Черный волк

Поздним вечером, когда выводок Васти угомонился, усыпленный множеством чудесных историй и еще большим множеством медовых лепешек, Фиодор отправился по склону холма наверх, туда, где жили Колдуньи и берсерки. Шел он медленно, потому что едва ли не у каждого дома его останавливали соседи, которых он знал с детства. Все были рады его возвращению и встречали воина бурными объятиями и дружескими подначками. Все выносили фляги с джуилдом или кувшины с брагой — сброженным сидром, почти таким же крепким, как джуилд, — в надежде удержать Фиодора подольше и выспросить у него, что творится в мире.

Было что нового рассказать и им. Старый Железный Господин оставил свой пост. Говорят, что он болен и лечится в лесном пристанище Колдуний. Вместо него вождем стал Тайдрим Иваррг. Достойный выбор, большинство было бы с ним согласно, при условии, что ему не придет в голову сделать своего вспыльчивого и любящего выпить сына Файлдрина своим преемником. Были и менее важные новости, начиная от рассказов о явлениях привидений и нападениях чудовищ и заканчивая благополучным рождением двойни в семье местного бондаря.

Так, одно за другое, быстро пролетел вечер. К тому времени, как Фиодор добрался до дома воинов Черного Медведя, идущая на убыль луна уже показалась над вершиной Горы Снежного Кота.

По обычаю, каждый вернувшийся домой воин должен был явиться к местному фирре. Фиодор направился к дому Тревейла. Дверь была открыта, видны были пылающий, сложенный из камня очаг и сидящий перед ним мужчина, коренастый, но могучий, годами и сложением напоминающий отца Фиодора, каким тот был бы теперь, уцелей он в бою с ордой Туйгана. Старый воин напевал себе под нос, смазывая башмаки гусиным жиром. На ногах его красовались совершенно необыкновенные чулки. Вязаные, они были похожи на перчатки, причем каждый палец был разного цвета. Узкие полоски тех же ярких цветов взбегали по толстым ногам мужчины и перекликались с яркой вышивкой на жилете из вываренной шерсти.

Легкая улыбка тронула лицо Фиодора. Мало чья одежда так же ясно, как у Тревейла, свидетельствовала о натуре своего хозяина. Мужчина был таким же веселым и жизнерадостным, как и его одеяние, и Фиодор числил его своим старым другом. И все же молодой воин стоял у двери и не мог заставить себя войти и начать разговор. Фирра — это был титул его отца, и комната эта была его. Тревейл — славный человек, но Фиодору больно было видеть другого на месте Мариона.

И всё же приличия должны быть соблюдены. Фиодор прочистил горло и произнес заготовленную колкость:

— Как может воин быть вождем мужчин, если он не в силах даже собственные пальцы уговорить выбрать один цвет? Это Сашияр осерчала на тебя или ты сам такое связал?

Пожилой мужчина поднял взгляд от башмаков. В глазах его вспыхнула радость, быстро сменившаяся тревогой.

Фиодор понимал его беспокойство. В последний раз он видел нового фирру сквозь пелену неуправляемой боевой ярости. Воин не был уверен, и никто не скажет, так это или нет, но он подозревал, что глубокий неровный шрам на мускулистой руке мужчины — дело его рук.

— Сашияр всегда сердита на меня, — самодовольно заявил Тревейл, — и это хорошо для воина. Тебе бы тоже не помешала такая жена. Долгие часы безделья с послушными девами размягчают душу мужчины и делают его никудышным в бою.

В мозгу Фиодора всплыл четкий образ Лириэль во всей красе гнева темного эльфа. Молодой воин хихикнул.

— Я стал стражем вичларан, чужеземки с нравом дроу и послушностью упрямого осла. Этого достаточно?

— Стражем, вот как? — На миг показалось, что фирра искренне поражен, но потом он пожал плечами. — Может, эта женщина и в самом деле такая, как ты говоришь, и даже сверх того, но все равно она лишь бледная тень моей Сашияр, — гордо заявил он, — И все же я позволю себе надеяться, что ей удастся сделать из тебя воина.

— Ну, что до этого, я не такой дурак, чтобы состязаться с йети в беге по сугробам или надеяться подчинить себе лесного человека, — сухо сообщил Фиодор.

— Тогда я на самом деле счастливец, потому что могу именно это сказать о Сашияр, — доверительно шепнул Тревейл комическим шепотом.

Мужчины рассмеялись. Тревейл жестом пригласил Фиодора в комнату и указал на стул напротив себя. Его острые глаза заметили черный меч, висящий на боку у Фиодора, и лицо сразу посерьезнело.

— Говорят, что отлор Зофия посылала тебя за великим магическим сокровищем. Ты нашел его?

— Да, и не только его, — ответил Фиодор. Лицо мужчины засветилось в ожидании удивительной истории. И все же некая тень омрачала его, и оба это хорошо знали.

— С тобой все в порядке, сынок? — отважился, наконец Тревейл.

— Да.

— Значит, и с Рашеменом тоже все в порядке, — оживленно заявил старший.

Он кивнул на стоящий рядом на столе фарфоровый самовар, в соответствии со вкусом владельца разрисованный в яркие цвета: красные и желтые единороги резвились на изумрудно-зеленых лугах. По крышке, ободку и основанию шел переплетающийся узор из рун, нанесенный не менее броскими синими и пурпурными красками.

— Чай горячий, и такой крепкий, что если плеснуть на медведя, с того шкура слезет. Выпьешь?

Фиодору надо было кое о чем сообщить фирре, и слова, выбранные Тревейлом, давали ему ту самую зацепку, на которую он рассчитывал.

— Наверно, стоит налить твоего чая во флягу. Если мой облик будет меняться слишком медленно, он сдерет с меня медвежью шкуру быстрее, чем нож.

Тревейл изумленно взглянул на него, и его седые усы приподнялись в улыбке от уха до уха.

— Неужто? Ты стал чесницниа? Это было то, к чему стремились все берсерки Рашемена, но чего достичь удавалось лишь единицам.

Хотя само слово «берсерк» происходило от древнего «беарскин», то есть «медвежья шкура», превращение в буквальном смысле человека-воина в медведя было теперь скорее легендой, чем реальностью.

— На острове Руафим это называется хамфарир. Меняющий облик.

Поселковый глава закряхтел от удовольствия. Он был среди воинов чем-то вроде грамотея, и Фиодор видел, что он припрятал эти слова подальше, чтобы посмаковать их на досуге.

— Слухи о сражении дошли до нас. О морском сражении, — тоскливо добавил этот воин сухопутного народа. — Твоя даджемма, похоже, была интереснее обычной.

Он налил чай в деревянные чашки. Фиодор сделал маленький глоток и понял почему. Оловянную кружку едкий напиток, несомненно, расплавил бы. Он одним глотком осушил содержимое маленькой чашки и прихлопнул кулаком по столу. Выполнив положенный ритуал, он поставил пустую чашку на стол. Тревейл вновь наполнил ее и выжидательно кивнул молодому воину, явно рассчитывая услышать рассказ об удивительном сражении.

— Я только что из сестриного дома, — извиняющимся тоном сказал Фиодор.

Его командир запрокинул голову и разразился басовитым хохотом, от которого сотрясалось все его тело.

— Можешь не продолжать! Даже лучший сказитель должен давать голосу отдохнуть, да? Ну, тогда сиди и пей чай. Рассказы подождут до праздника Мокоша. Ты пойдешь в горы вместе со всеми? — спросил он, видя странное выражение лица молодого воина.

— Если честно, я и забыл. — Ему очень не нравилась мысль оставить Лириэль одну сразу после приезда. Кто знает, что она может натворить в его отсутствие? — Наверно, я лучше подожду следующего праздника.

Тревейл фыркнул.

— Ты пойдешь, и ты победишь! Я прослежу за этим! — Он подмигнул.

Фиодор умел понимать, когда слова становятся приказом, и умел понимать намеки. Пора было прощаться. Он изобразил слабую улыбку и поднялся.

— Нет историй, нет и чая, — сделал он вывод.

Старший мужчина хохотнул и хлопнул рукой по мясистой ляжке.

— А как же, размечтался. Пей!

Фиодор вежливо допил остатки горького напитка и ушел.

Казарма встретила его дружным храпом. По обычаю, накануне праздника большинство воинов легли спать рано. Фиодор скинул башмаки перед дверью и принялся изучать прикрепленный к косяку листок. С печалью он отметил, что в списке нет больше некоторых имен: Мариона, его отца; Антония, кузнеца, у которого он начинал подмастерьем; нескольких двоюродных братьев и друзей. Они были еще живы, когда Фиодора в последний раз захлестнула боевая ярость в сражении с Туйганом. Он надеялся только, что никто из них не погиб, бросившись вслед за ним в ту гибельную атаку.

Комнатка его родственника Петияра была в самом конце казармы. Фиодор тихо прошел по длинному коридору. Из-под двери пробивалась узкая полоска света. Фиодор легонько постучал и толкнул дверь.

Тюфяки на двух койках наполняли комнатку благоуханием свежего сена и сухого дягиля, прогоняющего и насекомых, и плохие сны. На одной из коек возлежало — и даже свешивалось с нее — самое длинное, самое костлявое тело воина-рашеми, какое Фиодору довелось когда-либо видеть.

Еще пухлое лицо вчерашнего мальчишки обратилось на него со смесью благоговения и восторга. Верхнюю губу юноши украшала еле заметная полоска, которая похожа была скорее на следы колесной мази, чем на усы. Фиодор стойко удержался от искушения взъерошить волосы младшего двоюродного брата. Вместо этого он ухватил одну из длиннющих ног, свешивающихся с койки, и приподнял, Словно желая рассмотреть поближе.

— Если бы ты был щенком, я бы решил, что твоя мамаша согрешила с медведем, — сказал он. — Но, с другой стороны, если бы ты был щенком, тебя пришлось бы утопить, чтобы ты не объедал остальных. Кто бы мог подумать, что мой дядя Симеоф произведет на свет такого недомерка?

Петияр ухмыльнулся и выдернул ногу.

— Сапожник заявил, что, если я вырасту еще немного, мне придется носить обувь из разной кожи, потому что на пару у него пойдет две рофьи шкуры.

— Если хочешь, чтобы сапожнику хватило одной шкуры, все очень просто, — поддразнил Фиодор. — Эти ноги созданы, чтобы носить сапоги из драконьей кожи.

Мальчик довольно хихикнул.

— Запросто, особенно теперь, когда ты опять дома! Пойдешь завтра с нами на гонки по снегу?

— А что? В горах нас дожидается белый дракон?

Сияющие глаза мальчика потемнели.

— Хуже, — уныло вздохнул он. — Черный волк.

Фиодор промолчал. Петияр родился той же весной, что и первенец Васти, и мальчики росли вместе, как братья. Смерть любимого брата оставила глубокий след в душе маленького Петияра и породила в нем неугасимую и безрассудную ненависть к волкам.

— Этот волк уже натворил бед? — спросил, наконец Фиодор.

— Пока нет. Он просто рыщет вокруг поселка.

— Как близко? На свалке? В полях?

— В лесу, — признался мальчик.

— Петияр.

Юнец вызывающе пожал плечами.

— Не говори потом, что я не предупреждал. Снежные гонки должны быть состязанием, а не охотой! Если ты предпочитаешь стать добычей волка, то пожалуйста. Я, во всяком случае, собираюсь глядеть в оба.

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь, — хмуро сказал Фиодор, — особенно если там будут дочки Тревейла.

Ухмылка бочком скользнула на лицо Петияра.

— Ну и что? В том, чтобы смотреть, ничего худого нет.

— Я донесу эту мысль до фирры, — пообещал Фиодор. — Возможно, он пожелает вырезать ее на твоем гробу.

Мальчик хихикнул и потянулся к масляному светильнику.

— Пора спать, а то завтра утром мы не отличим волков от женщин.

Фиодор устроился на койке и криво усмехнулся в темноту.

— Да, иногда это бывает непросто.

— Ага, — согласился Петияр таким тоном, словно имел богатый опыт в этих делах. И после минутной паузы добавил: — Ты, наверно, много таких женщин встречал, пока странствовал?

Тоска, прозвучавшая в голосе подростка, была уже знакома Фиодору. Ее же он слышал сегодня в голосах детей сестры, и добрых двух десятков соседей, и даже самого фирры. И теперь у него не было настроения снова рассказывать, да и голоса почти не осталось. И он вместо этого отшутился:

— Я всю жизнь знаю Сашияр.

Петияр весело присвистнул.

— Теперь я не боюсь гнева фирры. Давай, скажи Тревейлу, что я заглядываюсь на его хорошеньких дочек. Теперь у меня есть оружие, не хуже твоего.

Фиодор подумал о тупом темном мече, что отдыхал сейчас под его койкой, и от всего сердца вознес богам молитву, чтобы словам мальчика никогда не суждено было сбыться.

Визит Лириэль в Дом Колдуний оказался не таким легким делом, как она ожидала. С одной стороны, само строение оказалось больше, чем показалось ей на первый взгляд. Оно занимало всю вершину холма, высящегося над поселением, и еще спускалось по склону. Кроме огромного зала и воинских казарм там был еще храм Трех, главных божеств в верованиях рашеми. Храм был красивый, с круглым куполом и тремя башенками. И все же, как такое могло быть?

— Один храм сразу трем богиням? — не поняла Лириэль.

— Одной, если хочешь. Мы поклоняемся триединому божеству: деве, матери и мудрой женщине, — объяснила Зофия. — В разных странах их зовут по-разному. В Рашемене у них тоже есть имена, но они ведомы только нам и не должны звучать при чужих. Пойдем — я покажу тебе нашу купальню.

Это оказалось маленькое, круглое, сложенное из камня сооружение без окон, крытое шифером. Старая Колдунья толкнула дверь. Наружу вырвались клубы пара и неожиданный поток энергии, которой там было больше, чем воздуха.

Лириэль заглянула внутрь. В центре комнаты был колодец, наполненный раскаленными добела камнями. Над ним висела бадья, от которой шли веревки к деревянным скамьям, стоящим вдоль стен. Лириэль с одного взгляда поняла смысл этого устройства. Всякий, кто хотел принять паровую ванну, должен был потянуть за веревку и плеснуть немножко воды на горячие камни. У дроу Мензоберранзана были похожие дома с паром, только там его получали с помощью магии.

На одной из скамеек сидела сестра Фиодора, завернувшись в льняную простыню. Она радостно кивнула им — и исчезла.

— Банник, — мимоходом заметила Зофия, — дух здоровья и ворожбы. Они живут почти во всех банных домах. Если увидишь в бане знакомого, которого там быть не должно, не тревожься. Это всего лишь банник.

— Если я увижу там такого знакомого, я буду просто дурой, если не встревожусь, — возразила Лириэль.

Колдунья поглядела на нее с любопытством.

— Вот как? У тебя много врагов?

— Я не очень понимаю, что в Рашемене понимают под «много врагов», — уклончиво ответила Лириэль. Зофия довольно рассмеялась.

— Хорошо сказано. Похоже, Фиодор рассказал тебе кое-какие наши сказки. Каким сказителем он мог бы стать! — задумчиво произнесла она.

Лириэль обдумала ее слова и отбросила их как лишенные смысла. Скорее всего, сказители-рашеми посвящали этому искусству всю жизнь, так же как барды у людей или певцы смерти у дроу. Фиодор вместо этого избрал путь воина.

— Я почувствовала, как что-то ускользнуло отсюда, едва мы вошли. Что это было?

— Кто может сказать? — ответила Зофия. — Банник порой приглашает своих друзей. Духов леса, духов воды, демонов.

Дроу осторожно оглянулась.

— И это вас не беспокоит?

— Ты думаешь, одному духу под силу исцелять или предсказывать судьбу? — усмехнулась Зофия. — Банники потому и сильны, что у них есть друзья. Мы, рашеми, это хорошо усвоили.

Они закрыли дверь и пошли к главному зданию. Зофия покачала головой.

— Сюда не может входить никто, кроме Колдуний. И никто из чужеземцев, даже если это вичларан. Будь ты той, за кого себя выдаешь, ты также не смогла бы войти в эту дверь. — Зофия подняла руку, призывая Лириэль к молчанию. — Это останется между нами. Пойдем, я покажу тебе твой домик.

Две женщины молча пошли вниз, по длинной дороге, ведущей к городской стене. Новое жилище Лириэль оказалось на удивление славным, оно стояло на небольшом пригорке среди луговых трав и летних цветов. Из маленькой каменной трубы поднимался дымок, создавая ощущение, что в доме живут.

Единственная круглая комната обогревалась железной печкой. С одной стороны стояла большая кровать, накрытая меховой накидкой, с другой — маленький стол со стульями. В стену были вбиты колышки для одежды. За полкой с плошками и горшками стояло корыто.

Зофия поставила самовар и принялась готовить чай. Еще она достала из сумки маленький каравай, солонку и белую тряпицу.

— Это тебе понадобится, чтобы подружиться с твоим домовым. Духом дома, — объяснила она, видя вопросительный взгляд Лириэль. — Они полезные и добрые, и, если ты не обидишь его, он будет хранить твой дом и помогать по хозяйству.

— И что я должна с этим сделать?

— Заверни хлеб и соль в тряпицу и встань на пороге открытой двери. Ласково и любезно пригласи домового войти, потом положи дары под порог. Само собой, там для этого есть специальное место.

— Само собой, — повторила Лириэль, слегка удивленная таким ответом. — Как домовой выглядит?

— О, не надейся увидеть его. Время от времени ты будешь его слышать. Он может напевать, когда доволен, или вздыхать, даже стонать, когда огорчен. Теперь давай поговорим о тебе, — предложила Зофия. Ее проницательные синие глаза смотрели прямо на Лириэль. — Скажи мне, почему ты пришла в Рашемен.

— Я пришла с Фиодором, и мы принесли Летящий На Крыльях Ветра.

— И только?

Дроу заколебалась, не зная, насколько можно доверять Колдунье, но тут же решила, что у нее нет выбора. Без покровительства Зофии ей вообще не позволят остаться в этой стране.

— Мне доверено еще одно дело, — медленно произнесла она. — Мне дали гобелен, в котором заточены души убитых эльфов. Я обещала освободить их.

Лицо Зофии озарилось.

— Теперь понимаю. Ты морриган!

Лириэль скептически приподняла бровь.

— Насколько помню, не была, когда последний раз смотрелась в зеркало.

Колдунья засмеялась.

— Хорошо, пусть ворон. Существо, которое летает между двумя мирами, между звездным светом и тенью. И твоя задача — вернуть заблудившиеся души домой.

Это было нечто новое для Лириэль и все же походило на неприятную правду. «Между звездным светом и тенью». Именно эту фразу произнес Фиодор, рассказывая одну из своих историй. И все же морриган — это уже чересчур.

— Кто это решает? — гневно спросила дроу.

Зофия пожала плечами.

— Кто знает? Написана ли нам на роду судьба, начиная с появления на свет, или мы сами выбираем свои пути?

— Скажи ты.

— Ни то ни другое, — ответила старуха, — а может, все сразу. Нам не дано знать будущее.

— Фиодору дано видение. Он говорит, что ты прорицательница.

Колдунья склонила голову.

— Мы видим то, что может случиться, подобно рыбаку, который видит темные тучи и знает, что может пойти дождь. Еще он знает, что может подуть сильный ветер и стать причиной бури вдали от Ашана или что песня беур — голубой ведьмы, вестницы зимы — может превратить дождь в снег.

Лириэль поняла.

— А что ты видишь про меня?

— Давай посмотрим.

Зофия сняла с пояса мешочек и высыпала из него на стол несколько маленьких камешков, на которых были высечены руны.

— Они вырезаны из костей существ, которых не видел глаз ни одного из ныне живущих. В них древняя сила земли. Собери их и кинь на стол.

Лириэль сделала, как она велела. Старая женщина долго разглядывала результат. Наконец она подняла взгляд на ждущую дроу.

— Ты будешь соединять и разрушать, исцелять и убивать. Что ты искала, то нашла. Что ты любишь, ты потеряешь — и всё же сердце твое будет петь, и не в одиночестве. Ты будешь среди тех, кто странствует меж звездным светом и тенями.

Дроу обдумывала эти загадочные слова.

— В конце концов, дождевые облака когда-нибудь да рассеиваются.

Зофия пожала плечами.

— Ветер дует, где захочет. Возьми эти камни, учись слушать их, но не пытайся узнать свое будущее, иначе накличешь беду.

Она поднялась, собираясь уходить. Лириэль поймала ее за рукав.

— Ты знаешь, кто я? — тихо спросила она.

— О да, — ответила Зофия. — Ты черный волк.

Лириэль сделала долгий выдох — частью от облегчения, частью в знак согласия. По крайней мере, ее самая глубокая тайна — или почти самая глубокая — наконец раскрыта.

— Черные волки встречаются среди всех существ, — продолжала Колдунья, — они отличаются от своих сородичей, они изгнанники, по своему деланию или от рождения. Может, и то и другое. По каким-то причинам им не нашлось места среди им подобных. Они одиночки. Я говорю «черный волк», потому что такие звери часто имеют темную шкуру. Изгнали ли их собратья за цвет шерсти, или они охотятся в одиночку, потому что в душе отличаются от остальных?

Это объяснение показалось Лириэль столь же неоднозначным, как и предсказание судьбы. Знает ли Зофия, что ее гостья — темный эльф, или нет?

— Я постараюсь не будить деревню воем, — проворчала она.

Колдунья улыбнулась.

— Тогда ложись спать. Завтра ты сделаешь следующий шаг по назначенному тебе пути.

Она пошла к выходу. Лириэль сложила вместе хлеб и соль и встала в дверях.

— Это для домового, — объявила она, чувствуя себя немного глупо. — Милости прошу. — Больше ничего любезного в голову не приходило, как она ни старалась придумать что-нибудь.

— Выстави во двор старые башмаки, — не оглядываясь, посоветовала Зофия. — Домовым это нравится.

— С ума сойти, — проворчала Лириэль.

Решив, что духу дома не мешает поужинать, она положила дары под каменную ступеньку и закрыла и заперла на засов дверь. Девушка повалилась ничком на меховое покрывало и почти тут же уснула.

Некоторое время спустя она проснулась от странного ощущения, столь слабого, что непонятно было, сон это или явь. Ногам ее вдруг стало зябко, словно какой-то вышколенный слуга ухитрился снять с нее башмаки и не разбудить.

Лириэль приоткрыла один глаз и мгновенно и окончательно проснулась.

Над ней склонилось странное существо. Оно было бы похоже на человека, если бы не шелковистая шерсть, которой поросли его лицо и руки. Скорее всего, мужского пола, оно казалось довольно старым и одето было лишь в долгополую красную рубаху. Длинные шишковатые пальцы трудились над тесемками, которыми маска колдуньи была привязана к поясу дроу.

Лириэль взвилась с кровати и прижалась спиной к стене с кинжалом в руке.

Существо уставилось на нее, раскрыв рот.

— Я стал домовым у дроу? — простонало оно, — Плохой это дом, вот что! Пускай лучше заведут дворового!

Только теперь Лириэль заметила маску в руках духа дома и поняла, что сейчас он видит ее настоящее лицо. Быстрый взгляд на черные руки подтвердил это.

Торопливо соображая, она твердо ответила:

— Не надо дворового. Я не желаю зла Рашемену и не хочу иметь дел со скверными духами.

Это явно был удачный ход. Мохнатое существо одобрительно кивнуло:

— Пусть лучше они остаются во дворе. Ты умеешь готовить?

— Ни за что на свете!

Домовой просиял.

— Значит, мне не придется мыть тарелки и чистить горшки! Но молоко будет?

— Если хочешь, я попрошу кого-нибудь приносить.

— Рофье или козье?

Лириэль пожала плечами.

— Какое угодно.

— А яйца? — с надеждой осведомился дух. Дроу протянула руку за маской, показывая, что готова заключить сделку. Домовой отдал ее и исчез, но из-под печки раздалось довольное пение. Дроу накрепко привязала маску к поясу и отправилась досыпать.

Но сон не шел. Лириэль открыла дверь и смотрела на горы, прихлебывая холодный чай и наблюдая, как небо светлеет и начинает серебриться. Вой донесся с поросших лесом склонов, дикий голос, в одиночку поющий свою песню. Лириэль вспомнила слова Колдуньи и подняла кружку, безмолвно приветствуя родственную душу.

Солнце давно уже достигло зенита, когда Фиодор остановился почти у самой вершины Горы Снежного Кота. Молодежь Дерновии вышла в путь с рассветом, чтобы забраться так высоко в горы. Он поискал взглядом внизу маленькое коричнево-серое пятнышко, означавшее крепостную стену, и подумал, как там Лириэль.

Ей бы это понравилось, решил он, оглянувшись на толпу парней и девушек, которых знал всю свою жизнь. Они смеялись и поддразнивали друг друга, заигрывали и хвастались, наслаждаясь хорошим деньком и обжигающим прикосновением принесенных ветром снежинок к коже.

Фиодор уже нацепил традиционную набедренную повязку из оленьей кожи и пристегнул ремнями к башмакам специальные приспособления для бега по снегу. Он помог Петияру затолкать снятую одежду в мешки и погрузить их на вьючных животных — крепконогих косматых небольших пони, похожих скорее на коз, чем на лошадей.

Все были одеты так же — и мужчины, и женщины. И все, даже юный Петияр, не видели в этом ничего особенного. В Рашемене не принято было стыдиться своего тела, и никто из рашеми не путал спорт с ухаживанием.

Тем не менее Фиодор не мог не сравнивать крепких рашемаарских женщин с крохотной Дроу, и воображение рисовало ему гибкую черную фигурку Лириэль на белом снегу.

Петияр ощутимо ткнул его локтем под ребра.

— Ну и кто из нас загляделся? — ухмыльнулся он.

Воин рассмеялся и отвернулся к ленточке, которую держали перед ними прошлогодние победители. Стартовую ленту нельзя было привязать к деревьям, поскольку последние деревья остались внизу часа два назад.

Братья присоединились к группе, дождались, когда ленточка упадет, и вместе со всеми понеслись вниз по склону огромными скользящими шагами. Быстрый старт был очень важен. Когда они добегут до леса, тропа станет узкой и вырваться вперед будет трудно. Бегущие впереди наверняка станут отстаивать свои позиции кулаками и палками. Состязание между самыми быстрыми бегунами нередко перерастало в импровизированные поединки, что давало менее резвым конкурентам шанс на неожиданную победу. Именно это и придавало гонке особенный интерес. Все с равной вероятностью могли угодить в дружескую потасовку. Любой юноша — или девушка — мог выиграть.

Петияр плечом оттолкнул двоюродного брата с дороги, и Фиодор кубарем покатился вниз. Он вскочил и понесся за мальчишкой, громко грозя отомстить.

Пусть ни один из них при этом не победит, но веселое настроение юноши вполне устраивало Фиодора. Лучше это, чем бессмысленные поиски черного волка, который не сделал никому ничего плохого и которого лучше всего оставить в покое.

Фиодор зачерпнул горсть снега и кинул снежок в мальчишку, угодив тому по затылку. Петияр обернулся и в ответ тоже запустил в него снежком. Фиодор увернулся и быстро сократил расстояние между ними. Подбежав к юнцу, он нагнулся, набрал полную пригоршню снега и энергично принялся натирать им лицо Петияра.

Парень взвизгнул и погнался за ним. Фиодор вскочил на заснеженный валун и заскользил вдоль поваленного дерева. Но у юного воина нога были длиннее, и на крутом склоне его скачки напоминали шаги горных великанов.

Они гнались только друг за другом, предоставив другим бороться за приз. Однако через некоторое время Петияр, казалось, утратил интерес к этой забаве. Он не стал прибавлять скорость, когда Фиодор поравнялся с ним, не отвечал на шутливые насмешки брата. Когда же они добрались до деревьев, мальчик прибавил ходу, свернул с тропы и скрылся за деревьями.

Фиодор стиснул зубы и побежал по следу, оставленному большущими ножищами.

И вдруг появился второй след

Фиодор сначала не заметил его, потому что следы Петияра шли поверх слабых отпечатков. Без сомнения, мальчишка делал это нарочно, стараясь скрыть свою истинную цель, но по мере того, как волнение юнца росло, осторожность ослабевала. След больших, но легких лап петлял между деревьями, причем задние и передние лапы ставились след в след по одной линии.

И Петияр шел по этим следам.

Фиодор отыскал двоюродного брата на небольшой полянке, неподалеку от тропы бегунов. Затихающие вдали крики означали, что они вдвоем безнадежно отстали, но Петияр словно не замечал этого. Он стоял у подножия заснеженной сосны, изумленно таращась на снег. Следы обходили вокруг дерева, но дальше на снежном покрывале виден был опять лишь один след — Петияра. Волчьи отпечатки исчезли совершенно.

Воин хлопнул паренька по спине.

— Ты не первый рашеми, потерявший след. Забудь.

— Я не потерял след, — возмутился Петияр.

— Может, и нет, — согласился Фиодор. — Может, просто этого волка нельзя выследить.

Мальчик насмешливо фыркнул.

— Я не такой дурак! Если ты думаешь испугать меня россказнями про оборотней, лучше подожди ночи полнолуния.

— Тоже верно, — ответил Фиодор. Он кивнул в сторону тропы. — Как бы там ни было, твоя добыча ушла. Пошли к остальным.

Петияр проворчал что-то, но зашагал рядом с ним.

— Он вернется, — заявил парень, — и, пока его не прикончат, он натворит бед. Такая у него натура. Волк всегда волк.

Слова его разнеслись в морозном воздухе. Торн слышала их, хотя и слегка приглушенно из-за толстых веток, заслонявших ее укрытие. Услыхав знакомое рашемаарское присловье, она криво, невесело усмехнулась.

Волк всегда будет волком. Странно, что они думают так, когда в стольких их же старинных сказках говорится обратное.