Часть первая 2 page. И вдруг она стала алчными глазами, прицеливающимися в сочного червя, который полз через прочерченную лучом солнца тень

И вдруг она стала алчными глазами, прицеливающимися в сочного червя, который полз через прочерченную лучом солнца тень.

Паря, плывя, как игривый мыльный пузырек… струйкой… по капле возвращалась она в собственное Я…

И вдруг она снова почувствовала горячий компресс солнца на спине, и ощутила гладкость деревянного поручня под руками. Она осторожно провела по нему пальцем, восторгаясь его атласной поверхностью, отполированной годами прикосновений к прочному дереву.

Наполненная каким‑то внутренним теплом, успокоением и гармонией, Алейтис двинулась дальше. Песок поскрипывал под подошвами ее сандалий. Она подняла голову и улыбнулась показавшемуся из‑за зеленой каймы деревьев Мари‑фату с его необычными всплесками красок – оранжевой, желтой, красной, фиолетовой. Краски ярко горели в прозрачном утреннем воздухе. Она засмеялась от удовольствия и взбила носком облако песка. Песнь радости пульсировала в венах Алейтис.

От главной дороги отделилась тропа, начало которой было отмечено тонкими высокими хейшанскими ромашками. Алейтис чуть коснулась рукой их голубых лепестков, и тяжелые соцветия затанцевали на пружинистых стеблях. Деревья‑колокольчики, линией вытянувшиеся вдоль тропы, позванивали в порывах ветерка, трогавшего их семенные чашечки. Далекий, едва различимый шепот реки смешивался с резкими, агрессивными тонами шаша, сзухма и кхасрата. И внезапно все это поглотилось богатой гармонией барбата.

Алейтис вскинула руки и понеслась по тропе в диком танце, пронизанная такой сильной радостью, что ей казалось, будто она, как солнце, выплывает облаком золотистого тумана, освежая божественную красоту рассвета. Кожа Алейтис, подобно туго натянутому барабану, вибрировала в ответ на звуки утра, становившегося все более красочным.

Еще несколько шагов, и капюшон свалился на плечи, волосы, подхваченные ветерком, ожили – каждая их прядь стала особым существом, со своей отдельной жизнью.

Алейтис обошла последний куст зарослей зардагула и оказалась перед величественным старым хораном. На выступавшем из земли узловатом корне сидел Вайд. Спина его удобно устроилась в изгибе основания ствола. Алейтис нежно улыбалась, наблюдая, как он заставляет танцевать музыку, извлекаемую из барбата. Он был одет в темно‑синюю с серебром аббу, изящными складками ниспадавшую с его стройного тела. Этот барбат был его любимцем – изящный полумесяц, ручной полировки, с инкрустацией в сложном стиле рисунка найзех. Пальцы Вайда задумчиво блуждали по струнам, сам он, словно в забытьи, смотрел на текущую возле его ног воду. Ветерок, шелестящий над водой, перебирал его темные, с редкой проседью, волосы, густыми прядями окаймлявшими тонкое нервное лицо.

– Вайд!

Он поднял голову и увидел ее:

– Лейта!

Загорелое лицо его осветилось теплой улыбкой. Он похлопал по плоскому камню, который примостился возле корня хорана.

– Иди садись! Я сочиню для тебя песню.

– О, только не очень‑то утруждай себя! – засмеялась она. – Я не хочу мешать тебе. А что же ты сочиняешь сейчас? – Она присела рядом. – Грезы?

Вайд усмехнулся.

– Грезы? Нет, грезы приходят и уходят. – Напевая вполголоса, он провел кончиками пальцев по ее руке. – Нет. Это брачное благословение.

Улыбаясь, она потерлась щекой о его ладонь.

– Для кого? Я знаю?

– Для младшей дочери Яры и Нилрада Гавринсона.

– Вот как… – Она села на камень и, наклонив голову, улыбнулась Вайду из‑под густой вуали упавших на лицо волос.

– Когда я шла сюда, снова случилось это.

Он отложил барбат, потрогал лоб Алейтис и произнес участливо:

– Жара нет. Странно… Когда у меня начались видения… Правда, я был моложе… А что ты видела?

– Ну…

Она задумчиво смотрела на бегущую воду.

– …Я смотрела в реку, и тут мне… Я как будто растаяла… и стала чувствовать себя частью всего: деревьев, травы, воды. Потом внезапно все кончилось, сломалось…

– Ты делала упражнения? – Он поймал ее руку и нащупал пульс. – Ты слишком взволнована. Успокойся, Лейта. Можешь?

Алейтис прерывисто втянула воздух, потом медленно выпустила его, сосредоточиваясь на успокаивающих ритмах воды, пока тело не замерло, дыхание не углубилось, не замедлился пульс и она не почувствовала себя спокойной и безмятежной.

– Да, – сказала она. – Каждое утро делала кхакутаха.

– Помогло?

Алейтис пожала плечами.

– Немного, – медленно произнесла она. – Это теперь приходит чаще… и я перестала бояться.

Он осторожно убрал волосы с ее лица.

– Лейта, у тебя дар. И я не обещаю тебе счастья или спокойствия, ты это сама понимаешь. Но твой мир, горизонт его, расширится далеко за пределы обычного. И никогда не бойся использовать свой дар…

Он вдруг нахмурился, глядя на поднимавшийся Хеш.

– Нет, еще не кхаладкар. Разве ты не должна быть сегодня в прачечной? Вчера ты говорила, что…

Алейтис попыталась отвернуться, но Вайд удержал ее.

– Я ушла от них.

– Рассказывай! – мрачно потребовал он.

– Просто я сыта по горло. – Чувствуя нарастающее внутри раздражение, она рывком высвободилась. – Сам понимаешь…

Рука Вайда легла ей на колено.

– Лейта, Лейта, – устало сказал он. – Что ж, тебе виднее…

– А что они могут мне сделать? Побить? – Она пожала плечами. – Это случалось уже не раз. Что бы я ни делала, как бы ни старалась, Камри всегда найдет повод для недовольства. Почему же тогда я должна лизать ей пятки?

Он промолчал. Лицо его было серьезным, обеспокоенным.

– Скажи же мне, любовь моя! Если я ничем не могу угодить ей, то ради чего стараться?

– Лейта… О, Мадар! Ты просто не понимаешь…

– Что? Не понимаю? – сухо произнесла она. – А что я должна понимать? Я просто не знаю… Я ничего не могу больше сделать. Смотри. – Она протянула вперед свои ладони. – Я работаю больше, чем азари. Мне приходится выпрашивать втирания… Я, Дочь клана, должна выпрашивать! … Тех, кто добр ко мне, я могу сосчитать по пальцам… А сегодня утром Йорчи, этот мальчик… обозвал меня, выругал, назвал рыжей сукой. Я знаю, что меня едва терпят, но почему? Почему?! Скажи, Вайд!

– Лейта…

Он явно был неуверен в себе и чем‑то смущен.

– Я… Не спрашивай. Мне запрещено. Видишь ли… Шура…

Алейтис нетерпеливо заерзала.

– И ты, даже ты!

– Лейта!

Она обиженно скривила губы:

– Но ты ведь спал со мной! Этого ведь тебе не запретили? Хотя… ты делал это в тайне от остальных…

– О, Лейта!

Она смотрела на него, яростно ударяя пяткой по камню.

– Ладно, азиз, сдаюсь, – проговорил он. – Вчерашний метеор разбудил старые страхи и старую ненависть. И ты должна знать, с чем тебе предстоит столкнуться.

Отбросив огненную прядь волос, она кинула на него косой взгляд.

– Метеор? При чем здесь это? Вчера ночью Камри обозвала меня сучьей дочерью.

Вайд схватил ее за плечо, рывком притянул к себе и спросил:

– Почему? Она вынуждена была так тебя назвать? Что ты сделала?

– Я вышла посмотреть на небо. Понимаешь?

Она дернула плечом, но пальцы Вайда крепко сжимали его.

– Ты делаешь мне больно!

– Ты выходила ночью?

– Вайд, мне больно!

– Отвечай!

– Я хотела увидеть метеор, или хотя бы… – Она оттолкнула его. – Вайд…

Закрыв глаза, он отпустил ее плечо.

– Алейтис…

– Я ничего не понимаю… Ничего…

– Неудивительно, азиза‑ми. – Он улыбнулся ей и нежно провел пальцами по щеке. – Это длинная и невеселая история.

– Вайд, прекрати! Неужели она настолько грустна, что ты никак не соберешься рассказать мне ее?

Она нетерпеливо стукнула кулачком по бедру.

– Расскажи мне, почему Камри так ненавидит меня. Почему приходит в бешенство всякий раз, когда меня видит?! И почему в долине только у меня одной рыжие волосы? И почему Шура запретил меня любить? Ведь даже ты осмелился прикоснуться ко мне только в темноте и тайком от всех! Почему Аздар в одной комнате остается со мной только во время еды? Почему это так? Почему? Ответь мне!

Он ласково погладил ее по волосам. Несколько прядей золотистым браслетом обвились вокруг его запястья, Алейтис расслабилась и прижалась к его плечу.

Сейчас нет на это времени, – произнес он тихо. – Кто угодно может нас здесь увидеть…

Когда она закрыла глаза и почувствовала, как в теле ее нарождается нежность – рука Вайда продолжала ласкать ее.

– Сегодня ночью. Двойная предосторожность не повредит. Приходи сюда. В тридцатый час. Сможешь?

– Даже если для этого придется спрыгнуть с крыши.

Вайд засмеялся и взял ее за подбородок. С теплой улыбкой, загоревшейся в глазах, он спросил:

– Сегодня ночью ты благословишь со мной Мадара, да? – И, не ожидая ответа, бережно погладил девушку по спине. Потом он упруго вскочил на ноги и помог Алейтис подняться с камня.

– Пойдем, Лейта. Пора уходить отсюда.

Алейтис не спеша шла по дороге, все медленнее по мере того, как приближался черный прямоугольник входа в дом калана с огромными крыльями‑створками. Она осторожно подошла к зияющей угольной темноте и заглянула внутрь.

Кажется, короткий туннель был пуст. Сделав резкий выдох – ведь она почти целую минуту в страхе сдерживала дыхание, – Алейтис стрелой метнулась в темноту, стремясь быстрее оказаться в патио, и на всем ходу врезалась в невидимую преграду: в туннеле кто‑то стоял. Отброшенная к стене, она несколько секунд не могла прийти в себя и отдышаться. Когда же в глазах у Алейтис прояснилось, мышцы желудка болезненно дернулись.

– Камри, – прошептала она.

– Сука! – раздалось в ответ зловещее шипение. – Весенняя сука! С кем ты была сегодня? Я ведь его предупреждала…

Лицо Камри стало похоже на безобразную маску, гнев переполнял ее. Она взмахнула рукой и, развернувшись так, что абба зашуршала, словно хоран в зимнюю метель, прошипела:

– Я ведь ему говорила, что ничего хорошего из этого не выйдет. Мне нужно было тебя придушить сразу, как только ты родилась. Русваи… Хайя… Хитрая змея… И ты осмелилась… ты… после вчерашнего…

Каждое ее слово, слетавшее с искривленных злобой губ вместе с каплями теплой слюны, было отравлено ядом ненависти.

Алейтис с трудом сдерживала отвращение и тошноту. Она оперлась рукой о стену туннеля, находя какое‑то успокоение в холодном камне.

– Я ему говорила… – немилосердно шептал голос. – Я ведь ему говорила, что не получится… у него твои ноги вместе удержать… как у твоей мамаши… – Она хрипло завыла и прыгнула на Алейтис.

Девушка попыталась уклониться, нырнуть в сторону, но опоздала на долю секунды: пальцы Камри, словно когти, впились в ее тело. Затем Камри принялась трясти ее. На глаза Алейтис навернулись слезы.

– Ты вся в мать… Грязная похотливая ведьма… Ну, кого ты околдовала?.. Кого ты отравила так, чтобы он не смотрел на меня… Вся в мать… О, эти адские огненные волосы…

Алейтис пригнулась, чтобы уберечь лицо от гадкого дыхания Камри. Страх, сковавший ее поначалу, прошел, и она заметалась, попытавшись вырваться. В конце концов ей это удалось. Пронырнув под растопыренными руками старухи, она рванула в сторону дворика и остановилась только под деревом.

Судорожно сжимая кулаки, с побагровевшим лицом, Камри, выскочившая из туннеля вслед за девушкой, уставилась горящим взглядом на предмет своей ненависти и снова потребовала ответа:

– Ну, русваи, скажи, кто он?.. – С каждым шагом к Алейтис она выплевывала новую фразу. – Кто пробудил старое проклятие?.. Кто хочет разрушить наш дом? Проклинаю тебя, тварь… и твою мать‑суку…

– Салкурдех кхату! – прервал отвратительную сцену глубокий мужской бас, который так напугал Алейтис, что она дернулась и больно ударилась затылком о ствол дерева. – Ахай, Зираки! – Она потрясла головой и перевела взгляд на Камри. Та словно погасла: тело ее обмякло, лицо снова стало бледным, без кровинки.

Алейтис еще раз посмотрела на Зираки: его лицо, словно вобрав в себя кровь Камри, побагровело.

Он нахмурился, и морщины избороздили все его лицо – от уголков глаза – до носа, от носа – до уголков рта, от уголков рта – к острому подбородку.

– Иди сюда, – повелительно приказал он и поманил ее указательным пальцем.

Озадаченная Алейтис бочком подошла к нему, все еще с опаской поглядывая на Камри.

– А ты, Камри… Ты и без того уже сказала слишком много…

Камри опустила глаза и больше не поднимала их на Зираки.

– Тебя ждет таклиф. Там нужны рабочие руки. Возможно, позднее тебя позовет Аздар…

Словно старый усталый мундарик, Камри заплетающимся шагом пересекла дворик‑патио и исчезла в доме.

Алейтис концом рукава вытерла покрытое испариной лицо.

– Спасибо, Зираки.

– Иди за мной, – сказал он бесцветно и, повернувшись, зашагал к ближайшей двери. Когда они оказались в доме, он остановился в дверях библиотеки.

– Входи и садись.

Она поспешно проскользнула мимо него и остановилась у длинного стола.

– Садись!

Он настойчиво смотрел на нее с порога комнаты. Она нервно пододвинула к столу первый попавшийся стул и плюхнулась на него. Бросив украдкой взгляд на Зираки, она положила дрожащие руки на стол.

– Алейтис… – Он произнес ее имя необычно резко, словно вытолкнул. В голосе его слышалась невыразимая тревога.

– Да?

Она не отрывала взгляд от своих ладоней.

– Щура собирает мулакат в финджане Топаз.

– И?

– Ты не пойдешь туда.

Она резко подняла голову и с изумлением посмотрела на Зираки:

– Как?

– Так решил Аздар. Это его приказание. Забудь о работе, которая тебе назначена. Иди в свою комнату и оставайся там. Не показывайся никому на глаза. Я пришлю тебе азири с едой.

– Но… – она вскочила со стула. – Я имею право!

Зираки нервно поджал губы.

– Алейтис, не надо спорить. Сейчас не время отстаивать свои права. Если ты пойдешь с нами… – Он пожал плечами. – Ты только что видела Камри… И увидишь то же самое, но помноженное на сто!

Алейтис судорожно сглотнула и опять уставилась на свои руки, лежащие на столе.

– Он должен был сам сказать мне об этом!

– Сабийя‑а… – отрывисто, грубо произнес Зираки. – Ты ведь умная девушка.

– Ха! – коротко засмеялась она. – Зираки… – Голос ее задрожал.

– Я не могу ответить на твои вопросы, Алейтис, и поэтому не спрашивай меня ни о чем!

Он подошел к девушке и осторожно коснулся ее лба.

– Постарайся не путаться под ногами следующие несколько дней. Так будет лучше, поверь мне. Для твоей же безопасности. Надо, чтобы о тебе забыли…

И он, не поворачиваясь к ней спиной, сделал несколько шагов назад.

– Дай им немного успокоиться, хорошо? – произнес он уже в дверях.

Когда Зираки покинул комнату, Алейтис устало опустила голову на руки.

– Ну и денек, – вздохнула она и откинулась на спинку стула. Руки, словно тряпичные, безвольно упали вниз.

Вдруг что‑то мягкое нежно коснулось ее щиколотки, потом еще и еще раз, потом послышалось тихое «мур‑р‑р».

– Мули, – улыбнулась она и услышала в ответ новое «мур‑р‑р». Она подняла мягкое косматое существо и опустила себе на колени. Гарб тут же свернулся клубком и шершавым языком лизнул ее пальцы.

– Мули, мули, – заворковала Алейтис. Она гладила его густой красновато‑коричневый мех до тех пор, пока не испарились ее гнев и напряжение.

Алейтис села в кровати, склонившись над Тианит. Та дышала глубоко и ровно и, кажется, была намерена продолжать в том же духе до самого рассвета. Каждый третий вдох ее сопровождался тихим клокотаньем в горле, но не более громким, чем писк мыши.

Но едва Алейтис перебросила ноги через край постели, как кожаные ремни сетки громко скрипнули. Она соскользнула на пол и, затаив дыхание, чувствуя, как дергается уголок рта, напряженно застыла. Однако Тианит не шевелилась. Дыхание ее было ровным, как ход часов: вдох‑выдох, вдох‑выдох.

Алейтис облегченно вздохнула и через голову стащила теплую ночную рубашку. Вздрагивая от холода, она аккуратно сложила ее, спрятала под подушку.

По холодному полу, босиком, с сильно бьющимся сердцем, она проскользнула к шкафу и открыла его. Схватив первую же попавшуюся под руку аббу, она влезла в нее и дрожащими пальцами завязала тесемки. Потом закрыла глаза, прислонилась к стене.

– У меня еще много времени… – прошептала она. – Еще много времени… – И откинула волосы с лица. – Духи… Мне нужны духи… – Она принялась шарить среди склянок, вздрагивая всякий раз, когда те чуть звякали. Наконец нужный пузырек нашелся. Алейтис вытащила пробку дрожащими от волнения пальцами, принялась втирать ароматную эссенцию во все тело, не забывая и самых мест. От прикосновения влаги кожа ее покрылась пупырышками, в крови загорелся огонь предвкушения.

Внезапно она поняла, что поступает слишком опрометчиво, и решительно закрыла пузырек пробкой. Смех душил ее. «Меня можно выследить по одному этому запаху, – подумала она. – Вот дура …»

Свечи в холле укоротились уже наполовину. Мятущиеся тени плясали на стенах, как кошмарные чудовища. Алейтис нервно сглотнула и, на цыпочках подбежав к лестнице, молнией помчалась вниз. Она почти не касалась пола босыми ногами, но ей казалось, что ее бег подобен ударам гонга.

В патио она на миг остановилась возле домашнего дерева, погладила его блестящую кору.

– Пожелай мне удачи, азиз, – шепнула она и, с неохотой оторвав руки от дерева, понеслась к темнеющей пасти туннеля.

Глубоко втянув ночной воздух, она ступила на дорогу. Под ногами холодный песок, влажный от прошедшего вечером дождя, противный песок, застревающий между пальцами. Над головой – мерцание листьев хоранов. Легкий ветерок опять шептал ей слова, которые всякий раз оставались неразгаданными, хотя она до предела напрягала свой слух… Казалось, еще чуть‑чуть, и она сможет понять те ужасные вещи, которые он твердит ей… Стоит только получше прислушаться…

Вокруг нее танцевали на бледной земле лунные тени, а она мчалась сквозь них, нарушая громким участившимся дыханием тихую гармонию ночных звуков.

Она влетела на мост и опять уловила своим воспаленным слухом, что ее шаги звучат святотатственно громко. Охнув, она добежала до середины моста и приостановилась, чтобы немного отдышаться. Трепеща, как несомый ветром листок, девушка прислонилась к гладкому поручню.

Журчание воды, как всегда, успокоило ее. Она вздохнула и, оперевшись локтем о поручень, глянула вниз на черную реку, которая ночью казалась еще более таинственной и красивой… Серебряные спирали водоворотов, черные слоистые тени, легко изменяющие свои очертания и ускользающие прочь под мост. Река тихо разговаривала с ней, и этот шепот целебным бальзамом проливался на дрожащие, как струны, нервы Алейтис, проникал в мозг. Казалось, звуки растворяются… пропитывают кожу… Расплываются на сверкающей алмазной воде как танцующий луч лунного света… Она улавливала отрывки простых эмоций животных – голод и желание… И далекую жадность хищника. Время… Время растягивалось, тянулось… тянулось… и, наконец, лопнуло!

Алейтис охнула и, быстро повернувшись, глянула на темный силуэт дома клана, неподвижной, прочной громадой возвышавшийся на фоне алмазной россыпи ночного неба. Шорох листьев резанул по обнаженным нервам Алейтис, заставив ее снова содрогнуться. Она поспешно удалилась в благословенную темноту теней деревьев, росших вдоль берега.

У старого хорана она положила руку на узловатый корень и тихо позвала:

– Вайд?

Журчала река, ночь была наполнена таинственными поскрипываниями и шуршанием.

Алейтис обняла дерево и закрыла глаза.

– Вайд?

Ответа опять не последовало.

В животе холодным противным узлом начал сплетаться страх… А вдруг он не пришел?..

– Лейта? – раздался над ее головой тихий, похожий на свист, шепот.

Она вцепилась в ствол дерева и прижалась к его шершавой бугристой коре.

– Хаи… – Он спустился к ней и взял ее на руки. – Ах ты мой маленький, несчастный гарбик.

Ласково прижавшись к его груди, она хотела что‑то ответить, но зубы стучали так громко, что она была не в состоянии вымолвить хоть слово.

– Тише, любовь моя, расслабься… У нас впереди вся ночь…

Он крепко прижал ее к себе и начал нежно гладить волосы и спину.

Постепенно холод отпустил Алейтис. Она глубоко вздохнула и, подняв голову, кончиками пальцев коснулась его щеки, потом, взволнованная, свернулась калачиком, и еще теснее прижалась к его сильному горячему телу.

– Это был кошмарный день…

– Я знаю, Лейта, знаю…

Она откинула голову и прошептала:

– Что произошло на мулакате?

Он не ответил. Лицо его было печально.

– Что, так все плохо?

Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в пробор в волосах.

– Да. Плохо. Но не хуже, чем могло бы быть.

– Гм… может, ты мне расскажешь?

Она провела пальцем по его руке и, немного успокоившись от прикосновения к упругим мышцам под гладкой кожей, повторила:

– Я прошу тебя, Вайд‑ми!

Он согласно кивнул, но было видно, что начинать рассказ ему страшно не хотелось.

Алейтис слышала, как бешено колотится сердце Вайда.

– Ну же! – Она нетерпеливо заерзала.

– Аздар весь день держал меня под арестом в комнате. Тианит пришла с мулаката такая испуганная, что ничего не смогла мне рассказать. Только плакала. Посмотрит на меня и начинает плакать, бедняжка. Это привело меня в полное отчаяние.

Алейтис вздрогнула. Холод начал подбираться и ногам.

– Тебе холодно? – спросил он. – У тебя дрожат руки.

Она немного отстранилась и нахмурилась.

– Вайд!..

Он засмеялся:

– Только не здесь, любовь моя!

Он поставил ее на землю, потом потянулся и зевнул – черно‑белые в свете луны складни его аббы зашуршали.

– Фанджан слишком далеко. Может, присоединимся к лошадям?

– Уж лучше лошади, чем какой‑нибудь подсматривающий идиот. Гораздо лучше.

Вайд усмехнулся, блеснув зубами.

– О, я забыл. – Он взял ее за руку. – Ты ведь так любишь животных!

И они начали пробираться среди корневищ. Алейтис крепко сжала его пальцы.

– Они приятнее людей. По крайней мере, для меня.

Он обхватил ее за талию, и она в одно мгновение оказалась на пороге раскрытой двери конюшни. Шумно зарокотала отодвигаемая в сторону дверь, и Алейтис напряглась. Вайд тихонько засмеялся и погладил ее рукой по боку.

– Не бойся, любовь моя. Все благоразумные люди давно спят в своих теплых постелях.

Она хмыкнула и вошла в конюшню. Задвинув дверь, он последовал за ней.

До Алейтис донеслось тихое шуршание, пофыркивание, дыхание – это шевелились и жили в своих снах лошади. Слабый свет сочился сквозь узкие двойные окна, расположенные под самой крышей, но Алейтис ничего не видела, кроме неясных силуэтов стоящих по обе стороны от прохода животных. Тепло, исходящее от их тел, согрело девушку. Она почувствовала, как озноб, волнами накатывавшийся на нее, утихает.

– Вайд!

– Вверх по лестнице! – Он слегка подтолкнул ее, и его горячая ладонь легла ей на талию.

Алейтис на ощупь вскарабкалась на сеновал и пробралась по скользкой соломе в угол. Крошечное окошечко пропускало сквозь сеть паутины и сенной пыли заблудившиеся лучи луны, освещавшие маленький холмик соломы. Урча от удовольствия, она упала на солому и закопошилась, устраивая себе уютное углубление. Потом она всем телом погрузилась в него и громко понюхала воздух.

– Мне здесь нравится.

Вайд опустился рядом. Она улыбнулась ему.

– Лейта…

Его глаза блестели в свете луны. Он склонился над ней и осторожно, как бы нерешительно, провел пальцем по щеке и шее.

– Нежная… – Голос его замер, когда он коснулся губами чувствительной ямочки на шее. – Благословенная.

Она ласкала кончиками пальцев его шею. Его шершавая щека приятно прижималась к ее коже.

Алейтис осторожно склонила голову Вайда назад, чтобы видеть его лицо.

– Сегодня я не смогла стащить таблетки…

Он засмеялся и опять начал щекотать губами ее шею:

– Значит, пророчество начнется сегодня ночью… Ааб заглядывал в маленькое окошко, мягко освещая две золотистые фигуры, оппалисцирующим туманом окутывая двигающиеся в ритме любви обнаженные тела. Но вот они замерли – словно абстрактный узор в светотенях.

Прошла долгая минута, и Алейтис зашевелилась. Вайд поднялся, освобождая распростертое под ним тело. Сел. Притронулся кончиками пальцев к щеке Алейтис:

– Лейта?

Она поднесла к губам его ладонь, поцеловала. Потом положила руки под голову и с наслаждением потянулась.

– Да?

Он засмеялся и набросил на нее аббу.

– Чтобы ты не замерзла. Нет, не шевелись. – Он затянул завязки, разгладил ткань. Она постанывала от удовольствия, наблюдая, как он натягивает на себя одежду. Потом он взял ее руку в свою.

– Тебе хорошо, любовь моя?

– Очень… – Она вздохнула и села. – Ты сказал – пророчество?

Он притянул ее к себе, и голова Алейтис легла ему на грудь. Она слышала, как сильно стучит его сердце. Несмотря на мрачную тень предчувствия, парящую в ее сознании, она была спокойна и лишь наполовину внимала словам Вайда.

– Кровь и разрушение, – тихо говорил Вайд. – С той поры одна и та же греза виделась мне каждый день, каждый год… Кровь и разрушение… Куда бы я ни повернулся… – Слова, казалось, с трудом покидали его губы, словно он вытягивал их из себя. – Вокруг тебя падают мертвые. Пришельцы разрушают Раксидан. Не сейчас. Я это чувствовал. Не сейчас, но когда наш сын… – Алейтис удивленно вздрогнула. – Сын, которого мы зачали сегодня ночью… когда он вырастет…

Люди, сжигающие все вокруг… Рыжеволосый человек со злыми зелеными глазами дико хохочет, видя это разрушение… – Рука Вайда соскользнула с груди Алейтис и нежно погладила живот и талию. В течение нескольких секунд девушка чувствовала, как его ритмичное дыхание шевелит волосы у нее на макушке. – Потом в мою грезу вторгалось странное видение. Чернота, пронизываемая звездами, расползалась во все стороны, до бесконечности… В конце концов, она охватывала всю Вселенную… А в центре медленно вращалась ты… твое тело, прозрачное, как туман. Сотни солнц запутались в твоих волосах, тысячи звезд просвечивают сквозь твое призрачное тело. Я ощущал в тебе что‑то огромное, какую‑то неведомую силу, страшную энергию, власть… Ты преодолела чудовищный путь, о котором я даже не подозревал, и впереди у тебя лежал другой, более сложный и более долгий путь…

– Хайя!.. – Она некоторое время молчала. – Тебе это снилось? Ты что, спал на мулакате?

– А что я мог сделать? Ведь я – грезитель и певец Раксидана.

– Я понимаю, Вайд, – вздохнула она печально. – Но от этого жизнь моя не станет легче.

– Алейтис, сейчас ты достигла в своей жизни решающего момента. Кризиса. Перекрестка. И ты должна принять решение. В долине слишком много таких, как Камри…

Он беспокойно зашевелился под телом Алейтис, словно вдруг покрывшийся тревожной рябью безмятежный пруд. Солома тихо зашуршала.

– Наверное, тебе придется покинуть Раксидан.

Она вздрогнула.

– Вайд, мне страшно…

– Я знаю.

– Нет! – Она вдруг подалась назад, села. – Я не уйду! Проклятые когти кровавой Ашлы, что они могут мне сделать? Я имею право! Я знаю свое право! Закон клана…

– Алейтис… – Он покачал головой, отрицая все, что она пыталась сказать, и тронул ее за щеку. – И даже став моей супругой, ты не будешь в безопасности. Понимаешь, Лейта, ты ведь, в конечном счете, не считаешься членом клана…

– Что? – Она уставилась на него, пораженная.

– Твоя мать была не из нашего клана, и ее никогда не принимали в клан. К тому же они боятся. Метеор возмутил угасшие страсти, подобно тому, как ураган тревожит слизистый ил, спокойно лежавший на дне загнившего пруда. Скоро, очень скоро все это прорвется и испепелит тебя, если ты останешься здесь…

Голос Вайда приобрел свою привычную убедительность, и он продолжал что‑то объяснять ей, но она уже не слушала его. Мысли ее все возвращались и возвращались к слову, которое он употребил: «супруга».

Даже известие о ее незаконном, неклановом статусе не могло затмить радость триумфа. Она перебила Вайда:

– Значит, ты хотел бы, чтобы я стала одной из твоих жен?

Он засмеялся и обнял ее:

– Лейта, Лейта…

Алейтис переполняла неудержимая радость.

– Тогда… тогда вот и ответ. – Она откинулась на обнимавшую ее руку. – Если я стану твоей супругой, никто ко мне не прикоснется!

Он покачал головой:

– Ты ничего не поняла, дорогая.

– Но… – Она дернула его за рукав. – Тогда я перестану быть изгнанницей, парией. Разве не так? – Она всмотрелась в его застывшее как камень лицо. – Нет, Вайд?

– Ты была бы в безопасности, Лейта, если бы не одно… И это перекрывает все остальное…

– Что это? – перебила она.

– Твоя мать, Лейта.

– Моя мать? – Она вырвалась из его объятий и уселась на соломе, положив руки на колени. – Я то и дело слышу о своей матери. От тебя. От Камри. От Зираки, который трясется от страха, боясь, что я его о чем‑нибудь спрошу.

– Я нарушил клятву, произнося только одно ее имя.

– Но ты уже нарушил закон Щура! Нарушил, Вайд, когда полюбил меня. Скажи мне, что это за клятва? К тому же, ты уже пообещал мне, что расскажешь!