пищи. Через два дня я уже мог немного двигать головой. Еще одно лекарство, на этот раз состоящее только из мелких красных чечевичных зерен, было предписано. С тех пор я ел только ковжи из красной чечевицы, что позволило мне, таким образом, очистить организм. Мои экскременты были черны­ми как лаковое дерево. Постепенно пришли в норму мои органы чувств, и я смог вставать и ходить. Болезнь длилась более двадцати дней. Я был благодарен всем присутствующим за искреннюю заботу обо мне. Я был чрезвычайно тронут добрым отношением ко мне Учителя Мяо-юаня, который ухаживал за мной день и ночь. После этого всего я отправился отблагодарить Вэйто, и дал обет строить священный мемори­ал в его честь всякий раз, когда буду строить или восстанав­ливать монастыри. В священном мемориале Вэйто жребий, брошенный мною, несколько раз предсказал мне удачу.

После выздоровления я продолжал толкование Шастры Пробуждения Веры, и, почти перед самым окончанием уста­новленного для этой пароцедуры срока, монастырь Цзи-ло в Пэньане прислал Учителей Шань-цина и Бао-юэ с просьбой снова вернуться туда. Король Таиланда в сопровождении своих придворных и высокопоставленных чиновников, а также соблюдавшие дхарму миряне как мужчины, так и женщины, пришли меня проводить и принесли пожертвова­ния. Сумма оказалась весьма значительной.

В благодарность за чтение мною сутр в королевском дворце, король подарил мне 300 циней (около 4450 акров) земли в Тон-ли. Я отдал ее в свою очередь монастырю Цзи-ло, с условием, что настоятель Шань-цзинь построит на ней фабрику по производству резины в качестве источника дохода для всей монашеской общины. Вместе с Учителями Шань-цзинем и Бао-юэ я провел новогодний период на месте будущей фабрики.

Примечания

1. По тем временам это была значительная сумма и могла составлять половину годового оклада консула.

2. "Вселенская Дверь" относится к одной из глав Лотосовой Сутры, в которой говорится о вселенском состра­дании Бодхисаттвы Авалокитешвары. Авалокитешвара дал обет проявиться в любой необходимой форме для избавления живых существ от страдания, при этом должно соблюдаться единственное условие: что преданные ему последователи будут непоколебимо верить в его силу. В широком смысле ^Вселенская Дверь" представляет суть учения Махаяны о всеобщем спасении.

МОЙ 69-й ГОД (1908-1909)

Той весной, вместе с Учителем Шань-цзинем, я отпра­вился в храм Авалокитешвары, который он построил у Сэлангора. Оттуда - в Ипох и Пэрак, где посетил несколько святых мест, а затем продолжил путь к монастырю Цзи-ло, где дал толкование Шастре Пробуждения Веры и Кодексу Поведения и Обетов Самантабхадры, которые являются эпи­логом Аватамсака Сутры. Когда я проходил по мелким и крупным городам, число людей, желающих стать моими учениками было очень большим, и все свое время я проводил в беседах с ними. После того, как я закончил трактовку сутр в монастыре Цзи-ло, я уединился, на некоторое время прекра­тив толкование сутр и прием посетителей. В этом монастыре я провел новогодний период.

МОЙ 70-й ГОД (1909-1910)

Доставку Трипитаки я начал в Пэньане. Когда я при­был в Рангун, меня встретил упасака Гао Вань-бан. Он уговорил меня остаться в его доме на месяц. Потом он лично сопровождал меня до Мандалайя. В Рангуне упасака Гао купил статую полулежащего Будды, изготовленную из не­фрита, которую он хотел подарить монастырю Чжу-шэн в качестве культового объекта. Когда пароход прибыл в Синь-цзе, я остановился в храме Авалокитешвары, а потом нанял вьючных лошадей для перевозки Трипитаки и нефри­тового Будды на гору "Петушиная Ступня". Более трехсот лошадей понадобилось для перевозки сутр, а статуя оказадась слишком тяжелой для перевозки на лошади. Поскольку де было никаких рабочих, способных оказать помощь, ста­тую пока оставили в монастыре Авалакитешвары с тем, чтобы через несколько лет перевезти ее на вышеупомянутую гору. Упасака Гао провел там более сорока дней, следя за подготов­кой конвоя. Он не щадил ни здоровья, ни денег для этой цели. Действительно, люди, ему подобные, редко встречаются. Конвой, насчитывающий около тысячи человек с тремя сотнями лошадей, прошел через Тэнюэ и Сягуань, привет­ствуемый народом в городах и торговых центрах. Хотя на дорогу ушло более трех дней, люди и лошади были в хорошей форме. От Сягуаня до префектуры Дали дождя не было, но неожиданно раскатисто ударил гром и молнии избороздили облака. На озере Эр Хай поднялись волны и появился туман, что представляло собой замечательное зрелище. После прохо­да через внешние ворота монастыря караван был встречен церемонией приветствия Трипитаки. Когда ящики с сутрами были внесены в помещение в конце этого этапа путешествия, разразился проливной дождь. Потом небо прояснилось. [Тог­да] народ говорил, что старый дракон из озера Эр Хай прилетал приветствовать Имперское Издание Трипитаки.

Наместник провинций Юньнань и Гуйчжоу Ли Цзин-си - которому император поручил послать своих людей в пре­фектуру Дали для приветствия Трипитаки — прибыл с местными чиновниками и знатью и лично засвидетельствовал это чудо. Все они вознесли хвалу безграничности Дхармы Будды. Мы отдыхали в Дали в течение десяти дней. Продол­жая двигаться через Сягуан и Чжао-чжоу, конвой прибыл в префектуру Биньчуан, а оттуда двинулся прямо к монастырю Чжу-шэн. За все путешествие не случилось ничего плохого, и ни капли дождя не упало на ящики с сутрами. Тексты были помещены в монастырь. В последний день месяца были совершены воскурения. Вся общественность испытывала радость всвязи с исключительно благополучным прибытием священных писаний, хотя путь был долгим. Это являлось Добрым предзнаменованием. Прошение о Трипитаке, таким образом, завершилось благоприятным исходом.

Было еще одно событие, о котором стоит упоминуть. После того, как я прибыл в монастырь Вань-шоу (Долгая Жизнь) в Тэнюэ, во время разговора с Чжан Сунь-линем в зале, корова мышастой масти, убежавшая от своего хозяина, вошла и встала на колени, проливая слезы. Вскоре появились хозяин Ян Шэн-чан и другие. Я узнал, что Ян мясник, и сказал корове: "Если ты хочешь спастись бегством, то тебе следует найти убежище в Тройной Жемчужине". Корова кивнула головой, и я тут же объяснил животному формулу Тройного Убежища. После этого я помог корове подняться, и она стала вести себя совершенно спокойно, как человек. Я предложил хозяину деньги, но тот отказался их взять. Он был глубоко растроган увиденным и, поклявшись изменить род занятий, попросил приобщить его к Дхарме. Поскольку он также решил стать вегетарианцем, начальник Чжан, на которого преображение этого человека произвело глубокое впечатление, дал ему рекомендации для работы в одном магазине.

Тело Учителя Хуэй-нэна (638-713) в монастыре Нан-хуа. Монастырь Нан-хуа (ранее Бао-линь) стал известным под влиянием Хуэй-нэна, откуда впоследствии произросли все великие Дзэнские школы. Сюй-юнь также восстановил этот храм.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ВЕСТИ О СЕМЬЕ

МОЙ 71-й ГОД (1910-1911)

В результате имперского указа, запрещающего обл гать налогами монастырскую собственность, а также приб тия Трипитакиъ монастырь, вся буддистская община прови ции Юньнань обрела мирную жизнь. Наместник Юньнаш кой провинции Ли послал своего представителя в монасты справиться обо мне, а также приказал членам своей сем стать моими учениками. Они привезли мне подарки наместника, и я послал ему письмо с выражением благоде ности. Я попросил Учителя Цзя-чэня выйти из затворнич» тва и посетить монастыри с целью побуждения их обитател соблюдать дисциплинарные правила так, как это делаем м Я также просил его начать обучение молодых монахов, что(укоренить восстанавливаемые обычаи и привычки. С тех п дхарма снова стала процветать на горе' 'Петушиная Ступня Кроме того, я вел переговоры в магистрате Биньчуаня освобождении всех монахов, все еще находившихся в тю{ мах, и об освобождении всех других заключенных, соверши ших мелкие правонарушения.

Летом я получил письмо от членов моей семьи, котор было переправлено мне из монастыря Гу-шань. Я окин мысленным взором пятьдесят лет, прошедших с тех пор, к я покинул свой дом, и сочинил три стихотворения, котор. содержали следующие строчки:

Чистая карма в этой жизни, Она же и есть порожний ум.

Когда все мирское давно позабыто, то будь начеку, И привычки былые в страну облаков ты с собой не неси. Когда упасака Чэнь Юн-чан, первый секретарь Цен­трального правительства, увидел мои стихи, он обнаружил их связь со следующими гагаяляг Бхикшуни Мяо-цзинь, начер­танными на каменной плитке:

Гатхи Бхикшуни Мяо-цзинь

В миру Бхикшуни Мяо-цзинь носила фамилию Ван. Она была мачехой Учителя Сюй-юня", который в монашеской среде был известен также под именами Гу-янь и Дэ-цин, и был родом из Сянсяна и носил фамилию Сяо. Его семья нисходила своей родословной к императору Лян Ву-ди. Его отец Сяо Ю-тан был чиновником в префектуре Цюаньчжоу в Фуцзяне. Его мать носила фамилию Ян. Когда ей было уже более сорока, она, желая иметь сына, стала молиться Бодхисаттве Авалокитешваре, и забеременела. Однажды ночью ей и, одновременно, ее супругу приснился мужчина в голубой рясе, с длинной бородой. На его голове была статуя Бодхисаттвы. Он явился верхом на тигре, который прыгнул к ним на кровать. Его мать, испугавшись, проснулась и обнаружила, что комната была напол­нена необычным ароматом.

Учитель родился в виде плодного мешка. Его мать, увидев это, была горько разочарована и, поддавшись чувству отчаяния, умерла. На следующий день в их дом зашел человек, торгующий целебными травами. Он вскрыл ножом этот мешок и извлек ребенка мужского пола, которому было суждено стать Учителем Сюй-юнем и быть воспитанным мачехой.

Будучи ребенком, Учитель Сюй-юнь неохотно ел мяс­ную пищу. Подростком получил школьное образование, но не любил конфуцианскую классику, увлекаясь буддистскими сутрами. Его отец огорчался и делал ему строгие выговоры. Когда юноше исполнилось 17 лет, то поскольку он был объявлен также наследником своего дяди, его отец подобрал ему двух жен из тяньских и танских семей. Учитель не хотел жениться и убежал из дома на гору Гу в Фуцзяне. Там он стал учеником настоятеля Мяо-ляня. В году Цзя-цзы (1864-1865), после смерти его отца, мачеха - вместе с двумя нареченными женами учителя - ушла в буддистский женский монас тырь, где они присоединились к буддистской сангхе в качес тве бхикшуии. Тянь, болевшая прежде туберкулезом, чере:

четыре года, после рецидива болезни, умерла. А что касается Тань, то она в то время еще была жива и пребывала на гор» Цюань-инь в Сянсяне, известная как бхикшуни Цин-цзе. I своем письме, она уведомила Учителя о смерти его мачехи¹1 году Цзи-ю (1909-1910), которая перешла в мир иной, cид^ скрестив ноги и произнося нараспев следующие гатхи: