Внушение - §5 Амнезия или Анэкфория. (Отсутствие памяти).

Здесь мы должны самым категорическим образом предостеречь от издавна практикующегося смешения понятия амнезии с понятием бессознательности. Что мы об известном периоде нашей жизни или известных пережитых нами явлениях ничего более не знаем, отнюдь еще не доказывает, что мы тогда лишены были сознания, даже и в том случае, когда амнезия непосредственно примыкает к этому периоду. И все-таки отсутствие у данного индивидуума сознания, в большинстве случаев может быть доказано ничем иным, как только амнезией! Этим почти устанавливается невозможность точно установить отсутствие сознания. Можно говорить только о покоящемся на хаотической диссоциации затемнении сознания. О времени такого глубокого затемнения память обычно утрачивается, хотя и не всегда. И, наоборот, внушением можно у некоторых лиц вызывать по произволу амнезию о вполне сознательно пережитых явлениях и периодах жизни. Утрата памяти об известном периоде времени, таким образом, не устанавливает еще-абсолютной невменяемости данного лица во время этого периода, хотя это, независимо от внушения, и представляет правило.

Амнезия есть просто неспособность ассоциировать соответственные комплексы представлений. Эта неспособность можетзависеть и от чисто функционального торможения или от диссоциации, или от разрыва ассоциаций, или, наконец, от органических разрушений нейронов (органическая амнезия при. апоплексии, старческое слабоумие и т. д.). Внушенная амнезия есть лишь более или менее длительная анэкфория и обусловлена предшествующими парэкфориями или торможениями с прочной диссоциацией или без нее.

Даже и в случаях глубокого sopor'a, coma, когда, напр., страдающий каким-либо мозговым расстройством не обнаруживает никакой реакции даже при прикосновении к роговице, наше заключение об отсутствии сознания — только косвенное, и мы, в конце концов, потом стараемся подтвердить его установлением факта амнезии. Непосредственно заглянуть в сознание другого человека вообще невозможно.

Раз у индивидуума удалось внушением вызвать амнезию о времени гипноза, то тем самым мы приобретаем над ним значительную власть, ибо получаем возможность по произволу прерывать, задерживать или снова соединять ассоциации его верхнего сознания и тем вызывать контрасты, имеющие огромнейшее значение для успеха дальнейших внушений. Прежде всего можно добиться, чтоб он забыл все, что может побуждать к раздумыванию и разрушению эффектов внушения и, наоборот, помнил все, что способствует действию внушения. Правда, амнезия иной раз утрачивается, и память снова самопроизвольно появляется. Но это — несовершенные случаи. Внушением можно амнезию не только ограничить отдельными представлениями и впечатлениями, но также расширить, распространить на прошедшее и будущее. Повышенная при посредстве амнезии чувствительность к внушению имеет и вредную сторону: как мы видели уже выше, люди, столь сильно поддающиеся внушению, очень легко поддаются влиянию всякого и потому быстро достигнутые у них терапевтические успехи могут быть столь же быстро вновь сведены на нет скверными противоположными влияниями, что может привести и к рецидивам.

Амнезия играет, таким образом, в гипнозе очень важную роль. Я позволю себе иллюстрировать ее значение только на одном примере. У одного служителя, страдавшего зубной болью, я сделал попытку вызвать внушением анэстезию. Это удалось лишь отчасти, и затем все-таки приступлено было к извлечению зуба. Больной проснулся, кричал, схватил врача за руку и оборонялся. По удалении зуба я, далее, спокойно внушаю ему, что он спит очень хорошо, что он ничего ровно не чувствовал, что по пробуждении он все забудет, что он не испытывал никакой боли. Больной в действительности заснул и по пробуждении утратил всякую память о происшедшем. Он поэтому уверил себя, что ничего не чувствовал, был очень рад и благодарил за безболезненное извлечение зуба. Позднее я направил к нему для расспросов третьих лиц, от которых он не имел никаких причин скрывать истину. Всем он заявлял, что ровно ничего не чувствовал. И теперь, по прошествии почти 13-ти лет со времени оставления им нашего учреждения и поступления в Цюрихе на другую должность, он все еще утверждает тоже самое. С другой стороны — я заставлял выдергивать зубы у вполне бодрствующих, у которых внушением предварительно вызывалась анэстезия. Во время операции эти лица, вообще очень боявшиеся боли, смеялись, не испытывая ни малейшего страдания. В первом случае мы внушением задержали или приостановили вступление в сознание воспоминания о боли, а во втором — самого периферического раздражения, в момент его возникновения.

В середине находится следующий своеобразный случай. Одна очень толковая сиделка испытывала сильный страх пред извлечением больного зуба, хотя была довольно восприимчива к внушению. Я все-таки загипнотизировал ее. Но в гипнозе она оборонялась от приближающихся зубных щипцов. Тем не менее мне удалось вызвать анэстезию зуба, хотя она оборонялась обеими руками. Во время экстракции она проснулась с легким криком. Но затем тотчас же сама удивленно заявила, что ничего не чувствовала кроме лежавшего во рту свободного зуба; болей не было никаких, а также никаких следов чувствительности после экстракции; она испытывала только большой страх — это она еще помнит. Здесь удалась анэстезия, но не — устранение страха.

Имеет, на мой взгляд, принципиальное значение еще следующий эксперимент, неоднократно производившийся над двумя различными особами. Одна из последних отличается весьма строгим, в этическом смысле, характером и исключительной любовью к правде, так что здесь с абсолютной достоверностью исключается всякое возможное преувеличение из любезности. Я внушаю вполне бодрствующей особе анэстезию различных частей тела. Затем заставляю ее закрыть глаза, ограждаю, с соблюдением надлежащих предосторожностей, мое операционное поле от заглядывания из - под век и укалываю загипнотизированную в 3-х (или более) определенных местах. Она уверяет меня, что абсолютно ничего не чувствует и не знает, что я с нею делаю. Затем я усыпляю ее и внушаю ей ток, который восстановит ее чувства так, что по пробуждении она будет точно знать, что я с нею сделал. И действительно,. по пробуждении я спрашиваю ее, что я сделал. Сначала она с трудом припоминает все и неточно указывает места произведенных мною уколов. Но после тщательного повторения опыта, с изменением числа и места уколов, дело идет очень хорошо,— она указывает места точно и знает также, что я колол ее. Можно было бы возразить, что здесь мы все еще имели дело с несколько более длительным, грубымраздражением осязательных нервов, которое затем достигло вновь ассоциированной сознательной деятельности мозга. Для устранения этого возражения я повторил тот-же эксперимент со слухом и сделал вполне бодрствующую сомнамбулистку совершенно глухой к определенному шуму. А затем с помощью внушения с успехом вводил в сознание депонированное в мозгу „бессознательное" звуковое впечатление, и сомнамбулистки всегда мне точно указывали, что я с нами проделывал. Затем я спросил обеих, как оне себе представляют это явление,, и обе (совершенно независимо одна от другой) заявили, что почти вынуждены признать меня колдуном; они абсолютно ничего не чувствовали, не слыхали, когда я их колол или производил шум, а потом у них вдруг снова появлялось отчетливое воспоминание об испытанных уколах и шумах. Это им абсолютно не понятно. С отрицательными галлюцинациями подобные-же, столь же успешные опыты произведены были Bernheim'oм. Из этого, как мне кажется, вытекает, что наше обычное верхнее сознание и интенсивность, а также характер деятельности большого мозга не находятся в определенном соотношении друг с другом, и что включение и выключение верхнего сознания зависит более от ассоциационных задержек и соединений. Во всяком случае этот эксперимент доказывает, что и после полной анэстезии, установленной бодрствующим верхним сознанием, воспоминание о боли, очевидно, испытывавшейся только в области нижнего сознания, может быть перенесено в цепь верхнего сознания. О внушении ложного воспоминания здесь не может быть и речи, потому что сомнамбулистки вполне правильно указывали характер и свойство впечатлений, хотя я во время внушения тщательно избегал соответствующих намеков. Таким образом, бессознательные, на первый взгляд, действительные, но не эпекфорированные в верхнее сознание возникающие энграммы могут затем с помощью экфории их подсознательных ассоциаций экфорироваться в верхнее сознание.

Д-р О. Vogt производил подобные-же эксперименты со слухом, зрением и осязанием. Даже чрез несколько часов правильно указывались еще простые, неощущавшиеся прикосновения. Все заявляли, что не испытывали никакого ощущения, но теперь ясно припоминают соответствующее раздражение. На вопрос, как-же это возможно, одни отвечали, что этого не понимают, а другие — что Vogt им это, должно быть, внушил.