Глава 31. Утро в палате началось, как обычно

Время остановилось…

Утро в палате началось, как обычно. Очередь умывать была Анькина. Сначала никто не обращал внимания, что Светка не высовывает своего улыбающегося личика из‑под одеяла. Только когда Анька подошла умывать, она почувствовала что‑то неладное.

– Светка! Светка! Светочка!

Светка ещё дышала. Дыхание было прерывистым, неровным. Лицо Светки заострилось, рот был приоткрыт, губы же приобрели серо‑малиновый оттенок.

Анька бросила таз.

– Девчонки! Лида! Лида! – Анька помчалась к посту сестры, крича: Лида! Лида!

– Что?

– Там… Светка… Плохо ей!

Лида сразу поняла, в чём дело, как только увидела Светку.

– Анька! Светку к лифту вези и поднимай сама на четвёртый, к операционной! А я побежала Ярославцеву звонить! Дора! Где ты, Дора, выходи, иди сюда! Вези кровать вместе с Анькой!

Аньке не дали побыть со Светкой на четвёртом этаже. Операционная бригада – кровать перехватили, и, сразу же, на лифте, отправили Аньку назад. А Светку повезли к реанимационной палате.

А в нашей палате – нельзя сказать, что жизнь совсем замерла, но все притихли и делали всё как‑то с оглядкой. И все ждали вестей. В палату пришёл Ярославцев и немного успокоил нас. Сказал, что Светке лучше, но что теперь ей придётся полежать на четвёртом этаже. А потом, может быть, придётся перевести её в другую больницу, где лечат почки, так как давно уже у Светки плохо с почками, поэтому, мол, такое состояние и возникло.

Мы хотели ему поверить, мы и поверили.

– А передать ей можно что‑нибудь?

– Нет, сейчас у неё всё есть, – сказал Ярославцев как‑то грустно.

Но мы и тут ничего не поняли. Не хотели понимать.

– Сейчас Дора придёт, Светины вещи соберёт и отнесёт ей наверх.

– Мы записку напишем!

– Пишите, – Ярославцев посмотрел на нас усталым взглядом, и вышел.

Ближе к вечеру пришла Дора и стала молча складывать Светкины вещи. Вещей‑то было – едва набралось два небольших пакета.

Маша писала записку, а мы все помогали: «Светка, дорогая наша Светка, держись! Мы все тебе желаем быстрее поправиться и вернуться в палату. Мы все тебя ждём!»

– Напиши – держи хвост пистолетом, а уши – топориком! – подсказывает Нинка.

– Да ну тебя, с твоим пистолетом! – Маша подписала последнюю фразу:

«Светик наш! Мы тебя целуем, обнимаем и ждём!» Маша прочитала записку вслух, сложила и протянула Доре.

– Передавай привет Светке! – сказала Маша.

– Передам, – ответила Дора. И тихо прибавила: «Рано или поздно».

Этого мы тоже предпочли не услышать.

Через несколько дней, вечером, уже ближе к отбою, пришла в палату Люба, по виду слегка пьяненькая. Люба присела на кровать к Мариэте и достала из‑под полы халата початую бутылку портвейна.

– Люба, ты чего?

– Помянем, девки, помянем Светку вашу, Царство ей Небесное! Мы с Ирой сидим, поминаем. И вам решили налить.

– Что‑что?!

– А вы что, не знали? Схоронили Светку вашу сегодня!

– Как?

– А как хоронят, так и схоронили. Закопали, бедную, на кладбище, за казённый счёт. Я была, да Дора, да Лида.

– А Ярославцев? – почему‑то спросила Аська.

– А Ярославцев и Жанна тут провожали.

Люба прошла промеж кроватей и каждой плеснула в кружку понемногу вина.

– Помянем рабу Божию Светлану, да будет земля ей пухом, да будет ей Царство Небесное.

Люба налила и себе, взяв у Мариэты стакан.

– Отмучилась, отмучилась бедная Светка ваша. Никому‑то она зла не сделала. Видно, за мать свою грешную страдала, перед Богом материны грехи искупала. Искупила, наверное, вот и призвал Бог её, пылиночку‑былиночку нашу.

Люба ещё что‑то попричитала, потом встала и, забрав свою бутылку, вышла из палаты. Хорошо, что Люба сказала нам правду, а не кто‑то ещё. Так, обжигая непривычные глотки сладко‑горькой жидкостью, смешивая её со слезами, поздним майским вечером оплакивали мы свою Светку. Причитания Любы о Небесном Царстве несли в себе, не смотря ни на что, какую‑то непонятную светлую надежду.

– Значит, мы записку писали, а она уже мёртвая была! – Наденька размазывала слёзы. Мы все плакали.

– А может, правда там Царство Небесное есть? – Ань‑ка сквозь слёзы пыталась успокоить всех, и себя первую. – Там наша Светка сейчас летит, и на нас смотрит.

– Есть, наверно. Мне бабушка рассказывала, что есть, – сказала Маша. – Только она в Бога верила, а мы же не верим.

– Мы так – не верим, а в глубине – верим, что есть Царство Небесное. Я – верю! – сказала Нинка. – Я верю, что Светка не совсем умерла, а перешла в Царство Небесное.

– И я верю.

– И я.

– И я.

Ещё долго не могли мы прийти в себя, глядя на пустое место, где стояла Светкина кровать. Утешали нас все – и сестры, и Ярославцев, и Жанна Арсеновна.

Поихоньку жизнь брала своё.

Уже совсем тепло было на улице. Нам разрешили стоять и спать на веранде. Аська была уже в оперблоке, уже прооперирована. Миронюк стал ходячим, ему разрешили официально – три часа в день на костылях. Подняли и Валерку, уже скоро выписывают – у него уже разрешение на два часа без костылей.

Вот‑вот должны были взять на операцию Аньку и Нинку, прямо в четверг, на следующей неделе. Аську – в палату, а Аньку и Нинку наверх, в операционную. За ними в очереди был Стёпка.

Маленькая, хрупкая Светка уходила всё дальше, дальше в своё Небесное Царство, и казалось, что мы забывали её, занимаясь течением жизни. Мы ещё не знали, что ничего из этой жизни не исчезает бесследно.

И даже сейчас, по прошествии стольких лет, среди всех утрат – среди ушедших родных, среди покинувших этот мир друзей – ты первая, Светка, кто ушёл в Небесное Царство – где ты? Смотришь ли ты на нас со своих небес?

Рано или поздно, как сказала когда‑то Дора, мы передадим тебе свой привет – передадим его просто так, из рук в руки.

А пока – жизнь продолжается!