Архимандрита Иоанна Крестьянкина).

Дорогие мои, други наши, три события, три памя­ти должны одновременно воскреснуть сегодня в нашем сердце и уме. “Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче...” — зазвучало вновь во всеуслышание в храмах Божиих. И повеяло тихим покаянным време­нем поста. Евангельские фарисей и мытарь заставляют нас сегодня заглянуть в свое сердце и увидеть в нем или фарисейское: “...я не таков, как прочие человецы...” — или, узрев там бездну греха, склониться перед Богом с мытаревым смирением в покаянии (Лк. 18:11).

А день кончины великого вселенского учителя и свя­тителя Григория Богослова 7 февраля н.с. (25 января с.с.) 389 года, память которого пережила шестнадцать столетий, не напомнит ли нам всем о том, что и к нам однажды придет этот всем ведомый, но никому неизвестный, всеми ожидаемый, но мало кому желанный час смертный.

И чем тогда оправдается наша лукавая совесть пред Всеиспытующим Судией? И когда мы сравним свою жизнь с жизнью Григория Богослова и свою веру с верой его, не замедлит ли вырваться из самой глубины сердца нашего покаянный вздох мытаря: “Боже, милостив буди мне грешнику” (Лк. 18:13).

Как не вспомнить в сей день и о праздновании иконе “Утоли моя печали” в память великого благодеяния Ма­тери Божией, многими чудесами явленного народу Божию на Руси в 1771 году во время страшного бедствия — чумы и доныне утоляющей печали наши.

Три события разновременные, но все три подтвержда­ют одно — жизнь человеческая идет в потоке Промысла Божия, и дивное попечение имеет Творец о создании Сво­ем. Учит Господь, назидая нас и словом Своим евангель­ским, и жизнью избранников Своих, и решительным вторжением в жизнь человеческую Божией благодати силою чуда.

Вот мы теперь живем суетно, у нас нет внимания, что­бы увидеть в своей жизни следы Промысла Божия, у нас нет разумения понять, что же хочет от нас Господь в дан­ных нам обстоятельствах жизни.

А все это потому, что мы забываем о единственной цели земного бытия, о том, что оно — только путь в вечность. Мы забываем и часто становимся дерзкими богоборцами, противниками Божиих определений о нас, не принимая непреложной истины, что единственно крестным подви­гом жизни человека начертывается его путь во спасение — в блаженную вечность. Только узкие и тесные врата ведут в Царство Небесное.

Но дверь Божественного милосердия отверста всегда, от начала и до скончания мира. Только как нам отвер­зать дверь окамененного человеческого сердца навстре­чу Богу, этому надо учиться, об этом надо думать.

Будем же мы с вами говорить ныне обо всем этом на примере крестного пути жизни великого вселенского учи­теля и святителя Григория Богослова. И будем же внимательны, дорогие мои, ибо уверен, что богатство жизни святителя дарует каждому из нас то, что нужно именно ему.

Будущий святитель Григорий родился в 328 году в Гре­ции в семье знатного рода: православной христианки — матери Нонны и язычника — отца Григория. Мать, глу­боко и искренно преданная воле Божией, покорно прохо­дя чрез посланное испытание — неверие супруга — соче­тала напряженную духовную жизнь с жизнью прак­тической, деятельной. Молясь о близких своих, она под­крепляла молитву силой своего милосердия, и результат ее трудов не замедлил явиться.

Отец святителя не просто уверовал во Христа и при­нял Святое Крещение, но вскоре стал сначала пресвите­ром, а позднее и епископом Назианским. А сколько слез и трудов стоило праведной Нонне такое преображение супруга, знает лишь Бог.

Сын же ее впоследствии, с благодарной любовью вспо­миная мать, писал: "Мать моя, наследовав от отцов свя­тую веру, наложила и на детей своих сию златую цепь. В женском теле нося мужественное сердце, она для того только касалась земли... чтобы чрез здешнюю жизнь при­готовиться к жизни небесной..." И венец жизни Нонны — это ее супруг, ставший епископом, ее сын Григорий — великий вселенский учитель, святитель и богослов, и сын ее Кесарии — врач, достигший больших высот во врачеб­ном искусстве, но почитавший высшим счастьем и бла­гом своим быть православным христианином; а дочь Нон­ны Горгония повторила во многих чертах жизнь своей благочестивой матери. Не оставила святая Нонна миру ничего, кроме живых памятников — детей своих, кото­рые несли в себе, а святитель Григорий и по сей день не­сет миру, ее не зримые никому материнские труды. И не к нынешним ли матерям обращен пример жизни боголюбивой святой Нонны, ведь главное дело жены-ма­тери, благословенное ей Богом от природы, быть истин­но матерью-христианкой, потому что в детях ее всегда кроется будущее мира.

Когда Григорий выучился читать, из материнских рук он получил в подарок книгу жизни — Священное Писа­ние. При этом мать открывает отроку тайну его рождения и одновременно дает родительское завещание на всю жизнь. “Исполни же мое материнское желание,— сказа­ла Нонна,— помни, что я вымолила тебя у Господа, а те­перь о том молюсь, чтобы ты был совершен...”

Впоследствии Григорий всю свою жизнь изумлялся избранию своему. “Меня сподобил Христос преимуще­ственной славы. Сперва дал меня в дар матери, которая молилась из глубины сердца, и Сам (Господь) принял меня в дар от родителей, а потом ночным видением все­лил в меня любовь к целомудренной жизни,” — писал свя­титель Григорий.

Бережно взращивала мать сына, и в помощь ее трудам чудо Божие укрепило его душу.

Чудный сон — видение, поразившее его детский ум, осталось в сознании святителя как первое ощутимое при­косновение к святыне. В глубоком сне ему представилось, что стоят возле него две прекрасные девы в белых одеж­дах. Мальчик сразу ощутил, что это не простые смертные, и на вопрос: “Кто они?” — получил ответ: “Одна из нас — чистота, а другая — целомудрие. Мы предстоим Царю Христу. Сын, соедини ум свой с нашими сердцами, что­бы тебя принесли мы на небеса и поставили пред светом Небесной Троицы.”

Чистота и целомудрие — вот путь к Небесному Отече­ству, путь к Богу.

И мальчик вступает в юность, уже зная истинную цен­ность добродетелей. Он знает, что не злато и богатство, не блеск учености и премудрости составляют истинное со­кровище жизни, но чистота сердца и ума, целомудрие по­мыслов и тела, только это надо хранить как зеницу ока. Григорий воспринял завет в детстве, пронес, сохранил его в юности. Именно чистотой смог Григорий принять от Бога дар служителя Слова.

Но вернемся теперь в наши дни, к нам, желающим быть с Богом. Кто сегодня может дерзновенно сказать, что он и сам сохранил эти великие в очах Божиих сокровища — чистоту и целомудрие и дал понятие о них своим детям? Ну, а если не сохранили эти добродетели сами и детям своим не передали, то только мытарево смирение, мыта-рев покаянный глас может очистить погрязшую в нечис­тоте душу и омыть прокаженное тело.

Боже, милостив буди нам грешным!..

Но обратимся в назидание себе к следующему периоду жизни будущего святителя. Рано окончилось домашнее воспитание Григория. Благочестивая мать, видя твер­дость сына во благочестии, без страха отпускает девяти­летнего мальчика в страну далече, чтобы дать ему пол­ное и разностороннее образование.

Григорий отправляется в Кесарию, там он впервые встретился с юношей Василием — тоже будущим святи­телем Церкви Христовой. Из Кесарии Григорий отпра­вился в Александрию, а затем в Афины. Мир раскинул перед юношей все свое богатство, но и все свои соблазны.

На пороге взрослой жизни, при выходе его в новый об­ширный мир, как Божие предупреждение, во время пла­вания Григория по морю разразилась страшная буря, про­образуя собой будущие житейские бури, ожидающие его. Двадцать дней, не чая остаться в живых, лежал на корме юноша Григорий, вымаливая у Бога, чтобы “убий­ственные воды морские не лишили его очистительных вод крещения.” В это время он еще не был крещен. Именно тогда юноша дал обет Богу посвятить всего себя, всю жизнь свою только Ему. И если первое его стремление к Богу было данью послушания матери, то этот обет — уже сознательное и добровольное избрание узкого и прискорб­ного пути вослед Бога.

Нельзя умолчать и о чудесном откровении, данном Григорию Богом в это трагическое время его жизни. Юно­ше было открыто, что именно молитва матери возбрани­ла стихии погубить его. Один из спутников Григория, вместе с ним совершавший это путешествие, увидел, как во время бури к кораблю подошла мать Григория, власт­ной твердой рукой взяла корабль и повела в тихую при­стань. Вскоре после этого стихия умиротворилась.

А Григорий, пережив бурю в душе, понял, что жизнь его и смерть всецело в руках Божиих. И вступил он в сто­лицу империи, в шумный мир человеком, сокровенным в своем сердце.

И жил в ней уже как в пустыне. Пища его была пища пустыни, одежда — одежда нужды. Он жил близ импе­раторского двора, но ничего не искал у двора.

Впоследствии святитель вспоминал: “Для меня при­ятен кусок хлеба, у меня сладкая приправа — соль; и пи­тие трезвенное — вода. Мое лучшее богатство — Христос.”

А если главное в жизни — Христос, то вся жизнь под­чинена Ему. Поэтому, живя в великом граде, полном со­блазнов, Григорий знал лишь две дороги: первая и пре­восходнейшая вела в храм, вторая — к преподавателям светских наук.

Господь послал в подкрепление юноше друга, единомышленника и сотаинника Василия, впоследствии на­званного Великим. Так вдвоем они начали возрастать от силы в силу, учась покорять дух свой Богу, а плоть — духу.

Вот вы можете мне возразить, что исключительное вре­мя и исключительные обстоятельства взрастили сих ве­ликих столпов Церкви. Но не в то же ли время, и не в тех ли обстоятельствах, и не у тех ли учителей учился тот, кто стал великим отступником и гонителем Церкви — Юлиан Отступник?

Да, они все трое, как говорят, сидели за одной партой и какое-то время даже были друзьями. Почему же расхо­дятся пути человеческие?

Да, это дело сатаны. Широк и пространен путь, веду­щий в погибель, узок путь, ведущий в жизнь. Каждый человек выбирает сам.

Господи! Помогай нам!

И сегодня, как в IV веке, святость и отступничество существуют рядом в одной жизни. Смотрите же, как опас­но ходите, все рядом — и спасение, и гибель.

Юноши Григорий и Василий, в пример юношеству на­шего времени, чистотою жизни обрели глубину ума. Бле­стяще окончив учебу, они оба сделали еще один важный шаг к Богу, к святости. Они навсегда умерли для мира, а мир умер для них. Познав светские науки, они вселились в пустыню, чтобы в совершенстве изучать главную науку жизни,— науку познавать Бога — и утвердиться в своем знании и избрании.

Это время святитель Григорий вспоминал с особым чув­ством. И желал он тогда вдали от всяких житейских по­печений, вдали от шума мирского чистым сердцем и умом возноситься к Богу всю оставшуюся жизнь. Но иное оп­ределение о нем было начертано Промыслом Божиим. Его стремление к личному подвигу приносилось в жертву Святой Церкви, раздираемой в то время многочисленны­ми еретическими лжеучениями. И дар слова, данный Григорию от Бога, был призван послужить Церкви. “Сей дар приношу я Богу моему, сей дар посвящаю Ему — это одно, что осталось у меня и чем богат я; от всего прочего отказался по заповеди Духа.”

В тридцать три года с принятием священного сана окончилось для Григория время ученичества. И вышел будущий святитель на служение и проповедь, неотступ­но следуя за возлюбленным Христом Спасителем. Десять лет он помогал своему отцу епископу пастырским служе­нием, разделяя с ним все труды и тяготы его. По истече­нии этих десяти лет святитель Василий Великий, кото­рый тогда был уже архиепископом Кесарийским, посвя­тил священника Григория во епископа.

Каким же мог быть епископ Григорий? От младенческих пелен прошедший путь духовного возрастания в Боге вплоть до пустынножительства, обогащенный всяческим познанием и внешнего, и внутреннего, несущий в себе свет Божественного ведения — он был святым епископом. Епископ-то был святой, да мир-то грешный. А князь мира сего не терпит святости, всеми средствами изощряясь низ­ложить ее. И поток бедствий обрушивается на подвижни­ка. На кафедру, куда был рукоположен епископ Григорий, его не пустил другой архиерей, в котором возобладал дух соперничества. Смерть близких святителя следует одна за другой, и только проникновенные надгробные слова вы­дают ту скорбь, которую носит он в сердце. И лишь целеб­ный бальзам уединенной молитвы укрепляет страдальца. И это стремление к пустынному уединению не покидает святителя Григория всю жизнь: из пустыни он вышел толь­ко по зову Церкви, по долгу послушания ей.

В возрасте пятидесяти лет начинается самый напря­женный подвиг святителя. В то время Православная Цер­ковь в Константинополе находилась в предсмертной аго­нии. Свет истины мерцал только в катакомбах. Сорока­летнее господство арианства, которое само по себе было страшной ересью, породило и другие многочисленные секты. Заблудший народ, “сидящий во тьме и сени смерт­ной,” предавался бесконечным “богословским” спорам и прениям. Ремесленники, лавочники, торговцы спорили о Божественности Христа, и споры эти порождали такие чудовищные богохульства, что люди погибали безвозв­ратно. Тех же, кто миновал этой напасти, бес держал в плену роскоши и омерзительных плотских страстей.

И вот в это пекло ада был призван святитель Григорий — смиренный старец, согбенный, изможденный подви­гами поста, молитвы и слез. В Царьграде никто не вос­принял его появления серьезно. В доме своих родствен­ников пришлось святителю Григорию устроить домаш­нюю церковь, которую он назвал “Анастасия,” что зна­чит “Воскресение.” По мысли святителя, здесь должно было воскреснуть совсем поникшее было в Константинополе православное учение.

Первые службы и проповеди его зазвучали в пустой домашней церкви. Но длилось это недолго. Первое невы­годное впечатление от старца-епископа вскоре сменилось в народе глубоким изумлением и почтением к нему. Гром­ко, убедительно, властно зазвучало его слово.

Но чем больше собиралось к святителю сначала про­сто слушателей, а потом и молящихся, тем сильнее рос­ло сопротивление ему торжествующего зла. Враг рода человеческого, уязвляемый святым мужем во главу, вос­стал на него всем своим могуществом. И только Бог хра­нил избранника Своего. Не раз архиерей со своей паствой был побиваем камнями прямо во время богослужения. Таинство Крещения многие принимали в своей крови. Но вид смерти не устрашил святителя Божия. И иные стре­лы готовил его сердцу враг всякой правды: клеветы, не­нависти, насмешки, измены тех, кого святитель Григо­рий прижимал к сердцу своему, как родных детей.

И ни разу не изменил архиерей всеоружию Божию про­тив врага — терпению, смирению, кротости. Дело Божие спело его усердием и приносило плоды. Святитель Гри­горий назидал православных, смирял еретиков силой Бо­жественного слова и всех равно учил своей строгой свя­той жизнью.

Так боролся с врагом-диаволом святой муж. Боролся за Церковь, за паству, за каждую заблудшую душу — бо­ролся и побеждал. Народ Божий приобрел истинного па­стыря, и дело восстановления Православия в Константи­нополе было совершено. В 380 году император утвердил указ против еретиков.

А последнюю, самую значительную победу одержал великий вселенский святитель и учитель Церкви в 381 году на Втором Вселенском Соборе, который проходил под председательством самого святителя Григория. На этом Соборе правда Божия восторжествовала окончательно: Церковь получила незыблемый до скончания века Сим­вол веры — залог нашего спасения. Именно на Втором Вселенском Соборе Духом Святым через святых отцов был восполнен составленный в Никее и окончательно оп­ределен Символ веры нашей. А святителя Григория этот Собор утвердил Патриархом Константинопольским.

Но любителю пустыни именно тогда Бог судил вернуть­ся в пустыню. Для мира церковного, предотвращая воз­никшие на Соборе разногласия по поводу избрания его Патриархом, святитель сам пожелал скрыться в уединение, которое любил измлада, которого и сейчас желала душа его.

За понесенные труды святитель Григорий просил Собор отпустить его на покой. В прощальном слове он подвел итог трудам своим во славу Божию. Святитель говорил:

“Прости, “Анастасия,” получившая от благочестия наименование, ибо ты воскресила нам учение, дотоле пре­зираемое!

Прости, место общей победы над ересью, Константино­поль, в котором водрузили мы скинию (Православную Цер­ковь), сорок лет носимую и странствующую в пустыне!

Прости, великий и славный храм, получивший настоящее величие от Слова, храм через меня сделался Иерусалимом!

Прости, кафедра — эта завидная и опасная высота.

Прости, собор архиереев, почтенных сановитостью и летами.

Простите мне, служащие Богу при священной трапезе!

Простите, страннолюбивые и христолюбивые домы, помощники моей немощи!

Простите, любители моих слов, простите и парадные стечения...

Простите, Восток и Запад!

За вас и от вас терпим мы нападения: свидетель сему Тот, Кто примирил нас. А сверх того и паче всего воскликну:

Простите, Ангелы, хранители и моего здесь пребыва­ния и отшествия отсюда.

Прости мне, Троица, мое помышление и укрепление.

Чада, сохраните предание.”

После сего великий святитель и учитель Церкви уда­лился в пустыню. Не оставляя пустыни в последние два года жизни, архиерей Божий, ревностный к истине Хри­стовой, утверждал Православие своими письмами и сти­хами. Умер святитель в возрасте шестидесяти двух лет. По смерти святителя Григория Церковь усвоила ему имя Богослова, таинника Божия, как светлому прописателю и служителю Святой Троицы.

А вот его предсмертное стихотворение:

“Последний подвиг жизни близок; худое плавание окончено: уж вижу казнь за ненавистный грех, и вижу мрачный тартар, пламень огненный, глубокую ночь, по­зор обличенных дел, которые теперь сокрыты. Но уми­лосердись, Блаженный, и даруй мне хотя вечер добрый, взирая милостиво на остаток жизни моей!

Много страдал я, и мысль моя объемлется страхом; не начали ли уже преследовать меня страшные весы право­судия Твоего, Царь? Пусть сам я понесу свой жребий, пе­реселившись отсюда и охотно уступив снедающим серд­це напастям, но вам, которые будут жить после меня, даю заповедь: нет пользы в настоящей жизни, потому что жизнь эта имеет конец.”

Неисповедимы судьбы Божий. “ Много замыслов в серд­це человека, но состоится только определенное Госпо­дом,” — говорит Писание (Притч. 19:21). Пример жизни святителя подтверждает истинность этих слов, и пример его для нас поразителен.

Вся жизнь святителя прошла в гонениях, вся в трудах, вся в великом терпении. Его гнали, а он благословлял и самоотверженно трудился во славу Божию для духовной пользы мира. Какой короткой была его жизнь! Но за шестьдесят два года он сумел сделать столько, что по сей день от его трудов мир питается здоровой пищей духа.

Вот и смотрите, дорогие мои, что может совершить че­ловек силой Духа, силой Божией!

Я рассказал вам немного, но и это дает понять, что со­всем нет у нас основания вставать пред Богом, как фари­сей. Понурив головы свои, должны мы сказать: “Да, Господи! мы не такие, как прочие человецы, которые умели жить в Боге, умели со смирением и полным доверием при­нять все невзгоды, посланные им Тобою на жизненном пути во спасение.”

Да, мы не такие, мы не дерзаем сравнивать себя с ними. Мы — нерадивые рабы.

Жизнь многих из нас уже преклонилась к закату, а мы еще и теперь не начали делать ничего из того, что повелено нам Богом совершить на земле. Боже, будь же милос­тив нам, грешным. Аминь.

25 января (7 февраля) 1993 года

Сретение Господне.

15 февраля н.с. (2 февраля с.с.)