Такие трудные слова. Патти уселась перед трюмо, глядя в итальянское зеркало на свои пылающие щеки, в то время как ее грудь все еще вздымалась от волнения ниже линии шеи ее

Патти уселась перед трюмо, глядя в итальянское зеркало на свои пылающие щеки, в то время как ее грудь все еще вздымалась от волнения ниже линии шеи ее шелкового желтого платья. Она поднесла руку, затянутую в перчатку, к лицу, чувствуя сквозь материю свое все еще колотящееся сердце. Как будто неконтролируемый шум наводнил ее внутренний мир.

Она сняла перчатки, чтобы с обожанием смотреть на руки. Белая искорка драгоценного камня на левой руке подмигнула ей ослепительным блеском. Она глубоко вздохнула, и улыбка расцвела на ее лице. Затем робкий стук в дверь заставил ее очнуться от грёз. Она почувствовала некоторое раздражение от вторжения.

- Кто там? - спросила она, не очень-то желая открывать.

- Это я, Энни, - ответил нежный мелодичный голос за дверью. - Пожалуйста, Патти, нам надо поговорить!

Патти улыбнулась, чувствуя облегчение от того, что посетителем была Энни. Ведь молодая леди была единственной, кого Патти действительно хотела видеть в этот момент. Она не могла дождаться, чтобы поделиться с подругой своей чудесной новостью.

Поэтому Патти живо встала и побежала открывать подруге дверь.

- О Патти! - выдохнула Энни, как только она вошла, и Патти закрыла дверь, удостоверившись, что им никто не помешает. - Вы должны мне все рассказать, девушка! О чем вы говорили? Что он сказал?

Обе девушки сели на широкую кровать и держались за руки, некоторое время не в силах вымолвить хоть слово.

- Ну же, Патти, рассказывай, - настаивала Энни.

- О Энни, я даже не знаю, как начать! - воскликнула Патти, чье лицо сияло радостью.

- Начни с того, что покажи мне это колечко! - показала молодая женщина, держа руку Патти в своей.

- Разве оно не прекрасно? - спросила Патти, а в ее глазах тенцевали блестки бриллианта.

- О, да, потрясающе красивое, и в форме сердца! - отозвалась Энни, хихикая. - Никогда не думала, что у Тома может быть такой тонкий вкус? Но теперь, девушка, выкладывайте, как он предлагал?. Ты должна рассказать мне все!

Патти отчаянно покраснела и робко потупила взор. Ее сердце опять забилось быстрее от простого воспоминания того момента, когда Том, наконец, осмелился признаться в своих чувствах и попросить ее руки. Альберт навещал их в Лейквудском поместье, в честь чего старая тетя Элрой устроила чаепитие. Том был приглашен, и вечером молодой человек вместе с Патти покинул общество, чтобы прогуляться в розовом саду.

- Энни, - начала объяснять Патти, - я никогда не предполагала, смогу почувствовать что-то такое еще раз. Я думала, что никогда не полюблю снова, но сегодня вечером... он взял мои руки в свои и сказал, как сильно он любит меня... и я...

- Да... Патти?.. - подбадривала Энни, будучи в восторге от счатья подруги.

- Я поняла, что чувствую к нему то же самое, - продолжала та, - я поняла, что я влюбилась в него, и теперь я больше не могу этого отрицать!

- А он что сказал? - было интересно Энни, не желающей упустить ни малейшей детали.

- Ой, он так нервничал! - хихикнула в ответ Патти. - Вначале он немного запинался, но потом, наконец, он сказал мне, полюбил меня с самой первой встречи в Доме Пони.

- Я знала, я знала это! - торжествующе воскликнула Энни, смяв подушку от нахлынувших эмоций. - Но скажи, что было потом.

- Он спросил меня, могла бы я когда-нибудь подумать о таком беспризорнике как он, как о чем-то большем, чем друг...

- О, он сказал это, глупый?

- Он начал говорить бог знает какую ерунду о моем происхождении и его корнях.

- И что ты ответила? - Энни была заинтригована.

- Я сказала ему, что меня это не волнует, и он онемел!

- А-А-АХ! - воскликнула Энни, кусая ногти.

- И тогда я... сказала ему... - Патти сделала нерешительную паузу.

- ЧТО? - беспокойно спросила Энни.

- Что я тоже люблю его, - вымолвила, наконец, Патти, пряча лицо в ладонях.

- О Боже мой!!! Боже мой!!! - восклицала радостная Энни. - Я так счастлива за вас! Скажи... Как он попросил...?

Патти подняла лицо, и Энни увидела, что оно еще больше покраснело.

- Он взял мои руки вот так, - начала Патти, беря руки подруги, - и спросил, выйду ли я за него замуж. А потом он вынул из пиджака коробочку и показал мне кольцо... и потом...

- Да? - выспрашивала Энни, задаваясь вопросом, почему ее подруга остановилась и вновь прячет взгляд.

- О Энни, я не знаю, а вдруг я сделала что-то не так!

- Не так? - Энни опять была заинтригована. - Что ты имеешь в виду?

- Энни! Я... - едва выговорила Патти, но не смогла продолжить, снова не заслонив руками лица.

- Я позволила ему поцеловать себя! - вымолвила она, наконец, бросаясь в объятия верной подруги.

Энни приняла подругу со всей своей нежностью, но она была и крайне потрясена признанием Патти. Энни хорошо помнила, как во времена их учебы в Академии монахини вдалбливали им бесконечный список, что должна и что не должна делать леди. И одним из наиболее неукоснительных было то, где четко говорилось: никогда и ни при каких обстоятельствах леди не позволит джентльмену поцеловать себя, кроме как в руку, если она не замужем за этим джентльменом. Энни также помнила беседу с Патти и Кенди той осенью в полдень, после урока.

Они обсуждали список правил, один за другим, и Кенди забавлялась, высмеивая каждую инструкцию, пока не добрались к правилу поцелуя. Энни предположила, что такое правило кажется вполне справедливым по отношению к ней, и Патти согласилась. Однако Кенди лишь улыбнулась с мечтательным выражением лица, и через некоторое время она сделала смелое заявление, улегшись на кровать: "Сестра Грей может так говорить, потому что она никогда не была влюблена!"

Энни помнила, что это был их последний разговор вместе, прежде чем произошел инцидент с Терри на конюшне.

- Ты думаешь, я поступила неправильно? - спросила Патти, находясь еще в объятиях Энни.

- Ну, полагаю, ты думаешь о правилах Сестры Грей, да? - намекнула Энни, беря руку Патти в свои, стоя перед подругой.

- Ээ... ну... да, что-то в этом роде, - призналась Патти, глядя подруге прямо в глаза.

- Знаешь, Патти, - сказала Энни, колебаясь, - спустя годы я обнаружила, что все эти правила не для практики. Ты помнишь, как Кенди смеялась над ними?

- О да! Я так и слышу ее сейчас! - улыбнулась в ответ Патти. - А неделю спустя после того урока она сбежала из Академии!

- Верно! - хихикала Энни, вспоминая, - Сестру Грей чуть удар не хватил!

Две девушки разразились смехом, держась за животы. Разговор замер на время, пока молодые женщины позволили нахлынуть потоку воспоминаний. Мало-помалу, их смех стихал, и разговор продолжился.

- После того, что была способна сделать Кенди в своей жизни, - начала Энни, - я не думаю, что невинный поцелуй может быть чем-то плохим, - сказала она, наконец, и Патти снова посерьезнела.

- И должна признать, что это было... - осмелилась произнести она.

- Как? - с любопытством спросила Энни.

- Приятно! - застенчиво призналась Патти.

Этим же вечером в своей комнате, в одиночестве, Энни Брайтон смотрела на звезды и задавалась вопросом, почему все эти годы ее отношений с Арчи он никогда не пытался поцеловать ее. Внезапно холодная дрожь вторглась в ее душу, повергая ее в состояние подавлености.

Летнее утро, одно из прекраснейших, что когда-либо появлялось на планете Земля, приветствовало Терренса Гранчестера в день месяца июля, который, казалось, был самым захватывающим дух и благословенным днем в истории человечества. Он сидел на окне, наблюдая, как рассвет окрасил небо своими нежнейшими тонами, пока он слушал внутренние голоса в своем сердце.

Он пересматривал в памяти различные эмоции, которые он прочувствовал в течение своей жизни, и после этого анализа он заключил, что пережитое им сформировало новую смесь чувств, с которыми он никогда прежде не сталкивался, хотя было и ощущение дежа вю.

- Почти четыре года жизни на дне безнадежности, - думал он, - и тут вдруг я допускаю возможность счастья. Обманываю ли я себя или это реально?

Он помнил свое безрадостное детство и долгие Пятые воскресенья, когда всех учеников Академии навещали родители и гуляли с ними. Всех кроме него, конечно. От природы живой и веселый ребенок, каким он был в три года, когда он еще жил в Нью-Йорке, в суровой школе словно поджаривался на медленном огне. Во время одного из тех воскресений он надеялся, что однажды его долгожданный отец появится и возьмет его на прогулку по Лондону. Но эта желанная мечта никогда не сбылась, и этот ребенок, наконец, умер, оставив мальчика постарше с ожесточившимся сердцем, который никому не доверял.

Последний друг, которого он мог вспомнить, был мальчиком его возраста, которого он встретил, когда был совсем маленьким, и жил в Нью-Йорке. Позже, в Академии, его отец предупредил его, чтобы он не слишком фамильярничал со своими одноклассниками, боясь, что маленький мальчик мог поделиться с одним из друзей тайной своего происхождения, тем, что должно быть скрыто ради чести семьи. Желая угодить отцу, юный Терренс повиновался, приобретя репутацию странного и мрачного человека. Однако, время шло, и он понял: что бы он ни сделал или сказал, ничто не достучалось бы до отцовского сердца. Так что он запер двери в свое на многие годы, вроде протеста против необъяснимого отказа в отцовском внимании, он решил, что проживет и так.

Но в год, когда он встретил Кенди, все разительно изменилось. Она появилась как раз в тот момент, когда он чувствовал себя ничтожнейшим человеческим созданием в мире, чтобы показать ему, что кому-то он все-таки небезразличен. Это заняло некоторое время, но постепенно, живая молодая девушка открыла замки его сердца, пока не распахнулась последняя дверь, и он оказался открытым свету любви. Все же, любовь, которую она пробудила, была чем-то новым. Непохожим ни на что, что он чувствовал когда-либо. Теплое и сладкое чувство, но вместе с тем тревожное, чего никогда не было раньше. Теперь уже было недостаточно быть рядом с ней и болтать; появилось острое желание объять ее своими руками, ощутить шелковистую кожу ее рук всякий раз, когда он мог поймать их в свои ладони, и пить из ее рта нежнейшие ароматы.

В то время он постоянно искал ее прикосновений, но с ней было действительно НАСТОЛЬКО непросто, что иногда он терял остатки терпения. Все же, он должен был признать, что все эти гонки были восхитительны, и каждый раз, когда он вспоминал те дни, он знал, они не могли бы быть лучше. Позже, длинное разделение прибыло, и тоскующие годы начались. Но были времена обнадеживающих математических ожиданий и каждого одиночного утра, которое он осознаст, думают, что когда-нибудь он был бы способен видеть ее снова. Годы позже, это поразило его насколько безопасный он был то, что она будет все еще помнить и заботиться для него. Наиболее логическая вещь была бы, чтобы понять, что она могла бы забывать старого одноклассника и заменять его другой любовью, но в его основе он был так или иначе уверен, что она чувствовала все равно путь, которым он делал.

Потом настала долгая разлука, и начались годы тоски. Но это были времена надежд и ожиданий, и каждое утро, когда он просыпался с мыслью, что когда-нибудь он снова сможет ее увидеть. Годы спустя, он поразился, насколько он был уверен, что она все еще помнит и думает о нем. Наиболее логичным было осознать, что она могла забыть прежнего одноклассника и найти ему замену, но так или иначе, в сердце он был уверен, что она чувствовала то же, что и он.

Когда они, наконец, снова увидели друг друга и через письма обменялись обещаниями любви, для него это было время, о котором он и представить себе не мог. Это было и боль, и волнение. Возможно, он был близок к счастью, как никогда раньше. Но его блаженство недолго длилось. Боль, пережитая в детстве, показалась незаметной и безвредной по сравнению с той, с которой он столкнулся после несчастного случая с Сюзанной.

Почти четыре года непроглядной ночи, катаясь то вверх, то вниз на карусели горечи. Замки его сердца сразу захлопнулись, и он обнаружил некоторую стабильность во всей этой печали. В том состоянии сердце не боялось боли, ибо оно было мертво. Если и оставались напоминания о жизни, то они были уничтожены в день получения вести о предполагаемой помолвке Кенди. Так что не было того, что могло бы снова нанести ему рану.

По крайней мере, это было то, что он думал до того дня, когда Кенди вновь появилась в его жизни. И вновь возвратилась тоска и бессонные ночи, оставив такое настроение на многие месяцы. Наконец, однажды он очнулся в просторной белой комнате, и еще раз его жизнь неожиданно изменилась. Казалось, столько всего опять происходит, но в то же время все по-другому и совершенно ново.

Это была действительно странная смесь. Была и радость того, что она рядом каждый день, прямо как в школе, и это постоянное гадание: "любит-не любит". Он снова чувствовал эту необходимость ощущения ее близости к своему телу, новая милая игра флирта витала в воздухе, и множились новые надежды. Прямо как в прошлом... И все-таки это было другое, и эти различия причиняли ему сильную боль.

В отличие от прошлого опыта, на этот раз не было умершего соперника, который, в конце концов, мог быть легко побежден. Наоборот, соперник был живым и здоровым, и что хуже всего, имел много преимуществ над ним: он не был прикован к постели, он мог двигаться и близко подойти к ней почти в любое время, и что самое главное, Ива не за что было прощать - между Кенди и молодым доктором не происходило ничего печального, на нем не лежал груз вины. Принимая во внимание, что Терри в это верил, если бы у него был шанс вернуть Кенди, то сначала он должен был получить ее прощение. Но найти мужество, чтобы сделать такое признание, было для него самым трудным.

В довершение всего, он вынужден был должен признать, что его природные желания могли предавать его в любое время. Он так долго хотел Кенди, и ее постоянная близость была сильным искушением. События принимали не тот оборот, когда дело касалось любви. Школьные дни были временем открытий, но не тех, чтобы найти высвобождение его природным внутренним желаниям: они оба тогда были слишком молоды, и она всегда была слишком застенчива и неуловима. После того, как они наконец увиделись друг с другом в Нью-Йорке, его вина была сильнее желаний, и он не смел приблизиться, зная, что добавление новых воспоминаний сделало бы только хуже неизбежное расставание. И он был прав, то последнее объятие на больничной лестнице все еще саднило внутри.

Но потом это появилось снова, эта движущая сила, и к его страданию, теперь все те потребности были сильнее, чем когда-либо! Это была вина молодой женщины, столь… столь дьявольски красивой! Как можно ждать от него джентльменского поведения, когда каждый раз женщина, такая как она, помогает ему садиться в инвалидное кресло, и он мог крепко обнять ее?

- О Боже, как может сиянье красоты быть так близко к преисподней! - сказал он себе, хмурясь от одной мысли.

Все же, утро было почти столь же красиво как женщина его сердца, и уверенность в том, что она будет с ним через несколько минут, было таким сладостным ожиданием, что он был уверен - что никакое другое утро не было когда-нибудь так ошеломляюще прекрасно. Он не смог сдержать улыбку, медленно появившуюся на его губах.

- Всегда приятно наблюдать, как солнце вновь появляется на горизонте. Разве нет? - сказал женский голос позади него. - Доброе утро! - прошептала она, и это было, будто Земля остановила свое неумолимое вращение для них обоих.

- Доброе утро, - улыбнулся он в ответ, утопая в зеленом омуте.

- Как ты забрался сюда? - спросила она, забавляясь его озорством.

- Ну… я… - он запнулся, не готовый давать объяснения, как он оставил постель и оказался у окна.

- Ну же, Терри, - хихикнула она, - это не преступление, но ты должен быть еще осторожным со своими движениями. А теперь подойди, я помогу тебе лечь в кровать, - закончила она, протягивая ему руку.

Затем она приблизилась к нему, и он обнял ее плечи как опору, пытаясь встать на одну ногу. Это был установленный порядок, которым они молча наслаждались в течение предыдущих дней, с тех пор как она вернулась работать в назначенную палату. Она легко покрывалась румянцем, и ее сердце билось быстрее в эти краткие моменты, пока он вдыхал ее аромат всей своей энергией, они оба снова обнаруживали, как их обоюдное тепло не изменило своего успокаивающего излучения. Этот момент продолжался, пока он не садился, и тогда он должен был отпустить ее, не имея более повода задержать ее в своем объятии. Но в это благословенное утро были иначе. Возможно, это было влиянием рассвета, или может, свет рассыпался золотыми лучами по ее волосам, или просто сердце иногда не может сдержать возгласов. В этот раз он удержал ее на некоторое время, держа ее руками. Она попыталась отдвинуться, но он не ослабил хватку, и она боялась, что он услышит неуправляемый стук ее сердца.

Он посмотрел в ее глаза, желая найти в этих изумрудных глубинах знак, который мог придать ему храбрости открыть свое сердце. Но рев его собственных страхов ослепил его, препятствуя рассудку в понимании очевидных чувств во взгляде молодой женщины.

- Что-то не так? - спросила она, не в силах отстраниться от его рук.

- Просто... - пробормотал он.

- Что? - спросила она шепотом.

- Я думал, что... - начал он, говоря только мысленно: -...что я влюблен в тебя даже больше, чем прежде...

- Что..? - подсказывала она, пытаясь понять, что он имел в виду.

- Что я чувствую себя этим утром так хорошо, что мог бы даже танцевать, - ответил он, открывая лишь часть своих мыслей.

На этот ответ она мягко улыбнулась.

- Думаю, с этим еще надо подождать, Терри, - ответила она.

- Тогда... - продолжил он, наслаждаясь опьяняющим ветерком ее дыхания; настолько близко они были друг к другу, - когда я поправлюсь, ты потанцуешь со мной...? Я имею в виду, ради старых времен, - искренне спросил он, в конец концов.

Она потупила глаза, боясь, что они могли выдавать смятение в ее душе.

- Да, Терри, конечно, - пробормотала она, пытаясь высвободиться из его хватки, но он еще не отпустил ее.

- Обещай, что сделаешь это, - потребовал он, проникая синим взглядом в ее глаза.

- Обещаю, Терри, - ответила она, - а теперь, позволь мне принести тебе завтрак. Хорошо?

- Да, очень хорошо, - сказал он, наконец отпуская ее.

В отдалении эту сцену наблюдала пара серых глаз, не зная, чувствовать ли сердечную боль или ярость.

- Чертов Американец! - подумал он. - У него столько трюков в запасе! И ему так просто обратить на себя ее внимание, будучи ее пациентом! Но я кое-что еще попробую, - сказал он себе, поправляя галстук, готовясь к своим ежедневным обязанностям.

Старая уборщица, чей рабочий день давно начался, и которая молча следила за обеими участниками истории, улыбнулась, умудренная опытом прожитых лет, говоря себе:

- Le bel Amеricain, un; le gentil mеdecin, zеro (Красивый американец - один; галантный доктор - ноль).

Госпиталь Святого Жака располагался в старом здании 16-ого века, со строгими и толстыми стенами, длинными коридорами и внутренним садом, окруженным дорическими колоннами. В центре сада было безмятежное вишневое дерево, пышно цветущее летом каждый год, освещая это чарующее место своим цветением и отбрасывая освежающие тени над несколькими скамейками, размещенными вокруг.

В этот полдень после своей смены Кенди села на одну из скамеек, крайне изнуренная своей утомительной ежедневной работой, но также и слишком взволнованная, чтобы идти в комнату. Просвет белеющей листвы дерева имел успокаивающий эффект, и она подумала, что это могло бы послужить источником выхода ее непрерывных беспокойств.

Она сидела на скамейке, тщательно изучая дерево напротив нее. На мгновение она подумала, что это было бы прекрасной идеей забраться на него, но его небольшой размер заставил ее воздержаться от таких планов.

- В мой следующий выходной я бы пошла в открытое место, где бы я могла залезть на большое дерево, - сказала она себе.

- Не прерываю ли я твои мечты? - спросил мягкий мужской голос позади нее, который она легко узнала.

- Вовсе нет, - сказала она, улыбнувшись Иву, который стоял в нескольких шагах от нее со своим белым халатом, небрежно покоившимся на его плече. У него тоже закончилась смена, и он собирался уходить. Мягкий свет заката отразил золотые тоны на его вороненых прядях, и играл радужными искрами в его светло-серых глазах.

- Тогда могу я побыть в твоей компании некоторое время? - спросил он, приближаясь к девушке.

Кенди кивнула головой, тайно опасаясь этой новой нежданной встречи с молодым человеком, который осмелел в своих предложениях с тех пор, как Терри появился здесь. Кенди не могла винить его, потому что хорошо знала, что Ив естественно чувствовал сильное влияние, которое молодой актер оказывал на нее, и явно ревновал.

Ив сел рядом с Кенди и некоторое время смотрел на дерево, не зная, как начать.

- Кенди, - вымолвил он, наконец, - ты подумала о моем приглашении?

Кенди тотчас опустила глаза, избегая настойчивого взгляда Ива. Дело в том, что у нее не было времени подумать о приглашении молодого врача, настолько мысли ее были заняты постоянной опасностью близости Терри.

- Я... Я, - начала она, - Я еще не знаю, будет ли у меня выходной, - сказала она, воспользовавшись первым оправданием, которое пришло ей в голову.

- Ты можешь проверить, не так ли? - предложил Ив с понимающей улыбкой. - Я буду работать три дня в две смены, чтобы получить целый день свободный, - добавил он.

- Ой, ты не должен так напрягаться, - отреагировала она, зная по собственному опыту, как могут быть трудны и утомительны эти двойные смены. - Я бы не хотела, чтобы ты из-за этого заболел, - сказала она, искренне обеспокоенная за здоровья своего друга, и ее рука тронула его руку дружеским жестом.

Молодой человек почувствовал, как касание девушки обожгло его руку, и ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы сопротивляться импульсу заключить девушку в свои объятия.

- Это было бы неплохой идеей - заболеть, - сказал он с грустью, - возможно, так я бы добился больше твоего внимания, как это делает Гранчестер, - закончил он почти упреком.

Кенди была удивлена комментарием Ива, но не нашла, что ответить на его намек.

- Могу я спросить тебя кое о чем? - продолжал говорить он.

- Да? - ответила Кенди, боясь вопроса.

- Это правда, что ты и Гранчестер - старые друзья? - спросил он, не в силах дольше сдерживать свои сомнения.

Кенди посмотрела прямо в глаза Иву, ошеломленная его сведениями, и ясно догадывающаяся, откуда он мог это узнать.

- Это Терри рассказал тебе, верно? - пытливо спросила она.

- Так значит, теперь он - Терри, а? - язвительно сказал он. - Тогда ясно, он говорил правду.

- Ну, да, - ответила Кенди, немного раздраженная тоном Ива. - Мы познакомились в школе, когда были подростками. Ничего особенного в том, что я называю его Терри; так звали его все, когда мы были детьми, вот и все, - призналась она, наконец.

Ив пожалел о своей колкости, видя реакцию Кенди, и тотчас попытался придать своему голосу оттенок извинения.

- О, Кенди, - начал он, - я не хотел вмешиваться в твою жизнь. Извини меня, если я сказал что-то, что могло бы тебя расстроить. Я просто не могу не замечать, каким взглядом он на тебя смотрит. Поверь мне, эти его взгляды - совсем не дружеские.

Молодая женщина была потрясена замечанием друга. Было полной неожиданностью, что кто-то еще, кроме нее, мог заметить постоянное ухаживание Терри.

- Ты не должен принимать Терри всерьез, - сказала через некоторое время Кенди. Ее голос приобрел печальные интонации. - Он всегда такой, но он всего лишь ищет любую возможность подразнить окружающих. Он любит играть со всеми, и, должно быть, он играет и с тобой.

- Меня не волнуют его вредные привычки, - сказал Ив, нахмурив брови, - но я бы не хотел, чтобы он хоть как-то причинил тебе боль.

Блондинка посмотрела на Ива, сочувствуя искренним чувствам молодого человека к ней. Однако она знала, насколько поздно это было - предотвратить причинение ей боли. Другого состояния у нее не было с тех пор, как она порвала с Терренсом.

- Спасибо, Ив, - сказала она, вставая. - Со мной все будет в порядке, не волнуйся. Я прекрасно знаю, что Терри только играет и забавляется, пока лежит в больнице. В этом нет ничего серьезного, но теперь мне надо идти и немного отдохнуть, Ты должен сделать то же самое. Иди домой и наслаждайся общением со своей семьей.

Молодой человек вскочил со скамейки и схватил руку девушки. В течение нескольких секунд он был так близко к молодой женщине, что она могла даже чувствовать его взволнованное дыхание.

- Кенди, пожалуйста, - попросил он дрожащим голосом. - Скажи мне, ты подумаешь о том, чтобы пойти на празднование Дня Бастилии?

- Я подумаю, - ответила она, пытаясь высвободиться из руки Ива. - А demain (До завтра), - сказала она с улыбкой.

- А demain, - ответил Ив, наблюдая, как молодая женщина исчезла в коридорах. - А demain, mon amour, - сказал он себе.

Был поздний вечер. Она не знала, как это произошло, но почему-то она была снова в больничном садике, сидящая на скамейке прямо перед вишневым деревом. Ее златокудрые волосы не были убраны, и закрывали всю спину; полная луна поблескивала на ее золотых завитках. Она посмотрела на себя и с ужасом поняла, что она одета только в ночную сорочку, которая была слишком тонкой и держалась на ней лишь при помощи двух коротеньких полосок, открывая округлые и белые плечи.

- Красивая ночь. Правда? - сказанный мужской голос шепотом.

Молодая женщина вскочила от звука голоса Ива так близко к ней.

- Но не так красива, как ты, моя дорогая, - посмел он сказать, покрывая расстояние меж ними единственным движеним своего тела.

- Ив,.. - пробормотала она, не узнавая столь дерзкие манеры обычно сдержанного и мягкого человека.

- Ты должна понимать, что терпение мужчины имеет предел, - бормотал он, а его руки уже дотронулись до щеки Кенди, заставляя ее смотреть ему в глаза. - Ты так нужна мне, - сказал он, и на сей раз реакция молодой женщины была не столь быстрой, как движения Ива. Прежде чем она могла что-то сделать, губы молодого человека были уже на ее губах, осыпая дождем мягких и легких поцелуев.

Кенди пыталась вырваться из объятий Ива, но ответом было лишь объятие еще теснее. Она даже попыталась яростно оттолкнуть его, и все же ее тело будто не слушалось ее. Ее парализовало в руках Ива. Внутри блондинки произошел взрыв всех видов эмоций, во всех направлениях. Она была смущена своей реакцией, она хотела бежать из объятий молодого человека, чувствуя, что что-то не так, но вдруг ее ноздри наводнил мягкий лавандовый аромат; знакомое тепло окутало ее тело и сладкий вкус корицы, который она не могла забыть, проник в ее рот, поскольку поцелуй стал глубже и интимнее, когда молодой человек разомкнул ее губы. Она начала ощущать, как ее настроение изменяется, и удивилась себе, наслаждаясь вторжением. Явное неприятие сменилось полной сдачей в плен. Поцелуй, который был лишь легкой лаской ее губ, невинной и даже робкой встречей губ, вырос в страстное овладение, когда берущий ее человек выпивал самую ее душу. Неожиданно исчезло все, что было неправильным, и все, казалось, было настолько верным!

Она предалась объятиям, и ее руки обвили шею молодого человека, запутываясь пальцами в его каштановых волосах, прижимая его еще ближе к своему телу с нетерпением, незнакомым прежде. Кенди так долго ждала этого поцелуя, длящегося бесконечность, пока мужские губы не оторвались от ее губ, и она смогла увидеть его синие глаза. К тому времени она знала, что руки, обнимавшие ее так сильно, больше не принадлежали Иву. Этот страстный поцелуй, на который она инстинктивно ответила, имел другой вкус, тот, который она хорошо знала.

- Вот видишь, Кенди, - сказал Терри своим бархатным голосом, - спустя столько времени ты все еще моя, только моя... моя даже в твоих мечтах, моя милая девочка с веснушками.

Кенди резко очнулась от сна. Она едва могла дышать, пока ее сердце колотилось с опасным темпом, отчаянно стуча будто машина без управления. Все ее тело было в поту, а волосы были влажными и растрепанными.

Молодая женщина встала с кровати, оглянувшись на свою тихую соседку по комнате, боясь, что она могла пробудить девушку от ее мирного сна. Но Флэмми, спящая как ангел, была в полном неведении о фейерверках, вспыхнувших в Кенди этой ночью. Блондинка открыла окно, надеясь, что ночной ветерок остудит тревожное пламя, которое зажег в ней ее сон. Все же, этого было недостаточно.

- Боже мой! - сказала она себе, ощущая летний воздух на своей коже - Это было так реально! Как если бы Терри действительно... - но она не могла закончить свою мысль. - Брось, Кенди, контролируй себя, иначе ты не сумеешь встретиться с ним лицом к лицу завтра утром, - возразила она себе.

И с этой последней мыслью она решила принять душ, чтобы смыть свое беспокойство.

В то время как прохладная вода бежала по телу Кенди, отслеживая мягкие линии ее силуэта, другая душа сражалась с демонами тайных страхов и скрытых эмоций. Однако, способы с помощью которых наш разум открывает свои тайны во время таинственных часов сна, изменяют свои тона и нюансы в зависимости от многочисленных факторов. То, что разожгло невыразимый пожар в Кенди во время ее сна, было лишь бледной тенью в сравнении с образами, штурмовавшими разум Терри, пока он так мало спал. К сожалению, молодой человек уже привык к этим мучительным снам, которые терзали его обманчивыми удовольствиями в начале, но всегда заканчивались мучительными кошмарами.

Он чувствовал, будто погружен в глубокую сладостную мягкость. Как будто купался в теплых волнах, волшебно исцеляющих раны в его сердце, и вдруг, не было ни прошлого, ни будущего, ни правды, ни лжи, ни боли, ни поражения; только блаженное настоящее, в котором его душа качалась в гипнотизирующем такте, вместе с ритмичными движениями его тела. Электрическое чувство обнаженной кожи, достигающей летучей поверхности омута, заполненного перламутром и лепестками роз, с самой розой в его руках, дрожащей в бесконечном объятии. Золотые блески вокруг, тихие голоса, шепчущие любовные заклинания, звук далекого стона, задержавшийся в его ушах, и затем он знал, что там и были небеса над Землей. И секундой позже, любимый голос, окликающий имя, которое принадлежало не ему.

Имя из одного слога воткнулось в его сердце, словно кинжал, и снова он был в аду, пробуждаясь от столь замечательного сна, который коварно ждал последнего момента, чтобы излить яд кошмара. Терри проснулся, осуждая свое подсознание, не позволившее достичь ему полной радости даже в грезах. Он сел на постели, и левой рукой попытался налить себе стакан воды из кувшина, стоявшего на ночном столике.

Холодная жидкость пробежала по его горлу, умиротворяя его сбившееся дыхание, но не уменьшила горький вкус кошмара, в котором она зовет другого человека.

- Проклятый французишка, - подумал он, бросаясь на подушку - Надо было ему разрушить лучшый сон, который я видел за все эти годы! Теперь я не смогу заснуть до конца чертовой ночи.

Он поднял глаза и посмотрел на бледную луну за ночными облаками.

- О, Кенди! - вздохнул он. - Что я должен сделать, чтобы ты снова влюбилась в меня?

Иногда призраки, вечерами терзающие наши души, исчезают с первыми лучами рассвета, и перед сиянием утра наши страхи отступают, оставляя комнату новым надеждам. Несмотря на бессонную ночь, Терри встретил свет нового дня с оптимизмом, когда фигура в белом появилась в дверном проеме палаты.

Зная, что он будет последним, кто получит внимание молодой женщины, он молча ждал, наблюдая за ее ежедневным ритуалом. Она тепло приветствовала каждого пациента, проверяла медицинский отчет, раздавала лекарства, заботливо меняла постельное белье, измеряла температуру, и делала много других заданий, всегда сопровождая действие улыбкой и несколькими ободряющими словами. Кенди знала о жизни каждого своего пациента, она интересовалась, если они получали новости от родных, помогала писать письма, если пациенты не могли сделать это самостоятельно, или внимательно слушала истории, которые с энтузиазмом рассказывали ей пациенты.

Терри мог бы смотреть на Кенди целую вечность, восхищаясь ее естественной спонтанности и этим обычным блеском, что сиял в ее глазах и постоянной улыбке.

- Чем больше я вижу тебя, Кенди, - думал он, - тем больше чувствую, что влюблен до безумия.

Прямо перед кроватью Терри лежал новый пациент. Молодой человек приблизительно его возраста, который был серьезно ранен гранатой, опалившей каждый миллиметр кожи от груди до колен. Было поистине чудом, что он выжил при взрыве, но возможно, ему было бы лучше умереть, так мучительны казались его страдания.

Кенди обращалась с пациентом особенно заботливо, и было ясно, что это единственный момент радости для бедного молодого человека среди грустных дней, когда белокурый ангел навещал его, меняя повязки самым осторожным образом, промывая каждую рану и покрывая мазью. Терри не мог не быть шокирован ужасным видом сожженной кожи, но у Кенди не было страха, пока ее руки старательно работали, а голос не переставал говорить, чтобы отвлечь внимание пациента.

Терри даже чуть-чуть ревновал, видя как нежно она обращалась с его соседом, но это чувство было умеренно и невинно, хорошо зная, что доброта Кенди была тем, что нельзя не делить с другими. Он знал, что он не мог монополизировать такую драгоценность, но пока Ив был заинтересован... Это было нечто совсем другое.

- Доброе утро, девушка с веснушками, - сказал он ей, когда она, наконец, приблизилась к его кровати.

Кенди нервно сглотнула, когда она услышала, как он зовет так же, как в ее сне прошлой ночью. Но переведя дыхание, она все же восстановила силы, необходимые для ежедневной работы. Этим утром она получила хорошие новости для молодого актера. Медленными движениями она сняла повязки с правого плеча Терри и коснулась кожи вокруг шрама.

- Болит? - спросила она его, слегка нажав на участок.

- Как может болеть от ласки? - возразил он с озорным взглядом.

- Терри, будь серьезнее! - отругала она его. - Теперь попробуй поднять свою руку, - приказала она командным тоном.

Молодой человек повиновался и покорно последовал ее распоряжениям, но не без дьявольской улыбки на лице.

- Итак, Ваш диагноз, док? - осведомился он после завершения осмотра, втайне желая, чтобы физический контакт никогда не кончался.

- Это не мой диагноз, а Ива, - сказала она, глядя в медицинский отчет.

- Ладно, тогда что же говорит этот уважаемый врач? - насмешливо спросил Терри.

- Что тебе можно начинать понемногу пользоваться костылями. Это причинит вреда твоему плечу, если ты не будешь злоупотреблять ими, - сказала она, улыбаясь.

- Ты имеешь в виду, что я могу избавиться от кресла-каталки? - спросил он, явно ободренный этой мыслью.

- Да, можешь. На самом деле, если хочешь, днем, когда закончится моя смена, я могла бы пойти с тобой в сад, так чтобы ты смог опробовать костыли. Ты был в четырех стенах больше месяца, настало время немного подышать свежим воздухом. Что ты об этом думаешь?

- Что это лучшее предложение, которое я получал за долгое время, - с улыбкой ответил он.

- Да, ты здесь уже долгое время, - сказала она, и ее посетила одна мысль. - Между прочим, Терри, за все это время ты никому не написал. Разве ты не пишешь в Америку? Как насчет твоей матери?

Первый раз Терри не знал, что сказать, но затем старый доктор, осматривающий одного из пациентов, позвал Кенди, избавляя его от объяснений.

- Мне надо идти, - сказала она. - Но я вернусь днем. Идет?

- Идем на свидание, - сказал он, подмигнув.

- Надо же, какое красивое место, - сказал Терри, глядя на маленький садик, россыпи жасмина, анютиных глазок, петуний и застенчивых ноготков, освещенных золотыми лучами заката. - Никогда бы не подумал, что может быть такой уголок в таком мрачном здании.

Молодая женщина, составлявшая ему компанию, села на каменную скамейку, а он созерцал мягкие тени, которые отбрасывала вишня на вымощенную поверхность. Полдень был безмятежен и свеж. Ощущалась смесь цветочные ароматы, заставляющая разум блуждать в приятных мечтах. Терри смотрел на окрашенные щеки молодой женщины рядом и не мог не думать о тайных ощущениях, которыми он наслаждался в своем сне прошлой ночью... пока он, конечно, не превратился в кошмар.

Кенди повернула голову, и на долю секунды их глаза встретились. Они оставались прикованными взглядами друг к другу, зачарованные их ослепительным блеском. Девушка и молодой человек сами изумились своим бессилием остановить этот электрический ток между ними. С невероятным усилием она, наконец, сумела разрушить чары своими словами.

- Что ж, думаю, нам надо начинать заниматься, - сказала она, вставая и беря костыли, которые она оставила на скамейке. - Пора покинуть кресло-каталку. Давай, я дам тебе руку.

Терри взял руку Кенди, чтобы встать на одну ногу. Минутой позже он опробовал костыли, а молодая женщина следовала за ним на шаг позади.

- Так намного лучше, - сказал он, наслаждаясь новым чувством независимости.

- Не переусердствуй, Терри! - предупредила она, догадавшись, что он набирал опасную скорость. - Легче!

Но молодой человек не слышал ее предупреждения и продолжал двигаться, пока один из костылей не застрял в мостовой, заставив его потерять равновесие. Она заметила это и бросилась к нему, чтобы удержать его прежде, чем он упадет.

- Что за восхитительное оправдание для наслаждения украденным объятием, - подумал Терри, когда почувствовал руки Кенди вокруг своей талии, и свои руки, мгновенно достигнувшие тела молодой женщины. Он откинулся спиной к вишне, увлекая Кенди в свои объятия, пока они не оказались практически заперты друг другом в весьма компрометирующем положении. Он мог вдыхать мягкий запах ее волос, а несколько вьющихся прядок прошлись вечерним ветерком по его подбородку, стоило ему наклонить голову.

- Когда-то такое уже было, не так ли? - мурлыкнул он ей в ухо, посылая дрожь по всему ее телу.

Кенди застыла в объятии, смакуя тепло Терри и переполняющее блаженство его рук вокруг своей талии. Она не была к нему столь близко долгое-долгое время, хотела бы, чтобы очарование гипнотизирующей власти, которую он имел над ней, длилось вечно. Она почувствовала сильное желание преклонить голову на его груди, но могла ли она довериться ему и открыть свои чувства? Чувствовал ли он то же самое, или это было только игрой? Однако, ей не пришлось прямо сейчас принимать решение, насколько могла она доверять Терри, потому что шаги из коридора заставили ее оставить его руки, опасаясь быть обнаруженной в таком положении с одним из ее пациентов.

- Терри, пожалуйста, - умудрилась она сказать, когда уже высвободилась из его объятия, - попробуй опять, но на сей раз будь более осторожен, - попросила она, отступив назад. Он кивнул, проклиная себя за неспособность сказать хоть слово.

- Почему это все так трудно? - думал он, двигаясь снова. - Будто челюсть свело, и не хватает смелости сказать ей, что я чувствую. Иисусе, я веду себя хуже, чем подросток!

Молодая женщина некоторое время продолжала идти позади мужчины, но вскоре он попривык ходить на костылях, и она посоветовала сделать паузу. Было бы не очень хорошо утомить пациента в первый же день.

Они сели на каменную скамейку, чтобы смотреть на последние огни заката, который окрасил летнее небо, в то время как тающий месяц начал появляться на небесном своде под руку с вечерней звездой. Они хранили молчание, не зная, почему сумерки всегда одерживали верх над ними, когда они были вместе, как будто волшебная нить, объединившая их, могла быть более ясной в это время дня.

Кенди не могла не думать о других закатах, которые они делили в прошлом, и ее разум тут же умчался в незабываемое лето, что они провели вместе, в более веселой и беззаботной обстановке, так отличающейся от той, где жили они потом, - с тяжестью повзросления и грустной историей случайных встреч и разлук, которые они пережили.

Одна из тех редких ниточек, что плетут сеть наших воспоминаний, напомнила Кенди о вопросе, на который Терри не ответил утром, и она решила, что сейчас подходящее время, чтобы изложить его снова.

- Терри, - нарушила она молчание.

- А? - пробормотал он, все еще в некотором трансе.

- Почему ты не написал своей матери? - прямо спросила она, вопросительно глядя на него.

Терри повернул к ней голову. Он почувствовал, как этот вопрос яростно выбросил его из приятных медитаций. Из всех проблем, с которыми он имел дело, эта была последней, с которой он бы хотел разбираться, и Кенди была, разумеется, последним человек на Земле, которого бы он выбрал для такого обсуждения, прекрасно зная, что, рано или поздно, он истощил бы запас аргументов перед ее способностью убеждать.

- Это не твоя забота, - сказал он, уклоняясь от от ее настойчивого взгляда, боясь, для что она перейдет границы его самых скрываемых тайн, если он и дальше будет продолжать выдерживать ее взгляд.

Вопреки его желанию, его сердце заставило его вспомнить неразрешенный вопрос, который он оставил в Нью-Йорке в прошлом году.

Когда Терри возвратился в Америку после похорон своего отца, и дней, проведенных в Шотландии, мать пригласила его отобедать с ней однажды вечером. Многие месяцы мать и сын не виделись друг с другом. Терри был занят Гамлетом, болезнью и смертью Сюзанны, и, наконец, своей поездкой в Англию, в то время как его мать также была в турне по всему Западу страны.

Вечер прошел в атмосфере расслабленности, слов было сказано не особенно много, но это было то, как общались мать и сын, говоря больше своим молчанием, нежели словами. Как если бы длинные годы разлуки, которую они пережили в детстве Терри, помогли им освоить язык тишины. Тем не менее, в этом молчаливом диалоге Элеонора чувствовала, что несмотря на его молчаливость, душа ее сына была все еще в трауре, как это было в течение многих лет.

Элеонора прекрасно знала источник страданий своего дитя, но не могла понять, почему он ничего не сделал, чтобы снять с себя этот нелегкий груз. Долгое время она держала свое мнение при себе, зная о склонности своего сына скрывать свои чувства от всех, даже от нее. Но тем вечером она ощутила в Терри такую печаль, что не смогла удержаться от разговора.

- Терри, - рискнула она, наконец, заговорить, - могу я спросить тебя кое о чем, сын?

- Да, - ответил он, отпивая простую воду из своего бокала.

- Как долго ты собираешься носить траур? - спросила она, глядя на черный костюм своего сына.

- Я не ношу траур, мать, - ответил он, выходя из-за стола, немного опасаясь, что мать осмелится затронуть тему, которую он не желал обсуждать. - Я ношу черное, потому что мне так нравится.

Терри уселся на широкий диван в гостиной матери, надеясь, что актриса не настаивала на разговоре, но его надежды не оправдались.

- Тогда, Терри, - продолжила она, - сколько еще ты собираешься ждать прежде, чем начать жить своей жизнью? Пришло время оставить позади все плохие воспоминания о Сюзанне. Ты так не думаешь? - задала она вопрос, кладя руку на плечо молодого человека, и садясь рядом с ним на изящную кушетку.

- Ну, у меня есть кое-какие новые планы, если ты имеешь в виду это, - ответил он, не глядя в зеленовато-синие глаза матери.

- А твои планы включают любовь, сын? - рискнула она спросить.

Будто ужаленный в больное место, Терри встал и подошел к окну, не в силах оставаться спокойным, преследуемый беспокойством своей матери.

- Нет, мать, я не включаю любовь в мои планы, - меланхолическим тоном сказал он, наконец, рассеянно глядя в оконное стекло.

- Терри... - женщина сомневалась, но все же нашла смелость, чтобы выразить свои мысли, - ты когда-нибудь думал о том, чтобы найти ее?..

- Я не знаю, о ком ты говоришь, - резко ответил он, повернув голову, чтобы наградить мать одним из грозных взглядов.

Элеонора Бейкер обычно была доброй и мягкой женщиной, но сейчас она изо всех сил сражалась, чтобы иметь смелость говорить со своим сыном; и раз она начала, она планировала продолжать разговор до самого конца.

- Да, Терри, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, - сказала она энергичным тоном, который редко использовала вне сцены. - Ты знаешь, потому что нет другой женщины, кроме нее, о которой ты думаешь.

- Я не хочу продолжать этот разговор, мать, - предупредил он, пока контролируя свой нрав. Он не желал пускаться в болезненные объяснения помолвки Кенди, в глубине души веря, что горести, в которых мы не признаемся, причиняют меньше боли, потому что мы притворяемся, что их там нет.

- Но я думаю, что сейчас нам нужно поговорить, - настаивала Элеонора.

- Пожалуйста мать, прошу, пойми, - ответил он с последней каплей терпения.

- Понять? - спросила она, ошеломленная. - Я прилагала все усилия, чтобы понимать и уважать твои решения в прошлом, хотя очень переживала, видя тебя опустошенным. Я пыталась уважать твое безумное чувство долга, я даже постаралась принять твою помолвку.

- Ты никогда не любила Сюзанну, не так ли? - он сделал отчаянную попытку уклониться от темы разговора.

- Нет, и это правда, - ее ответ был серьезным. - Я бы никогда не смогла полюбить того, кто заставлял тебя так страдать, сын. Я не самая примерная мать, Бог знает, я позволила тебе уехать, когда твой отец обещал мне, что у тебя будет лучшее будущее рядом с ним; это не то, когда ты уже вырос, и я могла бы проявлять ревность. Если бы ты любил Сюзанну, я бы поддерживала и одобряла вашу помолвку с нею, как я одобрила твои отношения с...

- Замолчи! - воскликнул он, не позволяя ей упомянуть имя, которое было для него как кинжал, вонзающийся в сердце. - Не произноси ее имени. Никогда!

- Но Терри, - настаивала женщина, тонкие черты которой отражали ее замешательство и боль, - я не понимаю, почему ты так наказываешь себя, когда ты можешь поехать на поезде в Чикаго искать свое счастье. Я знаю, ты все еще...

- ДОВОЛЬНО, МАТЬ! - заорал он в таком гневе, в каком его мать не видела долгие годы. - Я сказал, что не хочу говорить об этом, потому что в этом нет смысла. Прошлого не вернуть, и теперь я должен смотреть вперед, и в моем будущем я могу видеть только это, - заключил он, вынимая из пиджака листок бумаги и вручая матери.

Элеонора читала документ, не веря глазам своим. Когда она подняла все еще красивые синие звезды глаз, они были наполнены слезами, а ее дрожащая рука позволила листку упасть на пол.

- Сын мой, что ты наделал? - произнесла она с печалью и гневом. - Почему ты идешь на смерть, когда ты мог бы смотреть в лицо жизни, Терри?

- Я поступил в армию, чтобы защищать эту страну, которую я принял как родину, потому что она также и твоя, потому что я здесь родился, и здесь нашел свой собственный путь, - неистово сказал он, - но как вижу, ты не одобряешь мой патриотизм, как кажется, не одобряешь любое мое решение! - сердито выпалил он.

- Как я могу одобрить такое безумие?! - воскликнула она в отчаянии. - Как ты смеешь просить, чтобы мать согласилась с тем, что ее единственный сын собирается на войну!!! Ты жесток, Терри, так жесток!! - закончила она, ударяясь в слезы.

- Возможно, для мира было бы лучше, если бы я исчез, - бросил он, направляясь к двери, ища автомобильные ключи в кармане.

- Куда ты идешь, Терри? - спросила женщина, срываясь на крик, осознав, что молодой человек уходит.

- Мы уже пообедали, и поскольку я уезжаю на следующей неделе, у меня много дел, требующих завершения!

- Подожди минутку, Терри! - крикнула женщина, бросившись вслед молодому человеку и умудрившись, схватить его за руку. - Почему ты стремишься к своей гибели, Терри, сын мой?

- Потому что здесь, внутри, - он показал на грудь, - я уже мертв, мать. Кто знает, эта война может придать моей жизни некоторый смысл.

- Я не могу этого принять, ты ошибаешься, Терри, так ошибаешься, - вымолвила она между рыданиями. - Ты бежишь в обратную сторону. Ты должен был направиться к Кенди!

В конец концов, имя было произнесено. Два кратких слога проникли в уши Терри, и ярость, которую он подавлял в течение всего спора, наконец, перелилась через край.

- Я ВЕЛЕЛ ТЕБЕ ЗАМОЛЧАТЬ! - рявкнул он, высвобождая руку из хватки матери. - Когда ты научишься уважать мои решения!? Ты понятия не имеешь о том, что произошло. У тебя нет права читать мне лекции!

- Я имею право и обязанность предупредить тебя о твоих ошибках, сын! - возразила она в последней попытке воззвать к здравому смыслу Терри.

- Ты опоздала на несколько лет, мать, - съязвил он. - Всего хорошего!

И с этими словами он покинул дом и прыгнул в автомобиль, оставаясь глухим к просьбам матери, ослепленный собственной болью.

Неверно истолковав материнские доводы, он уехал из Америки, не повидавшись с ней, чувствуя, что даже его мать не смогла понять его и томящийся по единственной душе, которую он встретил, и которая тронула его так, как никто другой. В те дни он уже полагал, что даже Кенди отвернулась от него, выйдя замуж за другого человека. Хуже всего было то, что он ни на кого не мог возложить вину в такой неудаче, кроме как на себя. Именно он отпустил ее.

Терри не написал ни единой строчки своей матери за все время, что он был во Франции, и в первые месяцы он намеренно отказывался думать об этом деле. Но так как он снова увидел Кенди прошлой зимой, он не мог отрицать память о том последнем споре с актрисой. Он не мог забыть, как настойчиво она просила его найти Кенди, и он явственно чувствовал себя ужасно глупо, когда понял, что его мать была права.

Тем не менее, молодой человек никогда не был искусен в вопросе извинений, не найдя, таким образом, духу написать письмо, чтобы выразить свои сожаления за свое поведение, и признать свои ошибки. И теперь, единственный человек на Земле, имеющий силу заставить его сделать то, что он пока избегал, почти обнаружил его грех.

- Терри, - настаивала Кенди, - ты что, не слышишь меня?

- Э-э, да, - запнулся он, поскольку голос Кенди вернул его в настоящее.

- Тогда ответь на мой вопрос, - сказала молодая женщина, погружая в Терри зеленый огонь ее зрачков. - Почему ты не написал своей матери?

- Ну, времени не было, - брякнул он, не подумав, и секундой позже заметив, насколько глупым было его оправдание.

- Ты что, принимаешь меня за идиотку, Терри? - парировала Кенди, явно раздраженная. - Ты провалялся в постели больше месяца, и теперь утверждаешь, что у тебя не было времени. Объясни мне, пожалуйста, с каких это пор ты стал настолько неблагодарным и невнимательным по отношению к своей матери?

Внутренний голос Терри кричал во всю мочь: "Ну же, сдайся, ты же знаешь, что она права!", но его гордость восстала с новой силой, протестуя: "Если ты сдашься сейчас, ты будешь писать это письмо этой же ночью, а это то, чего тебе не хочется, не так ли?"

- Я вижу, ты ничуть не изменилась, Кенди, - ответил он, наконец, ухмыльнувшись. - Ты, все такая же заноза, которую я знаю. Ты можешь заниматься своими делами вместо того, чтобы постоянно вмешиваться в чужие?

- О неужели? - отвечала она, а в ее венах начинала закипать кровь. - Ты тоже не изменился ни на йоту, ты все еще такой же самовлюбленный и эгоистичный мальчишка, который обращается со своей матерью, как будто она сделана из камня. Тебе не приходило в голову, что она очень страдает, боясь самого худшего, что могло с тобой случиться?

- Ты ничего не знаешь о том, что произошло между моей матерью и мной, ты не имеешь никакого права говорить со мной подобным образом! - взорвался он. - И если я всего лишь самовлюбленный болван, будь любезна и скажи мне, что ты нашла однажды в этом парне, что заставило меня поверить, что я тебе небезразличен?

- Это именно то, что теперь мне интересно, Терренс! - резко ответила она и встала со скамейки, не сознавая, как ее последние слова задели Терри. - Я думала, что ты хоть немного повзрослел за все это время, но вижу, что я ошибалась. Хорошо, если ты хочешь провести свою жизнь, оттолкнув такую замечательную женщину, как твоя мать, поступай как знаешь, глупец! - и высказав последнее предложение, Кенди повернулась спиной и начала удаляться.

- Эй ты, веснушчатая медсестра! - крикнул он, выведенный из себя. - Ты что, собираешься оставить меня здесь? Как мне возвращаться обратно в кровать?

- Ты уже знаешь дорогу, - сказала она и исчезла в больничных коридорах, оставляя позади молодого человека с самым ужасным настроением в его жизни.

- Как он может быть таким глупцом? - думала Кенди на следующее утро за завтраком, не очень-то и желая есть. - После всех этих лет он так и не понял, какая замечательная женщина его мать. Если б он только знал... Но я не могу ему сказать, не могу.

Память Кенди вернулась на три года назад, когда она увидела Терри, работающего в труппе бродячего театра, пьяного в стельку и весьма далекого от блестящего актера, которым, как она знала, он мог бы быть. Простое воспоминание заставило молодую женщину почувствовать глубочайшую печаль; она хотела избегнуть воспоминаний, но механизм ее сердца уже включился, и не ее приказам повиновался.

Она снова ощутила мрачное отчаяние, беспомощность, расстройство, и да, даже своего рода поражение, расплавляющееся с непостижимой виной. Она видела собственными глазами то, чему отказывалась верить ее сердце, иронический вид молодого человека, который выглядел жалобно опустошенным и позорно погруженным в алкоголизме, даже не тень выдающегося исполнителя, ему едва исполнилось семнадцать.

Неверие, откровенное отрицание сопровождалось чувством разочарования, и на какой-то миг она почувствовала себя преданной человеком, которого любила. Принимая во внимание, что он обещал ей, что будет счастлив, он уничтожал свою карьеру и свою жизнь на дне бутылки дешевого виски. Как он посмел?!.. Но негодование не могло задержаться надолго в сердце, полном любви, и позже она винила судьбу в этой дилемме. Она даже задалась вопросом, правильно ли она поступила тогда, в Нью-Йорке.

Однако, смесь чувств на этом не закончилась; как в карусели, она обратила свою боль в гнев к толпе, что грубо улюлюкала ему. Все же, несколько секунд спустя, произошло чудо, и внезапно он обрел разум, играя так, как мог только он. Этот его невероятный жест придал ей смелости, чтобы снова отступить и выйти из театра прежде, чем ее силы превратятся в ничто, и она не сможет воспротивиться искушению поговорить с ним после представления. Не было пользы в еще одной горько-сладкой нежданной встрече, которая закончится лишь новой разлукой. Кенди была твердо уверена, что их отношения были сном, от которого они оба проснулись. Мечты угасли, и жесткая действительность бьет нас по лицу. Это был тяжелый урок, который жизнь преподавала ей снова и снова, после каждого неудачного поворота судьбы.

Это было тогда, когда она увидела Элеонору Бейкер. Бедная женщина бросила работу в Нью-Йорке, чтобы следовать за сыном в его безумном блуждании, надеясь найти способ помочь ему выбраться из того кошмара, в который он сам себя завел. Хотя она не находила сил встретиться с молодым человеком лицом к лицу, опасаясь его немедленного и полного отказа принять помощь от кого-либо. Актриса полагала, что, если Терри узнает, что его матери известно о его падении, его боль и стыд стали бы еще больше; так что она ограничила себя следованием за ним и вниманием к его ежевечерним представлениям, не зная, как помочь своему сыну.

Но в этот самый вечер все было по-другому, и в темноте женщина нашла причину внезапной перемены ее сына, пока он играл на сцене. Там, в толпе, стояла фигура с пышными золотыми локонами, которые она ни за что бы не забыла. Элеонора Бейкер сразу поняла, лучше юной пары, что произошло в театре.

Кенди ясно помнила ее беседу с актрисой минуты спустя после спектакля Терри. Она не могла стереть памяти, как искренне женщина настаивала, что Терри, несомненно, видел ее в полумраке театра. Элеонора полагала, что именно присутствие молодой женщины вдохновило молодого человека, но Кенди сильно сомневалась в таком предположении.

- Даже если он не видел Вас отчетливо, - спорила актриса, - он, должно быть, понял в тот момент, что женщина, которую он по-настоящему любит - Вы.

Молодая женщина не могла удержаться от пары тайных слез над завтраком, вспомнив те слова из уст матери Терри. Как бы она хотела, чтобы это было правдой тогда, когда жизнь еще раз свела их вместе. Но реакция Терри прошлым вечером на ее вопрос заставила ее поверить, что она не значила для него то, что значила в прошлом.

- О миссис Бейкер! - грустно думала она, - боюсь, что несмотря на все эти годы, я не узнала Терри лучше. Временами он такой милый со мной, а минуту спустя становится неприступной крепостью, в которую я не могу войти. И потом, те следы горечи и грусти в глубине его глаз, когда он думает, что я не смотрю на него. Что это? Почему он всегда должен быть таким загадочным? - жаловалась она про себя. - Если б только я могла сказать ему, как беспокоилась тогда его мать, - мысленно продолжала она, - возможно, он понял бы, как сильно она должна страдать и теперь,...Но я не могу сказать Терри, что видела его в том театре, ему будет неудобно, и, наверное, стыдно… Я не могу это использовать!

Молодая женщина отложила вилку, явно расстроенная, но секундой позже в ее голове созрело твердое решение.

- Если он не напишет это письмо, это сделаю я! - сказала она себе, помня, что мать Терри записала свой адрес для молодой женщины, и она сохранила его. У ней наверняка есть в старой записной книжке, которую она всегда носила с собой.

- И как я объясню матери Терри, что он не хочет писать ей? - задавалась она вопросом. - Тогда я должна буду солгать... О Терри, если бы только с тобой не было так трудно! - думала она, опираясь розовой щекой на левую ладонь с грустным выражением на красивых чертах лица.

- Почему такая грусть этим утром? - спросил сзади знакомый мужской голос.

Кенди подняла глаза на пару светло-серых зрачков, смотревшие на нее с глубокой привязанностью.

- Ну, полагаю, что иногда наша работа несколько разочаровывает, - солгала она улыбающемуся Иву, стоящему перед ней.

Молодой человек сел на свободное место рядом с Кенди и поставил поднос со своим завтраком на стол.

- Ты мне об этом говоришь? - усмехнулся он. - Вот почему мы должны находить время развлекаться и забывать, по крайней мере, на чуть-чуть, о тяжелых обязанностях, которые кладет на наши плечи медицина. Ты так не думаешь? - добавил он с улыбкой.

- Ты прав! - признала она с грустными нотками в голосе.

- Тогда как насчет моего приглашения? - спросил он по случаю. - 14-ое июля будет через два дня, а ты ничего еще мне не ответила.

Кенди думала несколько раз о приглашении Ива, и почему-то не чувствовала охоты принимать его. В глубине души молодая женщина знала, что чем больше времени она поддерживает неопределенные отношения с молодым доктором, тем больше боли они причинят друг другу в самом конце. Прежде, чем Терри вновь появился в ее жизни той зимней ночью, когда судьба привела ее в Американский лагерь, она вообразила, что несмотря на ее разбитое сердце, есть малюсенькая возможность отношений с Ивом. Но с той ночи она не могла думать ни о ком, кроме Терренса. Его присутствие в госпитале было ежедневным напоминанием о неумирающих чувствах, что он пробудил в ней, постоянным доказательство ее неспособности полюбить другого. Тем не менее, она чувствовала себя одинокой и смешанные чувства, взорвавшиеся в ней, когда она была около Терри, хотя и соблазнительные, немногим уменьшили ее боль. Компания Ива, наоборот, всегда приносила ей покой. Возможно, если бы она только ушла на один день, она смогла бы привести свои мысли в порядок, чтобы выстоять перед трудной проблемой Терри и его матери...

- Хорошо, Ив, - начала она, колеблясь. - Я подумала, что это неплохая идея принять твое приглашение...

- Правда? - молодой человек не сумел скрыть своей радости.

- Э-э... в общем-то, да, но… - продолжила она.

- Но?

- Я подумала, что было бы неплохо взять с нами Флэмми, потому что, понимаешь ли…

- Что?? - спросил удивленный молодой человек, и на его лице отразилось недоверие.

- Понимаешь, Ив, - Кенди лихорадочно подбирала слова для объяснения мотивов, - в последнее время Флэмми очень много работала, снова и снова двойные смены, и наконец, у нее будет свободный день 14-го июля, как и у меня, и она мне говорила на днях, что хотела бы выйти. Я не сказала ей, что ты уже пригласил меня и... ну... вроде как... - продолжала молодая женщина сомневающимся тоном, видя выражение на лице врача, - я подумала, что мы... в смысле, Флэмми и я, могли бы пойти с тобой... Тебе это подходит?

Выйти в сопровождении Флэмми Гамильтон не было тем, что намечал Ив, и, разумеется, он чувствовал некоторое разочарование от предложения Кенди. С другой стороны, если он откажется взять Флэмми с ними, долгожданная встреча никогда состоится, потому что если Кенди, как обычно, последует своей заботливой натуре, она проведет день с "бедной одинокой Флэмми" вместо того, чтобы выйти с ним... и еще постоянная опасность преследования Грандчестера... Нет! Это была прекрасная возможность обратить на себя внимание Кенди и заставить ее забыть об отвратительном "ricain" (pejorative прозвище, используемое французами для обращения к американцам).

- Я думаю, что это хорошая идея, - сказал, наконец, Ив, как только его голова обдумала все предыдущие соображения. - Пригласи и ее тоже, и если она примет приглашение, мы уедем около 11 или 12 часов, так что мы можем позавтракать где-нибудь в "Le Quartier Latin", а затем пойдем на ярмарку веселиться... Верно?

- Звучит замечательно, Ив, - подтвердила Кенди, возвращая свою улыбку, забыв на некоторое время свои беспокойства о Терри и его матери. - Спасибо Ив, ты doll (душка), мой друг, - сделала она ему комплимент, встав из-за стола.

Доктор и медсестра покинули больничный кафетерий, чтобы продолжить свою работу. Остаток утра они должны были снова иметь дело с ежедневной трагедией ран и смерти, но в их сердцах иной вихрь, вне пределов безумия войны, захватил их внимание. Хотя беспокойства Ива и Кенди, так или иначе, отличались друг от друга.

Утро 14-ого июля было веселым и солнечным, хотя Терри не мог оценить и эту красоту, как не мог найти себе места с момента последнего спора с Кенди. В течение долгих четырех дней его встречи с молодой блондинкой были холодными и отстраненными. Против своей обычной живости, Кенди едва адресовала ему несколько слов, и поскольку он больше не пользовался креслом-каталкой, физический контакт между ними был сведен к нулю. Его тело до боли ждало хотя бы легкого касания настолько, насколько его душа нуждалась в ее улыбке. К сожалению, он прекрасно знал средство, которое могло бы положить конец его неприятностям, но не желал признавать поражение, писать письмо и приносить извинения за свое неприятное проявление грубости вечером, который они провели в саду.

Надменный молодой человек и понятия не имел о высокой цене, которую он должен будет заплатить за свою гордость, пока он не увидел Жюльен, работающую на месте Кенди этим утром.

- Доброе утро, мистер Грандчестер. Как Вы поживаете? - спросила женщина с музыкальным французским акцентом.

- Где Кенди? - было первым, что он мог сказать в ответ на приветствие Жюльен, и