Лечить или не лечить?

Как говорил нам, тогда еще зеленым студентам, один преподаватель в институте, каждый доктор проходит в развитии своего врачебного мировоззрения несколько ступеней. Первая: больны все! Здоровых не бывает! Всех лечить! Вторая: организм пациента мудрее врача! Дайте природе сделать свою работу! Большинство болезней (если это не травма и не опасное для жизни состояние) можно не лечить! И третья: так все же лечить или не лечить? Ловлю себя на мысли, что безнадежно завис на третьей ступени.

Есть пациент. Назовем его Андрей Николаевич. Наблюдается уже третий десяток лет, из них лет пятнадцать на инвалидности. Видимся мы с ним в поликлинике примерно раз в два месяца: пришел, рассказал про домашние дела и заботы, ушел домой. Бывало, приходилось госпитализировать – казалось ему, что антенны радиоретрансляторов и вышки компаний сотовой связи прицельно по нему лупят. Пытался, соответственно, обороняться – от писем во все инстанции и изготовления средств индивидуальной противоволновой защиты до ведения партизанской войны, с перекусыванием кабелей и развешиванием на излучателях старых ковриков с помойки. Он еще возмущался – мол, в молодости на РЛС [88] служил, мне там этого излучения с лихвой досталось, так еще и здесь покоя нет! А уж уговорить его пройти флюорографию было практически невыполнимой задачей – на доктора смотрели так скорбно, словно тот не в рентгенкабинет писал направление, а на физиопроцедуры в газовую камеру.

Как‑то раз он пришел на прием с куском алюминия, выточенного в виде отрезка гитарного грифа, с ладами и струнами. Смущенно улыбаясь, заверил, что это вовсе не волновой отражатель, а тренажер игры на гитаре его собственного изготовления. Воодушевленный тем, что его не перебивают и внимательно слушают, Андрей Николаевич рассказал, что он, имея высшее музыкальное образование, подрабатывает репетиторством – на пенсию инвалида хорошо только ноги протягивать или руку с шапкой на паперти, но оба варианта его категорически не устраивают по разным причинам. Он показал таблицу аккордов, объяснил, что с помощью этого тренажера можно не только научиться правильной постановке пальцев, но и тому, как перебирать струны при игре. Спросил, имеет ли смысл патентовать изобретение. Я ответил, что патентовать можно и нужно.

А недавно Андрей Николаевич пришел ко мне на очередной прием. Я заметил, что одеваться он стал не в пример аккуратнее, за что не преминул его похвалить. Оказалось, он сумел не только запатентовать свое изобретение, но и получить довольно лестные отзывы о нем – кажется, в Санкт‑Петербурге, куда он специально ездил для демонстрации возможностей тренажера. Помимо денег, вырученных от продажи патента, у него значительно расширилась аудитория учеников в родном городе. А стабильный заработок позволил ему наконец сделать предложение руки и сердца одинокой женщине, к которой он давно испытывал симпатию и которую не пугало, что Андрей Николаевич психически болен. Ей по опыту прошлых лет очень даже было с кем сравнить, и это сравнение оказалось совсем не в пользу тех, бывших, условно психически здоровых.

Что же касается радиоволн – их он чувствовать не перестал. Просто решил для себя, что раз уж его эти волны за столько лет не убили, то с чего бы им в дальнейшем вести себя как‑то иначе. Опять же – а вдруг они его даже укрепят? Да и в любом случае, не стоят они душевных терзаний и ответных боевых действий. Правда, сотовым Андрей Николаевич пользуется редко и только через гарнитуру.

А лечение… Да бог с ним, с лечением. За те полтора десятка лет, которые я его наблюдаю, лечение понадобилось ему от силы раза три‑четыре, и от того, принимал он лекарства постоянно или бережно хранил их в аптечке, частота обострений не зависела никак. Поэтому мы с ним так и решили: до тех пор, пока не появится насущная необходимость, – никаких лекарств. И так уже несколько лет.

...

Те, кто собирался завязать с выпивкой, но был захвачен Новым годом врасплох, начинают звонить, интересоваться – а как, а когда?