Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава XI. Гати
Если б печаль я мог выплеснуть на землю, Грудь бы земная великая треснула. Так безысходна печаль моя тяжкая. Если бы пламенем горя зажег бы я реки, Иссякли б они многоводные,- Так оно пламенно, горе мое! Чеченская народная песня
Когда Гати вышел на крыльцо, солнце еще только-только показалось из-за гор. Утро было довольно прохладное, а после крепкого сна в теплой постели это ощущалось особенно. Гати потянулся, сладко зевнул и, немного постояв, направился под навес, где хранился весь инвентарь, с которым ему предстояло выйти на работу в поле. Осмотрев деревянный плуг, еще раз проверив его на прочность, он остался доволен. Чинара была срублена им еще зимой. До весны она так высохла, что по прочности вряд ли уступала железу — гвоздь в нее не входил. Он с минуту полюбовался делом своих рук, затем осторожно поднял соху и перенес ее в арбу. Туда же положил лопату, вилы, топор. Оставалось только запрячь быков. Он вывел их из сарая, и застоявшиеся животные, точно соскучившись по работе, бегом припустили за ним, пришлось даже несколько раз прикрикнуть, чтобы остудить их преждевременный пыл.
Гати особенно любил эту пору с ее бесконечными заботами и волнениями. С весной и внутри него что-то обновлялось и томило. Его тянуло куда-то, ему не сиделось на месте, и, чтобы хоть как-то убить время, он постоянно искал, к чему бы приложить ему руки. И неудивительно, что сегодняшний день стал для него праздником. Позавчера прошел сильный дождь, земля стала мягкой и сама уже просилась под соху. Заранее предвкушая удовольствие от предстоящей работы, Гати любовно потрепал морду черного быка, своего любимца. Тот сердито мотнул головой, а довольный Гати засмеялся:
— Глупый, дождались ведь!
Гати еще раз обошел арбу, оглядывая ее со всех сторон. Делать дома было уже нечего, а время тянулось томительно долго.
— Скоро ты там? — крикнул он жене.
— Сейчас! — отозвалась Эсет в приоткрытую дверь:- Потерпи минутку.
— Женщина, она и есть женщина, — в сердцах буркнул Гати. - Принеси склянку с топленым жиром, колесо смазать. — Он уже взялся за налыгач, чтобы выехать на улицу, как услышал голос племянника Хабиба.
— Чего тебе? — недовольно отозвался он.
— Дада зовет.
— Иду!
"Понадобился я ему именно сегодня, — подумал Гати. — Обязательно что-то выдумает".
— Жена, я загляну на минутку к брату и вернусь, — бросил он, проходя мимо окна, волоча за собою искалеченную на войне ногу.
Дом старшего брата резко выделялся среди других своей величиной и добротностью. В доме был полный достаток — мулла ни в чем не нуждался. Конечно, не бесконечные поклоны, которые мулла отбивал Аллаху, и не завидное усердие в молитвах были причинами такого достатка. Уж кто-кто, а Гати знал об этом лучше других. Он не питал особо теплых чувств к своему старшему брату, но тем не менее слушался его.
* * *
Гати переступил через порог и остановился. Он надеялся, что разговор не затянется, и через минуту-другую он уйдет.
Шахби, вероятно, только что совершил утренний намаз.
Он продолжал сидеть все в той же молитвенной позе на деревянных нарах, подстелив под себя небольшой коврик. Закрыв глаза, он левой рукой подпирал щеку и вполголоса грустно напевал, медленно раскачиваясь из стороны в сторону:
Бесплотен ты, но вечно во вселенной, Не нужным стал твой лучезарный лик. Ислам! Осиротел ты, правоверный. Пришедший не на век и не на миг…
Гати впал в отчаяние. Он понял, что ему нескоро удастся уйти отсюда. В таком состоянии Шахби мог находиться очень долго.
Ты праведен, но нет тебе опоры. Твоя надежда в жизни — это Бог. Нет у тебя друзей, ислам, которым В тяжелый час довериться б ты смог. Могилы предков заросли травою, И нету веры преданным друзьям. Не ладят с братом брат, сестра с сестрою. Сегодня ты осиротел, о праведный ислам!
Мягкий, проникновенный голос Шахби тронул душу Гати, и он невольно залюбовался братом. Потеплевший взгляд его остановился на скорбно опущенном лице, изрезанном глубокими морщинами, на его крючковатом носе с хищно трепещущими тонкими ноздрями. Но лицо брата не казалось безобразным: высокий белый лоб как бы говорил о пытливости ума, а серебристые виски и такая же седая борода лишь усиливали такое впечатление.
Они забыли, что им жить не вечно. Возмездия их не пугает страх. Жизнь коротка, обманна, скоротечна, Глумятся над тобой, о праведный ислам!
Кончив намаз, Шахби некоторое время сидел в своей излюбленной позе, не меняя скорбного выражения лица. Но вот он очнулся, открыл глаза и только теперь, казалось, заметил брата.
— Говорят, ты пахать собрался? — тихо спросил Шахби.
— Пора уже…
— А как насчет того, о чем я говорил тебе? Наплевать, да?
"Снова затянул старую песенку", с раздражением подумал Гати, но вслух ничего не сказал.
— Я твои мысли знаю: езжай, дескать, старый дурень, туда тебе и дорога. Умирай в чужой стране, как собака, а я здесь останусь. Ты ведь именно так думаешь?
— Шахи, — так Гати называл брага, — тебя никго не заставляет. Ты со мной не советовался, все решил сам. Теперь почему-то хочешь обвинить меня. Я ведь полутруп. А если я еще держусь бодро, то только потому, чтобы тебе не быть в тягость. Только я начал становиться на ноги, а ты — поехали! Куда поехали? Зачем? Я этого никак понять не могу.
— Ты же мусульманин.
— Почему мусульманин не может умереть дома? Зачем мне обязательно ехать в Хонкару? Что я там оставил?
— Ты глуп или глупым притворяешься? — нахмурился Шахби. — По всей Чечне один разговор — о Хонкаре.
— Люди в огонь — и я за ними?
— Побойся Аллаха. Не принимай на себя столь тяжкий грех.
— Я не преступник, я перед ним чист.
— Значит, христианином хочешь умереть? Разве на свете есть больший грех? Ты об этом подумал?
— Поздно, Шахи, из меня христианина делать — ничего не получится. Кем я родился, тем и в могилу сойду. Смерть я уже не раз видел, и она меня не сломала. Так чего же мне еще бояться? И шашка моя пока не заржавела… Так что оставь меня в покое и поезжай, пожалуйста, один…
— А что люди скажут, тебя не тревожит? Ты знаешь, о чем они подумают? Оставить единственного родного брата… Почему? Нет-нет. Один я не могу уехать. — И уже более миролюбивым тоном продолжил:- Верь мне: хуже, чем есть, не будет… А я и паспорт на тебя выписал. Дом твой Товсолт купит. Я с ним и насчет цены договорился. Много за него не дадут, но дело не в деньгах. Денег у меня достаточно. Нам с тобой до конца наших дней хватит.
Шахби искоса наблюдал за братом: что, мол, ты на это ответишь?
— Шахи, — тихо проговорил Гати, избегая пристального взгляда старшего брата. — Я не могу себя пересилить. Столько пролито крови. Нет, это невозможно… Пойми, Шахи… Я тогда умру…
— Умереть-то мы рано или поздно все умрем. Но умерший вдали от родины попадает в рай. Пора, пора подумать о завтрашнем дне.
Подобные разговоры не впервые велись между братьями. И который раз младшему приходилось выслушивать одно и то же. Хватит! Надоело! Теперь Гати решил твердо.
— Я не поеду, — сказал он мягко, но решительно. — День ото дня я чувствую себя все хуже. Мне недолго осталось… Хочу и буду рядом с отцом лежать…
— Знаю я, где тебе удобнее лежать! — Шахби сурово глянул на брата. — Не могилы предков тебя удерживают и не родина. Не кривил бы душой, а прямо говорил — кто. По всему видать, Эсет… Боишься, что умрешь, если оторвешься от ее подола? А кто тебя женил на ней? Забыл? Не будь меня, не видать бы тебе ее, как своих ушей. Оторваться от женщины не можешь! Позор! Никогда в нашем роду не было баб в черкесках. А вот на старости лет довелось увидеть… О Аллах!
Гати подскочил к брату. В глазах у него потемнело, лицо и губы судорожно подергивались. Ярость и бессилие, злость и отчаяние, — все перемешалось, подступило к горлу и мешало дышать. Голова закружилась. Он почти терял рассудок. Такого оскорбления ему еще никто не наносил.
— Не будь ты моим братом, — хрипло зашептал Гати почти в самое ухо Шахби, — я бы тебе показал, кто из нас баба. Другому за такие слова язык бы вырвал. Я не так упитан, как ты, не так здоров, но мне стыдиться нечего. Война искалечила мое тело, но не мою душу. А заячьи души есть и у белобородых… Таких, как ты… Хорошо! Я поеду с тобой! Пусть будет по-твоему. Надеюсь, я не умру с голоду и там. Но поеду с тобой не так, как хочется тебе… Я не продам дом, где жил отец, и землю, которую он пахал… Только так мне будет спокойнее умирать на чужбине. Человек обязан иметь свой дом на этой земле!
Гати повернулся спиной и захромал к выходу. Но на пороге его вновь остановил голос брата:
— На кого же ты оставляешь свое… богатство? Детей от тебя жена не рожала…
— Найду.
— Теще?
— Мое дело.
Гати с такой силой грохнул дверью, что Шахби от неожиданности подскочил.
— Оборванец… молокосос, — прошипел он и с ожесточением принялся листать жейны.
Эсет давно собралась и ждала мужа, но Гати задерживался, и это ее беспокоило. Она уже не раз выбегала за калитку, и с каждой минутой сердце ее щемило все сильнее, словно в предчувствии беды. Стоило же ей увидеть мужа, как она поняла, что ее самые худшие опасения оправдались. Заглянув в его лицо, она испуганно задрожала: таким страшным оно ей сейчас показалось.
— Что? — спросила она, и голос ее осекся.
— Все! Распрягай быков! — резко бросил он и, не останавливаясь, прошел в дом.
Эсет распрягла быков и загнала их обратно в сарай. Ноги ее подкашивались. Она прислонилась к стенке и разрыдалась. Только окрик мужа привел ее в чувство.
— Жена! Где ты там запропастилась? — еще более раздражаясь, крикнул он.
— Я здесь, — отозвалась Эсет, торопливо вытирая лицо концом платка. — Что ты хотел?
— Я передумал, — ответил Гати. — Едем в поле!
— Передумал? — машинально переспросила она, медленно приходя в себя. Сердце ее учащенно забилось, затрепетало, глаза радостно сверкнули. Она чуть ли не бегом бросилась обратно в сарай.
Гати не разделял восторга жены. Наоборот, он все сильнее хмурился и все больше мрачнел.
Муж молчал, и Эсет старалась не нарушать ход его мыслей. С первого дня ей стало известно о разногласиях братьев. Когда старший впервые заговорил о переселении, Гати все рассказал ей. Какое решение примет муж, Эсет не знала, но всякий раз, когда он возвращался от брата, сердце ее замирало. Вот и сейчас она временами оборачивалась и бросала тревожные взгляды на него.
А Гати мучился. Он тяжело переживал свое увечье. Эсет по возможности старалась облегчить его страдания. Она помнила его другим. Он всегда славился своей храбростью и мужеством, был ладно скроен и пригож лицом. Все девушки в ауле были в него влюблены и завидовали Белите, избраннице его сердца. Эсет тоже иногда поглядывала на него, но без волнения, потому что сердце ее принадлежало Арзу.
Не раз вражеские пули и штыки испытывали живучесть и прочность тела Гати. Но он, превозмогая боль, оправлялся от самых тяжелых ран и снова брался за оружие. Лишь страшная рана на бедре выбила его из седла. "Калека. Навсегда калека", — твердил он постоянно, словно желая смириться со страшной действительностью. Храброе сердце продолжало биться в его груди, но это, пожалуй, все, что осталось от прежнего Гати.
В своем несчастье он не винил никого. Эсет не припомнит ни одного случая, чтобы он нагрубил ей или накричал на нее. И не будь его, одному Аллаху известно, что сталось бы с ее семьей. А он помогал всем, насколько хватало его сил. Благодаря ему мать, сестры и братья Эсет не испытывали нужды. Да ведь потому она и вышла замуж за калеку, чтобы не обречь их на голод. Но как она ни старалась возбудить в себе хоть какое-то чувство к мужу, если и не любовь, то хоть что-то похожее на нее, ничего не выходило. Она только напрасно растрачивала свои силы. Эсет любила Арзу. Он был и оставался ее первой и единственной любовью. Но раз она сама, по своей доброй воле выбрала подобную участь, следовало забыть об Арзу и смириться с судьбой. И ей постоянно приходилось следить за собой, чтобы муж не знал и даже не догадался об ее истинных чувствах. Но он как-то мало обращал внимания на их отношения. Казалось, ему она была безразлична. Если бы у них родился ребенок, то возможно, и отношения складывались бы по-иному. Но Эсет знала, что ребенка у них никогда не будет. Знал о том и Гати, а потому в душе и страдал еще сильнее.
Гати восхищался Эсет. Он знал, что она любит не его, а Арзу, и что вышла за него не по любви, а из-за того, что нужда заставила. И если бы не предчувствие скорой кончины, он давно предоставил ей свободу, но, как на беду, продолжал жить…
— Эсет, — обратился Гати к жене. Он уже распряг быков и пустил их пастись. — Нам с тобой нужно серьезно поговорить. Я сегодня дал слово брату, и мы переселяемся в Турцию.
— Ты… — голос ее предательски дрогнул и сорвался. Она замолчала. Темнота подступила к глазам. Сердце Эсет сжалось, будто кто-то невидимый сдавил его, посягая на ее жизнь. Значит, все рухнуло… Значит, ей предстоит покинуть родную семью и вместе с нелюбимым мужем ехать в чужую страну. Ради чего же она тогда пожертвовала и своей молодостью, и своей любовью?
— Зачем нам тогда пахать? — невольно вырвалось у Эсет. — Все уже свое имущество давно продали. Ты-то почему его не продаешь?
— Крепись, жена! — в тон ей ответил Гати. Ему ли не понимать, что творится в ее душе. — Ты знаешь, я никогда тебя не обижал. Надеюсь, не обижу и впредь. Хотя, женившись на тебе, уже тем обрек тебя на несчастье…
Эсет удивленно посмотрела на него. Гати печально и ласково покачал головой.
— Да, да, Эсет! Это же правда. Любить одного, а выйти замуж за другого. Да еще по собственной воле. Не каждая женщина на это способна. Но беда-то еще и в том, что оба мы оказались в одинаковом положении. Я ведь тоже любил другую… — Гати сделал паузу и отдышался:- Ты знаешь, что я противился нашему браку. Я же любил… Белиту. Но она погибла, когда в последний раз горел наш аул. Если бы она осталась жива, мы бы непременно поженились. Только ты не подумай, что я не люблю тебя. Люблю… Очень люблю! Как друга, верного и преданного!
Выражение лица Эсет ежесекундно менялось. Впервые за все эти годы муж раскрыл, распахнул перед ней свою душу. И она со все возрастающим любопытством вслушивалась в его слова:
— Сказать о том, что Шахи принудил меня к женитьбе — было бы неправильным. Я сам того хотел. Я не мог больше жить в его доме. Я мечтал жить отдельно, иметь свой угол. Но для этого нужно было жениться. Скорее даже, мне требовалась женщина, которая бы готовила пищу да смотрела за хозяйством. Ведь жить в пустом доме одному, а тем более с моим здоровьем, было невозможно. Где-то в душе я все же надеялся, что ты меня со временем полюбишь. Даже калеку… Мне очень хотелось, чтобы ты меня полюбила… И тебе тогда было бы легче. Но… потеряв такую надежду, я решил даже развестись. А вот здесь мужества мне не хватило. Я привязался к тебе. Думал, вот-вот умру, и тогда все наше хозяйство перешло бы к твоей семье. Я оставил завещание… Вопреки шариату…
Эсет сидела неподвижно. Слезы текли по ее мертвенно-бледным щекам.
— Почему мы сегодня вышли в поле? — Гати, лежавший на земле, приподнялся и обратил свое лицо к жене. — Дом, поле, имущество — все, чем мы владеем, я оставляю тебе. До отъезда я позову Маккала, Арзу, Чору и в их присутствии оформлю все как положено, чтобы потом не было лишних разговоров. И объявлю им о своем разводе с тобой. После этого и Шахи не сможет домогаться моего имущества, тем более, что мы вместе едем в Хонкару…
Эсет, не в силах больше сдерживать себя, с криком отчаяния бросилась к мужу и уткнулась лицом в его грудь.
— Не плачь, Эсет, не плачь, дорогая… Все забудется со временем. Твое счастье я разбил, а своего не нашел. Прости меня. Арзу человек благородный. Другого такого вряд ли найдешь. Вместе вы… будете счастливы. Ну, перестань, перестань… Иди, пригони быков, — Гати мягко отстранил жену. Но она еще теснее прижалась к нему.
— Я не оставлю тебя, Гати! Я поеду с тобой. Только смерть разлучит нас! — выкрикнула она, судорожно всхлипывая.
Задыхаясь, почти теряя сознание, он с силой прижал ее к себе, чувствуя, как горячие слезы обжигают теперь уже и его щеки…
|