Вторая Гатха

Если ты остаешься в миру потому лишь, что любишь его чрезмерно,

Желанье с неведеньем сделают так, что об истинном "Я" позабудешь.

Живу в заблуждении я и во сне лет восемь десятков и более.

Всё станет ничем, когда мириады вещей опять в пустоту вернутся.

Узы всей прожитой жизни порвав, теперь я себе сотво-ряю

Там, в Царстве Лотоса, тело другое -- непревзойденно чистое.

Те, у кого на устах имя Будды, себе не должны утонуть позволить

В скорби безмерного океана, ради того, чтоб вернуться на Запад.

Письмо Бхикшуни Цин-цзе:

Приветствую Вас издалека, Достопочтенный Господин. Я не переставала думать о Вас с тех пор, как Вы покинули наш дом, но через заоблачные горы, разделявшие нас, я не могла получить известий о Вас. Полагаю, Вы пребываете в добром здравии в сущности дхармы и достигли гармонии состояний покоя и деятельности. Прошло более пятидесяти лет с той поры, как Вы оставили нас, но поскольку Вы призрачны как любой бессмертный, я сожалею о том, что не смогла быть рядом и прислуживать Вам. В первом месяце этого года до меня дошли слухи, что вы ведете свободную и скромную отшельническую жизнь где-то в провинции Фу-цзянь. Узнав об этом, я испытала смешанное чувство печали и радости, но при этом я терялась в догадках относительно того, где именно Вы находитесь. Чем больше я думаю о том, что Вы не смогли вернуть моральные долги своим родителям, и о том, что

отбросили прочь все чувства в отношении своих жен, тем больше теряюсь в попытке понять, как все это Вы могли перенести.

Более того, поскольку у Вас не было братьев, а Вы появились на свет, когда родители Ваши уже были в преклон­ном возрасте, нам не повезло в том. что мы не смогли продолжить семейный род. Дома было некому заботиться о семье, оставшейся без наследника. Когда я обо всем этом думаю, не могу удержаться от слез. Конфуцианское учение подчеркивает важность пяти видов человеческих взаимоотно­шений и поведения детей по отношению к родителям.⁶ К счастью, даже бессмертный Хань-сян все-таки думал о спасе­нии своего дяди, Хань-ю, и о жене последнего. А что касается самого Будды, то он относился одинаково к друзьям своим и врагам. Сначала он даровал спасение Дэвадатте [своему кузену и врагу] и своей собственной жене, Яшодхаре. Неуже­ли на самом деле у нас нет никакого кармического родства? Если Вас не беспокоит мысль о том, что мы являемся уроженцами одного и того же района, то Вам, по крайней мере, следует вспомнить о своем долге по отношению к родителям. Я чувствую себя обязанной немного рассказать Вам о семейных проблемах.

После того, как Вы покинули дом, Ваш отец послал людей, призванных Вас найти, но -- безрезультатно. Он был очень опечален, и, вследствие ухудшавшегося здоровья, он оставил службу и вернулся домой подлечиться. Через год с небольшим он отошел в мир иной — четвертого дня двенадца­того месяца года Цзя-цзы (1864-1865). Когда его похоронили, Ваша мачеха, Тянь и я ушли в женский монастырь и присоединились к сангхе под соответствующими дхармовы- ми именами Мяо-цзин ^(совершенная чистота), Чжэнь-цзе (подлинная незапятнанность) и Цзин-цзэ (чистая непороч­ность). Право распоряжаться имуществом нашей семьи было передано Вашему дяде и^ашей тете. Основную часть этого имущества они роздали нищим.

После четырех лет дхармы, Тянь начала испытывать приступы рвоты с выделением крови, и умерла. В год И-хай (1875-1876) умер Ваш дядя в Вэнь-чжоу. Мой старший брат теперь префект в Синине. Ваша кузина, Юн-го, уехала в Японию с третьим братом Тянь. Ваш кузен Хунь-го стал Вашим наследником, а что касается Вашего кузена Фу-го, то о нем нет никаких сведений с тех пор, как он ушел с Вами.

Один древний мудрец сказал: "Люди высокой доброде­тели не имеют потомства". В своей прошлой жизни Вы, должно быть, были монахом, который теперь перевоплотил­ся, но Вы несете ответственность за непродолжение рода двух семей. Хоть Вы и бодхисаттва, стремящийся к освобождению всех живых существ. Вы не можете отказать не ведающему в возможности указать на Ваши недостатки, так как Вы не сумели исполнить свой сыновний долг. Я тоже не преуспела в исполнении своего долга в отношении родителей, но я восхищаюсь подлинностью корней Вашей духовности и Ва­шей непоколебимой решимостью, напоминающей цветок лотоса, к которому не пристает грязь, из которой он вырос. Но почему Вы, покинув свои родные места, забываете о своих семейных корнях? Желая напомнить об этом, я пишу Вам это письмо.

Прошлой зимой, восьмого дня двенадцатого месяца (18 января 1910 года). Ваша мачеха, бхикшуни Мяо-цзинь, отбыла в сторону Западной Земли [Блаженной Земли]. Она сидела, скрестив ноги, и пела свои гатхи перед этим. Она ^ушла" сразу после tofos как закончила, притом весь монас­тырь наполнился необычным благоуханием, аромат которого ощущался несколько дней, в течение которых ее тело, в сидячем положении с прямой спиной, казалось живым. Увы! Хотя этот мир подобен сну или обману зрения, даже будь ты из дерева, все равно не сдержать слез в подобном случае. Это письмо имеет целью ознакомить Вас с тем, что происходит в Вашей семье. Я очень надеюсь, что, получив его. Вы немед­ленно вернетесь вместе с кузеном Фу-го. Кроме того, святое учение здесь в упадке, и кому как не Вам знать о том, что именно Вы должны его оживить. Разве Вы не можете последовать примеру Махакашьяпы и сниспослать нам свет золотой, чтоб я смогла стать Вашим соратником по дхарме*! Я вся в слезах, и буду лелеять эту надежду до конца дней своих. Слова ничего не стоят, и даже тысяча слов не могут передать все мои чувства, о значениии которых можно лишь Догадаться.

У

Ты уподобился гусю, который гнездо покинул, Желая парить одиноко в полете своем на юг. Жаль, что покинутый спутник в горе своем зависим От больших расстояний, что разделяют их. Мой пристальный взгляд пронзает луну на горизонте. Из глаз так и катятся слезы, и, видимо, нет им конца. Мне трудно покинуть берег реки, что Сяном зовется. Года словно стыки бамбука -- их много уже набралось. Конечно, тебе под силу познать великое Дао^ И будет ярко, как солнце, мудрость твоя сиять.

И раз уж мы были вместе в этом горящем доме,⁷ Теперь мы с тобой породнились, в городе дхарлгыжпвя.

(С уважением, блгдгкптуядгЦин-цзе, удрученная печалью на горе Гуань-ин, этого девятнадцатого дня, второго месяца года Гэн-шу (29 марта 1910 г.).

Заметка Цэнь Сюэ-лу, издателя Сюй-юня Когда Учитель получил это письмо, у него были смешан­ные чувства: он был опечален потому, что он не отплатил сыновний долг родителям, но также и обрадовался тому, что более чем через сорок лет дхармыдуша бхикшуниМяо-ц.зинъ не омрачается приближением смерти. Это следует из ее двух гатх, предсказывающих ее воплощение в Западном Раю.

Примечания

1. Сказочного единорога в Китае всегда представляют обнимающим шар или гонящимся за шаром, который ему бесконечно дорог. *

2. Это значит: Я не могу ждать смерти, чтобы стать духом, ищущим тебя, но, как бы там ни было, все это время мы с тобой разлучены. Эт» напоминает сентиментальную китайскую поговорку: "Жизнь в разлуке хуже смерти".

3. Упасака Пан-юнь достиг просветления, но не присо­единился к сангхе. Эта строчка означает: "Почему ты не последовал его примеру и не остался дома, чтобы заботиться о своих престарелых родителях и женах?"

ч

4. "Золотая гора" здесь символизирует истинную приро­ду человека, которая бесстрастна и равнодушна к мирскому. "Сине-зеленое" символизирует мирские привычки. Эта строч­ка означает, что бхикшуни только "соскребали" мирские чувства и страсти со своего "я", хотя не

совершали деяний Бодхисаттвы, как это делал Учитель.

5. "Царь Пустоты" - это Будда. Эта пожилая женщина Запомнила своему приемному сыну, что тот не подумал о уховном освобождении своих родителей и двух жен.

6. Это отношения между: (1) принцем и министром, (2) гцом и сыном, (3) мужем и женой, (4) братьями, (5) рузьями.

7. Лотосовая Сутра сравнивает этот мир с горящим iomom, в котором лишь одно страдание. Гатха Цин-цзе одержит соответствующую аллюзию.

111.

Колокольня монастыря Юн-си в Юннане, одного из восстановленных Сюй-Юнем. Дата не известна.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ МИРОТВОРЕЦ

Мой 72-й ГОД (1911-1912)

Весной, вслед за наставлениями, началась семинедель­ная чаньская медитация, целью которой было введение более длительных сидячих периодов, каждый из которых измерял­ся сгоранием нескольких благовонных палочек. Была созда­на летняя база со своим распорядком и дисциплинарными правилами. На девятом месяце до провинции Юньнань до­шли известия о том, что в Вучане вспыхнула революция. Это создало большую напряженность. Окруженный стеной город Биньчуань был осажден, и назревали враждебные акты. Я играл роль миротворца. Вследствие недоразумения, команду­ющий Ли Гэнь-юань послал войска с целью окружения горы "Петушиная Ступня", но будучи удовлетворен моим объяс­нением событий, и сумев понять доктрину Тройной Жемчу­жины, вывел свои войска.

Заметка Цэнь Сюэ-лу, издателя Сюй-юня Учитель продиктовал всего несколько строчек, но я читал полный отчет об этих событиях в архивах провинции Юньнань. Из них я кое-что процитирую. То, что Учитель скромно умолчал о подробностях, лишь свидетельствует о его высоких моральных принципах:

Наряду с распространением дхармы и труда во имя спасения живых существ в Юньнане, Учитель, благодаря его своевременному вмешательству, смог предотвратить следую­щие бедствия:

1. В конце правления династии Маньчу [1911-1912], перфектом Биньчуаня был некто по имени Чжан. Он был родом из Чанши и отличался свирепостью и сварливостью.

Район кишел бандитами, и хотя он арестовывал и расстрели­вал многих из них, их численность не уменьшалась. Они стали образовывать тайные общества. Ради своей собственной безопасности, представители мелкопоместного дворянства вступали в сговор с ними, за что Чжан их жестоко наказывал. Он также арестовал несколько непорядочных монахов с горы "Петушиная Ступня". Во всем остальном он относился к Учителю [Сюй-юню] с большим уважением. Когда разрази­лась революция, народ Биньчуаня присоединился к ней и окружил префектуру, которую, однако, прочно удерживал Чжан. Поскольку он не мог рассчитывать на подкрепление, он находился в безнадежном положении. Когда Учитель спустился с горы и отправился в префектуру, мятежники сказали: "Учитель, пожалуйста, вымани Чжана из здания, чтобы мы смогли убить его в успокоение народного гнева". Учитель ответил уклончиво, но когда вожак мятежников потребовал того же, он сказал: "Было бы нетрудно убить Чжана. В этом пограничном районе ходит множество разных слухов, и положение все еще весьма неясное. Если вы осадили город для того, чтобы убить представителей власти, вас накажут, когда прибудет подкрепление".

Вожак спросил: "Что Вы можете посоветовать?"

Учитель ответил: "До префектуры Дали можно до­браться всего за два дня, а губернатор провинции Сычуань сейчас там проводит инспекцию. Если вы отправитесь туда сейчас и изложите свои претензии в отношении Чжана, последний будет приговорен к смертной казни, а вы в этом случае избежите наказания, предусмотренного для тех, кто своими руками вершит правосудие".

Вожак последовал совету Учителя и вывел свое ополче­ние за пределы города. Когда Учитель вошел в штаб-квартиру префектуры, он увидел вооруженного Чжана, готового дать отпор мятежникам. Чжан пожал руку Учителю и сказал: "Я исполняю свой долг, и буду очень признателен, если Вы подыщите место для моей могилы на горе "Петушиная Ступня", если я умру".

Учитель ответил: "В этом не будет необходимости. Здесь все уважают префекта Чжана Цзин-сяня. Пожалуйста, пошлите за ним".

Когда прибыл Чжан Цзин-сянь, он добился перемирия, я революционеры ушли. После этого префект Чжан отпра­вился в префектуру Дали за подкреплением, и когда оно прибыло, осада города была снята. На тот момент, когда префект Чжан покидал город, Юньнань уже провозгласила свою независимость [от императора Маньчу]. Генерал Гай-о был назначен губернатором, а его старый школьный при­ятель, сын Чжана, стал министром иностранных дел. В благодарственном письме Учителю Чжан писал: "Вы не только спасли мне жизнь, но также защитили префектуру Биньчуаня. Без Вашего вмешательства меня могли бы убить, а мой сын теперь искал бы способ отомстить за меня.

2. После провозглашения республики, живые Будды и почтенные ламы Тибета, воспользовавшись прекращением коммуникаций, игнорировали приказ нового режима выве­сить республиканский флаг.' Центральное правительство приказало юньнаньским властям послать Инь Шу-хуана во главе двух дивизий с целью наказания строптивых, и первые отряды уже достигли Биньчуаня. Учитель считал, что в случае начала враждебных действий, в пограничном районе бедам не будет конца. Он сопровождал эти отряды до префек­туры Дали, где он сказал командиру: "Тибетцы являются буддистами, и если вы пошлете к ним кого-нибудь хорошо знающего дхарму, то при помощи переговоров с ними вопрос можно будет уладить, и не будет необходимости посылать туда войска". \

Инь прислушался к совету Учителя и попросил его отправиться в Тибет с миротворческой миссией. Учитель сказал: "Я ханьский китаец и боюсь, что не смогу добиться успеха, но в Личуане живет лама по имени Дун-бао, который за многие годы хорошо изучил дхарму. Он, будучи человеком весьма достойным, пользуется широкой известностью и ува­жением. Тибетцы почитают его и называют "дхарма-царем четырех жемчужин".² Если вы пошлете его, миссия будет успешной".

В связи с этим Инь попросил Учителя передать ламе письмо, а также послал нескольких официальных лиц, призванных сопровождать Учителя в Личуань. Сначала Дун-бао отказался принимать в этом участие, сославшись на

преклонный возраст, но Учитель сказал: "Тибетцы до сих пор с содроганием вспоминают предыдущую экспедицию, пос­ланную в Тибет Чжао Эр-фэном. Вы действительно хотите пощадить свои "три дюйма языка" и, таким образом, прене­бречь жизнью и имуществом тысяч людей?'' После этого лама встал с сидения и сказал: "Хорошо, я пойду, я пойду... ". В сопровождении другого пожилого монаха по имени Фа-ву он отправился в Тибет, получил подписанный документ о перемирии, и возвратился назад. Подписание этого нового соглашения принесло мир на ближайшие тридцать лет.

3. Так как, благодаря Учителю Юньнань обрела Трипи-таку, а также учение дхармы, способное духовно преобразить многих, он стал популярной личностью и снискал всеобщее уважение. Его все стали звать "Великим старым монахом Сюй-юнем". За революцией и отречением от престола импе­ратором последовало изгнание буддистских монахов и разру­шение их храмов. Ли Гэнь-юань, командовавший войсками этой провинции, ненавидел монахов, нарушавших монашес­кий кодекс. Когда он собирался отправиться со своими солдатами в горы Юньнани, чтоб выгнать монахов и разру­шить их храмы, он задавал себе вопрос, как мог Учитель, всего лишь бедный монах, покорить сердца местного населе­ния? Это настолько его заинтриговало, что он издал приказ об аресте Учителя Сюй-юня.

Чувствуя неизбежность беды, почти все монахи поки­нули свои монастыри. Более ста человек осталось с Учителем, но панические настроения их не покидали. Кто-то советовал Учителю укрыться где-нибудь, но Учитель сказал: "Если вы хотите уйти, уходите, но какая польза убегать тому, кто уже заработал кармическое возмездие? Я готов умереть мучени­ческой смертью за свою веру в Будду".

После этого, община решила остаться с ним. Через несколько дней Ли Гэнь-юань привел свои войска в горы и расквартировал их в монастыре Ситань. Они сбросили брон­зовую статую Махараджи (стража монастыря), что стояла на вершине горы "Петушиная Ступня" и разрушили зал Будды и святыню дэва. Понимая, что ситуация становится серьез­ной, Учитель спустился с горы и зашел к командующему, предъявив удостоверение личности охране у ворот. Те, кто

его узнал, предупредили его, что ему грозит опасность быть опознанным и отказались показать удостоверение своему старшему по званию начальнику.

Не обращая на них внимания. Учитель прошел ворота. Командующий Ли был в главном зале и занимался болтовней с Чжао-фанем, бывшим губернатором провинции Сычуань. Учитель подошел и поздоровался с командующим, который де обратил на него никакого внимания. Чжао-фань, знавший Учителя, поинтересовался как он там оказался, и Учитель объяснил цель своего визита.

Покраснев от ярости, командующий закричал: "Какая польза от буддизма?"

Учитель ответил: "Это священное учение призвано оказывать благотворное влияние на это поколение и спасать отчаявшихся. Оно проповедует добро и осуждает зло. С незапамятных времен политика и религия шли рука об руку. Первая сохраняет мир и порядок, а вторая превращает людей в добропорядочных граждан. Учение Будды подчеркивает важность контроля над умом, который является корнем мириад явлений. Если корень здоров, то все остальное будет в порядке".

Ли уже больше не злился, но спросил: "Какая польза от этих глиняных и деревянных статуй? Разве это не пустая трата денег?

Учитель ответил: "Будда говорил о дхарме и ее внеш­нем выражении, раскрывающем доктрину, которая без сим­волов не может быть познана и никогда не вызовет чувства благоговения и почтения. Человек, лишенный этих чувств, склонен творить зло и, таким образом, причинять горе другим. Использование глиняных и деревянных статуй в Китае и бронзовых в других странах служит пробуждению чувств восхищения и уважения, и влияние, производимое ими на массы, огромно. Однако высший образец миросозер­цания, который содержится в учении о дхарме, таков: "Если все внешние формы не считаются реальностью как таковой, то мир воспринимается как Татхагата".

Ли, казалось, был удовлетворен таким объяснением и приказал принести чаю с пирожными. Потом он спросил:

"Почему же все-таки монахи, вместо того, чтобы делать

добро, ведут себя странно и становятся бесполезными для страны?"

Учитель ответил: "Титул "монах" это просто название, так как бывают монахи святые и мирские. Несправедливо обвинять всю сангху из-за одного или двух плохих монахов. Можем ли мы обвинять Конфуция за то, что существуют плохие конфуцианские ученые? Вы командуете войсками провинции, но вопреки военной дисциплине, наверняка ока­жется, что некоторые Ваши солдаты не такие же умные и честные, как Вы. Мы считаем океан большим потому, что у него нет необходимости отказывать в месте ни одной рыбе или креветке. Наша истинная природа подобна океану буддадхар-мы, ибо она может содержать в себе всё. Обязанность сангхи сохранять учение Будды, охранять Тройную Жемчужину, скрытыми путями преображать других и направлять их на путь истинный. Ее влияние грандиозно. Не такая уж она бесполезная".

Командующий Ли был полностью удовлетворен таким объяснением. Он уговорил Учителя остаться на вегетариан­ский обед. Зажгли свечи, и разговор зашел о законе причины и следствия в мирской неразберихе и о плодах кармы в отношении непрерывности мира и живых существ. Во время беседы были также затронуты более глубокие вопросы. После этого Ли начал относиться к Учителю с симпатией и уваже­нием. В конечном итоге он, вздохнув, сказал: ^Буддадхарма поистине велика и безгранична, но я убивал монахов и разрушал монастыри. Значит, моя карма злая. Что же мне делать?"

Учитель сказал: "Это все обусловлено преобладанием современных тенденций, так что это не только Ваша вина. Я надеюсь, Вы предпримите попытки защитить дхармуъ буду­щем. Нет заслуги большей, чем это". Ли был очень обрадован и перебрался в монастырь Чжу-шэн, где общался с монахами и питался вместе с ними вегетарианской пищей в течение нескольких дней. В один из дней, неожиданно появился луч золотого света, соединившего вершину с подножьем горы, и вся растительность приобрела желто-золотистый цвет. Гово­рят, что на этой горе наблюдается свет трех видов: свет Будды, серебристый свет и золотистый. Свет Будды виден каждый

год, но после того, как были построены монастыри, серебрис­тый и золотистый -- видели всего несколько раз. Ли Гэнь-юань был поражен этим зрелищем, и попросил Учителя считать его своим учеником. Он также попросил его стать настоятелем всех монастырей горы "Петушиная Ступня", после чего вывел все свои войска. Если бы возвышенная добродетель Учителя не была в гармонии с Дао, то как бы ему удалось изменить ум командующего за такой короткий срок?"

(Конец заметок из архивов провинции Юньнань)

Той зимой, в результате диспута между Китайской буддистской Ассоциацией и Всемирным Буддистским Об­ществом в Шанхае, я получил телеграмму от первой с просьбой незамедлительно прибыть в Наньцзин. Прибыв туда, я посетил Учителей Пу-чана, Тай-сюйя, Жэ-шаня и Ди-сяня и обсудил спорный вопрос с ними. Мы договорились о том, что будет учрежден Центр Буддистской Ассоциации при храме Цзин-ань. Потом я отправился вместе с Учителем Цзи-чанем в Бэйцзин (Пекин), где мы остановились в монастыре Фа-юань. Через несколько дней Учитель Цзи-чань неожидан­но почувствовал недомогание и отошел в мир иной, сидя в медитации. Я занялся похоронами и доставил гроб с его телом в Шанхай. Центр Буддистской Ассоциации при храме Цзин-ань был официально учрежден, и там была совершена памят­ная служба в честь Учителя Цзи-чана. Я получил официаль­ные документы, узаконившие образование филиалов Ассоци­ации в провинциях Юньнань и Гуй-чжоу и на граничащей с Юньнанью тибетской территории. Когда я намерился вер­нуться в Юньнань, упасака Ли Гэнь-юань (которого также звали Инь-цзюань), вручил мне рекомендательные письма, адресованные губернатору Цай-о и другим чиновникам про­винции, с просьбой защитить буддистскую дхарму.

Примечания

1. Эта выдержка из архивов провинции Юньнань затра­гивает старый вопрос о подчиненности Тибета Китаю. Чинов-ник, которому было поручено произвести архивные записи, принимал такую соподчиненность как должное. В прошлые

века, и Бирма, и Тибет номинально находились под контро-лем Китая. Мы настоятельно просим читателей не отождес-твлять политические идеи данного контекста с личными взглядами Сюй-юня. Учитель Сюй-юнь играл роль просто миротворца, который, очевидно, уделил некоторое внимав судьбе тибетского народа, как и всем прочим. Вопрос тибет-ской автономии не может обсуждаться здесь. В связи с этим один эпизод из летописи провинции был здесь опущен в силу того, что он не имет отношения к этому вопросу.

2. "Четыре Жемчужины" тибетского буддизма это Лама (Гуру), Будда, Дхарма и Сангха.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ НЕФРИТОВЫЙ БУДДА

МОЙ 73-й ГОД (1912-1913)

Вернувшись в Юньнань, я немедленно занялся органи­зацией филиалов Буддистской Ассоциации и созвал общее собрание в храме Вэнь-чан. Там же я попросил Учителя Лао-чэня открыть еще один филиал в провинции Гуйчжоу. Прибыло большое число тибетских хутукту¹ и лам из дальних регионов. Мы решили образовать группы с целью распростра­нения дхармы и открытия буддистских школ, больниц и других благотворительных организаций. В том году про­изошло одно необычное событие, которое стоит отметить. Один сельчанин принес в Буддистскую Ассоциацию юньнань-ско-тибетского региона ворона и выпустил его там на свободу. Птица была хорошим имитатором. Сначала ее кормили мясом, но после того, как ее познакомили с отшельническим догматом и научили читать мантру с произнесением имени Будды, она отказалась есть мясо. Она стала ручной, оставаясь на свободе. Весь день напролет она неустанно взывала к Амитабхе и Авалокитешвара Боддхисаттве. Однажды ее схватил орел и поднял в воздух. Но и там она не переставала взывать к Будде. Хоть она и была птицей, она не переставала думать о Будде в тяжелый момент. Тогда как же мы, люди, можем себе позволить быть ниже птицы?

МОЙ 74-й ГОД (1913-1914)

После открытия. Буддистская Ассоциация начала ре­гистрацию монастырской собственности и создавать новые проекты, которые требовали частых контактов с граждански­ми властями. У нас были серьезные проблемы с Ло Юн-сянем, главой гражданской администрации провинции, который

чинил нам препятствия. Постоянное вмешательство военного губернатора, заступавшегося за нас, оказалось недостаточно эффективным. Тибетские хутуктуп Буддистская Ассоциация попросили меня отправиться в Бэйцзин (Пекин) и обсудить этот вопрос с центральным правительством. Премьер ми­нистр Сюн Си-ли, пылкий последователь Буддизма, оказал нам ценную помощь и поддержку, переведя Ло Юн-сяня в столицу. Вместо него гражданским губернатором был назна­чен Жэнь Кэ-цин. Когда я вернулся в Юньнань я обнаружил, что Жэнь симпатизирует дхарме, оказывая ей полную под­держку.

Примечания

1. Хутукту-- это сино-монгольский термин, по значению более или менее приближающийся к тибетскому "тулку", что значит высокопоставленный лама, который обычно счи­тается перевоплощенным адептом, обладающим сверхъестес­твенными силами. В монгольском ламаизме хутукту обычно является главой храмов целого региона.

МОЙ 75-й ГОД (1914-1915)

Генерал Цай-о уехал в Бэйкин, а Тан Цзи-яо был назначен военным губернатором Юньнанй вместо него. Пос­кольку я намеревался вернуться на гору "Петушиная Ступ­ня" для отдыха, я передал руководство Буддистской Ассоци­ации ее комитету. После возвращения на гору, я немедленно начал заниматься ремонтом монастыря Ся-юань и храма Ло-цюань в Сяяне. Как только я закончил составление планов этих ремонтных работ, настоятели монастырей горы Хэ-цин и ее окрестности пригласили меня на гору Лун-хуа с просьбой дать толкование сутрам.

Вслед за этим, настоятель Чжэнь пригласил меня в монастырь Цзинь-шань в Лицзяне с просьбой изложить учение, содержащееся в сутрах. Таким образом, мне предста­вилась возможность совершить паломничество к гроту Тайц-зы на горе Сюэ. Я посетил Вэйси, Чжун-тянь и А-тунь-цзы, оказавшись, в конце концов, на границе с Тибетом, где посетил тринадцать великих монастырей. Затем я возвра­

тился на гору "Петушиная Ступня", где провел новогодние дни. Еще кое-что следовало бы отметить:

В том году, в то время как я остановился на горе Лун-хуа, давая толкование сутрам, во всех четырех районах префектуры Дали неожиданно разразились землетрясения. Практически все здания рухнули, включая городские стены, за исключением пагоды Ю-бао в монастыре, которая устояла. Во время землетрясения образовалось множество трещин в земной коре, извергающих яркое пламя, распространяюще­еся повсюду. Горожане пытались спастись бегством, но почти на каждом шагу земля раскалывалась у них под ногами, нередко ввергая их в расщелины. И именно тогда, когда многие пытались выбраться наружу, земля смыкалась, раз­давливая их тела, притом головы некоторых оставались над землей. Это мрачное зрелище напоминало огненный ад, упоминаемый в буддистских текстах. Смотреть на все это было просто невыносимо. В городе было около тысячи домов, многие из которых ужасно пострадали.

В то время в городе была мастерская, выполнявшая заказы, связанные с позолотой. Ее хозяевами были семьи Чжао и Ян. Свирепствующий огонь таинственным образом утих прежде, чем достиг их жилища, которое также не пострадало от землетрясения. В каждой семье было более десяти человек, и все они оставались совершенно спокойными и не паниковали во время этого ужасающего события. Один человек, знакомый с этими семьями, сказал, что они чтили дхармув течение многих поколений и старательно следовали практике учения о Чистой Земле, молитвенно произнося имя Будды. Я был очень обрадован, когда узнал об этом случае в разгаре трагических событий.

МОЙ 76-й ГОД (1915-1916)

Весной, после чтения заповедей, произошло странное событие. В префектуре Дэнчуань жил один академик, по имени Дин, принадлежавший предыдущей династии Мань-чу. У него была восемнадцатилетняя незамужняя дочь. Однажды она неожиданно упала в обморок, и семья не знала что делать. Когда она очнулась, она заговорила мужским

голосом, и, указывая на своего отца, обругала его и сказала:

"Дин! Пользуясь своим влиянием, ты несправедливо обвинил меня, представив бандитом, и тем самым ты ответственен за мою смерть. В прошлом я был Дун Чжань-бяо из Сычуаня в префектуре Дали. Ты меня еще помнишь? Теперь я вынес тебе обвинительный приговор в присутствии Бога Смерти¹, и собираюсь тебе отомстить за преступление [в отношении ко мне], совершенное тобой восемь лет назад". После этого девушка схватила топор и погналась за отцом. Дин перепу­гался, спрятался где-то, и не осмеливался вернуться домой. Всякий раз, когда дух являлся и вселялся в девушку, она переставала быть собой и доставляла домашним много хло­пот. Соседей это тоже очень раздражало.

В это время монастырь "Петушиная Ступня" послал двух монахов, Су-циня и Су-чжи, в свое представительство в Дэнчуане, и когда они проходили мимо дома Дина, они увидели большое количество людей, окруживших девушку, находившуюся в состоянии одержимости.

Один монах сказал: "Я советую тебе не беспокоить людей".

Девушка ответила: "Ты монах, и не должен вмешивать­ся в чужие дела!"

Монах сказал: "Конечно, это меня никоим образом не касается, но мой Учитель всегда говорил, что вражду не следует продолжать, а следует прекратить. Если этого не сделать, то она усилится и никогда не кончится".

Девушка подумала немного и спросила: "Кто твой учитель?"

Монах ответил: "Почтенный настоятель Сюй-юнь из монастыря Чжу-шэн".

Девушка сказала: "Я слышал о нем, но никогда не встречался с ним. Не согласится ли он дать мне наставле­ния?"

Монах ответил: "Его сердце преисполнено сострада­ния, к тому же он дал обет спасти все живые существа. Почему же он должен отказать тебе?"

Монах также посоветовал девушке попросить Дина выделить деньги на коллективный молебен, призванный ее

освободить, но девушка сказала: "Мне не нужны его деньги. Он убийца".

Монах сказал: "А что если жители этого города дадут тебе денег во имя обретения покоя?"

Девушка гневно сказала: "Если я не отомщу, то никог­да не успокоюсь. С другой стороны, если будет продолжаться вражда, ей не будет конца. Я посоветуюсь с Богом Смерти. Пожалуйста, приди сюда завтра".

Когда злой дух покинул девушку, она встала, и заметив скопление народа вокруг, покраснела от растерянности и удалилась. На следующий день одержимая девушка предста­ла перед монахами и обвинила их в том, что они не выполнили обещанного. Монахи извинились, объясняя, что дела монас­тырские задержали их в представительстве. Девушка сказа­ла: "Я посоветовался с Богом Смерти.'Он сказал, что монас­тырь Чжу-шэн является святым местом, и что я могу пойти туда при условии, что вы будете меня сопровождать".

Таким образом, монахи вернулись на гору вместе с девушкой и десятью другими людьми, рассказавшими детали предшествующих событий. На следующий день был соору­жен алтарь для чтения сутр и наставлений девушке. После этого в доме Дина воцарился мир, а жители Дэнчуаня стали часто навещать монастырь [Чжу-шэн] в качестве паломни­ков.

Примечания

1. В Ведах говорится о том, что Богом Смерти изначально был Яма, и что в его чертогах пребывают души усопших. В буддистской мифологии он считается царем мира теней и правителем ада. Таким образом, считается, что он судит мертвых и определяет им меру наказания.

МОЙ 77-й ГОД (1916-1917)

Поскольку я намеревался привезти в Китай нефритово­го Будду, подаренного мне уаасакойГао несколько лет назад, я снова отправился к Южным Морям [чтобы забрать его]. Узнав, что большинство племен, с которыми мне пред­стояло встречаться по дороге, исповедуют буддизм, я проло-

жил свой путь через их территории. Я снова посетил Рангун где отдал дань почтения Великой Золотой Пагоде (Шведаго-ну). Потом я навестил упасаку Гао, а также дал толкование сутрам в монастыре Лун-хуа, откуда пароходом направился в Сингапур. По прибытии, офицер полиции заявил пассажи­рам: "Наш друг, президент Китайской Республики, восста­навливает монархию на материке, и всех революционеров арестовывают. Все пассажиры, являющиеся китайцами с материка и намеревающиеся остаться здесь, должны подвер­гнуться допросу прежде, чем им будет позволено сойти на берег".

Более пятиста пассажиров было доставлено в полицей­ский участок для допроса, но в конечном итоге их отпустили, за исключением нашей группы из шести монахов. Нас подозревали в принадлежности к левому крылу группировки Гоминьдан. Со всеми нами обращались как с заключенными. Нас связали и избили. Потом нас оставили на солнцепеке и запретили двигаться. Если мы двигались, нас снова начинали бить. Нам не давали ни воды, ни пищи, ни возможности справить нужду. Это продолжалось с шести утра до восьми часов вечера. Когда один мой ученик-эмигрант по имени Хун Чжэн-сян и управляющий одной фирмы по имени Дун узнали о том, что нас задержали, они пришли в полицию и добились нашего освобождения под залог в пять тысяч долларов за каждого. У нас сняли отпечатки пальцев и выпустили. Потом наши заступники пригласили нас на товарный склад Чжэн-сяна, где предложили провести новогодние дни. Позже нам оказали помощь в перевозке нефритового Будды в Юньнань-

МОЙ 78-й ГОД (1917-1918)

Весной началась перевозка нефритового Будды из па-вильона Гуань-инь. Было нанято восемь грузчиков с услови­ем, что основную сумму денег они получат на горе "Петуши­ная Ступня". Конвою предстояло в течение нескольких недель неведомыми путями продвигаться по горной местнос­ти. Когда мы достигли горы Ежэнь, подозревая, что внутри нефритового Будды могут находиться банкноты, зо­лото и драгоценные камни, грузчики спустили его на землю,

заявив, что он слишком тяжелый и дальше они его не донесут. Поскольку они запросили сумму в несколько раз превышающую договорную, я делал все, чтобы их успокоить, до они стали вести себя шумно и агрессивно. Я понял, что бесполезно пытаться их урезонить. Увидев большой валун у дороги, весивший несколько сот катти, я улыбнулся и спросил: "Что тяжелее, валун или статуя?"

Они хором ответили: "Валун в два или три раза тяжелее статуи".

Тогда я двумя руками поднял валун на высоту фута от земли.

Раскрыв рты от удивления, они перестали шуметь и сказали: "Старик-Учитель, ты, наверное, живой Будда!" После этого они перестали спорить, и когда мы достигли горы "Петушиная Ступня", я выдал им существенное вознаграж­дение. Я знаю, что своими собственными силами я бы никогда не поднял тот валун. Я объясняю это божественной помощью.

Позже, я отправился в Данчун, чтоб дать толкование сутрам в местном монастыре.

МОЙ 79-й ГОД (1918-1919)

Губернатор Тан Цзи-яо приказал магистрату Биньцю-аня сопровождать своего личного представителя в пути на нашу гору с письмом, в котором меня приглашали в Кунь-мин. Я отказался от предлагаемого мне паланкина и военного эскорта и пошел пешком в столицу вместе со своим учеником Сю-юанем. В Чусюне какие-то бандиты стали меня обыски­вать. Они нашли письмо губернатора и ударили меня.

Я сказал им: "Нет нужды меня бить. Я хочу видеть вашего главаря".

Они привели меня к Ян Тянь-фу и By Сюй-сяню. Увидев меня, By закричал: "Кто ты?"

"Я настоятель монастыря на горе "Петушиная Ступ­ня"-- ответил я.

"Как тебя зовут?"-- спросил By.

"Сюй-юнем"-- сказал я.

"Зачем ты идешь в столицу провинции? -- поинтересо­вался By.

"Чтобы совершить буддистский ритуал"-- ответил я.

"Зачем?"- спросил By.

"Чтобы помолиться во благо народа"-- сказал я.

By сказал: "Губернатор Тан Цзи-яо бандит. Почему ты хочешь ему помочь? Он плохой человек, а раз ты его друг, значит и ты плохой человек".

Я сказал: "Трудно сказать о ком-то, хороший он человек, или нет".

"Почему?"- спросил By.

Я ответил: "Если говорить о доброй природе человека, то тогда все люди хорошие. Если говорить о дурной природе человека, то тогда все люди плохие".

"Что ты имеешь в виду?"— спросил By.

Я ответил: "Если бы ты и Тан трудились вместе на благо страны и народа, и если бы твои подчиненные делали то же самое, разве вас не считали бы хорошими людьми? Но если ты и Тан называете друг друга негодяями, и в силу предрас­судков воюете друг с другом и приносите страдания людям, то разве можно вас назвать хорошими людьми? Невинные люди будут вынуждены следовать либо за тобой, либо за Таном, и все станут бандитами, и тогда все будут самыми несчастными людьми".

Услышав это, оба бандита рассмеялись, и By сказал:

"Все, что ты сказал, верно, но что же мне делать?"

Я ответил: "По моему мнению, вам следует прекратить вражду и заключить мир".

By сказал: "Ты хочешь чтобы я сдался?"

Я сказал: "Нет, я не имею этого в виду. Призвав к миру, я имею в виду, что все добрые люди вроде тебя должны жить в мире в этой стране. Я просто призваю тебя оставить свои предрассудки и работать на благо страны и народа. Разве это не хорошо?"

By спросил: "С чего начать?"

"С Тана" - ответил я.

"С Тана? -- сказал он, - Нет, он убил и посадил в тюрьму многих наших людей. За это нужно отомстить. Как мы можем капитулировать?"

Я сказал: "Пожалуйста, пойми меня правильно. Я имею в виду следующее: поскольку Тан чиновник централь-

ного правительства, он в силах установить мир, и ты бы тоже тогда стал чиновником, назначенным Бэйцзином (Пекином). Что касается твоих людей, которые были убиты, то и они не будут забыты, так как я отправляюсь в Куньмин, где совершу буддистский обряд во спасение душ всех павших на поле сражения. В отношении заключенных, я попрошу Тана объявить амнистию, которая коснется и их. Если ты не прислушаешься к моему совету, вражда будет продолжаться и чем она кончится для тебя, неизвестно. И ты, и Тан обладаете силой, но твоя сила ограничена и не может срав­ниться с его огромными людскими ресурсами, финансами и мощной поддержкой центрального правительства. Я не про­шу тебя сдаваться. Я здесь оказался не зря, и внутренний голос мне подсказывает, хотя я немощный монах, использо­вать свой язык для того, чтобы призвать к прекращению вражды и помочь стране и народу".

Ян и By были глубоко тронуты, и попросили меня действовать от их имени. Я сказал: "Я не подхожу на эту роль, но если вы изложите свои условия, я передам их Тану". Тогда они тщательно подумали и выдвинули шесть условий:

(1) освободить всех их людей, содержащихся в тюрьмах, (2) не расформировывать их войска, (3) не понижать в чине, (4) дать возможность командовать своими собственными войска­ми, (5) не производить расследования их прошлой деятель­ности, (6) одинаково обращаться с обеими армиями.

Я сказал: "Может быть, Тан согласится. После того, как я обсужу вопрос с ним, официальный ответ будет дан его представителями, которые обсудят все в целом с вами".

By сказал: "Я сожалею о том, что побеспокоил почтен­ного старого Учителя. Если вопрос будет решен удовлетвори­тельно, мы будем очень Вам признательны".

Я сказал: "Не стоит благодарности. Все, что я делаю, это так, между прочим. Ведь я все равно бы прошел через эти места".

Ян и By оказали мне всякие почести, и вечером у нас состоялась дружеская беседа. Они предлагали мне остаться на несколько дней, но поскольку мне нельзя было терять время, я простился с ними на следующее утро. После завтрака они дали мне денег на дорогу, еды и повозку, приказав своим

людям меня сопровождать. Я отказался от всего за исключе­нием небольшого количества пищи. Примерно в пол Л1гот их штаб-квартиры, я увидел нескольких человек, которые, стоя на коленях, в поклонах касались головой земли в знак уважения. Я узнал в них бандитов, которые били меня днем раньше. Они умоляюще спрашивали: "Простит ли нас Бод-хисаттва?" Я утешил их, призывая совершать добро и воздерживаться от дурных поступков. Они, заплакав, удали­лись.

В Куньмине меня встретили чиновники провинции, посланные губернатором Таном. Я остановился в храме Юань-тун. Вечером пришел Тан и сказал: "Я не встречался с почтенным Учителем в течение нескольких лет. За это время одного за другим я потерял своих близких: бабушку, отца, жену и брата. Я глубоко огорчен. Кроме всего этого, в провинции повсюду орудуют бандиты. Они мешают людям жить. В то же время души убитых ими офицеров и солдат нуждаются в упокоении. Поэтому я хочу сделать три вещи:

(1) совершить буддистский ритуальный обряд, с молитвенной просьбой к Будде защитить нас от бед и с молитвой об упокоении душ умерших, (2) превратить храм Юань-тун в большой монастырь во имя распространения буддадхармы и (3) основать университет для обучения молодежи.

Мои люди могут присмотреть за университетом, но кроме почтенного старого Учителя, никто не может помочь мне решить две другие задачи".

Я сказал: "Вы дали великий и редкий по нынешним временам и для нашего края обет. Он исходит из ума Бодхисаттвы. Я не могу помочь во всем. Но есть много добропорядочных монахов, которые могут помочь Вам в строительстве монастыря, но Юань-тун очень маленький храм и может дать приют примерно сотне людей. Пожалуй­ста, подумайте об этом. Что касается буддистских ритуаль­ных обрядов, то они не потребуют много времени, и я буду рад совершить их для Вас".

Тан сказал: "Вы правы, из Юань-туна не получится большого монастыря. Мы сможем обсудить этот вопрос позже. Теперь о ритуале. В какой форме мы его совершим?"

Я сказал: "Ум и Будда одной субстанции и взаимосвя­заны. Поскольку Вы решили совершить буддистский культо­вый обряд во благо страны и народа и облагодетельствовать как живых, так и мертвых, я предлагаю сделать три вещи: (1) Запретить забой животных для пищи на время совершения обряда, (2) Объявить амнистию, и (3) облегчить страдания бедствующих".

Тан сказал: "Первое и последнее может быть осущес­твлено, но второе является компетенцией Министерства Юстиции, и мне не подвластно".

Я сказал: "Сейчас накопилось столько проблем в стра­не, что Центральное правительство не способно справиться со всеми. Если Вы договоритесь с Департаментом Юстиции Провинции, Вы сможете объявить амнистию, и снискать божественное благословение для свой страны". Тан кивнул в знак согласия, и тогда я повел речь о двух бандитских главарях, Яне и By, с которыми я встречался по пути в Куньмин, и предложил отпустить с миром их людей, все еще содержавшихся в плену, с целью умиротворения всех мятеж­ников. Тан был доволен моим предложением, и сразу стал обсуждать вопрос об объявлении амнистии.

Год приближался к концу. Когда упасакиОу-ян, Цзин-ву и Лу Цю-и прибыли в Куньмин для сбора средств на строительство Китайского Центра по Изучению Дхармы в Шанхае, они также остановились в храме Юань-тун. Я предложил им выступить с толкованием Махаяна-сампариг-раха Шастры.¹ Новогодние дни я провел в Куньмине.

Примечания

1. Коллекция махаяна шастр, приписываемых Асанге. Три из них были переведены на китайский язык Парамарт-хой в 563 г.

МОЙ 80-й ГОД (1919-1920)

Весной была организована бодхямандала¹ в храме Пав-Ших Патриотов, где начались ритуальные буддистские цере­монии в упокоение душ умерших на земле и в воде. В то же время была объявлена амнистия, и убиение животных

для пищи было запрещено. Тогда же губернатор Тан послал чиновников на мирные переговоры с Яном и By, с обсужде­нием вопроса об их назначении военными командирами. После этого, эти два мятежника оставались лояльными по отношению к властям провинции.

Примечательным было то, что после начала буддистс­ких ритуальных церемоний пламя свечей в различных свя­тых местах принимало форму цветов, походивших на распус­тившийся лотос во всем удивительном разнообразии красок. Участники церемонии толпами приходили посмотреть на это необычное явление. К концу сорок девятого дня и на протя­жении молитв о благосостоянии, усыпанные драгоценными камнями флаги и купола появились в облаках над головой. Увидев это, толпа опустилась на колени в благоговейной молитве.

После окончания церемонии, губернатор Тан пригла­сил меня в свой дом с просьбой прочесть сутры в упокой души умерших членов его семьи. Когда он снова увидел знамения, он преисполнился твердой веры в дхарму, и все члены его семьи стали буддистами. Я остался в Куньмине на зиму.

Примечания

1. Бодхимавдала. Хотя этот термин часто используется в значении "храм" или "священное место" вообще, он имеет специфический контекст в данном случае. "Ритуал Земли и Воды", совершенный Сюй-юнем, включает изготовление таб­личек, предметов культа и тому подобного, в форме защища­ющей мандалы, принесения в дар пищи и символических жертвоприношений, считающихся эквивалентными тантри-ческому обряду, способному указать мертвым путь к нирване или к благоприятному перевоплощению. Инициатором этого культа был император Лян Ву-ди, живший много веков назад. В первый раз он прибег к нему на горе Цзинь-шань в Чжэньцзяне, после того как увидел во сне некого бхикшу, посоветовавшего ему совершать такие церемонии в упокой умерших.

МОЙ 81-й ГОД (1920-1921)

Весной, губернатор Тан попросил меня организовать еще одну бодхимандалу и совершить буддистские культовые обряды в упокоение душ умерших на земле и в воде, после чего я давал толкование сутрам.

Монастырь Хуа-тин на западном холме Куньмина пред­ставлял собой древнюю святыню в окружении красивейших пейзажей, но монахи, вместо того, чтобы содержать его в порядке, позволили ему превратиться в развалины. Потом было решено продать его европейцам, намеревающимся пос­троить на его месте клуб, на что было получено разрешение у местных властей. Я был опечален этим, и поговорил с губернатором Таном, призывая его сохранить это святое место. Он выслушал меня, и провел тайное совещание с местной знатью, среди которой были Ван Цзю-лин и Чжан Цзюэ-сянь. После этого последний пригласил меня на вегета­рианский обед, во время которого я получил официальное предложение, написанное на красной бумаге, занять до­лжность настоятеля монастырского храма, что позволило бы им тогда восстановить святыню. Они трижды повторили свою просьбу устно, и я, в конце концов, согласился.

В том году, упасака Чжан Цзюэ-сянь принес двух гусей в монастырь Юнь-си и выпустил их там на свободу. Меня попросили объяснить им правила монастырские, и обе птицы склонили свои головы как бы в знак согласия следовать им. После этого они подняли головы и казались очень счастливы­ми. Потом они стали ходить вместе с монахами в главный зал и глядеть на читающих сутрымонахов. В течение трех лет они ходили следом за монахами даже тогда, когда те совершали ритуальное шествие вокруг статуй Будды и Бодхисаттвы. Все служители храма любили их.

Однажды, гусыня [один из гусей] подошла к дверям главного зала и замерла на какое-то время, потом прошла по кругу три раза, подняла голову, и взглянув на статуи, испустила дух. Ее перья оставались глянцевыми, когда ее клали в деревянный ящик-гроб. Гусак беспрестанно крякал, будто не мог перенести разлуки со своей подругой. Через несколько дней, он отказался от пищи и перестал плавать, а

затем появился в главном зале и стал смотреть на статуи Будды. Расправив крылья, он умер. Его также положили в небольшой деревянный ящик и похоронили рядом с его подругой.

Заметка Цэнь Сюэ-лу, издателя Сюй-юня Осенью того года, Гу Бинь-чжэнь, командующий армией Юньнани, задумал свергнуть губернатора Тана, который пользовался поддержкой двадцати полков. Так как Тан уважал Учителя Сюй-юня, он пришел к нему однажды ночью за советом. Учитель сказал: "Хотя Вы завоевали сердца людей, но этого нельзя сказать в отношении армии. Если разразится конфликт, ни одна сторона не одержит победы, а наши соседи воспользуются случаем и вторгнутся в Юньнань. Вам лучше всего уехать и ждать до тех пор, пока не настанет время вернуться". Тан прислушался к его совету и отпросил­ся в отпуск, передав пост губернатора Гу. Затем он отправил­ся в Гонконг через Тонкий. Об этом Учитель рассказал мне десятью годами раньше.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ НАСТОЯТЕЛЬ ЮНЬ-СИ И ГУ-ШАНЯ

МОЙ 82-й ГОД (1921-1922)

Весной того года губернатором провинции Юньнань стал Гу Бинь-чжэн. Со второго по седьмой месяц непрерывно шли дожди, и по улицам столицы провинции можно было плавать на лодке. Каждый день с башни над городскими воротами из крупных орудий стреляли по облакам, но рассеять их не удавалось. Начиная с седьмого месяца устано­вилась длительная засуха, так что к зиме с высохшего русла реки начала подниматься пыль. Такого никогда не было в Юньнани. Осенью вспыхнула эпидемия дифтерии, жертвами которой стало несколько тысяч человек. В это время мы с Учителем Чжу-синем жили в храме Хуа-тин, где прекрати­лась всякая деятельность. Однажды мы пошли в город, и, возвращаясь обратно к полудню, решили передохнуть под деревом, и нашли там сверток, содержащий золотые и нефри­товые браслеты, золотые заколки, серьги и часы, наряду с восьмью тысячами юньнаньских долларов и более чем с десятью тысячами индокитайских пиастр. Мы ждали воз­можного возвращения владельца, но перед закатом солнца, поняв, что нам еще долго добираться до храма, я взял сверток, и мы отправились в путь с намерением вернуться в город на следующий день и попытаться отыскать владельца через объявление в газете.

Как только мы достигли подножья горы и собрались переправиться через озеро, у меня перед глазами мелькнула фигура девушки, прыгнувшей в воду. Я поспешил к ней на помощь, поскольку она начала тонуть. Я прыгнул за ней в воду. Она сопротивлялась, не желая принять помощь, и я был вынужден силой доставить ее на берег. Поскольку она наме­ревалась покончить с собой, мы вынудили ее пойти с нами в

храм. Было уже темно, когда мы добрались до места. Мы дал ц ей сухую одежду и предложили поесть, но она отказалась от еды. Мы пытались ее утешить. После долгого молчания, она, наконец, рассказала нам, что является уроженкой Чанши и что зовут ее Чжу, что она родилась в Юньнани примерно восемнадцать лет назад, будучи единственным ребенком лавочника, торговавшего лекарствами в их городе на улице Фучунь. Затем она рассказала о том, что с ней произошло. Однажды к ним в дом зашел командующий дивизией по имени Сунь. Он выдал себя за холостяка и попросил у ее родителей руки их дочери. Ее родители поверили ему, но после свадьбы она обнаружила, что у Суня была еще одна жена. Таким образом, она была обма­нута, и было слишком поздно что-либо предприни­мать. Первая жена ее часто била, будучи очень жес­токой женщиной. Хотя родня мужа пробовала за нее заступиться, все было напрасно. Ее собственные ро­дители боялись влиятельного командира. Она сказала: "Я потеряла всякую надежду и, собрав кое-что из своих вещей, собралась бежать на гору "Петушиная Ступня", чтобы стать монахиней и ученицей Учителя Сюй-юня".

Не зная дороги, она шла два дня и, опасаясь преследо­вания людьми мужа, пустилась в бегство и потеряла свои сверток. Тогда она почувствовала, что ей осталось только одно -- самоубийство.

Я спросил, какие вещи она потеряла и обнаружил, что это были как раз те вещи, которые мы нашли. Я утешил ее и попросил своего собрата объяснить ей правила монашеской жизни. На следующий день я пригласил семьи Чжу и Суня, насчитывающие вместе человек тридцать или более того, к нам в храм для обсуждения вопроса. Я также объяснил им значение дхармы. После этого командир Сунь и его первая жена опустились на колени перед священным алтарем, раскаялись в своих прошлых грехах и стали, заливаясь слезами, обнимать друг друга. Собравшиеся были глубоко тронуты и остались в храме на три дня. В связи с этим тридцать человек или более того -- мужчин, женщин, моло­дых и старых членов этих двух семей -- сделались привержен­цами дхармы и получили наставления перед уходом.

МОЙ 83-й ГОД (1922-1923)

В том году храм Хуа-тин (также называемый "Юнь-си" или "Пристанищем Облаков") был перестроен. К западу от озера Куньмин возвышалась гора Би-цзи (Изумрудный Пе­тух). Когда второй сын индийского царя Ашоки посещал ее, он увидел пух Изумрудного Феникса и решил остаться там с целью практики самореализации и постижения Пути. Его называли "Духом изумрудного феникса", а потом его име­нем была названа эта гора. Ее ширмообразные вершины в более поздние времена стали местом возведения храма Хуа-тин. Чаньский Учитель Сюань-фэн, живший во времена династии Юань [1280-1367], изучавший и познавший дхарму под руководством своего замечательного наставника Чжун-фэна [1263-1323], построил храм Юань-цзюэ (полное просвет­ление), который позже был назван Хуа-тином (цветочной беседкой) в честь горы, изобилующей цветами. Два года назад, когда это святое место собирались продать иностран­цам, проживавшим в Юньнани, я вмешался, и губернатор Тан купил этот монастырь и попросил меня стать его насто­ятелем. В процессе реконструкции выкопали древнюю камен­ную плитку. Она не была датирована, но содержала надпись из двух иероглифов "Юнь-си" (пристанище облаков). Позже ее прикрепили к верхней части ступы Хай Хуэй, в которой покоился прах покойных учеников.

[Проявляя щедрость], академик Чэнь Сяо-фу обменял свой собственный цветочный сад на этот участок земли, некогда принадлежавший храму Шэн-инь и нахо­дившийся тогда в собственности местной сельскохо­зяйственной школы. Таким образом, мы смогли во второй раз построить храм Юнь-си, с его главным залом и усыпальницами. У подножья горы мы пос­троили новый храм, и назвали Чжао-ди. Такое же название получила ближняя деревня. Вырубая деревья в окрестных лесных чащах, мы однажды нашли сверток с золотыми и серебряными монетами, на сумму, превышаю­щую 200000 долларов. Я предложил передать эти ценности правительству для учреждения фонда помощи нуждающим­ся. Когда присутствующие стали настаивать на том, чтобы

находку оставить у себя для решения финансовых проблем монастыря, я сказал: "Согласно буддистским заповедям, монаху запрещено пользоваться деньгами, потерянными другими людьми. Мы нарушили эти заповеди, подобрав этот сверток, и было бы непростительно оставить его себе. Вы можете от своего имени совершать благотворительные пос­тупки, воплощая высокие нравственные идеалы, [то есть подавать милостыню, в особенности членам сангхи]. Монахи также имеют право призывать к созданию благотворитель­ных фондов, когда они нуждаются в продовольствии, но я не смею оставить потерянное кем-то имущество в храме". Мое предложение было одобрено, и монеты были переданы прави­тельству на помощь нуждающимся.

Провинция Юньнань очень сильно пострадала от дли­тельной засухи, начавшейся в предыдущем году, и было трудно подсчитать количество жертв дифтерии. Все населе­ние, от армейских офицеров до человека с улицы, стало вспоминать бывшего добропорядочного губернатора Тана, и приветствовало его возвращение на должность губернатора провинции. Вернувшись на этот пост, он пришел к нам в храм и попросил меня помолиться о дожде. Тогда я соорудил для этой цели алтарь, и через три дня хлынул проливной дождь. К тому времени дождя уже не было в течение пяти месяцев. Поскольку дифтерия все еще продолжала свирепствовать, Тан сказал: "Я слышал, что снегопад может остановить эпидемию дифтерии, но сейчас лишь только конец весны. Как мы можем заполучить снег?"

Я сказал: "Я сооружу алтарь с этой целью, и Вы со своей стороны, пожалуйста, от всего сердца молитесь, чтобы выпал снег".

Тан стал соблюдать правила праведной жизни и мо­литься о снеге. На следующий день выпало около фута снега. Эпидемия внезапно прекратилась, и все воздали хвалу непос­тижимой буддадхарме.

МОЙ 84-й ГОД (1923-1924)

Тот год был свидетелем возведения ступы для упокое­ния праха семи типов учеников.' Во время землеройных работ

при закладке фундамента, был обнаружен гроб на глубине более десяти футов с надписью: "Госпожа Ли, уроженка фань-яна, этот год четвертый правления Цзя-цзина [1525-1526]". Ее лицо было свежим, будто она еще была жива, и когда ее тело кремирбвали, языки огня приняли форму цветков лотоса. Пепел был помещен в отсек, предназначен­ный упасикам. Все могилы справа от храма были подвергну­ты эксгумации, и после кремации пепел покойных был также помещен в ступу.

На одном из надгробий была каменная плитка с биог­рафическими сведениями о бхикшу Дао-мине, родившемся во времена правления Дао-гуана [1821-1850] и впоследствии посланном родителями в храм, где он присоединился к сангхе. После посвящения в духовный сан он руководил культовыми церемониями и был сосредоточен на повторении имени Бодхисаттвы Авалокитешвары. Однажды ему присни­лось, что Бодхисаттва приказал ему принять ванну. После этого он его больше не видел, но почувствовал очень сильный прилив энергии к ногам. На следующее утро, поднявшись с постели, он обнаружил, что может ходить так же, как все [чего раньше не мог]. С этого момента пробудилась его природная мудрость, и поэтому он неустанно взывал к Бодхисаттве до конца дней своих. Крышка его гроба была изъедена белыми муравьями таким образом, что образова­лись отчетливые контуры семиэтажной восьмигранной сту­пы, что свидетельствовало о духовных достижениях этого монаха.

Примечания

1. Семь типов учеников: (1) бхикшу, или полностью посвященные в духовный сан монахи, (2) бхикшуаи, или полностью посвященные в духовный сан монахини, (3) шик-самана, или новички, соблюдающие шесть заповедей, (4) Шраманы, или новички-монахи, соблюдающие второстепен­ные заповеди, (5) Шраманки, или новички-монахини, соблю­дающие второстепенные заповеди, (6) упасака, или миряне-мужчины, соблюдающие первые пять заповедей, и (7) упаси-ка, или миряне-женщины, соблюдающие пять первых запо­ведей.

МОЙ 85-й ГОД (1924-1925)

В том году мы восстановили все шестнадцать ступ. включая ступу "Семи Будд древности" на нашей горе, и вс» статуи Будд, "Пятьсот лоханов" [архатов] в нашем монасты ре. В храме Шэн-инь были отлиты три бронзовые статуи для главного зала и вылеплены три глиняных для святыни Западного Рая. Чаньский бхикту Чжу-син умер весной, завершив исполнение дисциплинарного кодекса. Я записал историю его жизни в следующих словах: