Глава 14 до конца Чармосиан измена

– Я уже потерял счет дням, – пожаловался Локен, скорчившись за одним из импровизированных укреплений, устроенных в развалинах Хорала.

– Мне кажется, на Истваане III уже нет ни дней, ни ночей, – ответил Саул Тарвиц.

Локен взглянул в серо-стальное небо. Вся планета была окутана покровом туч, поднявшихся после катастрофического изменения климата, вызванного внезапным уничтожением всех форм жизни. После огненного шторма сухой, безжизненный ветер разносил над всеми континентами лишь пепел.

– Они собираются для очередной атаки, – сказал Тарвиц, указав в сторону искореженных и почерневших в огне нагромождений обломков, бывших когда-то жилыми кварталами к востоку от дворца.

Локен проследил за его жестом и увидел только мелькнувший фрагмент доспехов грязно-белого цвета.

– Пожиратели Миров.

– Кто же еще?

– Интересно, знает ли Ангрон о каких-то других методах ведения войны.

Тарвиц пожал плечами:

– Наверное, знает. Просто этот способ нравится ему больше остальных.

Тарвиц и Локен впервые встретились на Убийце, где Сыны Хоруса плечом к плечу с Детьми Императора сражались против ужасных мегарахнидов. Тарвиц был отличным воином, лишенным чувства собственного превосходства, которое было присуще его Легиону и так раздражало Торгаддона.

Локен почти не помнил, как они прорывались через территорию Храма Искушения, как пробивали себе путь сквозь дымящиеся городские развалины. Он помнил лишь то, что у самых ворот храма он начал сражаться с теми, кого недавно называл своими братьями, и не останавливался, пока перед ним не появился странный силуэт Дворца Регента, когда-то напоминавший цветок из розового гранита, а сейчас…

– Они ударят примерно через час, – сказал Тарвиц. – Пойду переброшу людей на оборонительные рубежи.

– Эта подготовка может быть обманным маневром, – предупредил Локен, вспоминая первые дни сражения за дворец. – Ангрон ударит с этой стороны, а Эйдолон предпримет контратаку.

При первом знакомстве с воинами Тарвица Локену на ум пришло сравнение со сложной игрой, построенной на ложных выпадах и контратаках.

Менее способный командир, чем Саул Тарвиц, мог допустить ошибку, и тогда его отряд оказался бы разделен на мелкие части, но капитан Детей Императора каким-то образом сумел в течение трех дней отражать непрекращающиеся атаки.

– Мы будем готовы и к этому, – сказал Тарвиц, переводя взгляд вниз, внутрь дворца.

Локен и Тарвиц занимали наблюдательный пост на остатках обрушившегося купола одного из многих флигелей дворца – так они продолжали называть груду камней, оставшуюся после огненного шторма.

Расколотые обломки гранитных лепестков образовывали укрытие, где спрятались Локен и Тарвиц, а внизу, на усеянном обломками полу главного зала, оставшиеся в живых воины сооружали баррикаду. Материалом для строительства Сынам Хоруса и Детям Императора служили бесценные скульптуры, в изобилии украшавшие залы дворца.

Теперь эти монументальные изображения бывших правителей лежали на полу, а Астартес скрывались за ними.

– Как ты думаешь, долго мы еще продержимся? – спросил Локен.

– Мы будем стоять до самого конца, – ответил Тарвиц. – Ты сам говорил, что каждая прожитая секунда увеличивает шансы на то, что Император услышит об этом и пришлет другие Легионы, чтобы призвать Воителя к ответу.

– Если только Гарро сумеет донести весточку на Терру, – заметил Локен. – Возможно, он уже мертв или затерялся в варпе.

– Возможно, но я верю, что Натаниэль справится, – возразил Тарвиц. – Наше дело – продержаться как можно дольше.

– Меня это беспокоит. Все началось, когда Ангрон закусил удила, но Воитель мог давно вывести свои Легионы и предпринять еще одну бомбардировку. При этом он лишился бы нескольких десятков воинов, но все равно… Этой планете давно полагается быть мертвой.

Тарвиц усмехнулся:

– Гарвель, здесь как минимум три примарха. Три воина, которые не привыкли отступать. Кому из них ты бы предложил уйти первым? Ангрону? Мортариону? Если во главе Детей Императора стоит Эйдолон, он уж расстарается, чтобы не опозориться перед примархами. И я ни разу не слышал, чтобы на попятную пошел Хорус. Во всяком случае, не на глазах своих братьев-примархов.

– Верно, – согласился Локен. – Воитель никогда не отступит в бою, который сам развязал.

– Значит, им придется всех нас перебить, – заключил Тарвиц.

– Придется, – мрачно кивнул Локен.

На шлемах обоих воинов пискнул вокс, затем раздался голос Торгаддона.

– Саул, Гарви! – позвал их Тарик. – Я получил донесение о скоплении Пожирателей Миров. Нам слышно, как они поют, так что скоро будут атаковать. Я укрепил восточные баррикады, но нам здесь нужен каждый воин.

– Я приведу своих людей из галереи, – ответил ему Тарвиц, – а Гарви сейчас присоединится к тебе.

– Куда ты собрался? – спросил Локен.

– Надо убедиться, что западный и северный входы достаточно укреплены, и послать несколько стрелков в часовню, – объяснил Тарвиц, показывая через руины на странное сооружение, примыкавшее к стене дворцового комплекса.

Оставшиеся в живых воины инстинктивно избегали входить в часовню, и лишь немногие видели ее изнутри. Сами ее стены вызывали мысли о разложении, постигшем душу Хорала.

– Я возьму на себя часовню, а Люций пусть остается на первом этаже, – продолжал Тарвиц, снова поворачиваясь к Локену. – Клянусь, мне иногда кажется, что Люцию все это нравится.

– По-моему, даже слишком нравится, – ответил Локен. – Тебе надо бы за ним приглядывать.

Раздался знакомый глухой грохот взрыва, и с северной стороны от дворца и без того разбитый город лишился еще одной башни, превращенной в груду обломков и облако дыма.

– Удивительно! – воскликнул Тарвиц. – Неужели еще остался кто-то живой из Гвардии Смерти?

– Гвардейцев Смерти не так-то легко убить, – усмехнулся Локен и шагнул к самодельному трапу, ведущему на галерею главного зала.

Несмотря на легкомысленный тон, Локен сознавал, что это и в самом деле удивительно. Мортарион никогда не блистал изяществом маневра, так что он просто спустил на край западных укреплений один из самых больших орбитальных посадочных модулей и обрушил на защитников ураганный огонь артиллерии, пока десантировались верные ему воины.

После этого в Хорале больше никто не видел верноподданных воинов Гвардии Смерти. Но, судя по одиночным снарядам, что ежедневно летели в лагерь предателей, было понятно, что такие воины еще есть и до сих пор сопротивляются попытке Мортариона их уничтожить.

– Остается надеяться, что мы проживем так же долго, – сказал Тарвиц. – У нас почти иссякли боеприпасы. Скоро мы будем испытывать недостачу в Астартес.

– Пока жив хоть один из нас, капитан, мы будем сражаться, – поклялся Локен. – В нашем лице Хорус приобрел очень неудобных противников. Мы постараемся заставить его пожалеть о сделанном выборе.

– Тогда поговорим после, когда отобьем очередной набег Ангрона.

– До встречи.

Локен спустился под купол дворца, а Тарвиц на некоторое время остался один, оглядывая сожженный город. Сколько же прошло времени с тех пор, как он видел что-нибудь кроме этого кошмарного места, в какое превратился Хорал? Два месяца? Три?

Со всех сторон, насколько хватало глаз, дворец был окружен обгоревшими руинами и засыпан пеплом. Город стал похож на преисподнюю, в существование которой верили истваанцы.

Тарвиц тряхнул головой, прогоняя странные мысли.

– Нет никакой преисподней, никаких богов, посмертных наказаний и поощрений, – сказал он, обращаясь к самому себе.

Люций слышал убийство. Он мог читать звуки, словно ноты, написанные на листке бумаги. Он знал разницу между боевыми кличами Пожирателей Миров и Сынов Хоруса, различал грохот болтерной стрельбы, поддерживающей наступление, и выстрелов при обороне укреплений.

Часовня, которую Саул поручил его попечению, была слишком странным местом, чтобы стать полем последнего сражения Великого Крестового Похода. Не так давно это сооружение было духовным оплотом враждебного мира, а теперь импровизированные укрепления вокруг превратили его в рубеж сопротивления намного превосходящим силам предателей.

– Выглядит хреново, – заметил брат Солатен из отделения Назикеи, сидя в проеме одного из выбитых окон часовни. – Они могут прорваться.

– Наш друг Локен сумеет их удержать, – фыркнул Люций. – Ангрон жаждет еще убийств. Это все, что ему надо. Слышишь? Ты слышишь это?

Солатен, прислушиваясь, наклонил голову набок. Хотя, как у любого Астартес, его слух был превосходным, Солатен не услышал ничего такого, что объяснило бы внимание Люция.

– Что ты слышишь, капитан?

– Цепные топоры. Только они работают не по керамиту и не по другим лезвиям. Они рубят камень и сталь. Пожиратели Миров не могут добраться до Сынов Хоруса, поэтому пытаются прорубить их баррикады.

Солатен кивнул:

– Капитан Тарвиц хорошо делает свое дело. Пожиратели Миров знают только один способ воевать. Нам надо этим воспользоваться.

Услышав от Солатена похвалу Тарвицу, Люций нахмурился, недовольный, что его личный вклад в организацию обороны не оценен по достоинству. Разве не он убил Вардуса Праала? Разве не он сумел отыскать безопасное укрытие от вирусных бомб и огненного шторма?

Люций постарался прогнать обиду и выглянул через окно на серую от пепла площадь. Как ни странно, ячеистое окно часовни уцелело, хотя стекла оплавились и вздулись от высокой температуры, отчего проем казался Люцию похожим на фасеточный глаз гигантского насекомого.

Внутри часовня выглядела еще более странной, чем снаружи. Она была построена из округлых блоков зеленого камня, которые напоминали застывшие облака ядовитого газа. Алтарем служил широкий, плоский, из-за обилия прожилок похожий на мембрану камень бледно-розового цвета. Он странным образом напоминал какой-то сложный внутренний орган, пришпиленный в анатомичке для изучения.

– Тебе нечего беспокоиться о Пожирателях Миров, братец. Опасаться надо нас.

– Нас, капитан?

– Детей Императора, – сказал Люций. – Тебе известно, как сражается наш Легион. Здесь мы представляем самую большую опасность.

Почти все верные Дети Императора, уцелевшие до этого дня, собрались в часовне. Тарвиц увел несколько воинов для обороны ближайших ворот, но остальные отделения расположились на полу, вокруг странных каменных выступов. Из отделения Назикеи осталось всего четверо воинов, включая самого Люция, и они вместе с отделениями Кьюмонди и Раэтерина возглавляли отряд выживших Детей Императора.

На крышу часовни Тарвиц послал сержанта Кайтерона с отделением поддержки и всех Детей Императора, у кого еще сохранились тяжелые орудия. Астартес из тактических отделений расположились под окнами часовни. Оставшиеся силы Люций рассредоточил снаружи, за баррикадами, сооруженными из обломков в первый же день осады.

Две тысячи космодесантников – сила, достаточная для любой военной зоны Великого Крестового Похода, – теперь обороняли единственный подход к дворцу, замкнув линию фронта на Песенной Часовне.

Краем глаза Люций уловил какое-то движение и стал пристально всматриваться в почерневшие руины на противоположной стороне площади.

Вот оно! Блеск позолоты.

Он усмехнулся, отлично зная, как воюют Дети Императора.

– Внимание! – крикнул он остальным воинам. – Третий квартал к западу, второй этаж.

– Понял, – ответил сержант Кайтерон, серьезный офицер-оружейник, который относился к войне как к математической задаче, решаемой при помощи расчетов траекторий и плотности стрельбы.

Люций услышал, как на крыше часовни зашевелились воины, направляя орудия в указанный сектор.

– Западный фронт, готовьтесь! – приказал Люций.

Несколько отрядов пробежало вдоль стены часовни на огневые позиции.

Возникло то восхитительное напряжение, от которого в крови Люция постепенно разрасталась песня смерти, и эти ощущения были близки к экстазу. Жестокие, лицом к лицу, поединки предоставляли возможность совершенствовать воинское мастерство, но эти минуты лихорадочного ожидания, когда в полной мере ощущалась вероятность смерти или славы, делали их поистине незабываемыми.

– Вижу их, – объявил с крыши сержант Кайтерон. – Дети Императора. Основные силы сосредоточены, на нескольких уровнях. В сопровождении «Лэнд Рейдеров» и «Хищников». И лазпушка… Тяжелые болтеры – на среднюю линию!

– Эйдолон, – произнес Люций.

Теперь он мог их видеть. В развалинах собирались сотни Астартес в пурпурных с золотом доспехах Легиона, принадлежностью к которому он некогда так гордился.

– Сначала они выведут на позиции технику, – сказал Люций. – Потом на «Лэнд Рейдерах» подвезут воинов. Пехота развернется на средней и близкой дистанции. До тех пор не стрелять.

Послышался лязг гусениц, и средь руин Хорала показались «Лэнд Рейдеры», увенчанные позолоченными орлиными крыльями, с изображениями боевых сцен на бронированных боках. Каждый нес на себе отряд Детей Императора, элитных воинов Галактики, которым Эйдолон и Фулгрим приказали уничтожать тех, кого совсем недавно называли боевыми братьями.

С точки зрения Эйдолона, выжившие после первой волны Астартес были невежественными глупцами, достойными только смерти, но с Люцием они просчитались. При мысли, что снова предстоит сразиться с воинами своего Легиона, Люций беспокойно облизнул губы. Эти люди не зря считались лучшими воинами Галактики. Он мог их уважать.

Или заслужить уважение…

Люций отчетливо видел, что отделения противника разворачиваются с такой непоколебимой самоуверенностью, будто находятся не на войне, а на парадном смотре.

Он уже ощущал вкус момента, когда битва начнется в полную силу.

Ему хотелось, чтобы бой уже начался, но в то же время Люций знал, что вкус сражения будет еще прекраснее, если все произойдет в свое время.

Танки дали первый залп, и снаряды, разбив окна, засыпали часовню осколками стекла и мрамора.

– Ждать! – приказал Люций.

Несмотря ни на что, они все еще оставались Детьми Императора и не могли нарушить порядок, как недисциплинированные Пожиратели Миров.

Он рискнул выглянуть через разбитое окно и увидел, как «Лэнд Рейдеры» взламывают мраморное покрытие площади. За ними шли боевые танки «Хищники», представляющие собой платформы на гусеничном ходу с установленными на них орудиями. Каждый выстрел выбивал из укреплений огромные глыбы камня. Луч лазпушки метался из стороны в сторону, люди Кайтерона старались подбить приближающиеся машины, а с «Лэнд Рейдера» велся огонь по засевшим на крыше Астартес.

Один из «Хищников» беспомощно закрутился, расшвыривая звенья разорванного трака вокруг себя, еще один танк испустил дух в жирных, черно-оранжевых клубах огня. Тела в пурпурных доспехах мелькнули в проеме окна; трупы еще больше разожгли неуемную жажду смерти в душе Люция.

Мастер меча обнажил клинок и услышал, как в его сердце мощно зазвучала знакомая музыка, которую он едва мог сдерживать. Привычный гул энергетического меча вплелся в ритм песни, и Люций ощутил, как начинает двигаться в танце поединка, как его подхватывает плавный поток жестокости, текущий сквозь века, сквозь тысячелетия убийств…

Сколько же воинов бросились в атаку? Наверняка большая часть команды Эйдолона.

У Люция было меньше людей, но эта битва сулила славу и впечатляющее зрелище.

Выпущенный из танка снаряд влетел в окно часовни, взорвался под потолком и осыпал их осколками и пылью.

У входа во дворец сверкали вспышки болтеров – Тарвиц отвлекал силы Эйдолона, и тому ничего не оставалось, как плясать под его дудку.

Раздался мелодичный звон, и Люций увидел, как откинулся борт «Лэнд Рейдера», открыв плотно стоящих внутри воинов в пурпурных доспехах.

– Вперед! – завопил Люций.

Тотчас за его спиной открылись прыжковые ранцы штурмового отделения и выбросили воинов в гущу сражения. Люций вслед за ними выпрыгнул из окна часовни. Вместе с ним ринулись в бой назикейцы и остальные воины.

Сражение – это танец войны. Люций сознавал, что в бою против такого врага, как Эйдолон, просто не остается ничего иного, кроме как проявить высочайшее воинское совершенство. Восприятие мечника сместилось, и все вокруг стало удивительно отчетливым, каждый оттенок стал ярче и чище, каждый звук пронзительно бил по нервам и диссонировал с внутренней музыкой.

Сражение превратилось в тщательно отрепетированный хаос, и танец поединка вел Люция навстречу противникам. С крыши лупили тяжелые болтеры, и «Лэнд Рейдеры» выцеливали отверженных Детей Императора на стенах.

Космодесантники, притаившиеся за стенами часовни, тоже ринулись в бой, и силы Эйдолона подверглись нападению сразу с двух сторон.

Меч Люция мелькал, словно язык змеи, легко отбивая чужие клинки. Отряд Эйдолона стал разворачиваться. Воины отделения Кьюмонди яростно сражались с противниками, высадившимися из ближайшего «Лэнд Рейдера». Жестокое ликование билось в сердце Люция, танец поединка провел его мимо этих бойцов, заставил пригнуться, чтобы избежать болтерного огня, а затем Люций выпрямился и на ходу пронзил мечом тело вражеского сержанта.

Смерть врага являлась олицетворением превосходства Люция, но сегодня у него имелась высшая цель. Он знал, что ему необходимо сделать, и все его странно искаженные чувства были направлены на поиск золотистых проблесков, мелькания знамен или чего-то еще, что указало бы на одного из избранников Фулгрима.

И вот он нашел. Доспехи с черной отделкой вместо позолоты, шлем в форме мрачно ухмыляющегося черепа… Капеллан Чармосиан.

Воин в черных доспехах гордо возвышался над верхним люком «Лэнд Рейдера» и управлял битвой короткими взмахами крозиуса, увенчанного имперским орлом. Люций, злорадно усмехнувшись, стал пробивать дорогу к капеллану, чтобы схватиться с ним и победить в поединке, достойном эпоса.

– Чармосиан! – закричал он, и его голос пронесся над полем битвы невообразимым шквалом вибрирующей музыки. – Хранитель Воли! Я Люций, бывший тебе братом, стану твоим возмездием!

Чармосиан обернул к нему лицо, скрытое шлемом-черепом:

– Я знаю, кто ты.

Капеллан выбрался из люка и остался на крыше «Лэнд Рейдера», предоставляя Люцию самому решать, как подобраться к противнику. Чармосиан был боевым лидером, и, чтобы соответствовать этой роли, он должен был заслужить уважение воинов, а оно приобреталось только в схватках с врагами.

Он был одним из достойнейших противников, именно поэтому Люций жаждал с ним схватиться.

Мастер меча запрыгнул на бронированный скат «Лэнд Рейдера» и стал карабкаться наверх, пока не оказался лицом к лицу с Чармосианом. Вокруг свистели болтерные снаряды, но Люций ничего не замечал.

Все его мысли были заняты предстоящим боем.

– Мы привили тебе слишком много гордости, – сказал Чармосиан, широко замахиваясь своим смертоносным жезлом и целясь точно в грудь Люция.

Люций поднял меч, чтобы отразить выпад, и танец вступил в новую ожесточенную фазу. Чармосиан был хорошим бойцом, одним из лучших в Легионе, но Люций год за годом тренировался ради подобной схватки.

Крозиус капеллана был слишком тяжел, чтобы его отбить, и Люций позволил ему просто соскользнуть по лезвию, а Чармосиан снова и снова наносил размашистые удары, вкладывая в них все больше сил.

Еще немного. Еще несколько мгновений, и Люций получит свой шанс.

Он восхищался даже ненавистью Чармосиана, ощущая ее как нечто яркое и освежающее.

Люций понял план атаки Чармосиана и мысленно смеялся над его грубым замыслом, сквозившим в каждом ударе. Чармосиан хотел покончить с Люцием одним могучим ударом, но его жезл при размахе улетал слишком далеко и слишком медленно возвращался, пока капеллан собирался с силами.

Люций, смеясь, высоко поднял меч и успел нанести удар по поднятым рукам капеллана. Жезл покатился по земле, а Чармосиан взревел от боли, видя, как его отрубленные по локоть руки падают следом.

Музыка сражения гремела вокруг, и Люций позволил звукам и вспышкам питать его обостренные чувства. Бой занял довольно большое пространство, но для мастера меча важна была только эта победа.

– Ты знаешь, кто я, – сказал Люций. – И твоя последняя мысль будет о поражении.

Чармосиан попытался заговорить, но слова не успели сорваться с его губ – меч Люция описал широкую дугу, и голова капеллана слетела с плеч.

На позолоченную броню «Ланд Рейдера» хлынула багряная кровь. Люций поймал отлетевшую голову и высоко поднял, чтобы это видели все сражавшиеся воины.

Вокруг него тысячи Детей Императора бились насмерть, но отряд Эйдолона, атакуемый с двух сторон, остановился перед укреплениями дворца и отступил. Тарвиц организовал контратаку, и наступление окончательно захлебнулось.

Люций со смехом смотрел, как командирский танк Эйдолона, украшенный победными знаменами, перелез через груду обломков и поспешил скрыться с поля боя.

Верные Императору Астартес выиграли это сражение, но Люций внезапно понял, что ему это безразлично.

Он одержал победу в собственном сражении и, вытаскивая голову Чармосиана из шлема-черепа, знал, что получил все необходимое, чтобы песня смерти продолжала звучать в его сердце.

В Песенной Часовне воцарилась тишина. Возле ее стен полегли сотни бойцов в исковерканных и разбитых пурпурно-золотых доспехах, в трещинах разбитых мраморных плит скапливалась кровь. Кое-где между телами попадались почерневшие от копоти останки Пожирателей Миров, погибших во время первой атаки на Хорал.

Вход во дворец перегораживала массивная баррикада, а в ближайшем зале апотекарии из верных отрядов наскоро подлечивали раненых воинов.

Тарвиц нашел Люция, занятого чисткой меча. Отполировав лезвие, тот использовал острый кончик для нанесения новых шрамов на свое лицо. Рядом с ним лежал череполикий шлем.

– Зачем тебе это? – спросил Тарвиц.

Люций поднял голову.

– Хочу, чтобы убийство Чармосиана запомнилось надолго.

Тарвиц понимал, что должен одернуть мастера меча и указать не недопустимость следования варварским, диким обычаям, но здесь, среди предательства и смерти, любые нотации казались смешными и нелепыми.

Он присел на корточки рядом с Люцием. После недавней битвы у входа во дворец у Тарвица от усталости болели руки и ноги, а на доспехах появилось множество царапин и вмятин.

– Хорошая работа, – произнес он, ткнув пальцем в сторону шлема. – Я видел, как ты его убил. Прекрасный удар.

– Прекрасный? – повторил Люций. – Это больше, чем прекрасный удар. Это искусство. Ты, Саул, никогда не имел склонности к изяществу, так что я не удивляюсь, что ты не смог этого оценить.

Люций произнес эту тираду с улыбкой, но, к своему огорчению, Тарвиц распознал вспышку настоящего раздражения и отблеск раненой гордости в его глазах.

– Есть какие-то новые передвижения? – спросил он, меняя тему.

– Нет, – ответил Люций. – Эйдолон не станет возвращаться, пока не произведет перегруппировку.

– Продолжай наблюдение, – распорядился Тарвиц. – Если стража расслабится, Эйдолон сможет застать нас врасплох.

– Он не станет бросаться на прорыв, – пообещал Люций. – По крайней мере, пока я здесь.

– Надеюсь, что так, – согласился Тарвиц, желая убедиться, что Люций реально оценивает их положение. – Каждый раз, когда он атакует, мы теряем воинов. Если он станет наносить быстрые и частые удары, нас останется слишком мало, чтобы удерживать все позиции. Удар с двух сторон дорого ему обошелся, но и мы потеряли слишком много людей.

– И все же мы видели, как он отступает, – заметил Люций.

– Да, – кивнул Тарвиц, – но это было организованное отступление, так что я пришлю отряд воинов для наблюдения.

– Это означает, что мне ты не доверяешь нести стражу, так?

Злобный тон изумил Тарвица.

– Нет, дело совсем не в этом. Я только хочу, чтобы здесь было достаточно воинов для отражения следующей атаки. А мне пора проверить западные укрепления.

– Да, конечно, ты великий герой, планируешь грандиозную битву, и тебе пора идти, – огрызнулся Люций.

– Мы победим, – сказал Тарвиц, положив руку на плечо мастера меча.

– Победим, – ответил Люций. – Не важно как, но победим.

Люций смотрел вслед уходившему Тарвицу с чувством, очень похожим на ярость. По какому праву Саул принял командование на себя? Это он, Люций, был создан для величия и продвижения, он, а не Тарвиц. Как это получилось, что его славные достижения померкли на фоне тяжеловесного авторитета Тарвица? Почему вся слава мастера меча, заслуженная в суровых испытаниях войны, оказалась забытой? Люций ощутил, как к горлу подкатила горечь обиды.

Планируя свои дальнейшие действия, он на короткое мгновение ощутил укол вины, но при воспоминании о покровительственных наставлениях Тарвица это чувство испарилось, как снег под жаркими лучами солнца.

В часовне было все так же тихо, но Люций проверил все углы и убедился, что остался один, а затем уселся на выступ гладкого серо-зеленого камня и поднял шлем Чармосиана.

Он внимательно рассматривал окровавленный шлем, пока не заметил блеск серебра, затем засунул руку внутрь и вытащил маленькое металлическое устройство – передатчик Чармосиана.

Прежде чем заговорить, Люций еще раз убедился, что в часовне, кроме него, никого нет.

– Командир Эйдолон? – произнес он и, не получив ответа, ощутил растущее раздражение. – Эйдолон, это Люций, – снова сказал он в вокс-передатчик. – Чармосиан убит.

Сначала слышался только треск помех, затем прозвучал ответ:

– Люций?

Мечник усмехнулся, узнав голос Эйдолона. Как один из старших офицеров, Чармосиан имел возможность напрямую связываться с Эйдолоном, и надежда Люция на то, что канал остался открытым и после смерти Чармосиана, оправдалась.

– Командир, – не скрывая своей радости, продолжал Люций, – рад слышать ваш голос.

– Люций, я не намерен выслушивать твои нахальные колкости, – презрительно фыркнул Эйдолон. – Мы все равно перебьем вас, рано или поздно.

– Конечно, перебьете, – согласился Люций. – Но это займет довольно много времени. И когда дворец падет, погибнет слишком много Детей Императора. А еще Сынов Хоруса и Пожирателей Миров. И только Терра знает, сколько воинов Мортариона из Гвардии Смерти уже полегло в траншеях. Вы несете потери, Эйдолон. Вся армия Воителя несет потери. К тому времени, когда здесь появятся другие Легионы, он может быть лишен слишком многих воинов, чтобы выиграть битву.

– Можешь утешать себя этим, если тебе так легче.

– Нет, командир, – сказал Люций. – Вы меня не поняли. Я хочу сказать, что готов заключить с вами сделку.

– Сделку? – переспросил Эйдолон. – И какую же?

От усмешки на лице Люция задвигались шрамы.

– Я сдам вам Тарвица и Дворец Регента.