Четвероногий фанатик автомобилей

Будучи в Англии, нам удалось уйти от смертельной хватки отелей, и мы сняли частное жилье. Нашу хозяйку звали миссис Мрозински и была она, как следовало из ее фамилии, единственной вдовой незабвенного м-ра Мрозински, типичного английского джентльмена польского происхождения. Она унаследовала от него тот маленький домик, излишние комнаты которого и сдавались цветным туристам (а поскольку мы прибыли из Израиля, служба по съему жилья отнесла нас именно к этой категории). Ее одиночество скрашивал лишь белый пес по имени Освальд, дворняга совершенно неопределенной масти, которого, однако, хладнокровно всучили миссис Мрозински под видом чистопородного спаниеля.

Как бы то ни было, миссис Мрозински, которая с начала Второй мировой войны жила в Англии, так хорошо там акклиматизировалась, что заслуженно пользовалась расположением англичан к своему четвероногому другу. Она и разговаривала-то с Освальдом гораздо чаще и охотнее, чем со своим тогда еще здравствовавшим супругом, и, наверное, не смогла бы ни на минуту оставить любимое животное.

Однако, однажды это произошло.

В один не самый лучший вечер миссис Мрозински постучала в нашу дверь и сообщила, что ее сестра внезапно заболела, лежит в больнице в Ноттингеме и очень хочет ее видеть, уже сегодня, сейчас… Нас охватили недобрые предчувствия.

— Не лучше ли вам поехать завтра с утра, миссис Мрозински? — заботливо спрашивали мы. — Ночью как-то неудобно путешествовать.

— Я надеюсь, что вы окажете мне маленькую услугу…

— Да вас и в больницу не пустят…

— И смогли бы присмотреть за Освальдом…

— Потому что пациенты должны в это время спать…

— Всего-то лишь до середины завтрашнего дня…

— Почему бы вам не позвонить в Ноттингем?

— Вот и спасибо! — И, завершая этот путаный диалог, она впустила к нам в комнату радостно виляющего хвостом Освальда.

— Его и надо-то всего разок в день на улицу вывести, — уходя, бросила она нам уже из коридора. — Пусть только он поскребется в дверь.

— Вообще-то, в Англии разрешается брать собаку с собой в поезд, — крикнул я ей вслед. Но стены остались безмолвными.

Всего этого не произошло бы, если бы наши отношения с миссис Мрозински не были столь дружескими. Старушка к нам очень привыкла и часто рассказывала про ужасы блицкрига, бомбардировок, про непрерывный рост цен в Англии и про другие свои личные проблемы. Вот и аукнулось наше терпение. Не то, чтобы мы что-то имели против собак. Мы собак любим. Особенно моя жена их очень любит. Но необязательно же в путешествии. Вследствие чего после ухода миссис Мрозински между нами состоялся не очень любезный разговор.

— Почему, черт тебя возьми, ты дал себя уговорить? — спросила меня жена.

— Чего уж теперь, — ответил я. — Придется взять собаку с собой в театр. Вот и все.

Как само собой разумеющееся, Освальд запрыгнул в наш арендованный автомобиль, когда мы вечером направились в театр "Амбассадор", где до сих пор с успехом ставили "Мышеловку". Он сидел на заднем сидении и выл. Он ничего не хотел слышать, а только выл. Он выл, как маленький ребенок. Я еще не встречал ни одной взрослой собаки, чей вой был бы столь похож на детский. И столь продолжителен. Ну, ладно, его хозяйка уехала к своей сестре в Ноттингем. Но она же его как-то останавливала?! Ведь он сидел на мягком сидении в новом и, между прочим, обитым мягким материалом английском автомобиле, не так ли? Что же заставляло его выть?

— Это не собака, — рассудила самая лучшая из всех жен. — Это какой-то загримированный шакал. Господи, спаси!

Я припарковал машину в ближайшем переулке (с арендованным автомобилем можно не бояться штрафных квитанций). Оборонительное сражение против отчаянно рвущегося наружу Освальда было коротким, но напряженным. Оно окончилось его поражением. И он еще долго смотрел нам вслед, прижав к стеклу морду, с глазами, полными слез. И ничего не хотел слышать, а только выл…

Убийца на сцене еще гулял на свободе, когда нас в театре стали одолевать весьма дурные предчувствия. Скорее назад, к собаке, которую мы заживо похоронили… Мы нашли Освальда в довольно плохом настроении. После двух часов непрерывного воя и лая он охрип и мог только скулить. Причем он неутомимо прыгал внутри машины, как мы могли видеть еще издали, и туда, и сюда, от одного окна к другому и вдоль, к рулю, где постоянно нажимал на клаксон. Автомобиль окружала толпа зевак. Прямо скажем: враждебно настроенная масса. Их мнение было единодушным, и было оно осуждающим.

— Если я только поймаю этого чудака, — высказывался один атлетически сложенный молодой человек, и его веслоподобные мускулы напрягались, — если только этот гад, который запер бедное животное, попадется мне под руку…

— Они ведь даже не подумали хоть немного окно приоткрыть, — ворчал другой. — Бедное животное задохнется.

— Таких надо в тюрьму сажать…

— Тогда они хотя бы задумаются, что творят…

Эти слова встретили всеобщее одобрение, которое не сулило мне ничего доброго.

Человек с веслоподобными мускулами при моем появлении бросил на меня гневный взгляд.

— Эти варвары не заслуживают ничего хорошего, — торопливо вставил я. — Так обходиться с беспомощным животным…

То был опасный момент моего разоблачения, поскольку Освальд нас заметил и залаял сквозь стекло прямо в нашу сторону.

— Потерпи, мордашка, это не может долго продолжаться, — пожалел его какой-то дряхлый старикан. — Эти засранцы, что бросили тебя тут одного, должны же когда-нибудь вернуться.

— Ох, если я только этого гада поймаю! — повторил весломускульный атлет. — Уж он не обрадуется!

На меня не произвело положительного впечатления то, что у этого бандитствующего атлета недоставало нескольких верхних зубов. Я счел необходимым несколько умерить его жажду деятельности.

— Оставьте кое-что и для меня, — выкрикнул я, сжав кулаки. — Я ему все кости переломаю.

— Правильно! — Это уже была моя жена. — Каждую косточку!

Какого черта она вмешивается? Она что, хочет натравить весь этот сброд на меня? Или проверить возможности весломускульного?

В воздухе попахивало судом Линча. Если эти фанатики узнают еще и то, что всему виной иностранец, который запер четвероногого англичанина… Освальд, конечно же, понял, в каком бедственном положении мы находимся, и усилил бедственность неудержимым лаем. Причем он явно не подавал свой голос за то, что его отчим и мачеха делали все возможное для его спасения. И тогда я снова закричал с перекошенным кровожадным лицом:

— Ну, куда спрятался этот подонок?

Какая-то обветренная, потертая представительница лондонского дна потеряла терпение:

— Ну, чего вы тут все столпились! — Крикнула она визгливым голосом. — Сделайте же, наконец, хоть что-нибудь!

Все взоры устремились ко мне. Моя бескомпромиссная агрессивность, несомненно, обеспечила мне руководящую роль, несмотря на мой иностранный акцент. И я подхватил руль:

— Дама абсолютно права, — сказал я решительно и указал полководческим жестом на весломускульного. — Вот вы, там! Сбегайте-ка за полицейским!

Моя надежда удалить таким образом главного насильника, к сожалению, оказалась нереализованной. Он покачал головой.

— Я с полицией дела не имею, — ухмыльнулся он.

— Я бы позвал, — прошамкал старикан, — но у меня песок в коленях.

— А тут в округе вообще нет полицейских, — отозвался один из обывателей. — Ближайший стоит только на Монмут-стрит.

Было очевидно, что люди не спешат исполнять свой гражданский долг.

— Ну, хорошо, — мой презрительный взгляд скользнул по бездеятельной толпе. — Тогда я сам сяду в машину и привезу полицию. Ждите меня здесь.

С этими словами я открыл дверку, быстро втолкнул туда свою ошеломленную супругу и дал полный газ. Величие момента заставило смолкнуть даже Освальда.

Дисциплинированная британская толпа тоже стояла озадаченной. И только когда мы уже покрыли добрых двадцать метров, эта банда вернулась к жизни. Мы еще услышали несколько проклятий, видели их угрожающие лица, готовые к преследованию — но мы уже были на углу и благополучно скрылись.

Освальд на радостях облизывал мои руки и лицо. Он был воистину душевным, храбрым зверьком, наш Освальд. И он любил ездить на машине, как все собаки.