Комментарий по отрывкам 1-3

В одной из предшествующих глав мы уже разобрали миф об «ученичестве» Л.Н. Толстого у шейха-суфия Кунта-Хаджи Кишиева. Повторяться не будем. Лев Николаевич НЕ встречался с ним, и НЕ был его «мюридом» (как называет Толстого М. Вахидова), а его научение о неупотреблении насилия в сопротивлении злу имеет совершенно другие, христианские, а не суфийские источники и не только не «сужает» применение непротивления в сравнении с учением шейха, но делает его гораздо шире, не допуская исключений, «необходимого» насилия.

Любопытнее здесь другое: обращение Вахидовой с источниками, «подгибание» их под заготовленные ею заранее «выводы».

Процитировав запись Дневника Л.Н. Толстого от 3 сентября, Вахидова настаивает, что упоминаемое Толстым «ученье», на котором он побывал в этот день -- ни много ни мало как проповедь Кунта-Хаджи Кишиева, на которой-де молодой Лев не только присутствовал, но славил вместе с прочими мюридами Аллаха и пережил религиозный экстаз.

Выясним на материале толстовского Дневника, так ли это.

Вот, для сравнения, некоторые записи, начиная с 8 августа 1852 г., когда молодой Лев вернулся из поездки к месту несения службы, в станицу Старогладковская:

7, 8 августа. Ученья, разговоры.

9 августа. Был на ученьи.

15 августа. Дурное утро. Был на ученьи, ездил верхом. Болтал с Алексеевым.

24 августа. Был на охоте и на ученьи.

25 августа. Два раза на ученьи.

26 августа. Охота – 5 бекасов. Ученье.

1 сентября. 2 раза на ученьи, охотился, убил бекаса, ничего не делал…

2 сентября. Конное ученье (46: 137 - 141).

Итак, мы видим, что Толстой на этих самых «ученьях» отнюдь не молится и не впадает в религиозный экстаз. Он перемежает их с охотами, приравнивая при этом к рутинному «ничегонеделанию», а на самих «ученьях» -- ездит верхом на коне и «болтает с Алексеевым».

Кстати, раз уж речь зашла об Алексееве… Никита Петрович Алексеев был батарейным командиром Толстого, человеком премилым, но и не без странностей. Известно, что на одном из учений в артиллерийской бригаде лошадь отгрызла ему ухо. По рассказу М.А. Янжула, Никита Петрович был огромным противником пьянства, и Толстой не раз валял с ним в обеденное время дурака, делая вид, что собирается пить водку, Алексеев же с пресерьёзным видом убеждал Толстого не надираться и предлагал взамен водки конфеты (Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 355).

Никаких «святых» шейхов, проповедей и зикров!

Другой случай произвольного толкования М. Вахидовой источника – с цитатой дневниковой записи Л.Н. Толстого от 14 ноября того же 1852 года. Шахидка в толстоведении трактует её как «доказательство» того, что 24-летний Толстой уже враждебно противопоставляет себя «своей», т.е. русской и православной, социокультурной общности, готовясь отстаивать свою «свободу совести» (читай: вероисповедание, т.е. веру Мохаммеда).

Весьма «предусмотрительно» Вахидова не даёт в своих статьях точной ссылки на цитируемый источник, ибо – произвольно исказила текст цитаты. Сравните, вот как соответствующий отрывок выглядит на самом деле:

«Составил краткую формулу своего верования:

“Верую в единого, непостижимого, доброго Бога, в бессмертие души и в вечное возмездие за дела наши; не понимаю тайны троицы и рождения сына Божия, но уважаю и не отвергаю веру отцов моих”» (46, 149).

Этот текст, в искажённом виде вынесенный Вахидовой в заголовок одной из её статей, похоже, презентуется ею как свидетельство некоего сближения Толстого с исламской шахадой – устным «символом веры». Автор даже называет его «молитвой Толстого». На деле же – это всего лишь признание молодого Льва в том, что он, как и многие из молодых образованных людей его поколения, не имеет прочной и неколебимой веры в догматы церковного учения, при этом оставаясь в «вере отцов», т.е. в православии, и уважая эту веру.

*****

И снова – слово М. Вахидовой.

Отрывок 4:

«Уверовав раз и навсегда в силу молитвы, Лев Толстой с тех самых пор и до конца своей жизни стоял на молитве целый час, и всегда босиком, как это изображено на портрете Репина. «Толстой босиком». А надо было бы: «Толстой на молитве»!

Отрывок 5:

«Но не потому ли сам Толстой всегда уходил на молитву в лес? (Его домочадцы были православными.)

А узнаём мы об этом не только из воспоминаний художника Репина, который дожидался Толстого перед лесом в течение часа, пока тот совершит свою молитву, и, не сдержавшись, сделал-таки набросок своей знаменитой картины, на которой Толстой изображен босиком.
После очередной ссоры с мужем, накануне его окончательного ухода из Ясной Поляны, 14 октября, Софья Андреевна пишет ему: “И вот, Лёвочка, ты ходишь молиться на прогулке, помолясь, подумай хорошенько…” (Толстая А. Отец. С. 462). У Татьяны, старшей дочери писателя, читаем: “Проснувшись, он уходил в лес или в поле. По его словам, он ходил “на молитву”…” (Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. — М., 1976. С. 405). Как Толстой молился в лесу, мы видим на картине Репина. Так стоит на молитве только мусульманин».

Комментарий к отрывкам 4 – 5.

Чтобы разобраться в нагромождениях вахидовской лжи в этих отрывках, надо ответить на вопросы: какова была специфика отношения Толстого к молитве? какое значение он вкладывал в это понятие?