Жаркое лето

Затяжную позднюю весну сменило наконец лето, но больше календарное, чем настоящее. Дни стояли пасмурные, низкое небо часто сочилось не по-летнему, мелким, нудным дождём. Духов не любил ленинградское лето. На юге, в родных местах, такие затяжные моросящие дожди — спутник только скучной поздней осени. А летом… летом, если и случались дожди, то именно летние, незабываемые.

…В полуденный зной вдруг где-то на краю синего безоблачного неба появляется тёмная тучка. Она постепенно разрастается, приближается, изредка предупреждая о себе — беззлобно и нестрашно — отдалённым рокотом грома. Но вот она уже закрыла солнце, сгустилась до черноты, гром трещит сухо и зло, и тёмное небо перечеркивают острые зигзаги молний. Проносится ветерок, шурша листвой потревоженных деревьев, и падают первые крупные капли дождя, оставляя в слое дорожной пыли тёмные лунки. Ещё немного — и вот уже на землю, под раскаты грома и сверкание молний, низвергают живительные ливни, мгновенно образуя лужи, ручейки и пенистые потоки. Старики, крестясь, говорили: «Разверзлись хляби небесные». Вепринские же мальчишки выбегали на улицу и, прыгая на одной ноге по теплым лужам, на разные голоса пели в восторге довольно бессмысленную песенку:

Дождик, дождик припусти,

Мы поедем во кусты:

Богу молиться,

Христу поклониться.

И дождик припускал… Но ливень обычно так же внезапно прекращался, как и возникал. Утихал гром, редела туча, превращаясь в белые облака, довольно быстро куда-то исчезавшие. На посветлевшем, словно бы умытом небе появлялось новое чудо: от края до края великолепной дугой протягивалась многоцветная радуга. И снова сияло ослепительно яркое и тоже словно бы умытое солнце. Под ленинградским хмурым небом Духову приятно было думать, что хотя бы в детстве судьба не обделила его такими радостями.

Впрочем, особенно замечать дурную погоду и сетовать на неё Духову в то памятное лето 1939 года было некогда. В переносном смысле оно оказалось для него жарким необыкновенно.

Сразу же после возвращения из командировки он доложил начальнику СКБ-2 о положении с двигателем для КВ.

Котин долго молчал, обдумывая услышанное, поте негромко сказал:

— А не отказаться ли нам, Николай Леонидович, от этого дизеля? Поставим пока М-17.

Этого Духов не ожидал. Поэтому, что пришло в голову первое, то и сказал:

— Но технический проект предусматривает установку дизеля В-2!

— Вы же сами говорите, двигатель ещё в стадии доработки, выдерживает только пятьдесят часов. Пойдёт ли в серию и когда — неизвестно. Дать его нам сейчас даже для испытаний дизельный завод не может. Причин для изменения проекта более чем достаточно.

— Но мы можем запросить чертежи и изготовить В-2 в моторном цехе нашего завода.

— Это долгая песня. Да и вряд ли вообще возможно. Не смогут у нас сделать такой двигатель.

— Наш моторный цех оборудован не хуже, чем на харьковском заводе. И мастера у нас хорошие.

Котин замолчал, как всегда, когда разговор принимал характер спора. В споры с подчинёнными он вступать избегал. Предпочитал не настаивать на своём мнении, но это не значило, что он соглашался с чужим. Своё мнение начальник СКБ-2 менял редко и неохотно.

— Директор завода, я уверен, поддержит такой вариант, — прибег Духов к убедительному, как ему казалось, аргументу.

— Вы разговаривали с директором?

Котин нахмурился. Он не любил, когда подчинённые обращались к вышестоящему начальству, минуя его.

— Нет, но вы же знаете его мнение, — сказал Николай Леонидович. — Он не раз говорил, что нет такой машины, которую не смогли бы сделать кировцы.

— За выполнение правительственного задания в срок отвечаем в первую голову мы с вами, — жёстко сказал Котин. — А времени у нас мало — в сентябре оба танка должны быть представлены на испытания. Подумайте об этом, Николай Леонидович.

— Хорошо, Жозеф Яковлевич, я подумаю.

Духов подумал и… пошёл к директору. Разговор оказался коротким — директор на удивление быстро схватил суть дела и твёрдо сказал:

— На днях буду в Москве, в наркомате. Обещаю, что пробью разрешение на получение чертежей и на изготовление десяти дизель-моторов на нашем заводе.

— Десять много. Хватило бы и двух.

— Пяти дизель-моторов. Меньше чем о пяти неудобно и разговаривать. Найдём, где использовать. Запас карман не тянет, — весело закончил директор. Много позднее он в своих воспоминаниях напишет: «С Николаем Леонидовичем я познакомился в 1933 году. Он быстро завоевал репутацию талантливого конструктора и расчётчика. Его вклад в создание танка КВ настолько значителен, что я считаю Духова основным автором этой могучей, машины».

В это трудное лето Духов почти не появлялся в КБ. Он пропадал — с утра до позднего вечера — в опытном цехе, где шла сборка первого КВ. Переодевшись в рабочий комбинезон, вместе и наравне со слесарями ставил катки, торсионы и тяжёлые балансиры, монтировал бортовую передачу, ведущие и направляющие колёса… А когда с дизельного завода прибыли чертёж В-2 и комплектующие изделия, зачастил в моторный цех. И опять не просто наблюдал или торопил, а наряду с двигателистами разбирался в устройстве того или иного узла, в регулировке форсунок или топливного насоса, затяжке гаек анкерных шпилек. И когда возникали какие-то сложные ситуации, не спешил давать советы а сам охотно выслушивал их.

Духов не одобрял тех конструкторов, которые, занимаясь «своим» узлом или агрегатом, не изучали и не знали машину в целом. Или знали её только по чертежам. Танк — сложнейшая машина, его узлы и агрегаты работают в невероятно тяжёлых условиях. Взять, например, ходовую часть — грязь или снег, ухабы и колдобины, огромные нагрузки, возможность боевых повреждений. При этом танк должен двигаться плавно, без сильных толчков, на высокой скорости, без вынужденных остановок. Двигатель… У его цилиндров — зеркальные поверхности, в топливном насосе — прецизионные пары, в форсунках — тончайшие отверстия. А условие работы? То жара и пыль, то снег и стужа, переменные режимы, динамические нагрузки… Электрооборудование, рация — десятки проводов, сотни контактов… Трансмиссия — десятки шестерён и фрикционов, валов и подшипников, муфт, вилок, пружин. И всё должно быть пригнано и подогнано, всё — защищено и смазано всё — слаженно работать.

Танк — боевая машина, он должен вести огонь из орудия и пулемётов, и это немалые сложности для конструктора. Безусловно, прав тот, кто сказал, что, только зная свою машину как воин, конструктор может усовершенствовать её как инженер.

КВ — принципиально новая боевая машина. Подобного тяжёлого танка не было ни у нас, ни за рубежом. Для конструктора это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что талантливому человеку неинтересно повторять уже известное, сделанное кем-то раньше; ему больше нравится работать над осуществлением своего оригинального замысла. А плохо потому, что это новое, непривычное часто встречается в штыки именно по причине новизны и непохожести на известное — не лезет, так сказать, в привычные ворота. У Духова именно по этой причине росла тревога за судьбу его детища. Он видел и понимал, что конструкция удалась. По мере начинки узлами, агрегатами, приборами танк приобретал всё более законченный вид. Неужели такой богатырь не выйдет на дорогу, не расправит плечи?..

…Жаркое лето сменилось не менее горячей осенью. 1 сентября 1939 года, когда сборка танков КВ и СМК приближалась к концу, пришла весть о нападении фашистской Германии на Польшу. Началась вторая мировая война.

16. «Наступала грозная броня»

Чёрный лимузин, мягко шурша шинами, повернул направо, прошёлся по Воздвиженке, пересёк просторную площадь и втянулся, как в туннель, в узкий Арбат, который остряки в шутку (и шёпотом) называли Военно-Грузинской дорогой (не без намёка на то, что этим путём ездил на свою кунцевскую дачу Сталин).

Отец, задёрнув боковую шторку, хмуро и недовольно смотрит вперёд. За последние две-три недели старик явно сдал, видимо, всерьёз переутомился. В общем-то это понятно. Почти весь август вёл утомительные переговоры с союзниками, стремясь добиться заключения военной конвенции против фашистской агрессии. А кончилось всё по меньшей мере странно. В Москву прилетел Риббентроп и… Отец был очень мрачен в тот день; нечего было и думать узнать у него какие-то подробности. Похоже, как это ни невероятно, что и для него заключение этого пакта было неожиданностью…

А неделю спустя фашистская Германия развязала агрессию, запалила пожар второй мировой войны, в котором с поразительной быстротой, меньше чем за месяц, сгорела Польша. Красной Армии удалось защитить Западную Украину и Западную Белоруссию от фашистского порабощения. Но трудно было отделаться от впечатления, что её изумительный рывок на запад заранее согласован… с Германией. К тому же не всё прошло гладко. Автобронетанковые войска в целом показали себя неплохо, но генерал Яркин потерял управление своими бригадами, и снова встал вопрос о том, не слишком ли громоздка структура танковых корпусов, нужны ли Красной Армии такие крупные танковые соединения? А если прибавить, что как раз в конце август шли решающие бои на Халхин-Голе… Японские самурай, получив по зубам, только недавно запросили перемирия… Да, в конце августа — начале сентября тридцать девятого года словно бы прорвалась невидимая плотина, и события исторические, несомненно, мирового значения, хлынули одно за другим. В таких условие отцу пришлось, конечно, нелегко. Усиленная утренняя гимнастика и ежедневные прогулки верхом могли и не помочь. Всё-таки уже под шестьдесят.

Машина вынырнула наконец из тесного Арбата, пересекла Садовое кольцо и, не сбавляя хода, спустилась к Бородинскому мосту. Слева появилась, возвышаясь над жёлто-белыми особнячками, тёмная, строго-массивная громада Киевского вокзала. Минуя привокзальную площадь, лимузин устремился по просторной магистрали, застроенной новыми многоэтажными и многооконными домами до самой окраины столицы. Эти вытянувшиеся в две шеренги помпезные здания скрывали деревянные домики и ветхие заборы старого Дорогомилова, но скрывали плохо. Вскоре дома кончились, и по сторонам замелькали уже тронутые осенним золотом деревья и ещё зелёные холмы Поклонной горы.

Машина направлялась на подмосковный бронетанковый полигон, где сегодня предстоял показ правительству новых образцов танков. Время для этого важного мероприятия было выбрано, очевидно, не совсем удачно. Сталин и Молотов поехать не смогли. Уж не потому ли отец так хмур и озабочен? Впрочем, и других поводов для озабоченности у наркома обороны в такое время, надо полагать, предостаточно.

После возвращения из Ленинграда ему, в сущности, так и не удалось ни разу поговорить с отцом более или менее обстоятельно. И не только о политических событиях, но даже и по вопросам личного характера. Сейчас самое, казалось бы, удобное время — почти час пути в машине наедине, если не считать шофёра. Шофёр молчит, как ему и положено. Но сын с детства приучен не приставать к отцу с вопросами — вернее отучен приставать. Правильно, что отучен. Нет ничего глупее как навязываться кому бы то ни было с разговорами, когда тот разговаривать не расположен. Но если отец пригласил его с собой на этот показ, не рассчитывал ли он сам о чём-то поговорить? О чём? Терпение… терпение… Когда машина миновала дачные домики и бараки Кунцева, отец, сидевший рядом с шофёром, полуобернулся и спросил:

— Скажи, Петро, ты в Ленинграде бывал на заводе у Барыкова?

— Да, конечно, папа, — охотно откликнулся он, — и не однажды!

— И каковы твои впечатления?

Впечатления были разные, но Николай Всеволодович — отличный мужик и подводить его без нужды и походя не хотелось.

— Впечатления неплохие, папа, — сказал он. — Главное, что конструкторский коллектив, а он на опытном заводе очень сильный, имеет свою солидную производственную базу. Они объединены в одно целое. И не связаны с заботами о серийном выпуске, как на Кировском заводе. Это создаёт благоприятные условия для творческой работы, научного поиска.

— А что ты скажешь об их опытном тяжёлом танке Т-100?

Ага, отец, видимо, решил получить перед показом небольшую неофициальную информацию. Что ж, время есть, а дело для выпускника академии посильное и даже приятное.

— Сейчас, до испытаний, судить о Т-100 можно только по тактико-техническим характеристикам, — сказал он сдержанно. — А они у него такие же, в сущности, как у СМК. Оба танка — двухбашенные, имеют одинаковое вооружение, у обоих броня до шестидесяти миллиметров и вес свыше пятидесяти пяти тонн… На обоих одинаковые пятисотсильные бензиновые моторы, а значит, и по подвижности существенной разницы ожидать не следует. Испытания покажут, насколько лучше или хуже те или иные конкретные конструктивные решения… но в целом Т-100 и СМК, я бы сказал, равноценны.

— Ты так считаешь? — спросил нарком. — А котинский КВ, конечно, лучше?

— Во-первых, папа, я возразил бы против слова «котинский», оно мне кажется не очень подходящим. Я ничего не имею против Котина, он прекрасный начальник, но машину создаёт конструктор, работающий за чертёжной доской.

— Не один конструктор, а целый коллектив. Но кто-то один направляет работу и отвечает за неё. Ты по молодости не испытал ещё, что такое груз ответственности, а потому и проявляешь недопустимый нигилизм.

…Вот так. Попал в нигилисты, а это ни к чему. Впрочем, отец всё прекрасно понимает и просто предостерегает от нападок на священный принцип авторитета руководства. Начальник — всё, подчинённый — винтик. К счастью, есть история, которая рано или поздно всё ставит на свои места. Остаются в ней не по чинам званиям, а по действительным заслугам перед народа и родиной… Дутая слава никогда не выдерживала проверку временем. На чужом хребте можно не войти, а лишь вляпаться в историю. Но кому нужен сейчас такой разговор? Не ко времени и ни к месту.

— Извини, папа, я хотел сказать, что КВ действительно имеет определённые преимущества перед СМК и Т-100, — сдержанно произнёс он. — И, если ты разрешишь, мог бы, мне кажется, достаточно убедительно это доказать.

— Я слушаю.

— Во-первых, по бронированию. Дело даже не том, что лобовая и бортовая броня у КВ — семьдесят пять миллиметров. Могут появиться пушки, которые её будут пробивать. Но вес танка — всего сорок тонн. Есть возможность при необходимости усилить бронирование хоть до ста миллиметров. А у СМК и Т-100, с их двумя башнями и большей длиной и высотой броневого корпуса, шестьдесят миллиметров — это всё, предел…

— Но зато огневая мощь у них выше, — сухо перебил отец. — А это для танка прорыва — наиважнейший показатель.

— Показатель важный, но смотря как считать, — ответил он. — Если иметь в виду могущество боеприпаса у цели, то этот показатель у них одинаков, поскольку у КВ та же семидесятишестимиллиметровая пушка и те же снаряды. Иначе говоря, КВ способен поразит все те же бронированные и небронированные объекты, что и СМК и Т-100. На последних имеется ещё дополнительно по сорокапятке и ещё одному пулемёту, но это не качественное, а лишь количественное преимущество.

— Количество оружия и боеприпасов в бою — не безделица.

— Да, но уж слишком многим для него приходится жертвовать. Удельная мощность у КВ — почти четырнадцать лошадиных сил на тонну, а у СМК — всего девять… Соответственно лучше и подвижность, и манёвренность. Двигатель на КВ — дизельный. А подвеска? Такой не имел и не имеет ни один зарубежный танк. Вообще КВ — это принципиально новый танк, шаг вперёд в развитии не только советского, но и мирового танкостроения!

— Ну это ты, пожалуй, хватил через край, — сказал нарком, улыбаясь горячности сына. — Ты расхваливаешь эту машину как коммивояжёр фирмы Котина, а не как инженер. Вижу, что на показе мне надо смотреть КВ построже, придирчивее, внимательно выслушать все другие мнения. Тебя этот Духов явно завербовал!

…Завербовал. Сказано, конечно, в шутку. Но слово нехорошее, вызывает дурные ассоциации. По личному вопросу — о работе после окончания академии — начинать сейчас разговор, пожалуй, не следует. Закон тактики — действия могут быть успешными, если они предприняты в подходящем месте и в нужное время. Как раньше говорили — в благовременьи…

Случались и раньше показы, но такого ещё не бывало. Сразу три новых тяжёлых танка, и каких — СМК, Т-100, КВ! И две машины, созданные под руководством Кошкина: Т-32 и А-20. Они удивили и порадовали многих. А кроме того, ещё модернизированные Т-26 и БТ-7.

На полосах препятствий и стрельбище каждая из этих машин продемонстрировала свои технические и боевые возможности. Показ вылился в яркий, впечатляющий праздник советской бронетанковой техники. Тем он и вошёл в историю.

Нарком обороны К. Е. Ворошилов выразил не только личное мнение, записав в проекте решения крупным решительным почерком: «Из танков тяжёлого типа КВ по своим данным является наиболее приемлемым образцом».