ГЛАВА 12. Вскоре Лорел охватила тоска по дому

Вскоре Лорел охватила тоска по дому. Находясь в Мексике, они пропустили традиционный американский праздник День Благодарения. Теперь приближалось Рождество, и Лорел грустила из‑за того, что не может отпраздновать его вместе с отцом и Мартой. Предыдущие два года она встречала праздник в Бостонской школе, и в этом году ей хотелось провести рождественские дни дома, с родными и друзьями.

Несколько раз Лорел заговаривала на эту тему с Брендоном, дело доходило даже до повышенных тонов, но он оставался непоколебим. В их памяти еще были совсем свежи воспоминания о недавней ссоре, оба избегали новой серьезной размолвки и ограничивались спорами и пререканиями, иногда, правда, чересчур громкими.

Семейство Мигуэля радушно пригласило молодоженов вместе отпраздновать Рождество на их ранчо. Брендон справедливо рассудил, что лучше провести праздник с гостеприимными друзьями в Мексике, чем с незнакомыми людьми в Сан‑Франциско. И решил остаться у Мигуэля, тем более что он еще не был готов к поездке в Калифорнию. Да и Лорел будет интересно посмотреть на празднование Рождества в Мексике, не имеющее ничего общего с американскими традициями.

В Мексике праздник начинается в первое воскресенье декабря, на которое приходится начало предрождественского поста, хотя собственно Рождество отмечают только в середине декабря. С шестнадцатого декабря до кануна Рождества люди в дорожных платьях времени жизни Христа каждую ночь ходят группами из дома в дом. Среди них присутствуют якобы Иосиф и Мария, которые ищут пристанища для будущей роженицы. Наконец они приходят в дом, где кто‑нибудь изображает хозяина гостиницы. В ответ на их просьбы предоставить комнату он отвечает, что свободной нет. Они хором поют песенку, умоляя хоть как‑нибудь приютить супружескую чету, и в конце концов он, сжалившись, разрешает ей переночевать в хлеву. Этот обряд называется у мексиканцев posada – «поиск жилья».

Затем хозяин гостеприимно распахивает двери дома и приглашает путников разделить с ним и его семьей трапезу. За столом поют рождественские гимны, обмениваются приветствиями. Детей развлекают играми, одаривают сластями, чаще всего уложенными в специальные глиняные сосуды – pinata. Каждый имеет форму – звезды, верблюда, хлева, в зависимости от фантазии и таланта сотворившего ее художника, и с большим мастерством и тщанием расписан в яркие цвета. Дети с завязанными глазами поочередно пытаются разбить pinata палкой; когда самому шустрому мальчугану это удается, сосуд разбивается, конфеты разлетаются по полу и все кидаются их подбирать.

Лорел и Брендон вместе с семьей Короны провели несколько вечеров у их друзей и родственников в Чиуауа и участвовали в posada. В каждом доме они видели прекрасное изображение хлева, где родился Иисус, переходившее в семьях из поколения в поколение. Материалом для изображения хлева иногда служила древесина, иногда – тончайший фарфор, но – скромные и роскошные, маленькие и большие – все они занимали в доме почетное место. И в каждом непременно были фигуры Иосифа и Марии, пастухов, волхвов, ослов и овец. И уж, конечно, ясли, ожидавшие появления на свет Иисуса в Рождество.

По городу тянулись праздничные шествия, расхаживали, предлагая свой товар, продавцы конфет и пирожных, люди компаниями спешили на posada. Кое‑где не только улицы, но и целые кварталы были перекрыты для транспорта – там шествие останавливалось для театрального выступления перед собравшейся толпой или у домов вывешивали pinata на потеху соседским детишкам.

Лорел была в восторге от всего увиденного.

– Очаровательное зрелище! Столько тепла, дружелюбия! Впечатление такое, будто мексиканцы готовы весь мир пригласить на праздник рождения Иисуса. Работу и заботы по боку, на уме одно – как бы повеселиться получше!

– Да, это теплый народ, искренне верующий и от души отдающийся празднествам. Работают мексиканцы много, молятся истово, но и веселятся вовсю.

Хотя Лорел очень понравилось мексиканское Рождество, некоторых привычных для нее символов праздника ей недоставало.

– Так странно не видеть обязательных рождественских елок, с грудами подарков в ярких обертках под ветками, которые сгибаются от тяжести игрушек, – сказала Лорел Маргарите и Инес. – В Бостоне мы любили, распевая псалмы, ходить по снегу из дома в дом. А однажды наняли сани, украсили лошадей лентами и колокольчиками и поехали кататься по окрестностям города. Было так весело!

– Б‑р‑р‑р! – отозвалась Инес. – Слушать – и то холодно.

– Да, ничего не скажешь, холодно, но мы, бывало, наденем шубы, закутаемся в шарфы, прижмемся друг к другу – и никакой холод не проймет.

Маргарита объяснила еще одно различие между рождественскими обычаями в Соединенных Штатах и Мексике.

– Мы, мексиканцы, придаем празднованию Рождества прежде всего религиозный характер. Санта‑Клауса у нас нет. Здесь верят, что подарки послушным мальчикам и девочкам дарят те самые волхвы, которые принесли дары младенцу Иисусу. Накануне Крещения, то есть на двенадцатый день Рождества, дети выставляют свою обувь на подоконники или вокруг каминов, и волхвы, якобы, наполняют ее игрушками и лакомствами. Проснувшись утром шестого января, дети, которые хорошо себя вели, ну а на самом деле, конечно, все дети, независимо от их поведения, находят в своих ботинках подарки, – заключила Маргарита с доброй улыбкой.

В самый разгар рождественских торжеств – двадцать восьмого декабря – Мексика отмечала День смеха, который здесь называют Днем дураков. Лорел очень удивились – ей казалось, что он всюду приходится на первое апреля.

– Все живут по‑своему, – пожал плечами Брендон.

Мысль что неразумно одалживать что‑нибудь стоящее в надежде получить его обратно, породила в Мексике комичный обычай. Считалось, что в День дураков можно не возвращать взятую вещь доверчивому простофиле, который дал ее взаймы. Так, стало традицией давать – а по сути дарить – окружающим пустяки, которые, естественно, уже никогда не возвращались к первоначальному владельцу.

Эта веселая забава сопровождалась шутками, розыгрышами, непрестанным смехом. Дешевые предметы типа чулок, ложек, веревок, расчесок, булавок переходили из рук в руки. Сигары, табак, заколки для волос, ленты, шляпки, перчатки меняли за день несколько владельцев. Шли в ход даже карандаши, бумага, писчие перья, щетки для волос и кухонная утварь.

К концу дня суета прекратилась, все спокойно уселись и сравнили свои трофеи. Лорел, например, лишилась шести лент, одиннадцати заколок для волос, пары перчаток, одного чулка, двух саше. Но и приобрела немало – три ложки, вилку, сковороду, щетку для волос, двенадцать одежных застежек, бутылку одеколона. Брендон же преуспел еще больше – отдал он только десять сигарет, три сигары, галстук и шляпу, а получил другую шляпу, рубашку, пару ношеных перчаток, три пачки жевательного табака и моток веревки. Все легли спать в прекрасном настроении, чувствуя себя чуть богаче, если не деньгами, то смехом и дружеским общением.

Каждый год один из членов семейства удостаивается чести в канун Рождества одеть и положить в ясли куклу, изображающую новорожденного Иисуса. На это раз выбор пал на Лорел.

– Одежду для него сшила много лет назад моя прапрабабушка, – объяснила Инес. – Сама кукла еще старше, и мы очень ею дорожим. У каждой куклы, причастной к истории рождения Иисуса, своя биография, в ней ежегодно появляются новые факты. Такова фамильная традиция, и мы ее свято блюдем.

– Во многих семьях тот, кто наряжает младенца Христа, заботится и о его одежде – шьет ее сам или покупает, – вмешалась в разговор Долорес. – Мы же ценим этот наряд как семейную реликвию и предпочитаем его всем прочим, так что тебе не о чем беспокоиться – оденешь его, и все.

– Не могу ли я все же добавить что‑нибудь от себя? Сделать как бы подарок ко дню рождения? – спросила Лорел, польщенная тем, что ей доверили исполнить столь интересный и важный обряд.

Понимая, что любая деятельность для Лорел благо, ибо отвлечет ее от тоски по родному дому, и желая поддержать ее искренний порыв, Маргарита раздумчиво произнесла:

– В прошлом году маленькая Кармелита нечаянно опрокинула свечу и чуть не сожгла ясли со всем содержимым. Пожара бы не миновать, но, к счастью, Долорес не растерялась и быстро приняла решительные меры. И все же у пелены – ею служило детское одеяльце, в которое мы Его заворачивали, – успела обгореть бахрома. Я уже подумывала, не сделать ли Ему новое.

– Доверьтесь мне, – обрадовалась Лорел. – Пожалуйста! Сшить в такой короткий срок я ничего не успею, но обещаю купить взамен нечто, достойное Его.

Лорел не поленилась обойти весь Чиуауа в поисках самого лучшего детского одеяльца и наконец нашла именно то, что хотела, в маленьком магазинчике изделий ручной вязки. Оно было сделано из мягчайшей ягнячьей шерсти белого цвета, отделано красивыми замысловатыми кружевами, а по краям обшито толстой бахромой. Прикосновение к нему оставляло ощущение легкого воздушного облачка.

Покупка опустошила тощий кошелек Лорел, заставив ее ломать голову над тем, где достать денег на подарки Брендону. Она твердо решила, что в первое утро Рождества и шестого января Брендон, проснувшись, найдет у изголовья своей кровати свертки с подарками вне зависимости от того, принято это в Мексике или нет. Несколько раз она просила у Брендона деньги на различные покупки, а тратила их почти целиком на него же. И все же этого было недостаточно, пришлось прибегнуть к хитрости – точнее, к помощи Мигуэля.

Последний согласился обыграть Брендона в карты, а выигрыш отдать Лорел. Несколько приятелей были приглашены «перекинуться в картишки», ничего не подозревающего Брендона в два счета обставили во время покера, и таким образом бюджет Лорел пополнился новыми поступлениями.

С помощью того же Мигуэля Лорел нашла лавочку, где продавались кожаные изделия невиданно тонкой ручной работы, и приобрела там замечательное седло с уздечкой. И то, и другое было орнаментировано изображениями горных пейзажей из кожи и серебра. Стоили они баснословно дорого, но работа того заслуживала, тем более что это были авторские экземпляры, не имевшие копий.

Там же Лорел купила для Брендона красивый поясной ремень, а в соседнем магазине – серебряную пряжку к нему в виде лошадиной подковы. Седло с уздечкой Мигуэль до поры до времени спрятал у себя, а мелочи Лорел заперла в свое бюро.

Но и Брендон, в свою очередь, не сидел сложа руки – его одолевали точно такие же предрождественские заботы. Зная, как сильно Лорел хотелось попасть на Рождество домой, он решил хотя бы порадовать ее щедрыми подарками. Выбор его остановился также на кожаных изделиях ручной работы. Ему попались удивительной выделки сапоги ее размера для верховой езды и подходящая к ним цветом и фактурой сумка. К ним он добавил яркую многоцветную индейскую шаль, а завершил покупки в ювелирном магазине.

В канун Рождества Лорел с подобающим этой торжественной церемонии благоговением обрядила куклу‑Иисуса и бережно уложила в ясли. Весь вечер целыми кланами съезжались многочисленные родственники Мигуэля Короны. Подарками не обменивались, но каждый что‑нибудь привозил с собой: коробку конфет, каравай сдобного хлеба, блюдо с закусками для праздничного ужина, и без того очень изысканного. В течение дня из кухни по всему дому распространялись умопомрачительные запахи, и Лорел глотала слюнки в предвкушении рождественского пиршества.

По традиции, однако, за стол садились лишь после возвращения из церкви. В этот день новобрачные впервые после свадьбы оказались в Чиуауа, и Лорел с удовольствием предвкушала службу, хотя было известно, что отца Педро, как, впрочем, и Бернардо, в церкви нет. По неизвестным причинам отец Бернардо так и не появился после своего исчезновения месяц назад, а отец Педро внезапно покинул приход через несколько дней после их бракосочетания. Озадаченные этими обстоятельствами, прихожане попросили прислать нового священника, и тот появился, но ни он, ни высокие церковные прелаты не могли ничего сообщить о судьбе его предшественников. Более того, по словам епископа, он вообще никогда не слышал об отце Педро, а значит, и не мог направить его в Чиуауа. Все это казалось очень странным, но во всяком случае священник для проповедей и прочих нужд верующих в Чиуауа уже был.

Красивая служба растрогала Лорел до глубины души, она вышла из церкви спокойная и умиротворенная, хотя и с прежней тоской по родному дому в сердце. Обратный путь в асьенду Короны под звездным небом настроил всех на лирический лад, каждый в тиши думал об истинном значении этой ночи и о том. как лучше ее ознаменовать. Но за ужином, не обманувшим ожидания собравшихся, многолюдное застолье взяло шумный реванш за эти минуты молчания.

Лишь поздней ночью Лорел и Брендон удалились наконец к себе и рухнули на кровать. Приятно утомленная, Лорел положила голову на плечо Брендону и погрузилась в сон, не успев пожелать ему счастливого Рождества.

После вчерашнего загула они проспали в рождественское утро греховно долго, а проснувшись, долго и не спеша предавались любви, наслаждаясь близостью друг друга, нашептываемыми на ухо словами нежности, ленивыми ласками и продолжительными поцелуями.

Умывшись и одевшись, Брендон преподнес Лорел подарки. Первой Лорел развернула кожаную сумку с аппликациями в виде цветов кактуса. Внутри лежали деньги, и немалые.

– О Брендон! – воскликнула восхищенная Лорел. – Сумка, конечно, прелесть, но что мне делать с таким богатством?

– Меня все время мучило чувство вины – ведь я увез тебя чуть ли не раздетой. Купи себе все, что пожелаешь: платья, белье, ночные рубашки, юбки, кофточки, шарфы – одним словом, что душе твоей угодно.

– Я и так уже приоделась в Чиуауа, да и ты мне купил несколько платьев в Мехико, – улыбнулась Лорел.

Брендон, тоже улыбаясь, замотал головой.

– Нет, нет, красивой жене подобает иметь красивые туалеты. Потрать деньги на что хочешь, любовь моя.

Во втором пакете – поменьше – что‑то перекатилось, когда Лорел взяла его в руку. Лорел с нетерпением разорвала бумагу и подняла крышку футляра. С ее уст сорвался вздох восхищения, задрожавшими пальцами она осторожно дотронулась до сверкающего серебряного кулона тончайшей работы на изящной серебряной цепочке. Внутри него помещалась пара целующихся голубей из бирюзы. Рядом лежали браслет и клипсы такой же работы. Завершало гарнитур маленькое кольцо с аналогичным рисунком.

Лорел от избытка чувств онемела. Глаза наполнились слезами радости, она кинулась Брендону на шею, прижалась и осыпала его лицо поцелуями.

Он, полузадушенный, все же расхохотался.

– Сдается мне, ты довольна, – усмехнулся он.

– Довольна?! Я в восторге! – воскликнула она. – Вещицы очаровательные, всегда буду их любить. Спасибо!

Он помог ей надеть обновки, отстранился и, любуясь, осмотрел ее.

– Ты права, любимая! Они прелесть, как и ты, любовь моя!

– А теперь пошли в конюшню за подарками тебе. – Лорел схватила Брендона за рукав. – Мигуэль спрятал их от тебя подальше.

Брендон был совершенно потрясен. Он гладил тонкую кожу седла и внимательно рассматривал серебряный орнамент с изображением пейзажей.

– Таких подарков я еще в жизни не получал, – вымолвил он, налюбовавшись. – Красота бесподобная!

И тут его осенило, – Да, но ведь это стоит, наверное, состояния! – сказал он с озадаченным видом. – Где ты взяла деньги?

– Это мой секрет, – поддразнила его Лорел. – А что, ты разве не слышал поговорку – дареному коню в зубы не смотрят? Правда, в данном случае речь не о самом коне, а о седле для него.

Улыбка на лице Брендона потухла, глаза потемнели и недобрым взглядом вонзились в лицо Лорел.

– Где ты достала деньги, Лорел? – спросил он уже грозно. – Неужели вошла в контакт с отцом? Написала ему и попросила денег на карманные расходы?

Удивленная и не на шутку рассерженная, Лорел тоже повысила голос.

– Интересно, как могла я свершить подобный подвиг, когда ты установил слежку за каждым моим шагом? – вскричала она. – Я не могу выйти за ворота ранчо без провожатого, который глаз с меня не спускает.

Но Брендона было не так просто сбить.

– О, я знаю, дорогая, сколь изобретателен бывает твой умишко. Стоит тебе только захотеть – и ты найдешь тысячи способов отправить письмо втайне от всех. Да и мудрствовать особенно не надо – достаточно попросить кого‑нибудь опустить его в ящик.

– А я, представь себе, не просила! – сердито заявила она, преодолевая в себе желание стукнуть его по голове, чем – безразлично, но лучше чем‑нибудь потяжелее, лишь бы проломить эту тупую башку. – И благодарю за «умишко». Хотя пока что я проявляю куда больше здравого смысла, чем ты, вот даже сейчас, например!

– Тогда откуда у тебя деньги на такие дорогие подарки? – гремел Брендон. – Я требую ответа.

– А ты попробуй сам додуматься, до следующего Рождества как раз хватит времени. – Лорел кипела от злости, глаза ее сузились. – Если от любопытства Бобик сдох, то, может, и тебя постигнет та же участь! Видит Бог, ты ее заслужил!

– Не искушай меня, Лорел, – проворчал он сердито.

– Ты форменная скотина! Злая, тупоголовая, бессердечная скотина! – Выплеснув таким образом свою злость, Лорел особенно остро ощутила боль обиды. Надо же так встретить ее подарки! Она с трудом сдерживала слезы, но подбородок предательски дрожал. Попыталась было отшатнуться от него, но он властно задержал ее.

– Нет, куда ты, мы тут хоть весь день простоим, но ты скажешь, откуда деньги!

– Хорошо, изволь, но каким же дураком ты будешь выглядеть! Мигуэль с приятелями обыгрывал тебя в карты, а выигрыш отдавал мне. Они нарочно тебя подставляли, чтобы мне не просить деньги на подарки у тебя же.

Изумленный Брендон от неожиданности разжал руки, и Лорел немедленно отскочила в сторону.

– Ну что, довольна теперь твоя душенька? – поинтересовалась она издевательским тоном.

Вид у Брендона был совершенно сраженный.

– Прости меня, Лорел! Прости! Я просто никак не мог взять в толк, как ты наскребла такую кучу денег.

– Я, Брендон, раскинула своим умишком, – съязвила она. – Не очень‑то высокого мнения ты о моих умственных способностях. Не скажу, что для меня это. новость, но обидно все же, что ты так низко меня ставишь!

– Что ты, Лорел, – вздохнул он покаянно, – я тебя просто обожаю. Уж поверь мне. И поверь, мне стыдно, безумно стыдно, что я возвел на тебя напраслину. Прости, если можешь. Я и впрямь скотина неблагодарная – чего только не наговорил, а спасибо за чудесный подарок так и не сказал.

Глаза Лорел, расширившиеся от огорчения, сверкающими лужицами выделялись на ее лице.

– Когда же ты, Брендон, поймешь, что я тебя люблю? В твоих руках мое сердце, а дороже у меня нет подарка ни для кого. Но ты изо всех сил стараешься порушить нашу любовь. Твои подозрения – что ни день – разъедают ее.

– Знаю, – согласился Брендон. – Но я стараюсь исправиться, любимая.

Он медленно приблизился к ней, словно опасаясь, что она отвернется, и когда она разрешила обнять себя, вздохнул с глубоким облегчением и притянул к себе как можно ближе.

– Я люблю тебя, Лорел!

– Да любишь ли? – тихо спросила она, кладя голову ему на грудь. – Может, ты так долго желал меня, что принимаешь вожделение за любовь?

– Любовь к тебе – единственное, в чем я не сомневаюсь в этой жизни ни на секунду. Порой она сводит меня с ума, внушает подозрения, вынуждает ревновать и даже нападать на тебя совершенно незаслуженно, но ведь это все от огромного чувства.

– Как бы я хотела верить этому, Брендон, – вымолвила Лорел, глядя на Брендона нежными глазами. – Мне это просто необходимо.

Неделю спустя в доме Мигуэля встречали тысяча девятьсот шестой год. Задолго до двенадцатого удара часов Лорел опьянела от праздничной обстановки, музыки, танцев и… пунша, который лился рекой. Брендон понял это, лишь заметив, что малейший пустяк приводит ее в состояние крайней веселости и смешит до слез. То и дело раздавался ее звонкий хохот, а красивое лицо разрумянилось много больше обычного.

Наблюдая ее во время танцев, Брендон потешался вовсю.

– Ты опьянела, дорогая! – смеялся он.

– Вот спасибо, – бормотала она, цепляясь за него. – Подумать только! Я – и опьяняю! – и она захихикала.

Брендон нахмурился, но сказал ей в тон:

– Ты безусловно опьяняешь, Лорел, но я имел в виду иное. Ты сама пьяна в стельку.

Откинувшись назад, она взглянула на него возмущенно.

– Ничуть не бывало. – Тут она поскользнулась и, если бы не Брендон, растянулась бы на полу. – Тебе не кажется, что здесь жарко? У меня так от духоты кружится голова.

– Не от духоты, а от вина и пунша, – поправил Брендон. – Может поешь? Это тебе поможет.

Лорел покачала головой, свободно падающие на плечи серебристые волны ее волос пришли в движение.

– Лучше подышать свежим воздухом.

Брендон нашел место в укромном уголке веранды, выходившей на задний двор.

– Садись и дыши поглубже. А я слетаю за едой и мигом вернусь.

– Не забудь о пунше! – крикнула она ему вслед. Укоризненно качая головой, он удалился, а Лорел замурлыкала что‑то себе под нос. Знай Брендон, что безобидный на вкус пунш обладает такой силой воздействия, он бы проследил за Лорел в самом начале вечера и спас ее от нескольких лишних стаканов. Но теперь поздно. Остается лишь покормить ее и тем немного ослабить действие алкоголя.

Брендон принялся накладывать на тарелку еду с блюд, расставленных на столах, и не сразу заметил, что музыку и непрестанный гул голосов перекрывает женский голос: «О Боже мой!» Он чуть не выронил тарелку из рук. С темной веранды, на которой он оставил Лорел, доносились протяжные на техасский манер звуки популярной, но не совсем пристойной песенки «Приди к моей Лу».

Он бросился к веранде, но путь преграждали танцующие пары, а поющая тем временем с чувством затянула: «О Сюзанна», правда, немного фальшивя и с большим трудом выговаривая слова, так что у нее получалось: «О Шоу‑Жанна!»

Теперь уже и другие с интересом прислушивались к пению, повернув голову в сторону веранды. Брендон, выругавшись про себя и забыв о приличиях, без стеснения расталкивал толпу локтями, ловко балансируя с тарелкой в руках. Он уже почти достиг выхода на веранду, когда, к его ужасу, зал огласили звуки бравурного хора из «Девки Баффало» в сольном исполнении.

С поразившей даже его самого быстротой и ловкостью Брендон захлопнул за собой дверь веранды и повернулся к Лорел. Она сидела, развалившись в кресле, сбросив туфли на пол, и босыми ногами отбивала ритм исполняемых песен. В такт ему она размахивала обеими руками, висевшими по сторонам тела, и с закрытыми глазами раскачивалась на кресле взад‑вперед, мягко ударяясь головой о кресельную подушку.

Брендон пихнул тарелку на стол и ладонью зажал Лорел рот. Пение прекратилось, но вместо него раздались приглушенные ругательства.

– Ш‑ш‑ш, Лорел! Ради Бога, тише! – взмолился Брендон.

Убедившись, что она замолчала, он отнял руку, готовый, однако в любой момент водворить ее обратно.

– Кто это научил тебя так ругаться? – спросил он с укоризной.

– Ты, дорогой, – не задумываясь, весело отпарировала она.

– Не думаю, – насупился Брендон, всем своим видом выражая сомнение. – Даме, во всяком случае, не пристало употреблять такие выражения.

Качая головой, она уставилась на него, стараясь разглядеть сквозь туман перед глазами выражение его лица.

– Тебе не нравится, как я пою! – надулась она, капризно выпятив нижнюю губу.

– О небо! – воскликнул он. – Ну что с тобой делать? Ты вдрызг пьяна.

– Вздор! Я слегка навеселе – только‑то и всего! – И Лорел часто заморгала, стараясь поймать Брендона в фокус зрения.

Брендон придвинул к ней тарелку.

– Пожевала бы чего‑нибудь.

Лорел позеленела, поспешно сглотнула слюну и с отвращением отвернулась от еды.

– Пожалуй, не стоит. Да я и не голодна.

– Боже ты мой! Да ты хуже, чем я думал. Спать, что ли, тебя уложить? Ты в состоянии идти?

К радости Брендона, они могли пройти к себе через открытый задний двор, минуя переполненный людьми дом.

Лорел поднялась с кресла, но ноги ее предательски дрожали. С криком «О‑о‑ох» она повалилась на Брендона, и он едва успел подхватить ее качающуюся фигуру. Это вызвало у Лорел гомерический хохот.

– Черт возьми! – Брендон поднял Лорел на руки и быстро пересек мощенный булыжником двор, моля в душе Бога никому не попасться на глаза.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы отбиться от протянутых рук Лорел, уловить миг, когда она затихла, и раздеть ее. Борьба с мужем, видно, утомила Лорел – она свернулась калачиком, разразилась последним взрывом хохота, широко зевнула и немедленно заснула.

Брендон заботливо укрыл ее одеялом и поцеловал в лоб.

– Утром, родная, ты будешь так жалеть, что хватила лишку!

И действительно, Брендон оказался прав. Весь следующий день Лорел держалась то за голову, то за живот. Она не помнила, чтобы когда‑нибудь ей было так плохо. Даже моргать – и то стало больно! Каждое движение причиняло страдание, малейший шум усиливал головную боль. Жужжание комара, казалось, не уступает звуку работающей пилы.

– Если я переживу этот день, клянусь, капли в рот не возьму, хоть убей! – торжественно заявила она.

Брендон, понимая, как ей плохо, отнесся к жене с полным сочувствием.

– Сколько же ты выхлестала этого пойла? – поинтересовался он.

– Боюсь, что несколько полных бокалов. Я умирала от жажды, а пунш так хорошо ее утоляет. Никак не думала, что он способен валить с ног. На вкус – фрукты и фрукты, ничего особенного.

– Отныне сделай мне да и себе, такое одолжение – пей лишь то, что подают на стол для детей, – посоветовал Брендон. – И тебе, и мне сильно облегчишь жизнь.

И он принялся развлекать ее рассказами о ее вчерашних художествах.

Лорел зарылась лицом в подушку.

– Никогда не смогу смотреть этим людям в глаза, – причитала она.

– Сможешь, Но могло быть и хуже. Никто из них, к примеру, не слыхал, как ты храпишь в пьяном виде, – усмехнулся он.

Лорел в отчаянии зарычала и натянула одеяло на голову.