Зачем нужны духовные учителя? 3 page

Пару лет назад, во время войны, ко мне пришла американка. Она сказала, что потеряла сына в Италии и у неё есть другой сын, ему шестнадцать лет и она хочет его спасти; мы обсудили эту проблему. Я сказал ей, что для спасения сына она должна перестать быть американкой; она должна перестать быть ал чной, перестать накапливать богатство, стремиться к власти, к доминированию и быть простой в моральном смысле – не только простой в одежде, во внешних проявлениях, но простой в мыслях и чувствах, в своих взаимоотношениях. Она сказала: «Это слишком. Вы требуете слишком многого. Я не могу быть такой, потому что обстоятельства имеют слишком боль шую власть надо мной, чтобы я могла измениться». Поэтому она была ответственна за гибель своего сына.

Мы можем контролировать обстоятельства, потому что мы их создаём. Общество – это продукт взаимоотношений, и ваших и моих. Если мы изменим наши взаимоотношения, изме нится и общество; полагаться только на законы, на принужде ние для изменения во вне общества, оставаясь при этом внутренне испорченными, продолжая стремиться к власти, к высокому положению, к доминированию, – значит разрушать внешний мир, как бы тщательно и научно он ни был построен. Внутреннее всегда преодолевает внешнее.

Каковы причины войны – религиозные, политические или экономические? Очевидно – вера, либо в национализм, либов идеологию или какую-то определённую догму. Если бы у нас не было веры, а была бы добрая воля, любовь и взаимное уважение, тогда не было бы войны. Но мы вскормлены на верованиях, идеологиях и догмах и потому порождаем неудовлетворённость. Нынешний кризис имеет особый характер, и мы, люди, должны либо идти путём непрерывных войн и постоянных конфликтов, являющихся результатом наших повседневных действий, либо увидеть причины войн и отказаться от них.

Очевидно, что причиной войн является желание добиться власти, положения, доминирования, денег; а также болезнь, именуемая национализм, почитание некоего флага, болезнь организованной религии, почитание догмы. Всё это причи ны войны; если вы как личность принадлежите какой-либо организованной религии, если вы испытываете жажду власти, если вы завистливы, вы неизбежно создадите общество, обречённое на разрушение. Поэтому ещё раз: это зависит от вас, а не от лидеров – не от так называемых государственных деятелей и тому подобных. Это зависит от вас и от меня, но мы, по-видимому, не осознали этого. Если бы мы однажды по-настоящему почувствовали ответственность за наши действия, как быстро мы смогли бы положить конец всем этим войнам, этим ужасающим бедствиям! Но вы видите – мы равнодушны. Мы имеем три трапезы в день, мы имеем наши работы, мы имеем наши банковские счета, большие или маленькие, и говорим: «Бога ради, не тревожьте нас, оставьте нас в покое». Чем выше наше положение, тем больше мы нуждаемся в безопасности, постоянстве, покое, тем больше мы хотим, чтобы нас никто не трогал, чтобы всё сохранялось так, как есть; но всё не может сохраниться как есть, потому что нечего сохранять. Всё распадается. Мы не хотим взглянуть в лицо всему этому, мы не хотим взглянуть в лицо тому факту, что вы и я несём ответственность за войны. Мы с вами можем говорить о мире, проводить конференции, сидеть вокруг стола и вести дискуссию, но внутренне, психологически, мы хотим власти, положения, мы мотивированы жадностью. Мы интригуем, мы националисты, мы связаны верованиями, догмами, за которые мы го товы умирать и уничтожать друг друга. Неужели вы думаете, что у таких людей, как вы и я, может быть мир в этом мире? Чтобы у нас был мир, мы должны быть мирными; жить мирно означает не создавать антагонизм. Мир – не идеал. Для меня идеал – это просто уход, бегство от того, что есть, противоречие тому, что есть. Идеал мешает прямому воздействию на то, что есть. Чтобы установился мир, мы должны будем любить, мы должны будем начать жить не идеальной жизнью, но видеть вещи такими, каковы они есть, и воздействовать на них, преображать их. Пока каждый из нас ищет психологическую безопасность, физическая безопасность, в которой мы нужда емся – пища, одежда и жилище, – разрушается. Мы ищем психологическую безопасность, которая не существует; а мы ищем её, если можем, во власти, в положении, титулах, именах – всё это разрушает физическую безопасность. Это очевидный факт, если вы рассмотрите его.

Чтобы установить мир, чтобы прекратились войны, нуж на революция в человеке, в вас и во мне. Без этой внутренней революции экономическая безопасность не имеет смысла, ибо голод – результат плохо отлаженных экономическихусловий, а это результат нашего психологического состояния – жадности, зависти, злой воли и собственничества. Чтобы положить конец скорби, голоду, войне, нужна психо логическая революция, и мало кто из нас готов встать лицом к лицу с этой необходимостью. Мы будем обсуждать мир, планировать законодательство, создавать новые Лиги наций, и так далее, и тому подобное; но мы не добьёмся мира, пото му что не откажемся от нашего положения, от нашей власти, от наших денег, от нашей собственности, от нашей глупой жизни. Полагаться на других совершенно бесполезно; другие не принесут нам мира. Ни один лидер не даст нам мира, ни одно правительство, ни одна армия, ни одна страна. Мир принесёт только внутреннее преображение, ведущее к внешнему действию. Внутреннее преображение не означает изоляцию, уход от внешнего действия. Наоборот, правильное действие возможно только тогда, когда есть правильное мышление, и нет правильного мышления, когда нет самопознания. Без познания себя нет мира.

Чтобы положить конец внешней войне, вы должны начать с того, чтобы положить конец войне в самом себе. Некоторые из вас кивнут головой и скажут: «Я согласен», – и выйдут и станут делать ровно то же самое, что вы делали последние десять или двадцать лет. Ваше согласие только словесно и не имеет значения, ибо бедствия и войны в мире не прекратятся из-за нашего небрежного согласия. Они прекратятся только тогда, когда вы осознаете опасность, когда вы осознаете свою ответственность, когда вы не станете предоставлять это кому-то другому. Если вы осознаете страдание, если вы поймёте неотложность немедленного действия и не будете откладывать его, тогда вы преобразите себя; мир наступит, только когда вы сами будете мирными, когда вы сами в мире со своим ближним.

О страхе

ВОПРОС: Как мне избавиться от страха, который оказывает влияние на всю мою деятельность?

КРИШНАМУРТИ: Что мы подразумеваем под страхом? Страх чего? Есть различные типы страха, и нам нет необходимости рассматривать каждый тип. Но мы можем видеть, что страх появляется, когда наше понимание взаимоотношений не является полным. Взаимоотношения – не только между людьми, но и между нами и природой, между нами и собственностью, между нами и идеями; пока эти взаимоотношения не поняты полностью – страх неизбежен. Жизнь – взаимоотноше ния. Быть – быть взаимосвязанным, и вне взаимосвязи жизни нет. Ничто не может существовать в изолированности; пока ум в поисках изолированности – страх неизбежен. Страх не абстрактен; он существует только по отношению к чему-то.

Вопрос – как избавиться от страха? Прежде всего всё, что преодолевается, приходится преодолевать снова и снова. Никакая проблема не может быть преодолена окончательно, побеждена; она может быть понята – но не завоёвана. Это два совершенно разных процесса, и процесс преодоления ведёт к дальнейшему смятению, к дальнейшему страху. Сопротивляться, теснить, доминировать, биться с проблемой или выстраивать защиту против неё – создаёт лишь дальнейший конфликт, тогда как если мы сможем понимать страх, вникать в него полностью, шаг за шагом, исследовать всё, что он содержит, тогда страх никогда не вернётся ни в какой форме.

Как я сказал, страх не абстрактен; он существует только во взаимоотношениях. Что же мы подразумеваем под страхом? В конечном счёте – разве не так? – мы боимся не быть, не стать. Теперь, когда присутствует страх не существовать, не продвигаться вперёд, не достигнуть или страх неведомого, незнаемого, смерти – может ли этот страх быть преодолён определением, решением, умозаключением, каким-то выбором? Очевидно, что нет. Просто подавление, сублимация, или подмена, создают дальнейшее сопротивление, не так ли? Так что страх никогда не может быть преодолён путём какой-либо формы дисциплины, какой-либо формы сопротивления. Этот факт должен быть увиден очень отчётливо, прочувствован и пережит: страх не может быть преодолён никакой формой защиты или сопротивления и не может быть свободы от страха путём поиска ответа, путём просто интеллектуального или словесного объяснения.

Так чего именно мы боимся? Мы боимся некоего факта? – или мы боимся идеи, мысли относительно этого факта? Боимся ли мы чего-то, как оно есть, или мы боимся того, что мы думаем о том, каким оно является, нашей мысли об этом? Возьмём, к примеру, смерть. Мы боимся факта смерти – или идеи, мысли о смерти? Факт – одно, а идея о факте – другое. Боюсь ли я слова «смерть» или факта самого по себе? Из-за того, что я боюсь слова, идеи, я никогда не понимаю факта, я никогда не смотрю на факт, я никогда не вступаю с ним в непосредственное отношение. Только когда я в полном единении с фактом – никакого страха нет. Если полной общности с фактом нет, тогда есть страх, и никакого единения с фактом быть не может, пока я имею идею, мнение, теорию относительно факта, так что у меня должна быть полнаяясность в вопросе – боюсь ли я слова, идеи или самого факта. Когда я с фактом лицом к лицу – понимать тут нечего: вот факт, и я могу иметь с ним дело. Если же я боюсь слова, тогда я должен понять это слово, вникнуть во всю полноту процесса всего того, что включено в это слово, этот термин.

Например, человек боится одиночества, боится боли, боли одиночества. Несомненно, страх этот существует потому, что человек никогда по-настоящему не вглядывался в одиночество, никогда не был с ним в полной общности. В момент, когда че ловек полностью открыт факту одиночества, он может понять, что это такое, но человек имеет идею, мнение относительно одиночества, основанное на полученном знании; эта идея, мне ние, это полученное знание относительнофакта и есть то, что создаёт страх. Страх есть очевидный результат наименования, присвоения термина, определения, проектирующего символа, представляющего факт; то есть страх не независим от слова, от термина.

У меня имеется реакция, скажем, на одиночество; то есть я говорю, что меня страшит быть ничем, ничего собой не представлять. Боюсь ли я факта самого по себе, или же страх этот пробуждён тем, что у меня имеется приобретённое ранее зна ние об этом факте? – знание, являющееся словом, символом, образом. Как может существовать страх факта? Когда я лицом к лицу с фактом, в непосредственном соприкосновении с ним, я могу смотреть на него, наблюдать его; поэтому страха факта нет. Что вызывает страх, так это мои опасения по поводу этого факта, чем этот факт может быть или что он может сделать.

Вот это моё мнение, моя идея, мой опыт, моё знание о факте – вот что создаёт страх. Пока имеет место вербализацияфакта, дающая факту наименование и тем самым идентифицирующая или осуждающая его, пока мысль судит о нём как наблюдающий – страх неизбежен. Мысль – продукт прошедшего, существовать она может только благодаря вербализации, с по мощью символов, с помощью образов; пока мысль рассматривает или истолковывает факт – страх неизбежен.

Так что это ум и есть то, что создаёт страх, ум, являющийся процессом мышления. Мышление – вербализация. Вы не можете мыслить без слов, без символов, образов; эти образы, представления – предрассудки, ранее приобретённые знания, опасения ума – проецируются на факт, и из этого здесь появляется страх. Свобода от страха есть только тогда, когда ум спосо бен смотреть на факт, не истолковывая его, не давая ему наименования, не снабжая его ярлыком. Это очень трудно, поскольку чувства, реакции, тревожности, имеющиеся у нас, немедленно идентифицируются умом – и выдаётся слово. Чувство ревности отождествляется с тем же словом. Возможно ли не идентифицировать чувство, смотреть на это чувство, не давая ему имени? Это наименование чувства и есть то, что даёт ему длительность, даёт ему силу. В момент, когда вы даёте наименование тому, что вы называете страхом, вы усиливаете его; но если вы можете смотреть на это чувство без приклеивания к нему термина, вы обнаружите, что оно улетучивается. Так что человеку, чтобы быть полностью свободным от страха, существенно важно понимать весь этот процесс определения, приклеивания терминов, проецирования символов, образов, представлений, придания фактам наименований. Свобода от страха может быть лишь там, где присутствует самопознание. Самопознание – начало мудрости, что и есть окончание страха.

О скуке и интересах

ВОПРОС: Меня ничего не интересует. Но жизнь большинства людей заполнена множеством интересов. Мне нетнужды работать, поэтому я не работаю. Должен ли я заняться каким-либо полезным трудом?

КРИШНАМУРТИ: Иначе говоря, заняться общественной, политической или религиозной деятельностью, так? Из-за того, что вам больше нечего делать, вы становитесь реформатором! Если вам нечего делать, если вам скучно – почему не скучать? Почему не быть таким? Если вам грустно – будьте грустным. Не пытайтесь найти выход из этого, потому что ваша скука имеет огромное значение, если вы способны понять её, жить с ней. «Мне скучно, поэтому я стану делать что-то другое», – вы просто пытаетесь бежать от скуки, а так как большая часть нашей деятельности и есть бегство, вы приносите больше вреда в общественном и других отношениях. Когда вы бежите от чего-то, в этом намного больше вреда, чем когда вы остаётесь таким, какой вы есть. Трудность в том, как оставаться с этим и не бежать от этого, поскольку большая часть нашей деятельности – это процесс бегства, вам чрезвычайно трудно прекратить этот процесс и посмотреть ему в лицо. Поэтому я рад, если вам действительно скучно, и говорю: «Точка, давайте остановимся на этом, посмотрим на это. Почему вы должны что-то делать?»

Если вам скучно – почему вы скучаете? Что это такое – скука? Почему вас ничего не интересует? Должны быть причины, которые притупили вас: страдание, бегство, верования, непрерывная деятельность притупили ум, сделали сердце невосприимчивым. Если вы сможете понять, почему вам скучно, почему у вас нет интересов, тогда, несомненно, вы решите эту проблему, не так ли? Тогда заработает пробуждённый интерес. Если вам не интересно, почему вы скучаете, вы не можете заставить себя обрести интерес в какой-либо деятельности, просто делать что-то, подобно белке, котораябегает по клетке. Я знаю, что большинство из нас предаются именно такого рода деятельности. Но мы можем найти внутренне, психологически, почему мы пребываем в состоянии полнейшей скуки; мы можем увидеть, почему большинство из нас находятся в этом состоянии: мы исчерпали себя эмоцио нально и умственно; мы перепробовали так много всего, так много перечувствовали, так много развлекались, экспериментировали, что у нас всё притупилось, мы стали вялыми. Мы присоединяемся к одной группе, делаем всё, что от нас требуется, и покидаем её; затем мы идём куда-то ещё и пробуем что-то другое. Если у нас не получается с одним психологом, мы идём к кому-то другому или к священнику; если у нас не получается там, мы идём к другому учителю и так далее; мы всё время куда-то идём. Этот процесс постоянного растягивания и постоянного искания истощает, не так ли? Как всякие чув ствования, он вскоре притупляет ум.

Мы это делали, мы переходили от чувствования к чувство ванию, от возбуждения к возбуждению, пока не дошли до той точки, когда мы действительно истощены. Теперь, осознав это, не продолжайте то же самое, отдохните. Успокойтесь. Пусть ум наберётся сил сам по себе; не насилуйте его. Как почва обновляется за зиму, так же и ум, когда ему позволяют оставаться в по кое, обновляется. Но очень трудно позволить уму быть спокойным, оставаться лежать «под паром» после всего этого, ибо ум хочет делать что-то всё время. Когда вы подходите к такой точ ке, где вы действительно позволяете себе быть таким, какой вы есть, – скучающим, некрасивым, безобразным или каким бы то ни было, – тогда появляется возможность с этим справиться.

Что происходит, когда вы принимаете что-то, когда вы принимаете то, какой вы есть? Когда вы принимаете, что вы то, что вы есть, – в чём же проблема? Проблема существует только тогда, когда вы не принимаете что-то, как оно есть, и хотите преобразовать его, – это совсем не означает, что я выступаю за состояние довольства, наоборот. Если мы принимаем себя, какие мы есть, тогда мы видим, что то, чего мы боялись, то, что мы называли скукой, то, что мы называли отчаянием, то, что мы называли страхом, подверглось полному изменению. Произошло полное преображение того, чего мы боялись.

Вот почему важно, как я сказал, понять процесс нашего мышления, пути нашего мышления. Самопознание нельзя почерпнуть у кого-то, из какой-нибудь книги, какой-нибудь профессии, психологии или у психоаналитика. Его нужно найти самому – потому что это ваша жизнь. Без расширения и без углубления этого знания о себе – делайте что угодно в соответствии с любыми внешними или внутренними обстоятельствами, влияниями, это всегда будет почвой, порождающей отчаяние, боль, скорбь. Чтобы выйти за пределы деятельности ума, замыкающей ваше «я», вы должны понять её; а понять её означает осознавать действия во взаимоотношениях, отношений к вещам, к людям и к идеям. В этих взаимоотношениях, которые являются зеркалом, мы начинаем видеть себя без какого бы то ни было оправдания илиосуждения; и из этого более широкого и более глубокого познания путей нашего ума можно двигаться дальше; можно привести ум в состояние покоя и обрести то, что реально.

О ненависти

ВОПРОС: Если быть совершенно честным, я должен признать, что я ощущаю негодование, а временами и ненавистьпочти к каждому. Это делает жизнь мою очень несчастной и мучительной. Интеллектуально я понимаю, что сам я и являюсь этим возмущением, этой ненавистью; но совладать с этим не могу. Можете ли вы указать мне какой-то выход?

КРИШНАМУРТИ: Что мы подразумеваем под «интеллекту ально»? Когда мы говорим, что мы понимаем что-то интеллекту ально, что мы имеем в виду при этом? Существует ли вообще такая вещь – интеллектуальное понимание? Или это означает, что ум просто понимает слова, ведь это наш единственный способ общаться друг с другом! Можем ли мы, однако, действительно понимать что-либо на одном лишь словесном уровне, ментально? Это первое, во что мы должны внести полную ясность: не является ли так называемое интеллектуальное понимание препятствием для понимания. Понимания, конечно, целостного, не разделённого, не частичного? Либо я понимаю что-то, либо я не понимаю. Говорить себе: «Я понимаю что-то интеллекту ально», безусловно, является препятствием для понимания. Это частичный процесс и, следовательно, вообще не понимание.

Теперь вопрос: «Как мне, негодующему, ненавидящему, как мне освободиться от этого или как мне справиться с этой проблемой?» Как вы справляетесь с проблемой? Что представляет собой проблема? Несомненно, проблема есть нечто беспокоящее. Я возмущён, негодую, я преисполнен ненависти; я ненавижу людей, и это причиняет боль. И я осознаю это. Что мне делать? Это очень беспокоящий фактор в моей жизни. Что мне делать, как мне действительно освободиться от этого – не на какие-то мгновения отбросить это, но освободиться от этого фундаментально, полностью и окончательно? Как мне сделать это?

Это для меня проблема, ведь это беспокоит меня. Если бы это не было беспокоящей вещью, это не было бы проблемой для меня. Но поскольку это причиняет боль, беспокойство, тревогу, поскольку я считаю, что это уродливо, я хочу от этого избавиться. Таким образом, то, от чего я хочу отделаться, – это беспо койство, не так ли? Я даю этому разные имена – в разное время, в зависимости от настроения; один день я называю это так, другой день как-то иначе, но желание, основополагающее, – не быть обеспокоенным. Разве не так? Поскольку удовольствие не является беспокоящим – я принимаю его. Я не хочу от удоволь ствия избавляться, ведь в нём нет беспокойства – по крайней мере в данный момент, но ненависть, негодование – очень беспокоящие факторы в моей жизни, и я хочу от них избавиться.

Моя забота – не быть обеспокоенным, и я пытаюсь найти способ никогда не испытывать беспокойства. Почему я должен не быть обеспокоенным? Я должен быть обеспокоенным, чтобы выяснять, не так ли? Я должен пройти сквозь невероятные потрясения, волнения, тревоги, чтобы выяснять, разве не так? Если я не буду обеспокоенным, я буду оставаться в состоянии спячки, и, может быть, именно этого и хочет большинство из нас – быть умиротворёнными, быть погружёнными в сон ливость, уйти от всякого беспокойства, отыскать изолирован ность, уединённость, безопасность. Если я не возражаю про тив беспокойства – по-настоящему, не только поверхностно, если я не возражаю против беспокойства, поскольку я хочу выяснять, – тогда моё отношение к ненависти, к негодованию претерпевает изменение, не так ли? Если я не возражаю против обеспокоенности, тогда наименование уже не является важным, так ведь? Слово «ненависть» уже лишено важности, верно? Или «возмущение» по отношению к людям – уже не важно, ведь так? Ведь в этом случае я непосредственно переживаю состояние, которое я считаю негодованием, без описания словами этого переживания.

Гнев – очень беспокоящее качество, подобно ненависти и возмущению; и очень немногие из нас переживают гнев непосредственно, не прибегая к словам. Если мы не облекаем его в слова, если мы не называем его гневом, несомненно, пережи вание совсем иное, разве не так? Присваивая ему термин, мы обесцениваем новое переживание или фиксируем его в терминах старого, тогда как если мы не называем его, тогда имеет место переживание, которое понимается непосредственно, и это понимание приносит трансформацию в само это переживание.

Возьмём, к примеру, мелочность. Большинство из нас, когда мы мелочны, не осознают этого – мелочность в денежных делах, мелочность в вопросах прощения тех, кто нас обидел, вы знаете, быть мелочным просто. Уверен, мы хорошо знакомы с этим. Теперь, осознавая это, как мы собираемся быть свободными от этого качества? – не становится великодушными, это совсем не то, что надо. Быть свободными от мелочности включает в себя великодушие, становиться великодушными вы не можете. Конечно, следует осознать это. Вы можете быть очень великодушным, предоставляя крупные суммы своему обществу, своим друзьям, и в то же время проявлять чрезвычайную мелочность, давая чаевые, – вы понимаете, что я подразумеваю под «мелочностью». Человек не сознаёт этого. Когда он начинает сознавать это – что происходит? Мы применяем нашу волю, чтобы стать великодушными; мы стараемся преодолеть мелочность; мы дисциплинируем себя, чтобы быть великодушными, и так далее и так далее. Но в конечном счёте усилие воли быть чем-то – по-прежнему часть мелочности в несколько расширенном виде, так что если мы ничего из этого не делаем, а просто осознаём всё, что включено в мелочность, не давая ей термина, мы увидим, что имеет место радикальная трансформация.

Пожалуйста, поэкспериментируйте с этим. Прежде всего человек должен быть обеспокоенным, и вполне очевидно, что боль шинство людей не любят быть обеспокоенными. Мы думаем, что мы нашли некий образец жизни – Учителя, веру, что угодно, – и на этом успокаиваемся. Это как иметь удобную бюрократическую работу, которую можно выполнять на протяжении всей жизни. С таким же умонастроением мы подходим к различным качествам, от которых мы хотим избавиться. Мы не видим, как важно быть обеспокоенным, быть без ощущения внутренней безопасности, не быть зависимым. Несомненно, раскрыть что-либо вы можете только при отсутствии внутренней безопасности, ведь только в таком состоянии вы видите и понимаете. Мы хотели бы жить как человек, у которого много денег, когда всё легко; он небудет беспокоиться; он не хочет быть обеспокоенным.

Обеспокоенность существенно важна для понимания, и всякая попытка обрести безопасность – препятствие для понимания. Когда мы хотим избавиться от чего-то, что нарушает покой, это, несомненно, препятствие. Если мы можем переживать чувство непосредственно, не давая ему наименования, я думаю, мы найдём в нём очень многое; тогда не будет больше битвы с ним, поскольку переживающий и то, что переживает ся, одно, и это существенно. Пока переживающий облекает чувство, переживание в слова, он отделяет себя от чувства, от переживания и воздействует на них; такое воздействие – искусственное, иллюзорное действие. Но если слова не применяются, тогда тот, кто переживает и то, что переживается, одно целое. Эта целостность необходима и должна быть воспринята со всей основательностью.

О болтовне

ВОПРОС: Пересуды имеют ценность для раскрытия себя, особенно для понимания отношения других ко мне. Серьёзно, почему бы и не воспользоваться сплетней как средством раскрытия того, что есть? Меня не шокирует слово «сплетня» – лишь потому, что она издавна осуждается.

КРИШНАМУРТИ: Интересно – почему мы сплетничаем? Не потому, что это раскрывает для нас других. И почему другим надо быть раскрытыми для нас? Почему вы хотите знать других? Почему эта необычайная заинтересованность другими? Прежде всего почему мы сплетничаем? Это форма беспокойности, разве нет? Как и тревога, это показатель беспокойного ума. Откуда это желание вмешиваться, лезть к другим, узнавать, что другие делают, что говорят? Это очень поверх ностный ум – тот, что сплетничает, не так ли? – ум, интерес которого ложно направлен. Человек, задавший вопрос, по-видимому, думает, что другие открываются ему благодаря его заинтересованности ими – их делами, их мыслями, их мнениями. Но можем ли мы узнать других, если мы не знаем самих себя? Можем ли мы судить о других, когда мы не знаем путей нашего собственного мышления, путей того, как мы действу ем, путей того, как мы ведём себя? Отчего этот необычайный интерес, озабоченность другими? Не бегство ли это, на самом деле – это желание выяснить, что другие думают и чувствуют и о чём болтают? Не способ ли это убежать от самих себя? Нет ли в этом также и желания вмешаться в жизни других? Разве наша собственная жизнь недостаточно трудна, недостаточно сложна, недостаточно болезненна, мучительна и без занятия другими, без вмешательства в жизнь других? Есть ли время думать о других в такой болтливой, грубой, уродливой форме? Почему мы делаем это? Вы знаете, каждый делает это. Практически каждый сплетничает о ком-то другом. Почему? Я думаю, мы сплетничаем о других, прежде всего, потому, что мы недостаточно интересуемся процессом нашего собственного мышления и наших собственных действий. Мы хотим видеть, что другие делают и, быть может, мягко говоря, подражать другим. Обычно, когда мы сплетничаем, мы осуждаем других, но, опятьже выражаясь мягко, это, возможно, чтобы подражать другим. Почему мы хотим подражать другим? Не указывает ли всё это на необычайную мелкость нас самих? Это необычайно вялый, тусклый, тупой ум – тот, что хочет возбуждения, и отправляется во внешнее, чтобы получить его. Другими словами, сплетни, пересуды есть некая форма ощущений – не так ли? – которыми мы балуем себя, потакаем себе. Это могут быть разного рода ощущения, но всегда присутствует это желание найти возбуждение, развлечение, отвлечение. Если действительно глубоко войти в этот вопрос, то возвращаешься к самому себе, что показывает, что человек действительно чрезвычайно мелок и ищет возбуждения во внешнем, в разговорах о других. Поймайте себя в следующий раз болтающим о ком-то; если вы осознаете это, оно укажет вам на очень многое о вас самом. Не прикрывайте это, говоря, что вы просто небезразличны к другим. Это свидетельствует о беспокойности, чувстве возбуждения, мелкости, об отсутствии подлинного, глубокого интереса к людям, не имеющего ничего общего с болтовнёй пересудов.

Следующая проблема – как остановить пересуды? Это следующий вопрос, не так ли? Когда вы осознаёте, что вы сплетничаете – как вам остановить это? Если это становится привычкой, уродливой вещью, продолжающейся день за днём – как вам остановить это? Возникает ли этот вопрос? Когда вы знаете, что вы сплетничаете, когда вы осознаёте, что вы сплетничаете, осознаёте всё, с этим связанное – говорите ли вы тогда себе: «Как мне остановить это?»? Не прекращается ли оно само по себе в момент, когда вы осознаёте, что вы сплетничаете? Это «как» не возникает вообще. Это «как» возникает, только когда вы не осознаёте; и болтовня указывает на отсутствие осознавания. Поэкспериментируйте с этим для себя в следующий раз, когда будете сплетничать, и увидите как быстро, как момен тально вы перестаёте сплетничать, когда вы осознаёте, что вы болтаете о чём-то, осознаёте, что язык ваш действует помимо вас. Чтобы остановить это, не требуется действия воли. Всё, что необходимо – это осознавать, сознавать то, что вы говорите и видеть содержание этого. Вам не нужно осуждать или оправдывать пересуды. Осознавайте их, и вы увидите, как быстро вы остановите болтовню; потому что это раскрывает человеку его собственный образ действия, его поведение, шаблон мышления; в этом раскрытии человек открывает самого себя, что гораздо важнее, чем болтовня о других, о том, что они делают, что они думают, как они ведут себя.

Большинство из нас, кто ежедневно читает газеты, переполнены сплетнями, глобальными сплетнями. Всё это бегствоот самих себя, от нашей собственной убогости, от нашей соб ственной уродливости. Мы думаем, что посредством посредственного интереса к мировым событиям мы становимся всё более и более знающими, мудрыми, более способными что-то делать с нашими собственными жизнями. Всё это, несомненно, пути бегства от самих себя. Внутренне мы так пусты, мелки; мы так боимся самих себя. Внутренне мы так бедны, что болтовня сплетен действует как форма обогащающего развлечения, бегство от самих себя. Мы пытаемся заполнить эту пустоту в нас знаниями, ритуалами, сплетнями, собраниями, митингами – бесчисленными путями бегства, так что наиважнейшим становится бегство, а не понимание того, что есть. Понимание того, что есть, требует внимания; чтобы знать, что ты мелок, пуст, что ты болен, необходимо огромное внимание, а не бегство – но большинству из нас нравятся эти бегства, ведь они намного приятнее, намного привлекательнее. К тому же, когда мы знаем себя такими, какие мы есть, очень трудно иметь с собой дело. Это одна из проблем, с которой мы сталкиваемся. Когда я знаю, что я мелок, что я пуст, что я страдаю, что мне больно – я не знаю, что делать, как мне справиться с этим. Потому-то человек и обращается к бегству всякого рода.